***
Мадара удобно расположился на подушках. В помещении тепло, даже слегка душно, а еще слабо пахнет благовониями, особенно выделяется запах имбиря. Он перебивает другие, более сладкие ароматы. Напротив мужчины сидит женщина, которой и принадлежит эта комната. Густые, иссиня-черные волосы уложены в простейшую прическу, которая больше подходит куноичи, чем гейше. На лице никаких белил, кожа и без того бледная, а глубокие черные глаза смотрят с хорошо запрятанным страхом. Даже одежда не такая вычурная, как у большинства женщин ее профессий. Все, как он любит, почти максимальное сходство, но душу царапает это "почти". Смотря на сидящую напротив женщину, он с маниакальным упорством отыскивает отличия и легко их находит, не замечая насколько пугает женщин своим внимательным взглядом. Наверное, именно поэтому, старается ходить в этот дом, как можно реже, каждый раз выбирая новую женщину, а по окончанию ночи, стирая воспоминания о себе. Страх стереть сложнее. Его лица не помнят, но ужас от встречи забыть невозможно. Сколько бы Мадара не старался, он так и не смог его убрать. Именно поэтому, о редком, зато постоянном и щедром посетителе знала только хозяйка данного заведения, она же и отряжала новых девочек, после подсчитывая прибыль. — Держите, ояката-сама, — поклон, с которым женщина передает чашку, идеально выверен, но все портят чуть дрожащие пальцы, молодая девочка трясется слишком сильно. Это заставляет мужчину все сильнее мрачнеть. Сумико никогда его не боялась. С самого начала относясь с почтением, но без подобострастия и никогда не показывала страха. Прятала глаза, красноречиво молчала, но никогда не тряслась. От нее он видел только улыбки. Усталые, измученные, но теплые. Внутри подымалась волна отвращения, хотелось домой. Вновь увидеть смеющиеся глаза, а не сидеть здесь, смотря на испуганную девочку, которая показалась в самом начале достаточно похожей на нее. Только… ему нужна женщина, если он не хочет сорваться и совершить непоправимое. Он и без того держался слишком долго, тут же можно отпустить себя. Свечи гаснут. Темнота не помеха для глаз шиноби, но Мадара не торопится подавать чакру к глазам, пусть и видит гораздо лучше девушки. Едва потухли свечи, как та явно ощутила себя увереннее, смелее двигаясь в сторону пугающего ее клиента. Привередливого, приходящего минимум один раз в месяц и заказывающего новую женщину, щедро оплачивая ночь, после которой те не могут работать несколько дней и еще не меньше недели ощущают последствия. Никто не знал кто он, кроме того, что клановый. Любопытство тут не уместно. Главное платит, не калечит девочек и решает проблемы их дома, когда те возникают. Хозяйка ясно дала это понять, как и красочно пояснила, что будет с ними всеми, если он останется недоволен, а в особенности с той, которая это недовольство вызовет. Волосы девушки пахнут не ромашкой и мятой, как он представлял, а воском, что та обычно использовала для укладки сложных причесок. На коже осел слабый запах имбиря, но без кислинки, присущей лимону. Кожа мягкая, но все равно не такая, какую бы он хотел ощущать, с привкусом меловой пудры. Желания и чувства. Сердце с разумом против инстинктов. Мадара в такие моменты себя ненавидит, с трудом удерживаясь, чтобы не вымещать злобу на ласкающих его женщинах. Он старается быть аккуратным, но ласковым назвать его бы уже не получилось. Учиха просто берет предложенное, старательно сбрасывая напряжение, но удовольствие приглушено. Разрядка наступает, но вместе с ней на душе становится гадко. Будто не он использовал пытающуюся отдышаться женщину, а попользовали его. Гадко. Противно. Мерзко. Он готов использовать сотни эпитетов, но винить может только себя. Телу хорошо, напряжение ушло, но облегчение не наступило, как и всегда, после посещения этого заведения осталась только гадливость, быстро сменяющаяся опустошением. Сколько так будет продолжаться? Мадара не знает ответа, привычно отстраняясь от этой мысли и поднимаясь с раскуроченного ложа, оставляя на нем едва дышащую после бурной ночи девушку. В предрассветных лучах, она уже не похожа на ту, чьи черты он искал. Легкий макияж смазался, волосы растрепались, утратив шелковистость. Исчез и без того слабый запах имбиря, оставив лишь сладковатый привкус благовоний. Не ее вина, что она не та, кто ему нужен, но видеть именно эту женщину он больше не мог, быстро накинув кимоно на плечи и прямо так, не запахиваясь, наклонился, приподнимая ее веки. Глаза мужчины на мгновение сверкают алым, а в следующую секунду он резким движением бросается в сторону, одновременно подхватывая оставленную рядом кусагаригаму. Кунаи с тихим стуком вбиваются в пол, чудом минуя измученное создание на футоне. Взгляд Мадары судорожно рыщет по комнате, отслеживая происходящее, успев заметить скрывшуюся за перегородками обтянутыми рисовой тканью тень. Кусагаригама моментально срывается с места, пробивая перегородку насквозь. Тихий вскрик показывает, что он попал, в следующую секунду, на него сверху обрушивается тонкая металлическая сеть, по которой бегут искры. Треск, жуткий крик. Запахло паленными волосами и жареным мясом, обугленное тело навеки застыло в изломанной позе. Не Мадары, а гейши, что его обслужила. Мужчина в ту сторону даже не глянул, едва успев вернуть себе кусагаригаму, которой разрубил сеть над собой и смог выпрыгнуть из ловушки, отбиваясь от сенбонов, чтобы уже через мгновение переместиться прочь от взрывных печатей. Плохо, что перегородки были слишком тонкими, пробить их было легко не только человеческому телу, но и взрыву, который еще разбил деревяшки в щепки. Бок обжигает болью. Одна из отлетевших деревяшек все же его достала, больно впиваясь в кожу. Нет времени ее вытаскивать, как и прижигать рану. Мадара с трудом подавляет бешенство. У него из оружия только верная кусагаригама, одет он в кимоно, которое даже нет времени запахнуть, атаки еще неизвестных ему шиноби идут без перерыва. Он насчитал семерых. Два из которых явно дружны с Дотоном, остальные Суйтоном. Тела запакованы в темные одежды, на глазах темные очки, не дающие их разглядеть и установить зрительный контакт. Эта команда будто специально собиралась против Учиха. Обычного, но не против сильнейшего. Его ярость обращается в силу. Надсадный крик хозяйки заведения, что они обещали сделать все тихо, заставляет вскипеть кровь. Мадара больше никого не щадит. Гнев находит выход в глазах. Ему требуется не дюжая сила воли, чтобы удержаться и не спалить все Аматерасу. Нельзя. Он тут инкогнито. Никто не должен узнать, что он проводил тут время, а значит только кусагаригама и огонь, что скроет все следы. Движения Учиха изменяются, становятся быстрее, беспощаднее. Он больше не пытается минимизировать ущерб, пуская в дело все свое мастерство. Семь не то число, которое может внушить даже не страх, простое почтение. Он выходил против сотен и побеждал. Он Глава Клана. Он сильнейший Учиха. Отчего же нет ликования от лежащих в луже крови врагов? Только досада на себя, что расслабился и решил не искать долгих путей, слишком долго используя одно место для сброса напряжения. Ему давно следовало ждать врагов, даже странно, что они не появились раньше. Впрочем, следи они за этим местом круглосуточно, он бы заметил, те поступили хитрее, подкупив хозяйку, а та побоялась давать ему яд, решив обойтись афродизиаками, наивно считая, что после ночи постельных утех, он будет слаб и беспомощен. Он наглядно показал, что это не так. Пожилая женщина умирала быстро в реальном и мучительно долго в иллюзорном мире. Он об этом позаботился. Предатели недостойны жизни. Горячий воздух бьет в лицо, а самый длинный и нахальный язык пламени старается лизнуть в лицо. Мадара недовольно оглядывается по сторонам. Взрывные печати и напитанная чакрой Катона кусагаригама сделали свое дело. Вокруг него полыхал настоящий пожар, огонь быстро подбирался и к нему, чудом еще не поджарив. Пора уходить. Тихий хлопок перемещения, Учиха перемещается как можно дальше, не замечая, как одна из глубоких теней растворяется вслед за ним, а спустя еще мгновение, не выдерживают стропила и дом складывается во внутрь, погребая под горящими обломками всех, кто еще был жив, да и мертв, скрывая следы произошедшего боя. Разбираться в том, из-за чего случился пожар, никто не будет, вскоре на месте пепелища появится другой дом, только рангом пониже. Мадара появляется в ворохе листьев уже за городом и пошатывается, хватаясь за бок. Рука моментально окрашивается кровью. Красной, с редкими черными прожилками. Кусок перегородки впивается в ладонь, ставя занозы и Мадара с шипением выдергивает его, резко прижигая появившимся прямо на ладони огнем. Пахнет хорошо прожаренным мясом, оно скворчит от соприкосновения с раскаленной поверхностью, а в данном случае просто с огнем, но останавливается неохотно. У Мадары в боку дыра с кулачок трехлетнего ребенка. Почти в том же самом месте, что Тобирама вспорол бок Изуне. Перед глазами мужчины темнеет, но чудовищным усилием воли, он держит себя в сознании. Вернуться в Клан он не успеет, умереть здесь не имеет права. Перед глазами встает лицо Сумико, и Мадара улыбается, решение есть. Руки послушно складывают печати призыва, а крови у него на руках достаточно. Ему даже не надо хлопать по земле, печать ползет по воздуху, выпивая чакру, и оттуда появляется Некомата. — Мне нужно в Коноху, к Сумико, — фраза выходит хрипло. — Неразумный котенок, ня, — Некомата фыркает с отцовской заботой, без особого труда хватая Учиха за рукав кимоно. Он предельно осторожен, но все равно во время перемещения тот теряет сознание. Рана в боку оказалась куда серьезнее, чем он думал. Черные прожилки там появились неспроста.***
Сознание возвращается к Мадаре неохотно. Первыми приходят запахи трав и лекарств, ему чудится тонкая нотка имбиря и лимона. Так всегда пахло в личном кабинете Сумико в госпитале. Следом пришел слух, назойливое жужжание над ухом, постепенно переросло в бубнеж, который постепенно становился все понятнее. — …сэнсэй. — Спасибо, Ру-чан, ты мне очень помогла, — голос Сумико он узнал бы из тысяч. — Я просто сделала так, как вы учили, сэнсэй, — голос девочки полон смущения, но чувствуется, что ей приятна похвала. — Я пойду, мне еще надо проверить запасы… — Конечно иди. — Если что-то потребуется зовите, не надо напрягаться, Сумико-сама! — звонкий голос звучит с заботой. — Иди уже, Ру-чан! — голос Сумико полон притворной строгости, но за ней ощущается улыбка. — Я ушла! — Мадара-сама, открывайте глаза, я знаю, что вы очнулись, — тонкие пальчики осторожно берут его за руку и он невольно распахивает глаза, встречаясь с обеспокоенно-грустным взглядом девушки. Выдерживать его тяжело, и он первый отводит глаза. — Некомата-сама вовремя доставил вас к нам, — мужчине чудится в чужом голосе укор. — Повезло, что Такару была рядом, вам быстро оказали помощь. Опасность уже миновала, но вам стоит пару суток поберечься. — Да, — короткий ответ и тягостная тишина, она мучительна для обоих. Один ощущает вину, другая грусть и что-то похожее на боль от предательства, хотя и понимает, что не имеет на это право. — Зачем вы так, Мадара-сама? — девушка не выдерживает первой, голос выдает ее настоящие эмоции, которые она едва ли не впервые выпускает наружу. Боль в нем почти осязаема, а в глазах Мадара видит обиду и слова оправданий застревают у него в горле. Он молчит. Видит, как начинают блестеть ее глаза от едва сдерживаемых слез и с жадностью ловит эмоции. Она никогда не была такой открытой. Всегда держа эмоции под контролем, редко выпуская их наружу и быстро беря под контроль. Он же слишком долго пытался пробиться сквозь эту стену, заставить не просто доверять тело, но и обнажать душу. В себя он приходит, с ее движением, попыткой уйти: — Сумико! Резкое движение, он перехватывает ее руку, дергая на себя, аккуратно подхватывая падающее к нему в руки тельце. Он не хочет навредить, только удостовериться в том, что увидел. Губы жадно накрывают чуть приоткрывшиеся уста. Поцелуй выходит голодным, яростным, а через секунду перерастает в просящий. Мадара будто безмолвно просит прощение и снисхождения. Ему даже думать не хочется, что будет, если его оттолкнут. Не отталкивают. Мягкие губки чуть приоткрываются, сдаваясь под чужим напором. Тихий стон и обмякшее тело в руках лучший ответ на его вопросы. Пожар в крови вспыхивает с новой силой, он укладывает Сумико на кровать, нависая над ней, мысленно радуясь, что дома та все так же ходит в простом кимоно, завязывая пояс на бантик. Его очень легко развязать, получив наконец-таки доступ к желанному телу. Мадара осторожен, аккуратно, будто девственницу подготавливая девушку для себя. Он хочет, сил терпеть нет. Чужие прикосновения заставляют едва ли не рычать, цепляясь за остатки самообладания, он не может ей навредить. Неловкое движение. Попытка закинуть разведенные ножки себе на плечи и вовремя пойманная гримаска если не боли, то неудобства. Позволить им скользнуть вниз и сжать бока, подтягивая ближе и тут же со свистом выпустить воздух, когда захват приходится аккурат на недавно полученную рану. Боль отрезвляет, убирая пелену желания. Еще мгновение назад лежащая с поволокой на глазах Сумико тут же подскакивает, с тревогой потянувшись к бинтам, на которых даже алые пятна не появляются. — Со мной все хорошо, Суми-чан, — попытка вернуться к прерванному занятию была остановлена твердой рукой. Проще было дать убедиться, что с ним все в порядке, чем настаивать на своем. Жаль, что в порядке не было. Открылось внутреннее кровотечение и убежавшую Такару пришлось возвращать назад, чтобы она вновь обработала рану, а пока она это делала, просто переглядываться и улыбаться, чему-то одному, понятному только им. — Отдыхайте, Мадара-сама, вам это явно необходимо, — лукавая улыбка и тихий смех, Сумико не ждет ответа, просто выплывает из комнаты вслед за своей ученицей, но мужчина ее не останавливает. Мимолетная усмешка скользит по губам. Ей некуда от него бежать, он не отпустит. Только не сейчас, когда больше не сомневается в чужом ответе. Взгляд выдает его мысли, самоконтроль страдает и скрывать свои эмоции становится сложно. Позже, конечно, он возьмет себя в руки, но каждый кто знает его достаточно хорошо сможет заметить, как чуть изменился Глава Клана Учиха. Стал чуточку терпимее и гораздо спокойнее. Даже дышать рядом с ним стало намного легче.