Project: "update"

      Несколько дней после совещания       Уманова по-прежнему старалась не отходить от наёмницы. Как бы ни пытался Водянов отправить младшего лейтенанта восвояси, получалось это слабо. Такой проблемы даже с Тарасовым не было, он только раз заявился, когда её перевезли и закончили переподключать и всё, больше ни слуха, ни духа. Девушка же наоборот, просиживала часами, отлучаясь лишь по приказу Пригова, или Булатова, и то, как только освобождалась, возвращалась.       – Всё ещё без изменений…       Водянов заходит в палату, по привычке придвигает стул к кровати и садится рядом с Олесей. Про взаимоотношения Иглы и Умы он знал не понаслышке, об этом было и в досье указано, которое наёмница принесла в мед.блок сразу после появления на базе. Лида участвовала в адаптации Олеси, в разработке программ, здесь же сверяла показания, вносила какие-то корректировки.       Когда-то он в это даже не вникал во всё это, тем более что с младшим лейтенантом приехали и медики на время проведения операции по внедрению в отряд, но со временем, когда пришлось самому прикасаться к происходящему, просто делать и молчать не получалось.       – Да, я знаю. – Уманова обращает внимание на лежащую около приоткрытой ладони цепочку, тянется к ней, доставая войсковой жетон, читает номер.       – Тарасов постарался, – прерывает врач, – когда его Сергей привёз ещё в тот центр, единожды, оставил у неё.       – Здесь он что, не появлялся?       – Нет. – Водянов тянется к одному из мониторов, переключает экраны, оценивая кривые, – я ему запретил, потому что… Не дай бог что, покромсает всех.       – Это он может.       – Слушай, Ума… Я спросить хотел… – Медик косится на запястья девушки, выше которых парные кожаные широкие браслеты. – Что это, я знаю… Но, Ума, зачем?       – Сергей Павлович…       Уманова прикрывает глаза. Нет, она понимала, что рано или поздно такие вопросы будут возникать. С ребятами, слава Богу, проще было, Физику она сама сказала, не вдаваясь в подробности, остальным старалась не показывать. Для бойцов в любой структуре это списание, окончательное, бесповоротное, без исключений. Видимо, до Олеси без исключений.       – Она помогла? – Водянов косится на наёмницу. – В досье оттуда ни слова про это, ни намёка нет.       – Она... Я тогда… – Ума утыкается в лежащую неподвижно руку лбом, прикрывает глаза, – это сложно было…        Январь 2017, НИИ под Санкт-Петербургом       – Ты сдурел? Какого чёрта творишь?       – Лидия, мне нужен работоспособный экземпляр, а не нечто непонятное, состоянием больше похожим на овоща! Подумаешь, пистолет заряжать научилась… Где прогресс? Она уже ходить должна, бегать, прыгать. Для чего мы всё это в неё всаживали? – Ставрук мерил шагами маленький кабинет, смежный с процедурным. – Костя, увези её!       Выбора Олесе не дают, медики пересаживают её в инвалидное кресло и она, вместе с сопровождающим, покидает помещение, оставляя ругаться Лиду и руководителя её проекта. То, что у этой женщины и у учёного, ответственного за проект нашла коса на камень, Уманова поняла ещё тогда, когда он представил её, но то, что это будет постоянно продолжаться, она не догадывалась. И с каждым днём ругань набирала всё большие и большие обороты. Порой даже Уме казалось, что эта женщина в какой-то момент не выдержит и заедет по морде Ставруку, чему была бы несказанно рада Олеся. Но этого не происходило. Зато испытания каждый раз становились сложнее и сложнее и как бы Лида не пыталась затормозить учёных, получалось это слабо.       Сегодня тоже не получилось и об этом Ставрук решил объявить во всеуслышание, что это бесполезно, что надо либо всё откатить к началу, либо добиться полного подчинения имплантатам. Он ещё что-то говорил, но его заткнула Лида и они в который раз начали грызться словно две одичалые собаки.       – Ума, ты это, сама доедешь? – Костя, парнишка среднего роста, наверное, ровесник Олеси, озирается на кабинет, откуда он вывез инвалидное кресло.       Склоки он наблюдал часто, но чтобы настолько на повышенных тонах – впервые. Да и Лидия-то особо ничего из ряда вон не требовала, просто не форсировать и он в этом, как выпускник престижной программы по биоинженерии, был с ней согласен. Поторопиться – значит совершить ошибку.       Ставрук же был непреклонен и, наблюдая за тем, как прогресс стопорится, материл Уманову на чём свет стоит. И каждый раз, когда такое случалось, её защищала Лида.       Олеся наконец-то докатывается до своей палаты. С моторикой рук стало намного лучше, нежели было тогда, месяца полтора назад. Те упражнения, которые давала Лидия, приносили результат, причём если сначала они были почти незаметны, то под конец Уманова могла не только кубик рубика собирать, но и брать в руки мелкие шурупы, закручивать их, работать инструментами, а несколько дней назад она смогла сама собрать и разобрать пистолет. Вроде и не такое уж сложное действие, но когда ты только начинаешь совмещать всё, что напичкано внутри, всё не кажется таким уж и простым. Меньше года назад Ума бы это сделала за несколько десятков секунд и с закрытыми глазами. Сейчас это приходилось делать с огромным трудом, прикладывая неимоверные усилия, контролируя каждое действия, чётко отдавай приказы про себя и проговаривая каждый шаг.       – Уманова, через два часа повторные испытания. И лучше бы тебе постараться! – Ставрук появляется в палате лишь на пару секунд, окидывает бесполезным взглядом девушку и удаляется.       И, на удивление Умы, это становится последней каплей. Она пыталась сказать ему, раньше, чтобы он так не давил, но не получилось. В голове у него лишь «результат эксперимента», успешность и так далее. До Олеси окончательно доходит, что в ней Ставрук не видит ни живого человека, ни мёртвого, вообще никого, кроме как подопытного кролика. Это не просто обезоруживает, не просто выбивает почву из-под ног.       Она не помнит, как добирается до санузла, спасибо хоть, в палате находится. Шаги даются с огромным трудом. Вообще к этому моменту Лида сумела поработать над мелкой моторикой рук, но калибровкой имплантатов, функционал которых влияет на работу ног, никто толком не занимался, разве что начались базовые упражнения с реабилитологом и без учёта имплантатов. Лишь неделю назад начались проверки, доводки, куча испытаний и этих самых опытов, которые Уманова терпеть не могла и каждый раз зарекалась, что больше не вернётся к ним.       Плюс к этому, осознание того, кем, вернее даже, чем она стала, начало доходить только сейчас. До этого ей все говорили, что всё, что в неё всунули – мелочи, так, несколько имплантатов, для пустяков…       Первый тревожный звоночек был тогда, когда она наглоталась таблеток. Но тогда ещё окончательно осознания не было, да и после этого Лидия сумела как-то застопорить процесс.       Второй звоночек прозвенел недавно, буквально день-два назад и вот тогда, когда женщина в очередной раз сцепилась со Ставруком, он и вывалил всё, что думал, что хотел сказать, и о чём хотел умолчать. Он в порыве злости и не заметил, что Уманова всё слышала, выдохнул, как говорится и начал дальше свои планы строить, некоторые озвучивая Лиде.       И вот после таких новостей, женщине уже достучаться до Олеси не получилось. Ума сорвалась на неё, а затем сегодняшний тест, кажется, пройти всего-то сто метров по беговой дорожке медленным, но чётким шагом. До этого она уже прошла с реабилитологом несколько курсов, начала с простых, но в тот момент тяжелых и трудных упражнений на сгибание и разгибание, подъём согнутых ног, а потом уже приступила к более трудным, до сих пор кажущимися невыполнимым.       С нуля ходить было сложно, состыковать работу всей «внутрянки» и мускулатуры – вдвойне. Только Ставрука это не останавливало и он требовал результата и, как только видел хоть какой-то прогресс, требования становились больше.       Ума понимала, что не может уже себя мотивировать, что никакие слова поддержки не помогают, понимала, но боялась в этом признаться себе, Лиде, да хоть ещё кому. Впрочем, никто бы другой и не понял бы. Даже Рита. Кошкину вообще к ней только несколько раз пустили и всё, и больше никаких контактов с ней не допускали.       Дальнейшие действия затуманены, всё же память является хорошим средством самозащиты, она имеет свойство буквально стирать напрочь то, что может навредить. Но, потом, рано или поздно, воспоминания возвращаются. Да и эти, урывками, складываются в целую картину.       От мыслей о Ставруке, о том, что она вновь заваливает испытания, что она подопытная крыса и сложно даже сказать, особенно по отношению к ней, машина она, или человек, Уму отвлекает окрик Лиды через дверь. Женщина справляется о том, как Олеся, а потом упоминает вновь об этом учёном, о тестах и у Олеси голова окончательно съезжает набекрень. Она даже не помнит, как всё же добирается маленькими шажочками, еле-еле до ванны, как включает воду, делает один надрез, затем второй. Кровь, алая, красная, в литературе есть множество описаний цвета, резвым ручейком стекает по краю ванной. В какой-то момент Уманова ловит себя на мысли, что это всё происходит не с ней, совершенно, абсолютно точно не с ней, а с кем-то другим. Что всё это страшный сон, стоит только прикрыть глаза, крепко зажмуриться, и кошмар закончится. Но нет. Этого не происходит.       Лида, после очередной перебранки, наткнувшись на закрытую палату Умановой и лишь через дверь спросив её состояние, а заодно и напомнив о том, что скоро надо будет снова «в бой», выходит перекурить. Хорошо хоть, в этом НИИ есть закрытая курилка в помещениях первого этажа, даже далеко идти не надо, лишь несколько коридоров и всё. Только вот почему-то не курится, от дыма начинает тошнит и, не скурив даже половины, Игла бычкует окурок, выкидывает в пепельницу и направляется обратно. С Олесей надо поговорить, привести в чувства. Только она снова натыкается на закрытую дверь.       Такое и раньше было, когда Уманова хотела побыть наедине с собой, только вот… Только вот тревожный комок, поселившийся где-то внутри, словно подначивает, что не к добру это.       – Ума, открой дверь.       С той стороны ни ответа, ни привета, гробовое молчание. Да и снаружи не лучше. Костя, молодой учёный, один из немногих, понявших, что в отношении Олеси надо совмещать и свой научный интерес и обыкновенное сочувствие с состраданием, сидит в дальнем конце коридора, на медицинском посту, листает что-то в планшете.       – Олеся, дверь открой! – рявкает Лида, в очередной раз дёргая за ручку.       – Она и мне не открыла. – Доносится голос парнишки, – я после того, как Гордей Петрович заглядывал, хотел зайти.       – Ставрук был здесь? – удивлённо спрашивает Игла, теперь уже с некоей обеспокоенностью сверля взглядом белое дверное полотно.       – Да. Я её только привёз и через пару минут он заявился.       Дальше Лида уже не думает, отходит к противоположной от двери стене, делает два шага и ловким, натренированным годами движением выбивает дверь и залетает внутрь, оценивая обстановку. Инвалидное кресло около кровати, кровать незаправлена, словно Уманова решила прилечь после неудачных тестов, только вот Олеси на ней нет. Лида уже хочет снова окликнуть девушку, как слышит из ванной какой-то металлических лязг.       Женщине хватает буквально доли секунд на то, чтобы понять, что вытворила Уманова, которая пытается каким-то совершенно нелепым движением спрятать свои руки, практически безвольно свисающие с края ванной.       – Дура ты! Тупая дура! – рявкает Игла, прикидывая, сколько минут назад это произошло и сколько крови уже успела потерять Олеся.       Лида стаскивает со змеевика несколько полотенец, прекрасно понимая, что это не так уж и поможет, но для начала, уже что-то, да и что в этом крохотном помещении практически не разминуться, чтобы как-то извернуться и оказать мало-мальски адекватную помощь.       – Я пыталась… но она… – язык Умановой заплетается донельзя, – она не это… не останавливается…       – Захлопнись, дура! – женщина наспех пережимает сначала одну руку, затем вторую, а затем уже, вытаскивает из ванной. – Костя! Живо сюда!       Парнишка оказывается рядом буквально через пару секунд, вбегает в палату, замирает у двери, наблюдая сначала кровавые следы по полу, а затем уже замечая Лиду, которая почти дотащила Уманову до кровати. Быстро оценивая произошедшее, он добегает до своего поста, роется в ящиках стола и достаёт несколько жгутов, а затем возвращается обратно.       – Зажми ей полотенца. – Командует Игла, усаживая девушку в кресло-каталку и забирая жгуты, а затем ловко перетягивая их на плечах, по всем правилам оказания неотложной помощи.       – Не останавливается…       – Значит подохнешь, как тряпка, – рявкает на реплику Умановой Лида, затягивая жгуты ещё туже, и только убедившись, что кровотечение останавливается, продолжает, – как она может остановится, если тебе колют кучу всякой дряни, чтобы твоя начинка не сдохла, дура.       – Лидия, тут это…       – Кати её к Максименко, он поймёт, что делать. А потом снова сюда, понял?       – Так, надо Гордею Петро…       – Сама им займусь, понял? – Увидев кивок, Лида продолжает, – и Акимову тоже сама скажу. Понял, Костя?       – Да понял я, Лидия, понял.       Парнишка торопливо укатывает уже начавшую терять сознание Уманову из палаты, а Лида лишь устало садится на кровать. Что там говорила Рита? Сильная, боевая и озорная девка? В каком это месте-то! Второй раз за несколько месяцев пытается свести счёты с жизнью. И эта попытка намного удачнее. А ведь обещала же, дура эта, что больше такого не повторится. Но…       Сколько она сидит в палате, Лида не считает, лишь спустя какое-то время слышит шаги в коридоре и скрип коляски. Костя вкатывает Уманову, запястья которой плотно перебинтованы. Они вдвоём перекладывают её на кровать, парнишка уходит, а Игла остаётся сидеть рядом. Разговор, в который раз, выйдет долгим. Да и нужен ли он?       На этот вопрос в голове у Лиды ответ звучит быстрее, чем на многие другие. Нужен и не только потому что от успешности проекта зависит срок Иглы. Совсем нет. Потому что за девчушку просила Рита, в слезах, пытаясь не завывать как белуга, поясняя, насколько Уманова важна дня неё, насколько она привязалась к Олесе, несколько вообще несправедливо всё это вышло и что если Лида не поможет, то девочка сама вряд ли справится.       На это Игла тогда ответила лишь, что из своей ямы она сама выбиралась и выбралась, словно в естественном отборе участвовала, но согласилась, без пререканий или ещё чего-либо. И теперь идти надо было до конца, поскольку вновь оказавшись в местах не столько отдалённых, будет слишком жестоко на одном из свиданий сказать Рите, что её подопечная два раза пыталась себя убить и на второй раз это получилось. Хотя Уманову хотелось придушить. Но вместо этого, Лида лишь медленно, отточенным движением, размешивала сахар в принесённом Костей кофе и ждала, когда Ума придёт в себя.