Глава 99
19 февраля 2013 г. в 07:13
Венгерское войско двигалось быстро, красиво – у короля Венгрии еще оставалось чем расцветить свой выход. Сам он ехал впереди, в блестящих белых латах, и голову его вместо шлема венчала святая корона: по сторонам Матьяша скакали лучшие рыцари, казавшиеся защитниками этого креста, блистающего на королевской голове. Глаза Корвина тоже блистали. Казалось, он истово верует, что этот крест дарует ему победу: что его плоть неприкосновенна для вражьего оружия, как неприкосновенна она для его подданных.
Корнел ехал по правую руку от короля – и подчинившись этому устремлению, и словно бы в стороне от него. Он не верил в святость папской воли – и среди венгерского войска, подалее от Матьяша, тоже было немало таких неверующих: царил разброд умов и сил. Нет, никогда подобная слабость не одолевала конников Дракулы!
"Не будет нам доброго", - думал витязь.
Может быть, их разгромят назавтра же – и возьмут корону Корвина вместе со всеми его мечтаньями о всемогуществе. Не потому, что сейчас в войске шатание умов; не потому, что воины Корвина трусливы. Потому, что их предводитель – не полководец по натуре; и все это чувствуют…
Сам Корнел, каково бы ни было уныние, умел преображаться в минуту опасности, обретая силу и разгораясь огнем, который пока еще никакому врагу не удалось потушить; но он не знал, каковы в бою его венгерские товарищи. И потому вверил себя судьбе, как делал всегда.
- Жаль, нет с нами князя, - сказал ему Ливиу, когда они разбили лагерь и валахи смогли сойтись и поговорить.
Корнел улыбнулся товарищу.
- Ты думаешь, король выпустил бы зверя из клетки? Стоит князю оказаться среди нас, как командование у венгров сменится! Люди сразу видят, кто настоящий воин!
Ливиу засмеялся с наслаждением, тряхнув длинными темными волосами и расправив широкие плечи. Валахи пожали друг другу руки так, что хрустнули не то доспехи, не то кости.
- Да и из-под охраны король нашего господаря не выпустит, - прибавил Корнел, опечалившись и понизив голос. – Корвин умен!
Ливиу кивнул.
- Однако хочет отличиться там, где не получится, - в разведке и в бою, - заметил он. – Он никуда нас не приведет – как бы не завел куда не следует...
- Нишкни! – рассердился Корнел. – Заведет – значит заведет, а ты знай выбирайся!
Он сел и принялся чистить оружие, ни на кого больше не глядя. Часовые уже стояли на постах – Корвин, в отличие от князя, оглядывался на каждом шагу; однако у него не было той безрассудной лютости, которая принесла Цепешу его военные победы.
Потом Корнел напился из фляги и лег отдохнуть. Он глядел в небо и улыбался. Откуда-то витязь знал, что вернется домой.
Вскоре они вторглись в подчиненную туркам Боснию, где встретились с вражеским отрядом. Король дал противнику бой, едва разглядев, кто перед ним: выбросив вперед повелительную руку. К этому времени Матьяш уже снял корону – и, должно быть, жалел, что не оставил венец Иштвана в Венгрии; но и без короны он не потерял присутствия духа, вопреки ожиданиям. Корвин сам сражался в первых рядах, хотя сражаться пришлось недолго: рыцари закрыли собой священную особу государя и довершили дело. Враг был разбит – потому, что малочислен и захвачен врасплох…
Однако эта победа опьянила и осчастливила сына Яноша Хуньяди. Матьяш был ранен в руку, и, казалось, счастлив, что ранен; побледневшего от потери крови, его торжественно перевязали на лужайке, где венгерская армия встала лагерем в следующий раз. До тех пор король не позволял оказывать себе помощь.
Корнел понимающе улыбался, глядя на это, стирая кровь со своих вороненых доспехов – вражью кровь, которая нечасто смешивалась с его собственной. Сегодня же он не получил ни царапины.
Сняв испачканную перчатку, Корнел стянул ленту, которую повязала ему Василика, и поцеловал ее. Потом стал снимать доспехи, следуя примеру остальных.
Когда пришло время надевать доспехи, Корнел подошел к Ливиу и попросил повязать себе ленту снова. Товарищ улыбнулся, выполняя этот обряд.
- Жениться ты так и не думаешь? – спросил Ливиу. Он сам принял католичество и женился следом за своим князем.
Корнел сдвинул брови.
- Я просил тебя это не поминать!
Ливиу покачал головой.
- Гляди – упустишь, - заметил он. – Уведут ее – оглянуться не успеешь.
- Не уведут, - коротко ответил Корнел.
Несколько дней спустя они подошли к боснийской крепости Яйце. Король воззрился на нее как на Иерусалим, доставленный ему домой. Подняв перевязанную руку, Корвин перекрестился.
- Мы возьмем ее сегодня, - прошептал он, отбросив с глаз светлые волосы, неопрятно свисавшие из-под позолоченного шлема. – Видите – небеса подают нам знаки. Святая дева улыбается мне из облаков.
Никто, кроме Корвина, этого не видел; но после его слов всем сразу же представился ангельский лик. Рыцари вокруг Матьяша закрестились.
Они расположились на отдых на этом же месте, откуда могли обозревать крепость, и король собрал недолгий военный совет. Особенно он прислушивался к Корнелу. Прямо на земле Корнел начал чертить план, который продолжил король; они толкались плечами, спорили до хрипоты, забыв, кто они друг другу.
Потом Корвин встал с места и громогласно созвал свое войско, точно на него вдруг снизошел дух отца, грозы турок.
- Мы атакуем немедленно! – громко крикнул он, воздев свой стяг и размахивая им. – Такова моя королевская воля!
Корнел открыл было рот; но остановить то, что началось после слов Матьяша, было уже невозможно. Венгры прихлынули к своему предводителю, и Корнелу на миг показалось, что они задушат его от избытка любви; они видели в нем живое знамя войны, каким был его отец. А потом все принялись строиться вокруг короля, и Корнел занял свое место в авангарде. Он посмотрел по сторонам и увидел Ливиу. Товарищ поднял кулак и стукнул себя в одетую броней грудь.
А потом король прокричал:
- В атаку!
И венгерская сила устремилась вперед. Как всегда в такие минуты, Корнел ощущал себя уже не вполне собою, а частью этой конницы и рати: он многократно принимал в себя – и многократно возвращал товарищам их силу; переходя от одного бойца к другому, сила войска все крепла, все разгонялась. Казалось, ее станет, чтобы спалить и потоптать весь мир. Вскинулась и опустилась на крепостную стену осадная лестница, и Корнел, спрыгнув с коня, начал стремительно взбираться по ней, ощущая в себе силу взлететь, когда она кончится; солнце слепило, но и вслепую валах бил так же верно, бесстрашно. Пораженные стрелами, справа и слева от него кувырком полетели со стены двое воинов, ладивших сбросить ему на голову камни. Перед Корнелом вырос пращник, который не успел раскачать свое оружие: Корнел полоснул ему по горлу мечом. Еще один рывок – и стена будет его! Но тут кто-то внизу истошно закричал и схватил витязя за ногу; лестница под Корнелом зашаталась, и вдруг его ноги опалил жар, как будто на земле разгорелся ад.
Зарычав, Корнел рванулся наверх, но тут пылающая лестница дрогнула и подломилась под тяжестью людей, в попытке спастись тянувших друг друга в эту преисподнюю. Корнел стал падать навзничь; он падал на что-то живое, кричащее, мучающееся, и когда сверху обрушилась лестница, мученье поглотило его.
Когда Корнел очнулся, он почувствовал, что лежит на чем-то мягком; потом все тело наполнилось болью, и, пошевельнувшись, Корнел ощутил, что перевязан во многих местах. Правая рука покоилась в лубках. Она была, несомненно, сломана.
- Где я?.. – спросил Корнел; но тут его рот накрыла чья-то прохладная ладонь, а уши обжег знакомый голос.
- Я и не думал, что ты такой живучий. Вот уж воистину – дьявол прибирает своих.
- Верно, - прохрипел Корнел.
Он застонал от боли и ненависти. Открыв глаза, витязь увидел холодную улыбку турецкого рыцаря, белые зубы которого до сих пор остались совершенно целы.
- Куда ты меня затащил? Зачем? – спросил Корнел, косясь на глухую стену, видневшуюся за спиной своего целителя. В углу, на кошме, трепетал огонек светильника.
- Тебе вредно говорить, Корнел-бей, - ответил турок.
Он посмотрел в глаза витязю и усмехнулся.
- Что, скажи по совести – не думал, что мы еще встретимся?
Корнел глубоко вздохнул.
- Христом-богом тебя прошу… убей меня или отпусти, - выговорил он с натугой. – У меня в Буде сын, который останется один.
- Неужели? – спросил Абдулмунсиф. – Разве ты не привез в Буду женщину, которая о нем позаботится, если ты умрешь?
Корнел покачал головой.
- Я ни к чему не принуждал ее...
От умелой, хлесткой пощечины его голова мотнулась так, что мир раздвоился. Два Абдулмунсифа нависли над ним, как будто мало было одного. А потом Корнел, рыча от ярости, вскинулся на постели; но схватить врага ему было нечем. Одна рука была спеленута, другая заблудилась в воздухе; в глазах потемнело от потери крови. Абдулмунсиф засмеялся.
- Аллах велик и справедлив, - сказал он. – Теперь ты никуда не денешься, пока не расскажешь мне все, неверная собака.
Корнел покачал головой.
- Ты… Слушай…
И тут его осенило.
- Ты видел, что у меня на руке?
Сердце его забилось.
- Ты снял ее?
- Что? Зеленую ленту? – спросил Штефан.
Он посмотрел на Корнела.
- Конечно, я видел ее и снял. Подарок возлюбленной христианскому рыцарю… воину величайшей христианской державы, - проговорил он. – Но теперь этот талисман тебя не спасет.
Корнел закрыл глаза.
- Это значит, что Василика тебе верна по-прежнему, - прошептал он. – Если ты не знал, паша… такой подарок делают чужие жены, и он значит, что рыцарь не добился благосклонности дамы. Эта лента - все, чем твоя жена удостоила меня.
Штефан долго молчал – Корнел мог почти рукой пощупать это ошеломленное молчание.
Потом турок сказал:
- Так ты увез ее… и добивался? Долго?
Корнел закрыл лицо здоровой рукой; застонал от боли в раненом боку.
- Василика живет со мной, но мы не делали ничего непристойного. Она заменила мать моему Раду. Господи, если бы только ваши распутные умы были способны это понять!
- Я не хуже тебя знаю христианские обычаи – и знаю, сколько в них целомудрия, - оборвал его спаситель.
Голос Абдулмунсифа так и сочился ядом.
- Странно, но тебе я даже начинаю верить! Только такой, как ты, и мог, пожалуй, увезти женщину, чтобы потом молиться на ее ленту или туфлю…
Корнел закатил глаза.
- Сам-то ты кто? - простонал он. – Пес смердящий… И ты еще можешь упрекать меня…
Абдулмунсиф молчал, с ненавистной улыбкой рассматривая его лицо. Гордость снова всколыхнулась в Корнеле, и он попросил:
- Убей меня!
- Нет, - ответил турок. – Это не по-христиански.
Он усмехнулся.
- И ты многое должен мне рассказать, когда поправишься.
Корнел покорно закрыл глаза.
Через какое-то время – может, несколько часов, а может, целый день – Корнел узнал, что боснийская крепость была взята, а потом к ее защитникам подоспела свежая сила. А сам Штефан, Абдулмунсиф-паша, был здесь по поручению султана и давно знал о планах Матьяша…
- Твои венгры отступили, оставив тебя лежать на поле под грудой трупов, - объяснил турок. – Кажется, погиб еще кто-то из витязей Влада. Такой здоровый, в светлых доспехах…
- Ливиу, - сказал Корнел.
Он стиснул зубы.
- Господи!
- Господь не слышит – надо забраться повыше, - совершенно серьезно ответил Штефан.
Корнел нетерпеливо вздохнул.
- Где мы сейчас?
- Далеко от твоего дома, - сказал Штефан. – Нужны будут храбрые товарищи, чтобы добраться до Венгрии, - даже такому герою, как ты!
- Мне нужно в Венгрию, - прошептал Корнел. – Там Раду и Василика. Они не смогут без меня.
Он не видел, как полыхнули гневом глаза Штефана, - был поглощен страданием за родных людей.
- Пожалуйста, - сказал Корнел, едва заставив себя это произнести.
Турок удивленно улыбнулся.
- А ты тоже можешь быть покорным, когда прижмет! Вы, христианские рыцари Валахии, как чирьи на лике Господа со своей гордостью!
Корнел сжал в кулак здоровую руку.
- Я тебя прошу!
- Пока еще рано об этом говорить, - ответил Штефан. – Сядь, я тебя покормлю.
Корнел уже смирился с таким обращением – хотя есть ему давали только однажды.
Он глотал обжигающую похлебку, которую Штефан скармливал ему с ложки, как маленькому ребенку; потом турок вытер ему рот. Потом велел лечь и заснуть.
Корнел лег и забылся сном, в котором увидел плачущего сына, плачущую Василику… они умоляли его о спасении среди языков огня, которые пожирали самого витязя.
Через какое-то время Штефан вытащил раненого на воздух.
- Посиди тут, тебе это полезно, - сказал он.
Корнел, насколько успел оглядеться, понял, что заключен в какой-то крепостце. Оказаавшись снаружи, он удостоверился, что так и есть. Укрепление, возведенное или захваченное турками, было обнесено стеной, под которой расположились турецкие воины.
Было тепло, и Корнел с удовольствием дышал воздухом свободы, сидя на пороге. Абдулмунсиф, сидевший напротив на траве, внимательно смотрел на него.
- Как она там? – наконец спросил турок.
- Она в Венгрии так же не на месте, как и у тебя в Турции, - ответил Корнел, не глядя на него. – Но она любит тебя и помнит, и будет любить до смерти. Это такая женщина.
- Я знаю, - спокойно сказал Штефан.
Корнел быстро взглянул на его красивое благородное лицо, дышавшее тонким превосходством; потом отвел глаза.
- Как твой брат? – тихо спросил он.
Корнел видел перед собой живого Штефана, отправленного с важной миссией, - это уже сказало ему немало; хотя на самом деле это знание было только начало догадок. Но, конечно, спрашивать напрямую он не мог.
Штефан некоторое время не отвечал, расправляя рукава рубашки, – а потом сказал:
- Плохо, дорогой.
Корнел закусил губу и запустил руку в отросшую бороду, догадываясь, что скрывается под словами турка. Лицо Штефана осталось бесстрастным, но видно было, как он печалится. Потом Штефан прибавил:
- Я теперь как моя княжна – воспитываю детей моего брата.
Они снова надолго замолчали, слушая, как трещат сверчки.
Наконец Корнел сказал:
- Андраши сидит в темнице. Он долго нарывался, чтобы его убили… даже меня подначивал… но я не послушал. И король тоже оставил его в живых.
Штефан улыбнулся, но ничего не ответил.
А Корнел вдруг попросил:
- Принеси мне мой меч.
Он знал, что меч его уцелел с ним.
Турок взглянул на него исподлобья – но не возразил. Поднявшись, он прошел мимо Корнела внутрь крепости; вскоре вернулся, неся меч витязя.
Подал его, обратив острием к себе; Корнел принял меч в левую, здоровую, руку.
И вдруг с такой силой всадил этот меч в землю, что тот ушел в нее до половины. Положив руку на серебряный с золотом эфес, Корнел сказал, глядя на Штефана:
- Я никогда не смогу расплатиться с тобой за мое спасение. И это не благодарность.
Он глубоко вздохнул.
- Я клянусь на этом мече, которым я добыл себе славу и жизнь, что, если мне суждено вернуться в Венгрию… то я никогда не подвергну бесчестью твою жену, тебя и себя.
Он тряхнул до сих пор гудящей от ушиба головой и посмотрел своему спасителю в лицо, обрамленное рыжими кудрями. Корнел все еще не мог взять в толк, как султан дозволяет приближенному мусульманину эти кудри.
- Ты веришь мне? – спросил витязь.
- Да, - ответил Штефан. – Но я никогда не прощу тебя, пока ты жив.
Он быстро встал и ушел в дом, оставив Корнела одного на пороге с мечом в руках. Щурясь на красноватое вечернее солнце, витязь сидел и смотрел, как на стене и под стеной ходят стражи.