Орлиное гнездо

Василика дожидалась Корнела долго – сколько воевал король Корвин; и когда увидела, как возвращаются войска, исполнилась радости и страха. Страха было больше. Василика знала, какой храбрец Корнел, - и разве не самые смелые гибнут в бою первыми? Она, держа за руку Раду, вместе с толпою других жителей Буды вышла на улицу – встречать короля. Тот возвращался не с победой. Василика уже знала это: слухи, как это всегда бывало, опередили его величество, и именно нелестные слухи разбегались всего быстрее. Король, который ехал на белом коне бледный и измученный, держался со своим обычным приветливым величием; но подданные, шумно приветствовавшие его возвращение, уже знали, что он не воин. Что же с того? Матьяш Корвин – наместник Господа на земле; а это значит все. Он может отправлять за себя сражаться других; и тем и будет стоять Венгрия, пока это угодно Богу. Корвин салютовал подданным поднятой рукой, и женщины ахали при виде белой перевязи на монаршей деснице. Молодого короля благословляли, плакали. А Василика стояла ни жива ни мертва. Она знала, что вернись Корнел домой, он ехал бы в первых рядах, подле короля, - он многократно заслужил это право! Погиб! Пленен! Что из этого ужасней?.. - Где отец? – спросил ее и Раду: нетерпеливо, удивленно. - Я… узнаю, дитя мое, - ответила Василика, немного укрепившись. – Потерпи! Мы подождем! Она сжала руку Раду и быстро увела его в дом; и там, не в силах больше сдерживаться, убежала в свою комнату и расплакалась. Василика плакала, пока не потеряла голос; слезы, так долго сдерживаемые, разбередили ей душу – и уверенность в том, что с Корнелом стряслось несчастье. Но, быть может, она рано убивается? Может, она просто не разглядела своего воина в рядах венгров? Стемнело; дома Буды, должно быть, наполнились – которые ликованием, а которые и плачем. Над одним домом Корнела висела неразрешимая тревога. Василика сидела без сна и ломала руки. Раду пришел к своей названой матери снова и долго не уходил от нее спать – чуял беду; пока Василика не отправила его в постель почти насильно. Она не могла сейчас думать ни о ком, кроме Корнела. Она долго сидела не смыкая глаз, размышляла, сердце стеснялось все больше – и наконец Василика решила, что сделает. Она переждет немного – а потом пойдет к самому королю. Василика еще не говорила с Корвином с глазу на глаз; даже вообще еще не говорила с ним – но сейчас не боялась этого. Король очень нуждался в Корнеле; и он был слабее Корнела, слабее валахов… Василика стала на колени и долго молилась – не заученными, а своими словами, идущими от сердца. Она положила несколько земных поклонов и надолго осталась так, припав головой к полу. - Мне все же страшно, - прошептала валашка. Она перекрестилась и встала. Нет: ей не должно быть страшно. Как всегда в такие минуты, Василика ощутила, точно какая-то могучая сила толкает ее вперед. Могучие невидимые союзники держали ее под руки. Под руки ее и отвели в постель, и уложили; Василика даже засмеялась от этого странного чувства, чувства чужой воли над своим духом и телом. Потом она уснула; и горела огнем, и всхлипывала во сне, и металась – как будто далеко от нее сейчас убивали что-то, без чего она не могла жить. Еще два дня Василика провела в таком ожидании – она осунулась, почти не ела, почти не спала. Страшные образы грезились ей не только во сне, но уже и наяву. Раду притих и сидел в детской, не поднимая головы; когда Василика, повинуясь долгу, приходила к нему, Раду не откликался на ее объятия, на ласковые слова. Василика плакала уже и при нем – а мальчик глядел на нее большими неподвижными глазами и словно бы накалялся против всего мира. Потом Василика, сжав сердце в кулак, решилась пойти к королю. Она приготовилась принять страшное известие; хотя для нее и Раду это означало смерть. Король содержал их лишь постольку, поскольку они жили с Корнелом; куда же им податься теперь? Разве станет Корвин и дальше урезать расходы своего обедневшего двора, своей голодающей армии ради валашской семьи, которая ему отныне бесполезна? Василика уже знала характер короля – и не питала ложных надежд. Она как раз собиралась выйти из дому, как услышала топот внизу и громкий стук; и громкие голоса. Василика застыла столбом. Кажется, Корвин опередил ее! Василика стала быстро спускаться по лестнице, придерживая юбки; она во все глаза смотрела на двух гвардейцев в обшитых кольчужной чешуей кафтанах, при мечах, топтавшихся грязными сапогами в ее прихожей. При виде хозяйки, однако, один из венгров прижал руку к груди и поклонился. - Сударыня, я имею приказ препроводить вас к королю. Именем его величества приказываю вам следовать за нами. Василика стиснула руки, глядя на мощные тела, грубые лица вошедших. Она не сомневалась, что если она замешкается, они схватят ее и поволокут за собой, как мешок. - Хорошо, - сказала она. Офицер кивнул и отступил, пропуская ее вперед. Василика печально улыбнулась и толкнула дверь; конвой последовал за нею. Ее повели быстро, но без грубости, без оскорблений. Гвардейцы короля шагали справа и слева от нее. Василика обоняла тяжелый запах мужских тел под форменной одеждой и думала, что никогда не замечала его у Корнела. Свое всегда сладко. Господи! Неужели же он мертв! Она зашаталась и почувствовала, как сильная рука офицера поддержала ее под локоть. - Крепитесь, сударыня! – сказал венгр. Она всхлипнула и закусила губу. Эти люди сочувствовали ей – и почему-то Василике казалось грешным, преступным принимать их соболезнования: как будто она вместе с ними сейчас хоронила своего дорогого друга и покровителя. Они остановились перед входом во дворец. Обменялись несколькими словами с алебардщиками, стоявшими у дверей, - а потом прошли внутрь. Василика никогда еще не бывала во дворце; и сейчас не ощутила его великолепия. Ее сердце затрепетало, как птица, когда над нею вознеслись высокие мраморные своды, а в глазах зарябило от богатых гобеленов и богатых одежд придворных. За этими гобеленами гнездились клопы, под одеждами царедворцев от нечистоты гноились язвы и кишели блохи. Католичество было прекрасно только с виду. Ее вели коридорами, в которых ей встречались группки гвардейцев и знати, кидавшие на Василику мрачные подозрительные взгляды. Она радовалась, что не слышит их разговоров. Наконец она и ее стража остановились перед дверями, у которых ей опять было приказано подождать. И вот двери распахнулись, приглашая ее внутрь. Василика осенила себя широким крестом и ступила в королевские покои. Сразу у порога она, повинуясь какому-то внутреннему велению, низко присела и склонила голову. Оставалась так, пока не услышала приказ подняться. Корвин сидел в кресле - как когда-то принимал кузину, жаловавшуюся на невнимание Влада Цепеша. И так же, как на Илону, молодой король взглянул на Василику; и улыбнулся ей одними уголками губ. - Не бойтесь, госпожа. Подойдите и сядьте. Василика увидела пустое деревянное кресло по правую руку от его величества; король был так любезен, что позволял ей сесть в своем присутствии! А может, готовился сообщить ей такое, что ее ноги не удержат? Глаза Корвина были глубоки и печальны. - Что угодно вашему величеству? – дрожащим голосом спросила Василика по-венгерски, хотя Корвин обратился к ней по-валашски. Король взглянул на гостью. Лицо его было почти прозрачным от пережитых испытаний; правая рука все еще оставалась перебинтована. - Можете говорить на своем языке. Он глубоко вздохнул и склонил голову. Потом произнес, не глядя на валашку: - Сударыня, я должен сообщить вам ужасное известие. Василика утонула в кресле, как в пучине. Она беспомощно смотрела на Корвина – и видела на лице его вселенскую скорбь. - Корнел Испиреску пал смертью храбрых при взятии крепости Яйце. Василика шевельнула онемевшими губами. Потом выговорила: - Как… Это известно наверное? - Я своими глазами видел, как он был сражен, - глухим невыразительным голосом ответил Корвин; он потер переносье и опять поник головой. – Его тело не было найдено – как и тела многих других наших доблестных воинов. На войне теряется счет человеческим жизням, сударыня… Василика сжала руки и закусила губу. Она заплакала: не видела нужды и не могла больше сдерживаться. Скорее ощутила, чем увидела, как Корвин поднялся из кресла – золотым вихрем, облаком духов. Ее затрясло от этого впечатления могущества, торжествующего над ее горем. Корвин остановился перед нею. - Госпожа, я любил этого прекрасного рыцаря и дорожил им не меньше, чем дорожу его… и вашим государем, - мягко произнес король. – Мое сердце скорбит вместе с вами. Василика подняла заплаканные глаза. Она ничего не ответила. Корвин отступил от нее и медленно прошелся по комнате. И вдруг он спросил: - Сознайтесь, сударыня… вы были тайной женой Корнела Испиреску? Вы венчались с ним? Казалось, Корвину была уже безразлична смерть витязя. Василика вся подобралась в своем жестком кресле, не зная, как отвечать на такой вопрос. Ее охватил ужас. - Ну же, говорите, - подбодрил ее Корвин. Она поняла, что теперь белокурый король улыбается. – Вам ничего не будет за такое признание. - Нет, государь, - сглотнув слезы, ответила Василика. – Мы с Корнелом не венчались! - Не венчались, - мягко повторил король венгерский. – Ну разумеется. Казалось, он был удовлетворен. - Как бы то ни было, я чту память Корнела и положу вам такое содержание, какое назначил бы его вдове, - сказал Матьяш. Василика вскочила с кресла и упала на колени; это получилось само собой, от слабости и благодарности. Лицо ее заливал румянец стыда от подозрений, которые высказал король; но благодарность была сильней. - Вы бесконечно добры, ваше величество! - Первейший долг короля – опекать сирых и убогих, - строго сказал Корвин. Василика поднялась с колен и осталась стоять, сжав руки. - Однако вы слишком хороши, чтобы увянуть бесплодно, - произнес король, красивым движением откинув за спину длинные светлые волосы и развернувшись к ней. Василика распахнула глаза от страха; но Корвин смотрел отстраненно и не делал попытки приблизиться. - Вы получили образование, госпожа? – спросил он. Василика боялась подумать, к чему все это; чем дальше, тем больше боялась признаться самой себе. Но она покорно ответила: - Да, ваше величество, я училась… Я знаю греческий… - Греческий? – переспросил Корвин, точно в удивлении. Потом он улыбнулся и мягко закончил: - Тогда вы поистине образованны. Король слегка поклонился. Василика повесила голову: ее бросало то в жар, то в холод. Она боялась вообразить, чем кончится эта аудиенция. - Но вы особа незнатного происхождения – не так ли? – продолжал допрашивать Корвин. Василика качнула головой. Король улыбнулся. - Думаю, что смогу устроить ваше будущее – и будущее мальчика, которого вы растите, - сказал он. – Это мой христианский долг. Тут Василика все поняла; у нее в глазах померкло. - Но, государь… - Я понимаю, - холодно сказал Корвин. – Вы носите траур; и я уважаю вашу скорбь. Но сейчас вся Венгрия оплакивает своих усопших вместе с вами. Военное время требует суровых решений. Он смягчился при виде ее слез – и, приблизившись, коснулся ее руки. Василика содрогнулась. - Я дам вам время оплакать Корнела как этого требуют обычаи вашей родины, - сказал Корвин. – Потом вы должны будете явиться ко двору, и я, по праву и обязанности вашего опекуна, подыщу вам достойного мужа из числа своих приближенных. – Голос его снова стал ледяным. - Вы поняли меня, сударыня? - Да, ваше величество. Василика сама не понимала, как еще стоит – как еще не потеряла рассудок, не набросилась на короля, погубив разом себя и Раду. Но она стояла и спокойно отвечала Корвину. - Прошу ваше величество дать мне на траур хотя бы несколько месяцев. - Вы их получите, - смягчившимся тоном обещал Корвин. Он помедлил. - Можете идти. Василика низко присела – и, повернувшись, направилась к двери. Лицо у нее распухло от слез; казалось, распухло и сердце, так, что готово было разорваться. Во рту появился вкус меди. У выхода Василика помедлила, склонив голову; но не смела обернуться на короля. Она думала, что Корвин уже забыл о ней; но тут за ее спиной опять прозвучал его голос: - Даю вам мое королевское слово, что устрою вашу судьбу наилучшим образом. Василика вышла не оборачиваясь. Спустя две недели Корвин сидел за столом в своих покоях и, медленно шевеля губами, словно вдруг разучившись, читал письмо, которое держал в руках. На лице его было выражение неверия и ярости. Закончив чтение и опустив бумагу, Корвин прошептал: - Будет возвращен частями… подброшен во двор к Дракуле? Перед тем отдан янычарам на поругание? Или живым – в обмен на… Поскольку у меня мало денег… Король задохнулся и рванул воротник. - Да будь у него в плену даже сам Дракула! Ставить королю Венгрии, заступнику всех христиан, такие условия! Он позвонил в колокольчик. Когда из двери, скрытой занавесью, явился бесшумный слуга, Корвин приказал позвать доверенного секретаря. Когда тот явился и сел, готовый к работе, Корвин с ледяным выражением принялся диктовать ответ.