Орлиное гнездо

На пути к Сигишоаре они должны были проехать еще несколько городов – Куртя-де-Арджеш, Брашов; ночевать на постоялых дворах. Но здесь все же было намного спокойнее, чем в Валахии: вооруженным людям, привыкшим к вольнице и готовым каждый миг биться за нее насмерть, и подавно нечего было страшиться в этой торговой размеренной жизни, где куда больше, чем меч, решали бумаги и слова. В Брашове, в гостинице, их, однако, встретил сам боярин. Раду Кришан дожидался дочери там, где вернее всего мог ее встретить; и был бесконечно рад этому свиданию. Несмотря на опытность своих воинов, он понимал, что сейчас разъезжать по Валахии – все равно что по лесу с дикими зверями: со зверями, наделенными жестоким человеческим разумом… Раду долго обнимал дочь; она плакала на его груди, и он тоже плакал от радости. Сейчас рыцарю нечего было стыдиться своего сердца. Пусть стыдятся те, у кого вместо страстного сердца гнилушка – или кошель с деньгами! - Как вы доехали? – спрашивал он потом, посадив Иоану рядом с собой и заботливо взяв за руку. - Мы, отец… - Мы потеряли Иона, господин, - ответил один из их людей раньше, чем Иоана смогла подобрать слова. – На нас напали турки, чтоб им всем сгореть в аду! Раду замер, уставившись на говорившего, - а потом вскочил и рявкнул: - Турки? В Валахии?.. Слуга кивнул. Раду схватил себя за бороду и изрыгнул такие слова, что даже привыкшая к грубости мужчин Иоана вздрогнула. - Что вы с ними сделали? – продолжал допрашивать боярин, расхаживая по комнате, где они собрались все вместе. Сейчас он казался Иоане таким же зверем, как Дракула. - Мы перебили половину, - с гордостью ответил его человек. – Госпожа сама заколола главаря! - Иоана?.. Молодец девчонка! – воскликнул Раду, усмехнувшись и сверкнув дикими глазами. Потом он помрачнел. - А что с трупами? - Мы свалили их там, где перебили, - вступила в разговор Иоана. – Чтобы проезжающий дозор увидел, какие беззакония творят неверные… Мы… Она запнулась и нахмурилась. - Мы правильно сделали, отец? Раду прикрыл глаза – потом опустил голову и выругался так же непристойно, но тихо. - Правильно, - ответил он спустя несколько мгновений, уже владея собой. – Как же не правильно! Но будь проклят тот враг, что привел вас напороться на этих слуг сатаны! Теперь господарь узнает, что турки снова мародерствуют на его земле, - и раззадорится против султана еще больше… А может, и не одного только султана! Люди притихли, не понимая своей вины; хотя чувствовали себя виноватыми перед этим человеком, их отцом и заступником, который столько знал о судьбах мира – и был одним из тех, кто производил передел этого мира по своему усмотрению. Но Раду уже обрел прежнее спокойствие; он улыбнулся снова. Сел рядом с дочерью и пожал ей руки. - Я очень горд иметь такую дочь, - проговорил он, глядя Иоане в глаза. – Ты достойна быть княгиней, а не боярышней! Иоана порозовела от радости. - Ты меня перехвалил, отец… Ведь это Марину сейчас надо хвалить, она невеста! Когда ее свадьба? - Как только мы приедем – еще много времени до поста*, - ответил Раду. – Марина сейчас здесь, со мной… Привести ее? - Что ж ты не сказал! Иоана всплеснула руками и вскочила. Она сама никогда особенно не любила – или в последние годы охладела к старшей сестре; но такое нескрываемое предпочтение отца, которое тот всегда оказывал ей перед Мариной, изумляло и обижало ее – за Марину. Как все-таки странны и бесчувственны мужчины! - Конечно, приведи сестру. Я по ней соскучилась! – воскликнула Иоана. Отец вышел, а Иоана осталась сидеть на табурете в ожидании сестры; она вдруг подумала, что это ей, по чести, надо бы идти к старшей. Но будь воля отца – он сделал бы Иоану и старшей своей дочерью… - Выйдите, - негромко велела Иоана оставшимся в комнате слугам. – Я сейчас буду говорить с сестрой! Они поклонились и вышли. Вскоре вернулся и отец – с Мариной, которая повзрослела за эти месяцы… и подурнела. Она по-прежнему безжалостно стягивала волосы назад, к затылку; Иоана бы посоветовала дать волосам больше свободы, что сделало бы сестру красивее и веселее. Но она молчала, чтобы Марина не оскорбилась. Однако теперешний землистый цвет лица был не только от природной непригожести – Марина чем-то страдала… - Что с тобой? – спросила Иоана, протягивая ей руки. Марина села рядом и взяла ее за руки. Скупо улыбнулась. - А с тобой? Ты тоже с лица спала. Муж мытарит? Иоана поняла, что Марина зачем-то солгала – она-то знала, что, как всегда, прекрасна; слова ее походили на зависть. Но ведь Марина никогда не завидовала ее красоте, просто считала это недостойным себя! - Нет, с мужем я живу хорошо, - сказала Иоана. Вдруг ей так захотелось, чтобы это не Марина сидела с ней сейчас – а Корнел! Захотелось опять обнять его, пригладить волосы, подарить ему всю любовь, которой он ждал от нее в их расставание… - У меня сейчас месячное, - сказала Марина с какой-то гордостью черной ведьмы. – Не смотри на меня так, сестра! Оттого я и пожелтела. Пока отец вез меня сюда, я изгадила мое лучшее дорожное платье, которое так хорошенько и не отстирала. Иоана рассмеялась с невольным недоверием. - Мы точно сестры! – сказала она. – У меня тоже сейчас месячное! А по дороге сюда я убила трех турок! Марина вздрогнула, широко раскрыв черные глаза. - Вот новости! Да ты не лжешь ли? Они вдруг показались друг другу страшными – эти юные женщины, связанные так близко, как только могут быть связаны женщины. - Нет, я не лгу, - ответила Иоана уже мрачно. – По дороге на меня и моих слуг напали турецкие оглоеды, и мы половину перебили, а половину обратили в бегство! - Вот как, - проговорила Марина с удивлением и некоторой фамильной гордостью. – Ты себя хорошо показала! - Мне не понравилось убивать, - сказала Иоана, отведя глаза. Ей не понравилось – но только отчасти; другая же часть ее сердца возликовала, вспомнив этот удар, сразивший сильного мужчину. - Ты странна, - заметила Марина, пристально глядя на нее. – Не гордиться убийством врага! Все этим гордятся! - А ты не забыла, что мы христиане, сестра? – спросила Иоана. – Как отвратительно то, что ты говоришь! Марина рассмеялась. - Глупо, - проговорила она. – Турки нас нисколько не жалеют – а тебя, конечно, хотели обесчестить или продать в рабство! А может, сперва одно, а потом и другое! Иоана вспыхнула. - Я не для турок этого хочу – жалеть, - ответила она тихо. – Я для своей души это памятую. И тебе советую… Они посмотрели друг другу в глаза – а потом неожиданно крепко обнялись. - Прости, - вдруг сказала Марина, всхлипнув. – Я сейчас больна, оттого и зла. Мне еще нужно переждать, пока не пройдут мои дни: ведь теперь нельзя венчаться. И мужа своего я еще в глаза не видела… И тут вдруг Иоане точно впервые открылось, в какой тревоге за свою судьбу живет ее сестра. Бедная! - Не бойся, Марина, - проговорила она, гладя Марину по спине. – Не бойся! Отец ни за что не отдал бы тебя человеку, который будет тебе противен… Может, отец наш и не так любит тебя, как следует, - но слишком любит имя Кришанов, чтобы так бездарно расточать своих дочерей! Нас ведь у него всего две! Марина горько рассмеялась. - Уж это будь уверена, - проговорила она. Выпустила сестру из объятий и отерла слезу. - Мне нужно успокоиться… Расскажи мне о себе, Иоана: как ты живешь? Каков твой муж, его дом? "Славная история, чтобы успокоиться", - подумала Иоана. Она вздохнула и с печальной и нежной улыбкой стала рассказывать – о своем молодом красавце-муже и добром свекре… но умеренно, чтобы не вызвать зависти и боли. Однако Марина слушала спокойно и, казалось, нисколько не завидовала. Потом вдруг с улыбкой прервала Иоану: - Хорошо, что мой муж старее твоего и не будет так пылко меня любить, как твой! Иоана изумилась. - Отчего же это хорошо? Марина засмеялась. - Да зачем мне это нужно – такая любовь, такие притязания на меня? Я хочу жить так, чтобы меня не слишком затрагивали, - только, даст Бог, родить ребенка или двух и стать почтенной особой! Хотя достоинства нашего рода у нас никто не отнимет, сестра, - а все же лучше, если уж нужно устроиться замужем, сделать это без больших волнений! - Может быть, стоит полюбить мужа? – осторожно предложила Иоана. Марина сверкнула очами. - Да за что мне вдруг полюбить его? И зачем? Многие женщины прекрасно живут и так! - Тогда и он тебя любить не будет, - заметила Иоана. Марина покачала головой. - Право, мне кажется, что ты все еще дитя, - хоть ты и жена! Мне не нужно того, о чем ты говоришь; короли и князья женятся, и не помышляя ни о какой любви. Только ум терять. Если я стану женой и возьму имя и состояние супруга, мое от меня уже не уйдет. Иоана в душе пожалела будущего мужа сестры. - А страсть? – тихо спросила она. – Ты разве никогда не мечтала… Их руки вдруг переплелись с нежностью, на губах расцвели улыбки: они подумали об одном и том же. - Отчего же – это, наверное, неплохо: тебе же нравится, я вижу, - сказала Марина. – Но хорошо бы умеренно: чтобы не изнурить себя слишком. Зачем мне постоянно ходить в тягости и иметь кучу детей? А средства от этого не очень-то помогают. Иоана поморщилась, но ничего не сказала. Может быть, сестра и права. - А каков ваш город? – спросила вдруг Марина. – Каков ваш страшный князь? Он и вправду людоед? Она так и зарумянилась, приподнявшись с жадным любопытством, - как интересно было услышать об ужасах, которые никогда не коснутся ее! Ведь здесь, в Трансильвании, им не может ничего угрожать! Иоана стала рассказывать – и очень скоро забыла и о сестре, и о том, где она находится: она опять была в Тырговиште, видела казни господаря, которыми тот не столько изводил, сколько стращал своих людей; видела, как Корнел во имя нее бросает господарю вызов… Марина была неподдельно восхищена. - Что за храбрец твой Корнел, - проговорила она. – Как хорошо, что мой будущий муж не из таких! - А ты откуда знаешь? – изумилась опять Иоана. - Знаю, - рассмеялась Марина. – Когда я стану его женой, он не будет рваться ни к каким безумствам! "Где уж там", - подумала Иоана. Жениха Марины они увидели вдвоем – и обе испытали и разочарование, и облегчение. Разочарование – потому что обе, не сознавая того, ожидали красавца; облегчение – оттого, что жених оказался в самом деле недурен собой и еще не стар: лет тридцати. Отец рассказывал Марине, что тот овдовел три года назад, жена умерла от оспы; но самого его оспа не коснулась – лицо было чистое. Жених – хорошо сложенный мужчина с прекрасными, как у всех валахов, длинными волнистыми волосами и аккуратной бородкой - учтиво поздоровался с обеими дочерьми Кришана; Марине, на которую смотрел с вежливым светским восхищением, даже поцеловал руку. Иоана не помнила такого смирения со стороны собственного жениха; хотя тот был и куда младше, и куда ниже по происхождению, нежели этот человек! - А еще хорошо, что у него не появилось детей, - сказала потом сестре взволнованная и довольная Марина. – Значит, он не так горазд делать их! - А может, жена была бесплодна, - заметила Иоана. - Какова ни будь женщина – если муж очень горяч, он все равно ее доймет, - сказала Марина, сдвинув брови. – Но хорошо, что у него уже была жена! Значит, он умеет обращаться с женщинами и знает, с какой стороны подойти ко мне! Иоана покачала головой и улыбнулась. - Все-то ты рассчитала! Шесбург был не Тырговиште – и Марине позволили любезничать со своим женихом наедине; вернее говоря, любезничал он, а Марина слушала – вначале холодно и недоверчиво, потом благосклонно и внимательно. Жених почти не говорил о себе – а все расспрашивал о ней: что она любит, чего бы ей хотелось после свадьбы… под конец Марина заулыбалась и увлеклась его речью всерьез. Насколько это было возможно для нее. Иоана видела лицо сестры на свадьбе, когда та принимала первый поцелуй - в светлом с золотом платье, но с так же строго причесанными волосами: Марина млела, когда жених, одетый в богатое купеческое платье и умащенный лучшими благовониями, приложился к ее устам с нежностью и восхищением. Иоана вместе с отцом и матерью, прибывшей в Сигишоару позднее их, провела брачную ночь Марины в доме жениха. Утром она, улучив минуту, расспросила сестру о здоровье. Она ожидала, что Марина будет жаловаться, - но та, к ее удивлению, сказала, что ей понравилось. - Как он брал тебя? – тихо спросила Иоана. Марина немного покраснела. - Он брал меня так, точно он… добр, - улыбаясь, с легким удивлением ответила сестра. – И еще делал многое другое, ласкал меня… - Мужчины редко бывают добры, - согласилась Иоана. – Но они бывают очень добры к женщинам, которых хотят полюбить. Она не знала, хочет ли упрекнуть сестру - или ободрить ее. Марина была спокойна и нежна. - Очень хорошо, если мой муж хочет меня полюбить, - проговорила она. Иоане почему-то казалось сейчас, что эта нежность у сестры недолговечна. Еще несколько дней они гуляли – вот здесь можно было и гулять, и радоваться – а потом Иоана спохватилась и засобиралась домой. И тут отец сказал ей, что она сейчас никуда не поедет. * Рождественского: с 28 ноября по 7 января.