Виновен по определению

Наполеон устало откинул голову и закрыл глаза. — Вот и славно, — донеслось слева. — Как только вы проявите свою истинную натуру, станет легче. Я всего лишь стремлюсь открыть вам глаза на ваше настоящее «Я», очищенное от лжи и чужих идеалов. Ласло Вран, штатный специалист по допросам чешского аналога КГБ, больше известный под кличкой «Доктор», за свое пристрастие к использованию медицинских инструментов во время пыток, с довольной улыбкой рассматривал пристегнутого ремнями к креслу мужчину. Самым мерзким его качеством, по мнению Соло, была привычка подробно объяснять жертве особенности того или иного метода причинения боли, как бы втягивая в обсуждение. — Бытует мнение, — продолжал словоохотливый «Доктор», что ногти лучше удалять одним рывком, мол, острая моментальная боль делает пациента более сговорчивым, — а это была еще одна его отвратная черта — называть своих жертв «пациентами». — Я же со всей ответственностью утверждаю, что ногтевую пластину следует осторожно поддеть, — он продемонстрировал, как именно, прилаживая металлический скальпель под край ногтя Соло очень осторожно, пока еще только намеком. От этой осторожности хотелось выть в голос, но Соло пока держался, позволив себе лишь раз вскрикнуть, чем очень расстраивал милейшего доктора. Тот склонился ниже, заглядывая в лицо жертвы, чтобы не упустить ни малейшего нюанса в мимике и выражении глаз, и продолжал ласковым, отеческим тоном: — И постепенно, очень медленно отрывать, тогда боль нарастает и достигает крещендо не сразу, а длится значительно дольше, — он поддел еще немного, из-под ногтя показались первые капли крови. — Ну же, мистер Соло, у вас такие красивые руки, не заставляйте меня причинять вам боль, скажите, где драгоценности? Соло молчал. Самое смешное: он действительно был в музее и видел знаменитые драгоценности короны, даже абстрактно размышлял, как бы стянуть эти симпатичные камушки, хотя их стиль показался ему грубоватым, но дальше планов дело не зашло. Поэтому, когда глубокой ночью к нему в номер вломился отряд милиции и выволок из постели, сначала недоумевал, даже рассмеялся, услышав обвинение, потом разозлился, и оказавшись в подвале дознавательного отдела, пытался отрицать вину, но его не желали слушать. Очень скоро стало не до смеха, ибо взялись за него всерьез. Похоже, заполучив знаменитого Наполеона Соло, следователи даже не сомневались в своей правоте, отрапортовав начальству, что нашли вора. Дело оставалось за малым — узнать, куда он спрятал похищенное, и вот тут в дело вступил «Доктор». Резкая боль полоснула по нервам, «Доктор» с садистской неторопливостью отделял ноготь от пальца, а доведя дело до конца, поцокал языком и плеснул на открытую рану перекисью водорода, вызвав у пленника сдавленное шипение. Соло старался не смотреть — на правой руке ногтей уже не было, кровь медленными каплями стекала с подлокотника, пульсирующая боль растекалась вверх от кистей рук, справа — больше, слева пока еще не так сильно, но это ненадолго, Ласло уже примеривался к следующему пальцу. — Вы молчите, рассчитывая, что покровители из ЦРУ вызволят вас, не так ли? — мягко вопрошал палач, промокая взмокший лоб Соло салфеткой. Ему ответил новый голос: — Это вряд ли, его вышибли из ЦРУ где-то год назад, верно, ковбой? Соло вздрогнул. За прошедший год он уже стал забывать, каким густым и выразительным может быть этот голос для друзей и безэмоционально-холодным для всех остальных — вот как сейчас. Раньше от него у Соло теплые мурашки бежали по коже, сейчас же — будто обдали ведром ледяной воды. Он медленно повернул голову. Илья Курякин возвышался в дверях, небрежно засунув руки в карманы и чуть покачиваясь на каблуках, его глаза излучали арктический холод. Такой взгляд он видел у Ильи только пару раз, в начале их знакомства. — Счастлив вас видеть, товарищ Курякин, — расцвел Ласло, отложил в сторону скальпель и пошел навстречу, вытирая руки полотенцем. — Наслышан о вашей успешной деятельности в рядах Комитета. Какими судьбами к нам, в Прагу? — прямо-таки лучился он гостеприимством. — Да вот, проездом, небольшая миссия в Брно, услышал про вашу кражу и заглянул. Оперативно действуете, — похвалил Илья, пожимая протянутую руку и не сводя пристального взгляда с Соло. — Я бы тоже первым делом взялся за этого пижона. — Ах да, я помню, вы же работали в одной группе с нашим подозреваемым некоторое время, верно? — вежливо поинтересовался Ласло. — Ну да, работал. Пока этот подонок нас не бросил в почти безвыходной ситуации и слинял, спасая свою шкуру, — отрезал Илья, подходя ближе и с холодным интересом рассматривая окровавленные кончики пальцев Соло, оценивающе озирая избитое тело в лохмотьях некогда белой рубашки. Прежний Илья бы хмыкнул и отпустил грубоватую шуточку по поводу неопрятности у вечно ухоженного Соло, хотя, нет, прежний Илья не стал бы шутить, а разнес это кресло и этот подвал вместе с добрейшим «доктором» на куски. Раньше. До того, как их дороги окончательно разошлись, и Соло предал команду. Илья теперешний лишь поджал губы и обернулся к Ласло. — ЦРУ его больше не прикроет, можете считать американца частным лицом — и действовать соответственно, — взглядом указал на разложенные на столике инструменты, давая карт-бланш продолжать. Что ж, Наполеона это не удивило. Что-то внутри остро кольнуло при мысли, что Илья сейчас вполне способен лично приложить руку к его допросу. И дело даже не в боли, стоило представить сильные пальцы Ильи, сжимающие треклятый скальпель, как его замутило. К счастью, тот, похоже, не собирался пачкать руки кровью предателя, лишь кивнул Ласло: — Продолжайте, товарищ. Думаю, если кто и знает, где драгоценности, так это он. «Доктор» кивнул и вернулся к прерванному процессу. Лезвие поддело кончик следующего ногтя, плавно пошло вперед. Соло стиснул зубы, давя крик, не желая радовать Ласло своей слабостью. Почти получилось, лишь в конце он издал тихий стон, когда скальпель отделил ноготь от ложа. В ушах шумело, перед глазами плавали темные пятна, к горлу снова подкатила тошнота. Кажется, он на секунду отключился, а когда резкий запах нашатыря привел его в чувство, Ильи в комнате уже не было. * Последующие два дня не принесли особых перемен. В конце последнего «сеанса» Соло все-таки потерял сознание, и рациональный «доктор» решил сделать небольшую передышку: «Дам вам время подумать» выразился он, небрежно бинтуя ему кончики пальцев: «мы же не хотим, чтобы у вас началось воспаление, верно?». Соло подозревал, что из этой тюрьмы ему уже не выбраться. На освобождение рассчитывать не приходится — чешская милиция ни за что не признает, что схватила невиновного. А выбраться самому… Руки и пальцы — его главное орудие — сейчас бесполезны, по крайней мере, пока не подживут, а времени на это, скорее всего, не будет. * Ночью не спалось, мешала боль и невеселые мысли. Он валялся на койке, разглядывая серый облупленный потолок камеры и стараясь увидеть на нем фрагменты известных картин. Где-то далеко протопали сапоги охранников — смена караула, полночь, отстраненно отметил он. Мысли уплывали к тем временам, когда Соло был не один, когда рядом всегда оказывалось крепкое плечо напарника и талантливые руки Габи. Но те времена прошли, теперь ему осталось лишь одиночество и ненависть Ильи. Он даже не предполагал, какой она будет обжигающей, эта ненависть. Далеко за полночь он забылся тяжелым сном, от которого пробудил скрип двери. Соло поднял голову и сначала решил, что видит навеянный воспоминаниями сон — рядом с койкой стоял Курякин в своей неизменной водолазке. — Илья? — пробормотал Соло, приподнимаясь. Осекся, увидев выражение лица бывшего напарника, его тяжелый, темный взгляд. Илья шагнул вперед. Соло инстинктивно привстал, но Илья оказался быстрее — одним прыжком метнулся вперед и наотмашь ударил по лицу. Сразу же за первым последовал второй удар, потом третий. Курякин бил основательно, от души — в корпус, в солнечное сплетение, по почкам. Ошалевший Наполеон только блокировал, не пытаясь сопротивляться, шансов справиться с разъяренным русским агентом просто не было. Но одного избиения визитеру было мало, он бросил бывшего напарника лицом вниз, наваливаясь всем телом, выкручивая руки за спину и захлестывая их шнуром. Соло с ужасом ощутил, как тот расстегивает его брюки и стягивает их вниз вместе с бельем. — Илья? — прохрипел Соло, придавленный тяжелым телом озверевшего мужчины. Тот, казалось, не слышал. При всем своем опыте, Наполеон не сразу понял, что тот собирается делать, но когда колено Курякина грубо раздвинуло ему ноги, а стальные пальцы сжали ягодицы, сомнений не осталось. Илья хотел его изнасиловать. Возможно, он вынашивал эту идею еще давно, намереваясь расквитаться одним ударом за все прошлые подначки великолепного, уверенного в себе ЦРУшника, за предательство бывшего напарника, за какие-то надуманные обиды, кто знает? Соло сделал последнюю попытку образумить: — Курякин, ты же не такой… Жесткая ладонь зажала ему рот, Илья жарко выдохнул на ухо: — Не такой? Ты считал, что знаешь, какой я? Считал, что лучше меня, умнее? Думал, можешь бросить нас подыхать, а потом сбежать? Посмотрим, как ты сбежишь от этого, — он торопливо облизал два пальца и резко, без подготовки всадил в сжатое кольцо мышц, вырвав у Соло полустон-полувсхлип, и сразу начал двигать ими внутри, растягивая тугой проход. Потом, видимо, решив, что с него достаточно прелюдии, расстегнул ширинку и с силой развел ягодицы Соло. Тот сделал последнюю отчаянную попытку сбросить с себя озверевшего русского, но Курякин был будто из чугуна — тяжелый, злой, решительный. Его тело источало жар, а Наполеона пробивало ледяной дрожью. Крупная головка с трудом преодолела сопротивление мышц и двинулась вперед. Пришлось впиться зубами в край одеяла, чтобы не заорать в голос, до того было больно. Хуже всего было осознание, что насилует его не какой-то сорвавшийся с нарезки охранник, а Илья. А тот еще подлил масла в огонь: — Ну что, ковбой, как тебе предательство на вкус? — каждое слово сопровождалось мощным толчком и новой волной боли, отдающейся в измученном теле. Соло уже не пытался сопротивляться, только вздрагивал. Наверное, это продолжалось не очень долго, но Соло казалось, что пытка тянулась бесконечно. Кончив, Илья встал, неторопливо застегнул брюки и брезгливо оглядел неподвижно лежавшего мужчину. Бросил презрительное: — Ты всего лишь жалкая сучка, Соло, — небрежно сдернул стягивающий запястья шнур и вышел, не оборачиваясь. Дверь за ним захлопнулась, щелкнул замок. Наполеон с трудом приподнялся, кое-как натянул брюки. Чтобы привести себя в порядок, сил уже не было. Плевать, ему все равно осталось недолго. Он погрузился в промежуточное состояние между сном и обмороком, перед глазами стояло перекошенное лицо бывшего напарника. Илья хладнокровно наблюдал, как его пытают, Илья проник к нему в камеру, избил и изнасиловал — это в голове не укладывалось. Если бы не одно НО: Соло знал, что у Ильи был повод проделать все это и даже больше, ведь он действительно бросил его и Габи в боливийских джунглях. У Ильи было право мстить. Соло признавал его и смирился. Только сердце не желало мириться с логикой, оно болело и истекало кровью сильнее, чем искалеченные руки. * Пару дней его не трогали, «доктор» ни разу не зашел проведать своего любимого «пациента», видимо, вызвали на другой объект. Соло впал в какую-то апатию, смирившись с тем, что уже не выйдет из застенка — поторопился, как выяснилось. Утром за ним пришли двое охранников, сковали руки за спиной, вывели во двор, запихнули в закрытый военный джип, специально оборудованный для перевозки заключенных — окошки зарешечены, от водителя отделяет перегородка. В такой машине дополнительной охраны уже не требовалось, только водитель, которому, очевидно, уже выдали необходимые инструкции. Машина, взревев мотором, выехала за стены тюрьмы. Весенние улицы пригорода Праги поражали количеством грязи и луж, но Соло все равно с интересом смотрел в окно, соскучившись по любому пейзажу, не состоящему из каменных стен. Вяло размышлял, куда его везут. Возможно, в другую тюрьму, хотя были и иные, менее оптимистичные варианты, например: вывезут за город и тихо прикопают, и взвод солдат не понадобится — что он может со скованными и покалеченными руками? Будто в ответ на его невеселые мысли, машина тормознула на углу. Из тени выскользнула знакомая высокая фигура и склонилась к окошку водителя. Перебросившись с ним парой фраз, Курякин сел за руль, а водитель пешком двинулся вниз по улице. На заключенного Илья даже не взглянул. Соло тоже молчал, потому что второй вариант становился все более вероятным с каждой минутой. Значит, русский ничего не простил и не забыл, и счел, что одного насилия недостаточно. Что ж, смерть от рук Ильи — не самый плохой расклад. Джип остановился уже за чертой города, на территории полуразрушенного завода. Илья заглушил мотор, вышел, отпер дверь со стороны Соло и жестом показал ему выходить. Тот повиновался, неловко застыв возле машины. — Пошли, — коротко скомандовал Илья. Оглянулся на замешкавшегося пленного, сообразил что-то и расстегнул тугие наручники, мазнув взглядом по некогда белым бинтам на пальцах. Соло все так же молча двинулся за ним. Почему бы и нет? Он и в лучшие времена не справился бы с Ильей, а уж сейчас… Они углубились в небольшой лесок, наполненный весенними запахами и пением птиц. Соло жадно вдохнул свежий, удивительно душистый, особенно после тюрьмы, воздух. Голова слегка кружилась — от яркого солнца, аромата распускающейся листвы и первых цветов. Жить хотелось неимоверно. Непонятно, то ли это такой прощальный подарок со стороны Ильи — дать перед смертью вдохнуть полной грудью, то ли изысканный садизм, последнее издевательство. После той ночи Соло склонялся ко второму. Большевик оказался на редкость мстителен, очевидно, характерная черта русских, где-то он это читал. Пока он раздумывал над национальными особенностями русских, они дошли до небольшой полянки. Соло остановился, оглядываясь по сторонам. — Может, дальше не стоит? — спросил он. Курякин непонимающе глянул на него через плечо. — Устал? — Просто не вижу смысла топать дальше, — легко пожал плечами Соло. Какая разница, где? Очевидно, что-то в его голосе насторожило Илью, потому что он развернулся к нему всем корпусом. — Ты о чем? — необычно тихим голосом поинтересовался он. Соло все так же мягко улыбался. Честно говоря, Илья до последнего оттягивал нелегкий разговор, но, похоже, перестарался. Вопреки его опасениям, Соло не кидался на него с кулаками, как сделал бы он сам на его месте — на месте мужчины, изнасилованного другом. Черт, он смотрел на Курякина, с какой-то безответной обреченностью, непривычной на этом красивом, самоуверенном лице. И тут до Ильи дошло. Одним прыжком он преодолел разделяющее их расстояние и сцапал за грудки. Основательно встряхнул и рявкнул тому в лицо: — Совсем ума лишился, ковбой? Похоже, встряска нарушила состояние безмятежности, в котором пребывал Соло. Он даже сделал вялую попытку вывернуться из рук русского, хотя не в его теперешнем состоянии было рыпаться. Когда освободиться не получилось, он замер, обхватив забинтованными пальцами руки Курякина, и заглянул тому в глаза. Соло будто током тряхнуло. Как же он соскучился по Большевику, по его надежной силе. Тот жуткий, исполненный злобы тип с лицом Курякина и мертвыми глазами — мозг отказывался воспринимать его настоящим, но ведь он был, тело отлично помнило причиненную боль, а разум — оскорбительные слова. Голова кружилась все сильнее, и Соло не выдержал, привалился к широкой, как монолит, груди Ильи, еле слышно бормоча: — Но ведь я предал вас, бросил там, в джунглях. — Дурак, — огрызнулся Илья, неловко прижимая его к себе. — Думаешь, мы не знали, что за тобой по пятам шел отряд ЦРУ, и ты больше года провел в тюрьме, отказавшись сдать нас с Габи? * Сандерс с отрядом ожидал в условленной точке. Когда Соло вывалился из джунглей, его встретили наведенными стволами. Он похвалил себя, что не потащил с собой Илью и Габи. Вряд ли этот отряд прибыл со спасательной миссией, скорее, собираясь забрать добытые ими документы и спрятать концы в воду. В прямом смысле — с неба хлестал тропический ливень, превративший тропинки в грязевые реки, одежду — в мокрые тряпки, а джунгли — в подобие аквариума. — Где остальные? — поинтересовался Сандерс, окидывая Соло подозрительным взглядом. — Остались там, — небрежно отмахнулся Соло. — Курякина подстрелили, а Теллер умудрилась схватить лихорадку. Это было правдой, Большевик словил пулю в плечо, когда они в спешке покидали виллу наркобарона, а Габи заболела еще раньше, ее трясло и лихорадило, но она упрямо шла сама, хотя мужчины по очереди порывались ей помочь. Добытые чертежи негласно доверили женщине. Под предлогом поиска тропы, Соло отошел в сторонку и проверил выданный Сандерсом маячок — тот уже не мигал, а светился ровным зеленым светом, значит, группа близко. Ему очень хотелось убедиться, что Илья и Габи дойдут до дороги в целости и сохранности, но чутье требовало обезопасить их, как можно быстрее оказавшись подальше, и он бросился в заросли, уводя преследователей за собой. — Пошли, покажешь, — приказал шеф. Соло покачал головой и ухмыльнулся. — Я не запомнил дороги. Эти джунгли, они такие… однообразные. И зеленые. — Кончай дурить, Соло, — рявкнул Сандерс. Повинуясь его жесту, Соло окружили. — Ты отведешь нас к ним, а взамен я позволю тебе еще немного погулять на свободе. Надеюсь, ты не забыл, что до конца твоего срока еще больше года? — Как я могу, ведь вы так часто мне об этом напоминаете? — продолжал паясничать Наполеон. Его охватила веселая, бесшабашная злость. К черту! Он больше не станет прогибаться под ЦРУ. Его решимость не поколебал даже пистолет в руках разозленного шефа, Наполеон лишь улыбался, глядя ему в глаза. Поединок взглядов продолжался около минуты, а потом Сандерс кивнул кому-то сзади, Соло огрели по голове, и свет для него померк. * — Я нашел Сандерса два месяца назад, — рассказывал Илья, волоча его за собой по тропинке через рощицу и все дальше уводя от симпатичной полянки, облюбованной Наполеоном под свою могилу. Заметив, что того все еще потряхивает, на ходу стащил с себя пальто и набросил ему на плечи. — После твоего исчезновения, нам сказали — точнее, Габи вытрясла из Уэверли — что ЦРУ тебя неожиданно отозвало для спецзадания. Теперь-то мы знаем, что это было за задание. Сандерс, гнида, ржал, рассказывая, что тебя посадили. Я не удержался и сломал ему челюсть, — добавил он с мрачным удовлетворением, перепрыгивая овражек и подавая Соло руку. Они вышли с другой стороны рощицы, к проселочной дороге и поджидающей машине. Илья отпер дверцу и жестом пригласил Соло устраиваться на заднем сиденье. — Ложись и накройся пледом, — сказал он. — Можешь поспать, нам ехать еще часа три до аэропорта. Соло не хотел закрывать глаза — боялся проснуться снова в камере и обнаружить, что чудесное спасение и Илья просто привиделись. Но свернувшись на заднем сидении, под уютный рокот мотора и убаюканный знакомым запахом от пальто Ильи, все-таки задремал. Илья разбудил его уже в провинциальном аэропорту под Будиевице. Машина стояла на краю летного поля, возле маленького частного самолета, трап был опущен, и они беспрепятственно поднялись на борт. Стюард задраил люк, едва двое пассажиров устроились на удобных сиденьях, и самолет начал разгон. Через окно иллюминатора Соло провожал взглядом убегающую из-под крыла землю Чешской Республики.