Project: "update"

      Олеся не сразу понимает, что её трясут за плечо, но, стоит это осознать, как свободная рука на автомате хватает трясущую руку и лишь потом до Умановой доходит. Водянов. Медик просто пытался вывести девушку из лабиринта воспоминаний и, судя по тому, что они, словно наваждения, рассеялись, у него это получилось.       – Отпустило?       Олеся лишь кивает, радуясь проницательности врача и поднесённому им стакану с водой. А он лишь еле слышно хмыкает, прекрасно понимая, что такое эти самые воспоминания, порой напоминающие кошмар. Сам переживал такие, после командировок в Чечню и очень долго отходил от увиденного там. Как высказался его сослуживец когда-то давно, «у каждого свой ад» и с этим высказыванием Водянов был как никто иной согласен на все сто процентов.       – Спасибо, Сергей Павлович, – Олеся протягивает пустой стакан, бросает взгляд на лежащую наёмницу, медленно поднимается и уходит.       Медик же остаётся всё так же сидеть около наёмницы, состояние которой не сказать, что радовало. Нет, всё могло быть намного хуже, нежели сейчас, но и это состояние – отчасти приговор. С такими повреждениями не выживают, примерно так твердят многие учебные пособия по медицине, военной и гражданской. Конечно, есть ещё и экспериментальные разработки, одна такая вон, только вышла из палаты.       –Сергей Павлович, – молодая медсестра заходит в палату, протягивает папку, – результаты анализов.       Медик ждёт, пока девушка выйдет, затем, затаив дыхание, начинает читать каждую страницу с кучей цифр, графиков и, достав ручку, делает пометки везде, где хоть что-то не нравится. Он прекрасно понимает, что ходит по тонкому льду и, в отличии от тех медиков из НИИ, он не может относиться к наёмнице, как к объекту экспериментов. Перед ним живой человек, которого надо попытаться вытащить на этот свет, тем более что её ждут.       Одна из таких вот ожидающих буквально через несколько пустых палат и Водянов радуется, что хотя бы с ней всё намного лучше. Кошкина шла на поправку, не семимильными шагами, а так, шажочками, но всё же шла. В сознание она пришла тоже быстро, спустя буквально день-два после того эксцесса в коридорах КТЦ и тогда стало проще. Да, полностью прийти в норму потребуется время, но в её случае врач и не думал о чём-то ином. Сломанные рёбра срастутся, раны затянутся. Да и в том, что она не будет нарушать режим, как любили многие из этой военной братии, Водянов тоже не сомневался. Ей просто не позволят.       Он откладывает папку с результатами на маленький столик около палаты, выйдя, даёт указание медсестре подкорректировать дозировку нескольких препаратов и идёт прочь, в сторону второй занятой палаты.       В ней, кроме самой Кошкиной, находится и Булатов. После первых дней, когда контр-адмирал в мед.блоке не появлялся, сейчас куковал в свободное от службы время. В итоге, получалось так, что при раненых всего двоих, выключенными из привычной рутины службы оказалось четверо, а то и пятеро бойцов.       – Может, раскладушку поставить? – произносит Водянов, заглядывая в палату.       Булатов лишь отрицательно качает головой. Ему и на кресле удобно, вернее не так, жутко неудобно, но можно постоянно находиться рядом, не просто рядом, а и прикасаться. Рита всё ещё большую часть времени спала, не столько от слабости, сколько от препаратов, которые поступали по венам. Как сказал врач, так будет лучше и, судя по изменениям, так оно и было.       Водянов лишь ухмыляется и, понаблюдав за полусонным Батей, развалившимся около Кошкиной, удаляется прочь. Работы ещё непочатый край.       Комната отдыха, то же время       Уманова заваливается на диван, устало прикрывая глаза. За последние несколько недель воспоминания возвращались чаще и в куда большем количестве, нежели до этого. На ум сразу приходит фраза Лиды, сказанная в кабинете Багиры, что медики пытали сделать что-то с памятью. Судя по всему, довести результат до нужного уровня у них, к счастью, не получилось. По крайней мере, с появлением в КТЦ наёмницы, Олеся стала припоминать даже какие-то мелочи.       Да, большая часть того, что всплыло в голове, было не просто ужасно, оно было обескураживающе. До этого она и не помнила многого, только более-менее положительные моменты её восстановления, последние месяцы в НИИ и уже потом заброска в Смерч, когда перед этим и Ставрук и Акимов ставили ей задачи, которые она в итоге практически все завалила, но, благодаря Лиде, осталась в отряде.       Наёмница цеплялась за каждую возможность и с изворотливостью змеи, совместно с грацией кошки, успевала выкрутиться и найти способ отстоять своё мнение. Порой уже здесь, в Смерче, Олеся задавалась вопросом: с чего такая благодетель? Игла была со многими холодна, резка, только всё это обходило саму Уму. С ней наёмница вела себя практически так, как в том НИИ, так же шаг за шагом разбираясь во всём, что успела сотворить девушка.       – Вот ты где… – В комнату заглядывает Мура, садится на край дивана, – ты по связи не отвечаешь, Пригов искал.       – Я… Я у Иглы была.       – Я так смотрю, Лида снова всем карты перевернула и ходы спутала.       – Она меня вытащила, Жень. Вновь. В который раз…       – Откуда она тебя знает? – Мурашова придвигается ближе, осторожно берёт за плечи, приобнимает.       После того разговора во время очередных медицинских тестов, когда после беседы с Ионовым Женя всё же решилась зайти к Уме и рассказать о своих догадках, общение, можно сказать, вышло на новый уровень. Теперь Олеся уже не так явно отмалчивалась, начинала оттаивать. Они даже вместе начали просто выбираться с территории базы, гулять по близлежащему району. А потом вот это всё, избиение Риты, причём Мура догадалась ещё до того, как назвал причину Физик, услышавший её в свою очередь от наёмницы. У Жени сложилось впечатление, что Олесю хотели почему-то вновь убрать, обратно, или нет – кто знает…       – Она писала программы, помогала там, в НИИ. – Выпаливает Уманова, утыкаясь в плечо напарницы и боевой подруги.       Лида, да и Рита, обе оказались правы и здесь. Надо было не вести себя так, как заложили в программах и не давать таких ответов. Надо было просто быть человеком с самого начала, тогда, возможно, всё было бы иначе. Хотя в этом Уманова сомневалась. Она слишком ясно помнила, какой зуб на наёмницу точил Ставрук, как они спорили по поводу того, сможет ли Олеся усидеть на двух стульях. В глазах учёного порой читалась мысль, что такие решения он наёмнице не простит. Вот и попытался свести счёты, сначала через саму Уманову, спровоцировав её, якобы показывая, насколько нестабильным может быть человек с имплантатами, а поняв, что успеха не добьётся, сумел забрать Лиду, даже начать исследования и почти отнять жизнь. Но не успел.       – Она выберется.       – Она меня сюда затащила, вернее поспособствовала этому. Там всё было настолько на грани…       – Это там. Лесь, это осталось там.       Январь 2017, НИИ под Санкт-Петербургом       Слабость, что самоё тёплое одеяло, окутало и накрыло с головой. Олеся не сразу даже начинает приходить в себя, не сразу начинает вспоминать, что было. Она пытается хотя бы понять, где она, слишком знакомые очертания места… Поворот головы откликается ноющей болью, расплывчатая картинка расплывается ещё больше, хотя каким-то чудом Олеся замечает стул около своей кровати, а сквозь пелену тишины доносится писк кардиомонитора и голоса, чуть дальше, там же, где и тени. Кто-то с кем-то спорит, доказывает, противоречит, только полностью понять, кто, как и что, Уманова не может. Она лишь напрягает слух, борясь с тошнотворным ощущением, хочет услышать и потом понять, что там происходит. И вскоре обрывки слов сплетаются в цельные фразы и она понимает. Ставрук. Там, за этой перегородкой находится он, и кто-то ещё…       – Скажи мне, ты вот этого добивался?       – Мне нужен работоспособный проект.       – Тебе нужен тупой робот, который будет слепо вторить твоим командам, разве не так? – Лида смотрит на Ставрука, как удав на свою жертву. – Ты чего добился? Того, что девчушка себе вены вскрыла?       – Это ещё раз говорит об её нестабильности, Лидия! И я лучше знаю, да и ты тоже, что этого можно было избежать! Подавить сознание, разум. Для этого есть препараты.       – Только мозгов у тебя нет.       – Да как ты смеешь! – восклицает учёный, стараясь тут же взять под контроль свой голос.       С этой женщиной он спорил постоянно, практически с первого появления её здесь. И ведь откопала контора где-то человека с настолько подходящим образованием, да, кроме того, эта женщина ещё и в разработках каких-то зарубежных участвовала. Когда ему её дело показали, он не поверил, рассмеялся в голос, на что ему просто положили рядом телефон вместе с распечатанной страницей колледжа. И он позвонил. И был обескуражен тем, что то, что было в личном деле полностью сошлось с тем, что он услышал в трубке. Это радовало, давало надежду, что наконец-то при ещё одном человеке, разбирающемся в биоинженерии, имеющем опыт, навыки, он сможет реализовать свой самый амбициозный проект. Всю жизнь он занимался разработкой имплантатов, в закрытом НИИ, в начале двухтысячных за мизерную зарплату, затем уже за хорошие гонорары. Пару раз получилось даже имплантировать нескольким пострадавшим военным, но этого ему было мало. Он грезил мыслью, что за такими «начинками» будущее армии в целом и его в частности. Это же можно создать практически подконтрольного боевого солдата, словно из фильма «Универсальный солдат». И он даже подумать не мог, что ему представится случай возглавить проект, что подвернётся эта девушка, с крайне серьёзными ранениями. А потом подвернётся ещё и эта женщина, в которой он, читая дело, жаждал найти союзника, а на самом деле, он нашёл противника, умного, понимающего и осознающего всё. И теперь он каждый раз перед ней, а потом и перед Акимовым, руководителем всего проекта, отстаивал своё мнение.       Узнав о том, что вытворил его объект, узнав от Лиды, он обрадовался. Это же повод попытаться вновь продавить что женщину, что руководителя и взрастить мысль о том, что невозможно остановиться лишь на половине, что человек сам не сможет принимать верно решения, что он не сможет существовать с мыслью о том, что человека в нём-то и не так уж много, намного меньше, чем изначально. Но нет же, женщина вновь заняла не его сторону.       – Что я смею? Ты как смеешь? Возомнил, что она крыса подопытная? – Игла буквально буравит взглядом учёного, борясь с желанием вцепиться ему в шею и одним лёгким движением её свернуть. – Ну так получил то, что получил.       – Нет, Лидия, это ты получила. И Акимов – тоже. Хотели оставить человеком, вон, держите! Малейший провал и вон, боец вскрывает вены. Да её откатить надо до состояния овоща и тогда вновь, радикально. У нас есть на доработке экспериментальный образец имплантата, перехватит контроль…       – Я тебе что сказала: хочешь робота, иди на завод, клепай гайки и болтики, собирай конструктор. С человеком так не выйдет!       – Да она не человек! – вновь повышает голос Ставрук, затем на секунду берёт паузу и уже более спокойным тоном продолжает: – она проект, мой проект, Лидия. Поэтому, как только оклемается, я буду добиваться успеха своими методами.       –Ты ими потерпишь крах! Она вены вскрыла не потому что что-то не работает. А если ты будешь делать так, как хотел изначально, то твои новые проекты, только пистолет получат, бóшку прострелят, или себе, или тебе.       Голоса на какой-то момент стихают, а вместо них в голове начинает разыгрываться буря. Так вот, о чём они спорят постоянно. Олеся прикрывает глаза и отворачивается. Окончательное понимание всего приходит сейчас, даже не тогда, в ванной, хотя тогда она была очень близка. Она проект, ни больше, ни меньше. И он хочет, чтобы она была роботом, просто с телесной оболочкой.       Из размышлений вновь выводит спор, вновь на повышенных тонах, затем до Умы доносится удар, ещё один. И всё затихает. Спустя пару минут перешёптываний, из-за ширмы выходит Ставрук, держась за щёку, оборачивается у двери в палату, бросает злостный взгляд на Уманову и за перегородку, а затем уходит прочь.       Следом за ним появляется Лида, что-то бормочет под нос, заглядывает в ванную комнату, а затем уже усаживается около Умановой, прижимая полотенце к носу. Видимо, словесные разборки в коем-то веке переросли в нечто большее.       – Он не простит, Лида, – слабым, практически нитевидным голосом произносит Олеся, пытаясь сфокусировать зрение и рассмотреть сидящую.       – О, в себя пришла… Отходчивая…       Женщина какое-то время роется в полке тумбочки, затем достаёт шприц с ампулой, а потом тянется к катетеру на руке Олеси, вкалывает и Уманова начинает проваливаться в пелену полубессознательного состояния. Укол Лида колет лишь для того, чтобы пока что не возвращаться к теме недавней попытки суицида и не разговаривать какое-то время с девушкой об этой самой попытке.       Сейчас Лиду больше беспокоит то, что Ставруку пришлось заехать по его самодовольной и крайне бесчеловечной роже. Она нисколько не сомневалась, что это правое дело, но не в этот момент надо было. Сейчас надо как-то вновь отстаивать Уманову и то, почему не стоит следовать плану учёного. И отстаивать перед Акимовым.       – А я-то думал, кто его… – Руководитель проекта появляется в дверном проёме, осматривает сидящую женщину и лежащую Уманову: – Она как?       – Ещё не отошла, – нагло и искусно лжёт Лида, поднимаясь с насиженного места и начиная расхаживать по комнате, – а его так да, я. Дальше что?       – Это ты мне скажи, что дальше. – Мужчина отодвигает стул чуть по дальше от Умановой, присаживается. – Почему она?..       – Потому что он давит, Сергей Альбертович. Слишком давит. Так дела не делаются.       – Его тоже понять можно, он перспективный учёный, у которого такой проект горит…       – Не нужно его понимать. – Резко отвечает Лида, глядя на Олесю, – спешка доведёт до того, что она на себя руки наложит. И это не проявление слабости.       – А что?       – Сергей, вот скажи, сколько у вас после всех ваших войн ветеранов было? Много. А сколько остались с нормальной психикой? Малый процент от всех. Или я ошибаюсь?       – Не ошибаешься, – хмыкает Акимов, внутренне радуясь, что всё же не прогадал с этой заключённой с таким образованием.       В отличии от Ставрука, он не торопил. Ему нужен был результат положительный, боеспособный и адекватный. И когда женщина появилась в этом НИИ, Уманова начала более оперативно прогрессировать. Разумеется, Ставрук кичился, что это всё он, весь такой из себя, но на самом деле…       На самом деле посиделки с женщиной у Акимова бывали намного чаще, нежели у него со Ставруком, на минуточку, куратором проекта. Она расставляла всё по полочкам, взвешенно подходя к каждому этапу и происходящему.       – Ладно, допустим. Но, Лида, суицид это списание. Если её здесь так клемануло, что будет, когда она будет и обучена, и действовать вне рамок этого НИИ?       – Давай так, я переломаю тебе пальцы рук, а как только кости начнут срастаться, буду на тебя давить, чтобы ты собрал кубик Рубика за десять секунд. Ты при этом будешь понимать, что это невозможно на данном этапе, а я буду давить дальше, морально, если надо физически. И на долго тебя хватит? – Лида отбрасывает в сторону полотенце, впитавшее кровь, смотрит в зеркало на свой нос, не сломал и слава Богу, затем достаёт сигарету и закуривает.       – Здесь не       – Теперь курят. – Перебивает Лида, придвигая к краю стола, около которого стоит, стакан, куда стряхивает пепел. – Ты не ответил, Сергей.       – Я не умею собирать кубика.       – А она не умеет жить со всей той начинкой, которой вы её снабдили. – Выпаливает Лида, делая паузу и выдыхая кольцами дым. – Если Ставрук думает, что, всунув имплантаты, получив возможность удалённо мониторить их работу, она перестала быть человеком, то увы, он не больше, чем дебил-переросток.       – То есть, хочешь сказать, что это обыденно?       – Хочу сказать, что есть множество исследований, где приводятся примеры намного меньшего вмешательства, нежели здесь, зато последствия намного плачевнее. Это не обыденно, но если упускать из виду то, что перед тобой всё ещё человек, со своими чувствами, с эмоциями, столкнувшийся впервые с такой проблемой, то да, человек плавно, или нет, но перетекает в труп, холодный на сто процентов.       – И что ты предлагаешь? Нет, ломать мне пальцы не надо.       – Умерь пыл Ставрука.       – Я могу подключить Ильцова, прекрасный сотрудник, не настолько радикальный. Он может помочь. – Мужчина кивает в сторону Умановой. – Думаешь, она больше таких фортелей не выкинет?       – Не знаю. Знаю только, что, если ты хочешь, чтобы проект был завершён, ей надо позволить идти дальше, не откатывать всё до уровня полной беспомощности, не пытаться подчинить её сознание программам. – Лида тушит сигарету. – Она должна сама думать, действовать, а имплантаты должны помогать. Не наоборот.       – Хорошо. Допустим. – Мужчина поднимается, окидывает взглядом палату, останавливается на Лиде и буквально впивается в неё взглядом. – Только, Лида, вот это вот, – он прикасается к одному из перебинтованных запястий, – было в последний раз. Второго шанса ей никто не даст, и я не смогу помочь с этим.       Он уходит, а Лида вновь садится около Умы.       – Ты всё слышала?       – Да, всё. – Еле слышно произносит девушка, пытаясь повернуть голову и посмотреть на женщину. Уже во второй раз она выторговывает Олесе не много, не мало, а жизнь.       – Лесь, третьего шанса тебе не дадут. Случись что ещё раз, просто отключат, переделают и что будет потом, я даже представить не смогу. Ты поняла?       Уманова слабо кивает, а Лида открывает ноутбук, запускает какие-то команды и только после этого до девушки доходит, всё это время после, она не могла двигаться сама, программы не позволяли. Пока что, на данном этапе её адаптации это было возможно, а сейчас, видимо, Лида использовала эту функцию для перестраховки.       – Отдыхай. Сейчас девять вечера, утром поговорим.       – А ты…       – Там кресло есть, Костя притащил. Я там буду.       – Спасибо…       – В твоём случае, Лесь, одного спасибо мало будет. Но не об этом сейчас. Давай отдыхай.