ill and fall in love

Чонгук все еще продолжал писать Чимину. И все еще от Тэхена. Извинялся за неловкость, оправдываясь присутствием, собственно, себя. А Чимин поддакивал так смело, будто и самому присутствие младшего было в тягость. Чонгук не верил, но обязался выгнать бестолкового брата из комнаты при следующей встрече. И тут же составлял планы, как бы из коридора подслушать их разговоры или спрятаться под диваном. Жаль только, что щель под ним слишком ничтожна для такого крупного обманщика. Тэхен видел все: и то, как младший цепляется за Чимина даже кончиками ногтей, и то, как пальцы его от волнения заходятся при наборе приглашения в гости. Зачем снова звать его, старший и сам понять не может: Чонгук почему-то намекает на это бесконечно и даже шанса отказать не предоставляет, ведь телефон в его руках, а диалог с Чимином — их личный мирок, в котором третьего неизвестно кого никто не ждет. Но Чонгука как-то жалко: слишком уж он взволнованный и напряженный, тон его нервный и неправдоподобный, словно хочет говорить только о Чимине, но вовремя успевает опомниться, что никому это не интересно. Он с дрожью, кажется, уже даже в пальцах ног обновляет диалог в ожидании нового сообщения, но ничего. Чимин часами не читает с наглым статусом «онлайн», а после привык отвечать смайлами. У Чонгука темы давно закончились, а Чимин, как оказалось, с самого начала их придумывать не планировал. И на что-то стоящее отвечал: «Расскажу при встрече». Младший ощущал свою бесполезность в качестве посредника все острее, но продолжал по привычке проверять уведомления о новых сообщениях каждую минуту. Пусто. Точно так же, как перед открытой дверью, когда по ту сторону порога стоит Чимин и ждет приглашения, а младший снова лишь кивает, уходя даже раньше, чем гость успеет разуться, словно нарочно, но все же специально задевая плечом, проверяя Чимина подобным образом на жесткость, но столкновение отзывается лишь болью. В плече, груди и глотке, ибо так кричать хочется, что все обман, и просить переиграть заново эту «дружбу», склоняя концовку хоть немного в свою сторону, пусть и без права говорить, но с возможностью остаться в одной комнате. За какую-то долю секунды в голове промелькает возможная реакция Чимина на откровение, и картинка эта точно не радует. Чимин как минимум разозлится, и Тэхен тоже будет против, ведь в каком-то смысле является главным героем этой авантюры. Чонгуку почему-то стыдно перед проходящими мимо людьми, словно все они прекрасно знают, что между этими тремя происходит на самом деле, и мысленно презирают младшего за череду ошибок, приведших к предсказуемому финалу. Ему стыдно даже уже десятый круг наматывать вокруг собственного дома, но уйти в город, упуская из виду входную дверь и не слыша скрипа петель, — значит упустить последнюю возможность встретиться с Чимином взглядом. Только глаза вниз или в сторону отводятся сами, Чимину, наверное, уже кажется, что младший его презирает или, того хуже, ревнует. Чимин приходит уже четвертый раз. В одно и то же время, как по расписанию, уже не здороваясь с Чонгуком и привычно уступая тому путь наружу. Младший даже жалеет, что теперь боль не распределяется равномерно, затрагивая плечо, а просто печется где-то в легких, заставляя дышать глубоко и от приливов неудержимой агрессии вследствие бесконечного ожидания пинать бетонные ступени и траву слишком оптимистичного сочно-зеленого цвета. Вся эта погода второй половины дня давит солнечным светом и жарой, и Чонгуку даже досадно, что он не в фильме: там бы над ним уже давно сгустились тучи и полил хоть искусственный, но достаточно актуальный дождь. Чимин приходит только в выходные, которые для Чонгука едва ли отличаются от остальных дней недели, только если программой телепередач. Проводить эти два дня на свежем воздухе кажется ему более романтичным, чем закрываться в соседней комнате, извращаясь желанием хоть бы по пути в туалет узнать, сколько же нанометров осталось между этими двумя прямо сейчас. И остались ли они вообще. Младший впервые вспоминает школу с особой благодарностью только за существование, так как именно она отбирает Чимина у Тэхена пять дней в неделю. Недавно, правда, пришлось ее снова проклясть: Тэхену слишком сильно понравились рассказы Чимина о своей школьной жизни. Старшему хочется это пересказать Чонгуку, но младший слушать не хочет, ибо так много, так подробно, но так пусто, а Чимин не делился подобным в сообщениях. Видимо, не для его ушей сия информация. Тэхен бы и рад учиться сам, даже идея домашнего обучения его соблазняла, но этих жалеющих и лживых, которыми учителя оказались бы наверняка, он не любил до скрипа в зубах. Потому старший ограничил свой круг общения с желающими чему-то научить предельно: до одного психолога, который приходит раз в две недели и проводит некие слишком личные для родных беседы, о которых Тэхену говорить не хочется, а заметных изменений не ощущается, если проигнорировать тот факт, что старший уходит в себя глубоко, но совсем недолго, как будто не за что зацепиться и нечего раскопать на и так разрытом полигоне. Чонгук, кажется, испытывал зависть, которую Тэхен назвал бы белой, а младший верил только в черную, не дающую даже насладиться минутами собственной жизни, постоянно оглядываясь на чужую. Чонгуку хотелось родиться Чимином или хотя бы стать им сейчас, даже поменяться телами, как бывает в глупых фильмах, только извращающих фантазию зрителя и являющихся породителями неисполнимых желаний. Младший хочет быть там, на диване в гостиной, или где они там сейчас, рядом с Тэхеном, он мог бы учить его рисовать или смотреть глупые комедии, имитируя смех или, скорее, отпуская искренний, который всегда сдерживал. Хочет только сейчас, не понимая, что и так находился к нему предельно близко. Чимин ушел. Ровно в то же время — Чонгук не следит по часам, но точно это знает. Не хочет возвращаться домой сразу, чтобы скрыть тот факт, что с нетерпением ожидал ухода гостя буквально под дверью. Ждать младший, правда, совсем не умеет, срываясь уже через треть минуты и разуваясь в проходе еще через четверть. А Тэхен с каждым разом все счастливее, после каждого ухода ставит события встречи с Чимином на повтор, впустую меля языком. Теперь речь Тэхена младшему кажется еще глупее, бесполезнее, но почему-то не хочется затыкать уши и уходить в другую комнату, вслушиваясь, представляя и неосознанно ревнуя. Последнее слово Чонгук намеренно игнорировал, списывая внутреннюю злость, смешанную с волнением, на недостаток внимания. Сегодня Тэхен молчал. Просто улыбался и тревожно выдыхал, подавляя неосознанно натягивающиеся мышцы на лице и отводя взгляд, словно формулируя, но сбиваясь, отрицая и волнуясь. Чонгук точно знал, что должен приготовиться слушать старшего с секунды на секунду, терзался нетерпением и все же не выдерживал, проявляя инициативу как бы между прочим и безразлично вовсе, но очевидно неуверенно: — Чего такой счастливый? — Мы... — Тэхен начал слишком быстро, так, что младший даже не успел продумать наперед варианты ответов, готовясь к худшему, чтобы потом было мягче и легче. А на лице Тэхена снова эта неловкая улыбка. — Мы с Чимом занялись сексом. — Чонгук не подал ни эмоции снаружи, но внутри словно током прошибло от горящего затылка до немеющих ног. Мысль из головы не гонится совсем и словно эхом отдается. А Тэхен, словно услышав, что отголоски затухают, еще больнее: — Ты не хотел, а он сразу согласился. — И лицо такое наглое, как будто не врет. Или врет. Чонгук назойливо твердит о втором, хочет накричать и отчитать, но ложь уже слишком естественна для этого дома и пороком быть давно перестала. Младший все еще вытесняет слово «ревность» из своего лексикона и выдает правдоподобно, если бы не дрожащий голос: — Счастлив за вас. Все-таки ему нужен тот самый дождь. Душ ледяными струями немного освежает голову, и Чонгуку кажется, что и мысли тоже. Только лампа, как солнце, напоминала о повседневном и реальном. И он пытается не думать, совсем или только о последних новостях. Но не получается совершенно. Это слишком естественно и очевидно, что даже не хочется ломать систему. Он постоит совсем чуть-чуть под холодными струями воды и сделает напор поменьше и теплее, чтобы комфортнее и уютнее, чтобы думать о котятах или уборке, но нет. Он пытается придумать диалог, с которого все началось, но мыслит слишком плоско, что самого бесит, ведь прелюдия — это нечто пока младшим не изведенное. Он вспоминает характер Чимина и отчетливо видит, что прогибаться под инвалидом он не намерен. Чонгук даже жалеет, что часто затрагивал тему секса в сообщениях, бронируя для Тэхена, возможно, не самую приятную процедуру, но тот почему-то счастлив, и становится легче, спокойнее и совесть колет меньше. Чонгук словно специально сохранял воспоминания о своем первом сексе в ярких красках. Рисовал на своем месте Тэхена и возбуждался. Очень. Слышал его стоны и жалел, что на улице только машины и птицы щебечут. Тэхену больно, может, до криков даже, и кровь на простынях, младший готов был облазить всю квартиру в поисках хоть капли. Но не будет: слишком уж подозрительно сильно он волнуется о сексе без своего участия. Чонгук не держится, срывается, вводя пальцы в анус, напрягая сфинктер, словно против, имитируя узость Тэхена, но понимает, что вряд ли уже вернется к этим ощущениям. Но он еще помнит. И верит, что член Чимина будет все же побольше четырех пальцев. Младший не знает и догадаться даже не может, со смазкой или всухую. И ловит себя на мысли, что второе все же лучше. Тэхен счастлив — значит он мазохист. И это возбуждает еще сильнее. Чонгуку одиноко и обидно, но с закрытыми глазами очень ярко от эмоций. Он повышает децибелы криков Тэхена в своем сознании, надрачивая быстрее, и стонет сам, возможно, опрометчиво громко, но очень откровенно. Член Чимина выходит из ануса синхронно с пальцами младшего, оставляя непривычную, но приятную пустоту, и Чонгук рад, что хотя бы это чувство все еще получается пережить заново. Завтра еще один выходной. Еще одно воскресенье, в которое ни в коем случае нельзя покидать дом. Чонгук ощущает парадокс и чертовски не любит такие ситуации. Он либо лишит их секса, снова смущая присутствием, либо выпадет возможность услышать, представить или даже увидеть. И все-таки это не парадокс, а сплошной плюс. С возбуждением проходит и эта беззаботность, заменяясь ревностью, затеняющей даже голод и желание поспать, и снова завистью. Чернее, и уже сложно разобрать, кому именно завидовать. Завтра они не захотели оставаться дома. Чонгук проклял эти совпадения, противоречащие желаниям, а Чимин просто любил воплощать свои в жизнь. Прекрасная идея прогуляться на свежем воздухе скорее являлась безысходностью, когда все домашние развлечения себя исчерпали, а привычка проводить выходные вместе еще не сошла на нет. Тэхен не любил гулять — Чонгук точно знал об этом, пусть и не спрашивал особо и не предлагал из лени тащить тяжелую коляску. Младший внушил это себе и Тэхену, вспоминая об обещании все же прогуляться хоть раз, но не сейчас, рано или, возможно, никогда, да и выглядело это слишком бутафорно. Тэхен все-таки не любил гулять. Чужих взглядов слишком много, а свой отводить приходится, чтобы не смущать зрителей, ведь инвалид — целое представление, без билетов и сцены, но с актерским мастерством. Тэхен предсказывает стыд Чимина, чувствует затылком, и самому неловко. Они даже не говорят ни о чем. Хочется домой, но Чимин слишком настырный и за ЗОЖ. Тэхен уже начинает забывать расшифровку этой аббревиатуры, понимая, что его это не касается, но «дышать нужно», как Чимин утверждает, пусть Тэхен и дышит без перерывов длительных и полной грудью. Несколько часов под скрип колес, и Тэхен пусть и не устал, но замерз. А у Чимина уже одышка, и единогласно домой, только не сразу: к другу по пути что-то забрать или отдать — Тэхен не видел смысла понимать и запоминать. По пути, как обычно, оказалось несколькими петлями в полупустынные дворы. И на пятый этаж. Может, и на первый — Чимин все равно бы не показал нового друга старым, боясь обидных шуток. Все-таки у него есть друзья. Другие и интересные. Тэхен не любит чувствовать собственную тяжесть на плечах других, но борется с этими ощущениями и теперь. Ушел бы, если бы мог. Сильная рука трогает ручку коляски и разворачивает круто, как и подразумевалось, но из-за тяжести не больше, чем на пятьдесят градусов, чего достаточно, чтобы Тэхен увидел лицо незнакомого, но однозначно довольного такой встречей человека. И запах алкогольный почувствовал, наверное, неосознанно сморщившись, подавляя рвотный рефлекс и вдыхая ртом, но этот запах почему-то и на языке оседает. Некто смеется, просит прокатиться, еле внятно и слова вразброс, но внезапно становится серьезнее, когда Тэхен не отвечает. Слова прямо здесь, во рту, но застряли за зажатыми зубами и онемевшим языком. Сердце стучит быстро, настолько, что пульс на уши давит, заглушая остальные слова, возможно, адресованные уже не Тэхену, а кому-то другому. Тому, от которого запах сигарет и дым прямо в лицо. И если в алкоголе Тэхен не разбирался, то этот запах сигарет вряд ли мог спутать с другой маркой. Жаль, что курить ее может любой, а для Тэхена в памяти только один отпечатан. Не этот, однозначно.