ill and fall in love

Чонгука отчего-то бросило в жар. И даже избитые смайлики в конце сообщения не придавали должной удовлетворенности достигнутым эффектом. Десятки отговорок и косой взгляд на Тэхена, которого хотелось демонстрировать Чимину в последнюю очередь в этом доме. Только отговорки эти ровным счетом ничего не значат, ведь Чонгук не умел врать Чимину. И отказывать тоже. Что-то волнительное внутри мешается с сожалением обо всех последних поступках и каждом отправленном ранее слове, и сообщение слишком опрометчиво прочитано. И думает Чонгук уже слишком долго. Чимину точно покажется, что младший сомневается или видеть того не хочет. «Я тоже очень хочу встретиться». — И «отправить» нажато с закрытыми глазами, словно случайно или вовсе не самостоятельно. Чонгук не может собрать мысли в предложение, которым должен передать всю сложившуюся ситуацию Тэхену. Но уже начинает удалять сообщения, словно вырывая страницы из личного дневника, съедая их памятью, дабы никто никогда не прочел. Чонгук снова перечитывает уже остатки диалога. Несвязный он какой-то и неправдоподобный. Еще пару сообщений удаляется. Еще с десяток. Уже хочется отправить в урну собственную страницу с телефоном в придачу. Но все же «уборка» довела диалог до идеала, если читать через слово и снизу-вверх. — Я друга тебе нашел. — Младший всучивает смартфон в руки Тэхена, позволяя ему прочесть все от начала до конца. — Можешь не благодарить. — Чонгук не хотел следить, с какой скоростью будет читать старший, обесценивал для себя его эмоции, только подпитывая этим горячее нетерпение в груди. Тэхен не понимал ничего вовсе, и даже в жар бросило, когда он прочел первое сообщение. В жар от ненависти, что младший так бесцеремонно воспользовался статусом инвалида и водил невинного Чимина за нос. И блага он в этом никакого не видел. Равно собиранию денег на выдуманное лечение — Чонгук все-таки отличный аферист. Но Тэхен тоже его обманывает, пускай порой и совсем немножко, но позволяет себе такие проказы. И как-то Чимин становится приятен, пусть он и жертва глобальной аферы. Он, словно бывший в употреблении, переходит в новые руки без спросу и, возможно, без шанса узнать все тонкости этакой «дружбы». Тэхен не может понять вес этого оправдания: кажется, Чонгук игнорировал его, чтобы сделать счастливым, но предал в ту же секунду, написав от его имени. Но старшему мог достаться в подарок еще и стыд от тех удаленных сообщений — а младший все еще думает, все ли настолько чисто, как казалось несколько секунд назад. «Приходи сегодня». — Когда Чонгуку требовалось на пару слов всего пару секунд, Тэхен провозился с минуту, попадая непослушными пальцами на посторонние буквы, ненароком меняя язык и вместо стирания опечаток выставляя ряд из букв «и». Старшему и видеть Чимина не хотелось, даже фото его не интересовало, но это подарок Чонгука. Первый, пожалуй, но слишком дорогой, чтобы отказаться. Тэхен улыбается сладко, но с горчинкой, говорит спасибо, пусть младший и просил не благодарить, а тот впервые не пожалел, что потратил всю ночь на окучивание Чимина. И сам рад, что все сложилось так, как должно быть: Тэхен наконец найдет себе друга, а Чонгук будет несказанно завидовать тому, что Чимин достался именно старшему. Нет, все-таки все сложилось не совсем удачно. Чонгук удивлялся пунктуальности этого человека: свой выходной он все же решил посвятить Тэхену. Младший смотрит на время: ему придется терпеть около пяти часов. Перестроиться под новую роль, играя того, кому Чимин является лишь незнакомцем среди других таких же индивидов. Он уже актер с опытом, но эта роль пока самая чуждая и, к сожалению, совершенно бесплатная. После звонка в дверь нужно сделать вид, что не рад совсем, и время уделять ему не хочешь, и каждая минута выходного вечера слишком дорога, чтобы даже своим присутствием почтить встречу потенциальных друзей. Видимо, перестарался. И на привет ответил лишь «угу». И взглядами не встретились. Хотя Чимин однозначно прямо в глаза Чонгуку пялился, что так упрямо смотрели в пол, словно пристально наблюдая, поставит гость кроссовки на полку для обуви или бросит посреди прохода. Пока Чонгук пытался скрыть заинтересованность, Тэхен делал вид, что на иголках уже сидит от предвкушения встречи. Время теперь начинает переводиться в другие единицы измерения: время, проведенное с Чонгуком. А Чимин отнимает невосполнимое и неповторимое, однозначно проигрывая и по внешним данным, и в комплекции, и в тембре голоса. Даже запах изо рта у него контрастно другой. В просторной гостиной стало неожиданно тесно троим. Чонгуку хотелось выгнать Тэхена, Тэхену — Чимина, а сам гость предпочел бы провести время без Чонгука. Предпочтения последнего были самыми оправданными, но Чонгук из тех, кто противоречит себе, но не изменяет своим принципам. Нагло пялится на этих двоих, игнорируя их смущение и намекающие взгляды Чимина. Правда, Тэхену так куда спокойнее. Но молчание слишком вязко тянется: Тэхену совершенно ничего не интересно, да и груз измены никак не облегчает даже присутствие Чонгука. Он гонит уже почти забытый диалог из соц-сети в голове, пытаясь хоть за что-то зацепиться, пока Чонгук уже губы кусает от желания вбросить тему для разговора в это тихое болото. Ведь он уже давно продумал, чем будет заниматься с Чимином при личной встрече, за эту ночь. Жаль, что ночные бредни заведомо никогда не станут явью. — Ты же рисовать умеешь? — Тэхен все же выбрал то, в чем не сомневается, хотя в итоге все равно показалось, что ляпнул что-то неподходящее, очевидное, да и интонация такая фальшивая, что даже еще более неловко стало: ему неинтересно знать ответ, а Чимину — отвечать. Но он все же кивает, говоря, что совсем немного, да и самоучка, словно специально умаляя, чтобы после эффект от его таланта повнушительнее был. Ожидаешь малого, получаешь большее — классический прием для человека с высокой самооценкой. Тэхен сразу замечает это замаскированное под скромность высокомерие, когда Чонгук видит все ровно наоборот: Чимин становится все идеальнее. — Может, нарисуешь что-нибудь? — Тэхен надеется на что-то интересное или на окончательное разочарование в талантах гостя, а Чимин волнуется: он привык рисовать что хочет и когда хочет, но, все же не найдя альтернативы, соглашается. Руки почему-то трясутся — не самое лучшее положение дел для художника, но у него есть несколько секунд, пока Чонгук перерывает полки в поисках хоть каких-нибудь средств для творчества. Только чуть мятый лист тонкой бумаги и короткий туповатый карандаш. Чонгук не смог найти даже ластика, придумал оправдание, но так и не смог его озвучить из-за смущения — просто всучил все в руки художника. — Эх, не для рисования, конечно. — Чимин покрутил в руках карандаш, пытаясь вчитаться в затертые надписи, словно и правда разбирается, но сам же только по весу определил, что материал — дешевый пластик, а такой только из-за цены настоящему художнику в руках позорно держать. — И бумага тоже для принтера. — Он провел пальцем по гладкой поверхности до мерзкого скрипа, только после понимая, что на этом месте теперь останется жирное пятно. — Ну, ладно, что-нибудь нарисую. Вазочка, стоящая на столе, была слишком очевидной моделью для рисования, чтобы ее проигнорировать. Тэхен, правда, пусть и не был фанатом самолюбования, ожидал увидеть процесс создания своего портрета, и Чимин тоже об этом подумал всего на секунду, а после пожалел, что не взял для развития таланта такое востребованное направление, как рисование людей. Но Чонгуку было только приятно: вазочка, принесенная им из кухни, все же пылилась на новом месте не просто так. Эти конфеты, сколько помнит младший, никого не привлекали даже своей яркой оберткой и являлись больше проявлением гостеприимности или элементом декора. А теперь на узорный хрусталь вазы направлен взгляд Чимина. Он зачем-то ставит карандаш перед собой, прикрывая один глаз, так, для важности, ведь на самом деле не понимает смысла этого движения. Чимин размашисто чертил еле заметные линии одну поверх другой, создавая эскиз, но композиция все не клеилась, пропорции не соответствовали, а Чимин все еще пытался успокоить трясущиеся руки и страх перед провалом, нервно оправдываясь, что не рисует натюрморты и без ластика никто от ошибок не застрахован. Он менял положение листа уже десятый раз, и Тэхену казалось, что художники точно так не делают, а эта неопределенность в положении выдавала в Чимине отсутствие привычки к мольберту. Чонгук не мог разглядеть поверхность листа — он лишь читал по лицу Чимина увлеченность с переменным разочарованием, когда, кажется, что-то шло не так и являлось уже неисправимым. В голове не было ни одной мысли — все они остались где-то позади, оставлены в коридоре у закрытой двери пятнадцать минут назад. Младший точно знал, что бесстыдно пялится, наверное, даже не моргая, но отвести взгляд не смог: слишком волновался за близость этих двоих. Предельно близко. Они точно ощущают тепло друг друга — и это вызывало неосознанную зависть. Чонгук все еще надеялся, что между ними есть хоть какое-то расстояние, вовремя вспомнил о существовании нанометров и точно знал, что хотя бы парочка оных осталась между ними как раз для младшего. — Может, ты хочешь попробовать? — Чимин все же сдался и для верности и надежности, что его неудавшиеся художества кто-нибудь увидит, плотно заштриховал очертания вазочки жирными линиями. Только теперь Тэхен заметил в нем хоть что-то от художника: слишком уж мастерски за несколько секунд посреди листа образовалось непроглядное темное пятно. Чимин даже не стал дожидаться согласия, бесцеремонно просовывая карандаш сквозь слабые пальцы Тэхена и кладя кисть на уже перевернутый чистой стороной вверх лист бумаги. — А ты уверенно его держишь, прямо как художник. — Чимин льстил, и Тэхен сразу это понял, ибо точно знал, что карандаш художники, как ручку, не держат. Да и грифель едва бумаги касается. Тэхен в очередной раз понял, что нарвался на человека из того типа людей, что видят в нем не только физически инвалида, но и считают умственно отсталым, желая скрыть презрение за минимальной заботой, а жалость — за искусственными улыбками. Но Тэхену было проще и привычней подыграть, чем рушить зачатки дружбы недовольством по поводу такого обращения, иначе снова его считают неадекватным и неправильным, требующим немедленного лечения. — Это брат… — Тэхен хотел сказать «братик», но решил не перебарщивать в этими нежностями, да и Чонгук наверняка злиться будет, — меня заставлял пальцы разминать. — Еще и, набирая мне сообщения, зарядку им устраивал. — Даже если их набирал и Чонгук, теперь все эти несколько тысяч слов списались на счет Тэхена. Улыбки Чимина и его прикосновения — все это теперь Тэхена, словно выигранное в лотерею. И наконец Чонгук смог отвести взгляд, даже закрыть глаза и думать о чем-то отстраненном, представить, как будто смотрит фильм, но не может переключить канал. Это худший фильм, ему точно нужно поставить одну звезду и написать разгромный комментарий, обматерив скудную игру актеров и затянутый сценарий. Это было сложно назвать рисованием. Пару линий было проведено через пару десятков попыток, а Тэхен и не знал, что именно Чимин старается изобразить посредством его руки прямо сейчас. Держит как-то совсем неумело кисть, неприятно сжимая пальцы, удерживая карандаш, и, кажется, даже не знает, чего хочет добиться в итоге. И слишком многого хочет от Тэхена, ожидая, что он хоть на грамм менее бесполезен или пышет инициативой. Но как-то все наоборот: Тэхен никогда не проявлял интереса к рисованию и теперь только сравнивает руки этих двоих. Ледяные руки Чонгука ему нравятся куда больше, чем эти, бесконечно потеющие от волнения, ладони Чимина. Так хочется наконец все это закончить, но слишком неудобно отказывать, потому карандаш как бы сам по себе выскальзывает из рук и звонко, пугая привыкших к тишине присутствующих в комнате, падает на пол. Тэхен и рад, что это орудие его пыток даже из виду скрылось, закатившись, он надеется, под диван или застряв в щели между досками паркета. — Можешь мне дать конфету? — Тэхен вовремя заметил еще один способ воспользоваться вазочкой на столе, дабы Чимин не бросился сразу искать этот гребаный карандаш, ползая по полу, что вызовет только стыд, но никак не возбуждение от вида задницы. Выбирать было не из чего: сорт конфет всего один — и Чимин, поборов непослушную из-за потных рук упаковку, уже пытался погрузить конфету в рот Тэхена, не задевая губ и уж тем страшнее языка. Тэхен и сам не хотел особо, и конфета из-за уже годового бездействия оказалась слишком черствой — в последнее время ему не везет с подарками. И весь вечер перед телевизором. Самое универсальное занятие, и, в отличие от Чонгука, Чимин не стал спорить и сразу смирился с сегодняшней программой, состоящей из одних комедий, над которыми, правда, Тэхен смеялся вовсе не так, как привыкли стены дома, и улыбку даже давил чужую, но достаточно правдоподобную. И Чимин тоже. Словно это соревнование: кто лучше сможет разыгрывать эмоции. Наверное, Чонгук. Он окрашивал грусть безразличием и все это время смотрел на часы, считая минуты, за которые смог потерять двоих. Ему не нравятся глупости, о которых они говорят, но среди пустых звуков надеется услышать свое имя. Младший волнуется каждый раз, когда его упоминает Тэхен, но быстро остывает, когда Чимин говорит однозначно и совсем о другом. Чонгук ходит по минному полю с завязанными глазами ровно пять часов, как и предсказывал. Он уже ненавидит эту пунктуальность. — Хотел бы, чтобы он стал твоим братом? — Эта неловкая пауза после того, как дверь за Чимином закрылась. И чем длиннее она, тем сильнее хочется сломать что-нибудь, стену или самого Тэхена. Чем длиннее она, тем медленнее соображает мозг старшего. Теперь не совсем понятно, чем можно задеть Чонгука, что для него больнее: то, что новый друг ему вовсе не нравится, или признание того, что он даже лучше самого младшего. Возможно, это даже двойной обман, проверка на верность, на то, сможет ли Тэхен променять своего родного и любимого на дружелюбного, но ненастоящего. А вопрос совсем не сочетается с этой, возможно, бесконечной паузой, и Чонгуку кажется, что Тэхен все еще где-то там, с Чимином, где не нужен никакой брат, особенно теперешний. Но пауза дошла до предела. — Ясно. — Чонгук злится и пытается избавиться от этого чувства в другой комнате, жаль только, что оно ходит за ним по пятам. Но на кого злится? На себя? Скорее, просто хотел отрицать это. Отрицать то, что прямо сейчас так не хватало услышать то самое «я люблю тебя».