Фил The Summer

Я лишаюсь интереса здесь и вкуса... Вот сегодня - вот нахуя я сегодня проснулся? Все смысла лишено, проще говоря, У меня все решено, и я срываюсь с якоря. Гаснет gmail, и я шлю тебе в этом письме Все, что на душе имел и чем поделиться посмел. Такое чувство, что время проходит зря. Такое чувство, что иссякает заряд. Такое скверное чувство. Смирись с ним! Или решись на большие перемены в жизни... Каста, «Такое чувство».

      - Не мог до осени подождать? – Костик коротко взглянул на меня и снова отвернулся, продолжая хмуриться. Руки в карманах, на лице – неприкрытая обида.       Я предал нас. Нашу дружбу. И, наверное, он еще не скоро сможет меня простить. Если вообще простит. То письмо, что я незаметно сунул в его сумку, пока он стоял в очереди за кофе, многое объяснит. И, вероятнее всего, затем он вычеркнет меня из своей жизни.       Но... Я был уверен, в кои-то веки (!), впервые за все свои бессознательные и сознательные двадцать пять лет, что поступаю правильно. Кристально прозрачное чувство, когда и сердце, и разум, и мое робкое, вечно сомневающееся «я» твердили в унисон: молодец! Рискни! Измени свою жизнь! Нажать на тормоз и дать задний ход – успеешь, а сейчас... Просто сделай! Редкое единодушие. Обычно меня рвет на части от противоречий. И как же я от этого устал...       Костик злится. Не понимает, меня не понимает и оттого злится. Для него мое решение - нечто, выпадающее из привычного шаблона: я тот, кто всегда рядом, немного позади, но рядом, безропотно следующий за своим лидером. Месяцем раньше я бы, наверное, сдался. Сначала долго и обстоятельно излагал извиняющие меня оправдания – насквозь лживые, потому что правду я ему сказать не мог. Костя, как обычно, отмел бы их в сторону, как дурацкие и не заслуживающие внимания. Потому что они и были бы дурацкими. Я не мастер врать. Я профи насчет промолчать.       Он этим пользовался. Постоянно. Продавливал под себя, вынуждая следовать его правилам. Дружба и такой бывает, не на равных: один диктует, второй – подчиняется. Продавил бы и в этот раз. Месяцем раньше...       В той, прошлой жизни, которую я оставлял сейчас здесь, в зале ожидания аэропорта, его злость и нежелание отпускать в очередной раз подарили бы мне, влюбленному дурачку, пустую надежду... Что... может быть... когда-нибудь... он поймет и...       Только не будет этого «и». Не будет! Никогда! От этого знания больно... Боже, так больно, что аж тошнит и виски выламывает, но я рад. Рад, что наконец-то САМ понял и признал... Есть вещи, которым просто не суждено произойти. И есть два варианта: продолжать лбом пробивать стену, до гробовой доски пробивать, в упор не замечая очевидного, или... остановиться, отдышаться и поискать другой путь.       Я выбрал второе.       - Не мог, - ответил на его вопрос. Прошлый «я» обязательно бы виновато добавил: «Извини», новый «я» равнодушно пожал плечами. Даже если я сейчас совершаю грандиозную глупость – я заслужил право ее совершить. После стольких лет утомительной рефлексии и безнадежной, безответной любви к лучшему другу, почти изничтожившей мое самолюбие, я чувствовал себя окрыленным. Почти счастливым.       Я ухожу. Точнее, улетаю. Куда?       Сам не знаю. Честное слово. То есть, место прибытия у меня есть: маленький курортный городок на берегу Балтийского моря. Даже есть люди, которые меня там примут. Ну и... Ну и все. Представления не имею, что творю. Как в пропасть с головой. Без страховки. С разбегу. Допрыгну или не допрыгну до другого берега – понятия не имею.       Много пафоса? У вас он бы тоже прорезался, как голос у оперной дивы, если бы вы сейчас гордились собой так, как я. Здесь, в родном Новосибирске, я оставляю часть себя. И плохое, и хорошее.       Оставляю скучную, надоевшую до омерзения работу, несложившуюся личную жизнь, состоящую в основном из попыток забыть человека, который, сука, не дает о себе забыть, ибо друг, лучший и близкий друг, статус «хорошего парня, но, прости, больше я к тебе ничего не чувствую» (три раза слышал эту фразу от разных парней – хоть бы что другое придумали...). Забываю про громкие фейлы виртуальных романов и свое откровенное неумение разбираться в людях. Зарываю руками в асфальт неудачи, комплексы и привычку курить.       Оставляю и те прекрасные, светлые эпизоды, что, безусловно, случались. Их много, правда. И большая часть из них связана с тем же Костиком. За что ему большое спасибо. Но я их должен оставить. Иначе, даже уехав на другой край страны, мысленно продолжу и дальше увязать в болоте. Именно поэтому, после стольких лет молчания, я решился признаться ему. Поставить точку. Пусть не глаза в глаза, пусть на расстоянии, которое вскоре нас разделит тысячами километров... Пусть. Но я сделал это.       С собой я заберу веру в то, что все получится, что хорошим парням тоже везет, любовь к маме, бабушкам и младшей сестре, толстому коту Ваське – они мой якорь, мой дом, мой тыл. Материальным довеском беру дорожную сумку с вещами первой необходимости и банковскую карту с деньгами для старта. А там – разберусь.       Я настроен крайне оптимистично! И не смейте мне мешать упиваться моментом!       Хотя бы сейчас я себя чувствую победителем!       Наверное, нужны какие-то пояснения, да? Хорошо.       Меня зовут Ваня... М-м-м, Иван Иволгин. По прозвищу «Ива». Которым меня наградил, конечно же, мой друг. Мне двадцать пять лет. И это мой рассказ о том, как я совершил Поступок. Изменивший меня и мою жизнь.       Это история о том, как я влюбился. Наверное, в саму жизнь. К счастью, я научился не строить далеко идущих планов и не загадывать на будущее. Есть настоящее. Есть мгновение «здесь и сейчас». Я просто постараюсь его продлить. Так, чтобы «на подольше» хватило.       Опять перебарщиваю с пафосом? Ну и ладно. Я счастлив. Мне можно.       Начну, пожалуй, издалека. Очень издалека. С голопопого детства и возраста трех лет. Именно тогда я познакомился с Костиком Немоляевым. В это сложно поверить, но я детально помню нашу первую встречу. Видимо, судьба решила не ждать подходящего момента, когда я повзрослею, созрею, чего-то там в этой жизни пойму, а сразу ткнуть меня мордой лица в очевидное и заявить: «Карма у тебя, чувак, такая, соррян. И вот это вот... твое наваждение. Твой крест».       «Мое наваждение» отличалось собственническими замашками, смешной шапкой в виде мордочки панды, карими глазами и сердитым:       - Это моя лопатка!       И шмяк по лбу! Аж синяк остался. Моя реакция? Округлившиеся от обиды глаза, задрожавшие от осознания несправедливости этого мира и жадности одного отдельного вредного индивида в частности губы и громкое, протяжное:       - Уааааааааа!       - Костя, как тебе не стыдно! – это вмешалась в историю мама гадского типчика в шапке с ушами панды. Влетела в песочницу, отобрала у сыночки предмет раздора – не яблоко, а лопатку - и всучила ее мне. – Играй, солнышко, - и уже своему отпрыску:       - Ну сколько можно повторять – надо делиться, Костик! И вообще... Девочек обижать нельзя. Тебя чему папа учил?       Не знаю, чему учил Константина мудрый отец. Мне вот абсолютно на тот момент по барабану было, можно или нельзя обижать в трехлетнем возрасте девочек. Потому что я...       - Уааааа! Я не девочка! Я Ва-аа-а-аня! – взвыло мое оскорбленное до глубины души достоинство.       Естественно, в разыгравшуюся драму вклинилась моя матушка. Подхватила меня на руки и принялась успокаивать, но больше, кажется, извинялась перед мамой Кости:       - Ванечка, не плачь. Ну разве мальчики плачут? Зачем ты берешь чужие игрушки без спроса?       И так далее. И тому подобное.       Затем наши мамы долго расшаркивались друг перед другом, еще дольше уговаривали нас не ссориться, а вместе строить песочный замок и лепить куличики. Потом сами же построили песочный замок и налепили куличиков. А мы с Костей, как ковбои из вестернов с Клинтом Иствудом, сражались взглядами. Придется признаться: Костик меня победил. Воспользовавшись нечестным способом: скорчил рожу, презрительно обозвал «фу, де-е-евочка» и показал язык.       Над детской площадкой снова разнесся мой трагический вопль:       - Уааааааа!       Да, я был плаксой. А кто б не плакал на моем месте? Если вражина проклятущая сидит тут, над тобой глумится исподтишка, а тебя с ней дружить заставляют?       Я вот лично не хотел с Костей даже рядом в соседних колясках променады совершать. Но наши мамы настаивали, внезапно сдружившись. Детские площадки... Они, знаете ли, сплачивают. Общих интересов, видимо, много, как то: цвет какашек и все болячки обсудить, проблемы с приучением к самостоятельности своих чад перебрать и прочие интимные подробности твоей жизни обмусолить. Ну никакого понятия личного пространства у этих мам!       Да еще и по больному сто раз проедутся... Как сейчас помню сюсюкающий голос мамы Костика, щиплющей меня за щечки с умильным выражением:       - Какой же славный пупс! Такой хорошенький! Прелесть просто!       Я не хотел быть «прелестью» и «славным пупсом». Меня и так все за девочку принимали. До сих пор, кстати, путают. Иногда. Со спины.       Еще Костик ехидненько подливал масла в огонь моего праведного гнева (дети – самые тонкие психологи, как мне думается, всегда найдут самое уязвимое, за что зацепить):       - Ванька – лялька! Ыыыыы! Девчонка, девчонка, девчонка!       У меня, кстати, именно тогда комплекс обозначился! Детская травма! Я ведь потом всю жизнь кому-то (знать бы еще, кому... точнее, наверное, тому же Косте) доказывал, что ни фига я не девчонка. А пацан. Реальный.       Господи, как подумаю, сколько дурости сотворил в попытках откреститься от «нежно-ванильной» внешности и довольно мягкого по природе характера... Слава богу, не покалечился. Слава богу, сейчас принял: мне природа отвесила на килограмм конфет больше, чем остальным. И вместо того, чтобы разбрасываться ими, надо учиться ценить дары. Ценить себя. Тогда и человека, которому ты дорог именно таким, какой есть, поймешь. И примешь его со всеми достоинствами и недостатками. Услышишь его, как услышал себя.       В возрасте «от горшка три вершка» подобная мудрость мне была недоступна. Поэтому я без конца дрался с ненавистным Немоляевым. Мы вообще мелкими все время дрались. На пять минут без присмотра оставят и готово: уже мутузимся, кусаемся, валяемся путаным клубком из рук и ног по земле. И, казалось бы, конца края нет этой взаимно вспыхнувшей неприязни... Настоящая война карапузиков. Где Костя выступал в роли ярого агрессора и провокатора, а я – отчаянно сопротивляющейся жертвы, чье раззадоренное эго отказывалось признавать чье-то там лидерство. Сами с усами. Жаль, что позже, повзрослев, я не сохранил этот задор. Эту жажду сопротивления.       Сдался. Просто сдался. Когда понял, что влюбился в лучшего друга.       Любовь сделала меня уязвимым и зависимым. Трудно однажды осознать, что природа внесла тебя в список тех, кто, по мнению лишь на словах толерантного общества, является отклонением от нормы. Мучительно однажды осознать, что весь мир замкнулся на одном человеке, который не ответит тебе взаимностью. Страшно однажды смириться с тем, что надежды нет.       На меня давило чувство вины. Перед Костей. Я перестал быть собой - я стал его тенью. И жил не своей жизнью – шел на поводу его желаний. Всегда.       Разорвать эту связь, во многом уродливую в своей основе, - мой личный подвиг.       Но я опять отвлекся...       Так вот.       Что удивительно – наши стычки с Костиком не мешали нам в часы затишья (война, знаете ли, дело утомительное, а во дворе, кроме девчонок, наших погодок мужеского роду не имелось – приходилось объявлять перемирие) безмятежно и дружно находить совместные, крайне увлекательные занятия, доводившие наших мам до предынфарктного состояния. К примеру...       Выискать одну-единственную лужу на весь район, с ногами в нее влезть и потоптаться там как следует, так, что потом нас можно было стирать вместе с одеждой и обувью, с горки прокатиться... кувырком, головой вперед, на качелях раскачаться до «пять минут, полет нормальный», обезьянками повиснуть на самой высокой лазанке с воплями: «Аааааа! Мамаааа! Сними!», с восторгом расчленить дождевого червяка, а потом его с искренней печалью похоронить, целоваться взасос с грязным уличным псом, к которому и подойти-то страшно ближе, чем на пять метров, закопать клад, спрятав туда отцовские часы и мамины драгоценности... Да много чего! Поистине, детская изобретательность не знает границ, особенно если головы две – и обе дурные.       И, в общем-то, во время этих проделок и зарождалось особенное чувство – дружба. Настоящая. Которая, знаете, с возрастом только крепнет, потому что в основе ее – не расчет или какой-то интерес, а то святое, что навсегда останется в детстве. С розовыми очками на носу. Клей у нас для нее был подходящий: наши мамы сдружились домами, мужьями и сериалами, поэтому росли мы сначала в постоянном вынужденном общении, ну а потом...       Вынужденное превратилось в необходимое, как воздух.       Помнится, я поделился с Костей своим горьким разочарованием: папа с мамой отказались заводить собаку. А мне она очень нужна была! Очень! Вот Малышу из «Карлсона» родители подарили щенка. А мне нет. И пример из «Карлсона» не помог. Мама что-то долго и нудно объясняла про свою аллергию, мол, выбирай: или я, или песик. Вместе никак. Я, конечно, выбрал маму. Все-таки она мама. Но это не отменяло того, что я по-прежнему мечтал о щенке! И это был первый жизненный жестокий урок: не всегда получаешь то, что хочешь. И порой приходится делать выбор. Что есть слово «нельзя».       Свои страдания я и излил Косте. Рассказал ему по секрету, что песик стал бы моим лучшим другом и мы бы все-все-все делали вместе. На что Немоляев только фыркнул и победно заявил, что так мне и надо. И вообще, это все потому, что я «девчонка». А не из-за аллергии. Девчонкам собак не дарят. Только котиков. И тут же сообщил, что ему щенка папа купит. Вот. И у него будет лучший друг. А я ему не нужен.       Я обиделся. Так, как еще ни разу не обижался. Это выразилось в том, что я не заревел в три ручья, как обычно, и не бросился жалиться матушке. Просто встал со скамейки, где мы на пару измазывались мороженым, и ушел. Взял маму за руку, прервав ее болтовню на житейские темы с родительницей Кости, и попросил:       - Пойдем домой. Я устал.       И на следующий день играл в куклы с Машей и Витой. И еще через день. И потом тоже. Упрямо игнорируя Костика. И ужасно скучая без него. Девочки такие занудные!       В итоге Костю, истерично всхлипывающего и размазывающего сопли по лицу, на детскую площадку привел за руку... отец. Со словами:       - А теперь говори. Ване. То, что мне сказал.       - Я не хочу никакую собаку-у-у-у... – завыл Костик. – Я хочу с тобой игра-а-ать! А ты со мной дру-ужить не хочешь! Тебе собака важнее!       - Хочу, - растерявшись, ответил я.       - Нет, - рыдал безутешно Костя. – Не хочешь. Ты сам сказал, что будешь только со своим щенком играться. Аа-а-а-а...       Вы бы видели, как смеялись наши мамы. Жестокие женщины! Тут целая трагедия разыгралась! Я черство задел чувства Костика, он взревновал, наговорил кучу гадостей, и в итоге страдали оба. Но, пожалуй, именно в тот момент война карапузиков закончилась... Проигравших не было – одни победители.       Костя из злейшего врага превратился в моего лучшего друга.       Заявившего как-то в возрасте шести лет моей маме:       - Теть Лена, я тут подумал и решил... Когда я вырасту, женюсь на Ваньке!       Моя родительница хлопнула глазами, поправила с растерянным видом сползшие на кончик носа очки и неуверенно проговорила:       - Костенька, на мальчиках не женятся.       Мы весь вечер строили железную дорогу у меня дома – на улице лил дождь, не до гулянок. Приятель вдруг оторвался от увлекательного процесса и выдал «идею».       - Почему? – искренне удивился Костя. Я, кстати, смотрел на него в тот момент, как на неразумного ребенка – типа, сам уже такой умный, деваться некуда. И свои пять копеек вставил:       - Ты дурак? Женятся на девочках! Это все знают.       - А я не хочу на девочках... – возмутился непробиваемый в своем мнении Немоляев. – Я хочу жениться на своем друге! Мы всегда будем вместе. У нас будет дом, собака... нет – три собаки: лайка, овчарка и доберман, машина. Джип, во! Мы вместе будем ходить на работу и на футбол. Есть всякую вкусную еду... А не эту кашу... и тушеные овощи... – Костик мечтательно закатил глаза, представляя нашу будущую идеальную жизнь. - А девочки – глупые!       Мама переглянулась с моим папой и принялась за простые объяснения, целью которых было донести важную мысль: «Так не принято». Мол, вырастешь, сам поймешь. Но Костю доводы моей матушки не убедили – он не увидел ни одного плюса в совместном проживании с девицами, а «с Ванькой будет весело».       Как же часто я позже вспоминал эту сценку. И с тоской безысходности, по-детски наивно жалел о том, что единственный раз на моей памяти Костя изменил своим убеждениям.       5-го июля он женится. На девушке. С прекрасным именем Александра. Очень милой, красивой и доброй. Достаточно мудрой, чтобы во всем соглашаться с Костей, но поступать по-своему, исподволь управляя моим счастливым в своем заблуждении другом. Думаю, они хорошая пара. Думаю, Костя сделал правильный выбор.       Ненавижу. Сашу. И ревную. Костю.       Когда я впервые осознал, что влюблен?       Не знаю.       Точной даты нет. В памяти всплывают эпизод за эпизодом...       Точно не в первом классе и даже не в выпускном – мы десять лет просидели за одной партой. Ох, со счета собьюсь, если начну считать, сколько раз наших родителей вызывали к директору из-за «хулиганского поведения закадычной парочки Немоляев и Иволгин». Нас рассаживали, ругали, наказывали, оставляли на внеурочные занятия... Мы безалаберно делали покаянные морды лица, бессовестным образом пропуская мимо ушей нравоучения, тихой сапой вновь занимали привычную последнюю парту и продолжали «наводить шорох» по всей школе.       Костик придумывал пакости, а я с энтузиазмом под них подписывался. Но, тем не менее, это не помешало Немоляеву окончить школу почти отличником, а мне твердым хорошистом. У Кости котелок варил как надо – его на большинство олимпиад засылали по доброй половине предметов, я же тянулся вслед за другом. Как-то стремно было ему уступать и прослыть тупым при умном.       Точно не в студенческие годы. После окончания школы мы вместе поступили на экономический факультет: я не особенно дружил с цифрами – они на меня страшную тоску наводили, но где хотел бы учиться – так и не придумал, поэтому, как говорится, «за компанию». Костик – ясный ум, точные науки ему – как орешки щелкать. Неудивительно, что университет он окончил с красным дипломом. Я – с обычным. Кое-как, по правде говоря. Если бы не друг, не факт, что вообще закончил бы постижение опротивевших в итоге экономических наук.       Логично, что Костя сразу после универа нашел хорошую работу – с его-то нахрапистостью, волевым характером, острым умом и умением себя подать в выгодном свете. Мне повезло меньше: почти полгода я мыкался, уныло проваливая собеседование за собеседованием. В итоге мама приткнула меня в МФЦ (Многофункциональный центр предоставления госуслуг). Скотская работа за мизерную зарплату. Но выбирать не приходилось – надо было хоть с чего-то начинать. Да и перед родителями стало стыдно – негоже на шее сидеть взрослому детине. Тем более, тогда папа начал болеть.       С трудом помню то время, как в тумане все...       Я был уверен, что перекантуюсь в МФЦ годик, а потом, с записью в трудовой книжке и каким-никаким, но опытом работы, найду что-нибудь получше. Смогу помогать маме. И застрял. Сам не знаю, почему. Видимо, я в общем застрял. Забуксовал на месте, не зная, что делать, как справиться с тем, что происходит – а происходило худшее из того, что я мог допустить в своем сознании – папа умирал. От рака печени.       И на фоне этого кошмара единственным человеком, кто крепко держал меня на плаву, был Костя. Я не знаю, как у него это получалось, не знаю, но он словно плыл со мной в бурном течении реки, когда надо прихватывал за волосы, тащил на поверхность воды и орал, глядя в лицо: «Не вздумай, слышишь, не вздумай сдаваться! Ты нужен! Нужен своей маме, сестре, бабушкам!» И я продолжал плыть. Не видя направления – просто отчаянно барахтался.       Я не плакал на похоронах отца. Мальчики ведь не плачут. Я глотал слезы. Сжав кулаки. Зная, что если допущу слабость – разревусь, как того хотелось - причиню еще большую боль матери. А ей сейчас нужна была поддержка. Моя поддержка.       Рядом стоял Костя. Сжимал мое запястье.       Он... он придавал мне сил.       Как в тумане. Мутном, беспроглядном. Костя стал тем, кто вывел меня из него на свет. Возможно, тогда я впервые задумался о том, почему у меня не складывается с девушками. Они мне нравятся, на них приятно смотреть, с некоторыми – общаться, но не более того. Я пережил несколько вялых романов, где меня любили, а я – так и не смог. Старался, но не смог. Не искрило и не горело. И встречался с кем-то по инерции, опять следуя Костиному примеру. Он-то вырос в харизматичного красавчика: высокий, стройный, по-спортивному подтянутый блондин с карими... такого чайного цвета... глазами, улыбчивый. Притягательный. На которого засматриваются прохожие, а девушки теряют голову с одного взгляда.       Я часто и сам засматривался на него. Без всякой задней мысли. Поначалу. Просто смотрел... Как он говорит, жестикулирует, улыбается, невольно перенимая его привычки и прихваты. Отбивался от странных ночных снов, где жар тела вспыхивал лишь в то мгновение, когда смутной тенью я ощущал рядом с собой... парня.       Я ни разу не разглядел его лица. Знал только, что он блондин. Кареглазый.       Как мой Костя.       Безумие обозначилось не сразу. Мелкими тревожными звоночками. Я должен был понять, должен был предупредить болезнь. Провести профилактику, что ли. Но, увы! Я ведь и подумать не мог, что... Если бы сразу рискнул покопаться в себе, исследовать свое скрытое «я», то, может быть, и понял бы всю правду про себя. И был бы осторожен. Но нет. Я ухнул в любовь, как бронепоезд в толпу сопротивленцев. На всех скоростях.       Если бы я не испугался своих тайных желаний... Если бы с детства дамокловым мечом надо мной не повисла фраза мамы о том, что «так не принято, так нельзя», я бы сумел удержать чувства на привязи. Наверное. Может и нет, но мне нужно это спасительное «если бы». В конце концов, я бы жил СВОЕЙ жизнью и искал бы СВОЕГО человека. Где-то же он есть.       Я бы знал, что это не Костя.       Я бы не отдал ему свое сердце.       Но он был рядом. Он держал меня на похоронах за руку.       Он был надежным.       Он меня спас.       Я влюбился.       В своего лучшего друга.       И эта история стара, как мир. И почти анекдотична. Если бы не была моей личной трагедией. Моей персональной катастрофой.       Я не могу вам сказать, когда именно влюбился. Но точно знаю, когда четко, до гулко бьющегося в груди сердца, до пылающих щек и нервно дергающихся пальцев осознал эту любовь.       Костя подбил меня на новую авантюру. Он считал, что мне нужно встряхнуться. После смерти отца прошла пара месяцев, и мы семьей еще жили этим горем. Папа... Я... Что можно рассказать о близком родном человеке, который, может, и не был главным авторитетом, но всегда оставался на твоей стороне? Что бы я ни сделал.       Он никогда не давил на меня, не требовал невозможного, не упрекал, в чем-то даже, тихо посмеиваясь в усы, поощрял наши с Костиком проказы. Он считал, что юность – святое время. Когда еще куролесить, если не в эти счастливые годы?       И папа... папа почему-то был уверен, что я сильный. И расту хорошим человеком. И обязательно найду свой путь. Может, не сразу. Маму я тоже очень сильно люблю, но она до сих пор считает меня ребенком, за которым нужно сопли подтирать. Отец же ее останавливал, приговаривая: «Сам разберется. Не лезь». Сестру он баловал, как могут баловать девочек отцы, а мне не запрещал совершать свои ошибки. Помню, когда я поступал на экономический, он несколько раз спросил: «Ты точно этого хочешь?». Я пожал плечами. Папа на это заметил: «Ладно. Хуже не будет. Потом поймешь, чего хочешь. Ищи».       Мне стыдно, что пока я еще до сих пор ничего не придумал. И завидовал Косте. Который как будто с рождения знает, что ему нужно от жизни.       Эх... Извините, я постоянно ухожу от темы... Слишком много всего скопилось. Поэтому... порой сумбурно выходит.       В общем, Костя уговорил меня спрыгнуть с парашютом.       Меня!       Да я с детства боюсь высоты. Но Костя пер танком, настаивая на том, что мне требуется нечто вроде шоковой терапии. Я ему поверил.       Я. Никогда. В. Жизни. Не. Забуду. Этот. Трэш.       Этот десяток секунд ужаса, когда я беспомощно дергал за левую лямку в поисках вытяжного кольца... Весь предварительный инструктаж как корова языком слизала из моей головы, стоило выпрыгнуть из «кукурузника». Я опытным путем познал суть выражения: «Вся жизнь пронеслась перед глазами». Я проклял тот день, когда встретил Костика, когда с чего-то решил, что он мой друг.       Каким-то чудом я все-таки нащупал кольцо, рывком дернул за него – надо мной раскрылся купол. Медленно покачиваясь, я падал вниз. И молился. Судорожно припоминая, как правильно сгруппироваться перед приземлением, чтобы не переломать нахрен руки и ноги. Адреналина хлебнул с горкой. И искренне не понимал людей, которые болеют этим делом. Самоубийцы чертовы.       Ну его нафиг! Никогда в жизни больше! Ни за что!       А потом поймал... поймал ЭТО. Приход. Кайф. Бешеный восторг.       И все это за очень-очень короткое время падения с неба...       Меня протащило по земле несколько метров, прежде чем я сумел затормозить. Лежал и смотрел в небо огромными, ничего не соображающими глазами. По лицу потекли слезы. То ли от пережитого стресса, то ли от переизбытка эмоций. Но я их судорожно вытер грязным рукавом – мальчики не плачут!       Ко мне подскочил зеленый от испуга инструктор, принялся отстегивать парашют. Матерился. Громко, забористо. Что-то мне объяснял, повел в медпункт. Оказывается, я нарушил все правила, какие мог, при прыжке с парашютом. Я же в состоянии шока вообще не понимал, кто это, куда меня ведут и чего требуют.       Смаргивал слезы и ртом издавал нечленораздельные звуки. А потом в медпункт ворвался Костик. Оттолкнул инструктора и медика. Вглядывался в мое лицо, крепко обнимал, потом снова всматривался в мои глаза, что-то там выискивая, снова прижимал к себе, лихорадочно ощупывая мое тело. И без конца повторял:       - Прости меня... Ива... Ивушка.... Прости. Я кретин безмозглый. Все. Честное слово. Больше никаких экспериментов.       И истерически расхохотался, когда в ответ на его причитания я, еле двигая губами, выговорил:       - А мне понравилось.       - Ванька, ну чего ты такой?       - Какой? – спросил я.       - Невозможный, - улыбнулся он. Самой из своих замечательных улыбок.       И я пропал. Окончательно.       Это невыносимо. Случайно увидеть человека, ради которого душу бы продал, в обнимку с модельно-длинноногой, такой же светловолосой, как и он, девушкой. А потом узнать, что все ваши общие друзья-приятели уже в курсе того, что «Костян потерян для общества».       Он встречался с Сашей два месяца. Ничего мне не сказав. И не потому что, типа, видел мои тайные чувства и боялся признаться – не придумывайте. Думаю, узнай Костик, что я к нему неровно дышу – ходить мне с разбитой рожей. Немоляев не то чтобы гомофоб, но не из терпимых однозначно. Такое воспитание. Я все время на краю себя чувствовал рядом с ним. Все время лжецом. Гнусно. И тяжко. Потому что он открытый и искренний. А я ему врал.       Костя просто забыл про меня! Я полагал, что вечно занятый в последнее время приятель – это временное явление. Он устроился на престижную работу в финансовый отдел крупного торгово-логистического предприятия, и я был уверен, идиот, что ему сейчас тяжело, он сильно устает и ему пока не до меня. В душе даже где-то радовался этому тайм-ауту – я попытался в тот период в очередной раз устроить свою жизнь. Подыскивал новое место работы – моя нынешняя уже сводила меня с ума своей бесперспективностью, а я ведь обещал папе, что буду искать себя, подумывал о том, что пора бы съехать от мамы и по примеру более деятельной сестры жить отдельно, влез по уши в новый виртуальный роман. Как всегда, бестолковый. Но... и то хлеб. Почти жил.       Скучал, конечно, не без этого, часто давил в себе желание позвонить Костику и вытащить его на прогулку. Но держался. В конце концов, пора, ой как пора приучать себя к мысли - мне ничего не светит. Приучать воспринимать его просто как друга. Костя-то не виноват в том, что из нас двоих кретин безмозглый – это я.       Правда убила меня. В первый же день на новой работе Костя познакомился с Сашей. Любовь с первого взгляда, епти. И так увлекся, что для меня в его жизни не осталось места. Даже для банального звонка.       Мы через многое прошли вместе. Взрослели - бок о бок. Встревали в переделки – спина к спине. Чудили. Лоб в лоб. Подставить плечо – не пустой звук. Но...       Свою любовь, свое счастье он со мной не разделил. В эгоизме сумасшедшей влюбленности я оказался не нужен. До оскомины банальная ситуация: когда появляется ОНА – друг идет лесом.       Конечно, он бы мне сказал. Когда отошел от первой страсти головокружительных чувств. Когда хоть немного пришел бы в себя. Но вышло иначе – я случайно увидел его по дороге домой. И узнал, что остался единственным выкинутым за борт неведения. Все уже знали. Даже моя мама.       Блять.       Мне ему рожу хотелось разбить. В кровь. За предательство. Да, я считал это предательством. Взбешенный ревностью, полностью неадекватный я никак не хотел принять простое объяснение: Костя и не скрывал – я слишком увлекся игрой в свою независимость от него.       Мог ведь и сам позвонить ему, правда?       Мы поссорились.       Костя обозвал меня «истеричкой». Наговорил много несправедливого и неприятного. Я не остался в долгу. Даже пересказывать не буду – до сих пор жжет в груди от его слов. Своих слов. Наверное, тогда я понял... Что наша дружба дала серьезную трещину. И произошло это не в пылу ссоры, а тогда, когда я впервые сомлел от Костиной руки, по-свойски обнимавшей меня за плечи. Три года назад. Когда мы выходили из медпункта спортивной станции.       Три года я боролся с собой. Три года тонул в безысходности. Три года, как мог, отодвигал неизбежное: рано или поздно мне пришлось бы взглянуть правде в глаза.       Мы давно не друзья.       Он – центр, я его спутник. Покорно вращающийся вокруг него.       Он любит меня. Как друга. Знаю, любит. Было бы нечестно это отрицать. И ценит. Поэтому первым сделал шаги к примирению. Он такой, да. Быстро забывает все обиды. И тот скандал посчитал лишь моим эмоциональным срывом, мол, полоса неудач затянулась. Понимающий, блин.       А я люблю его. Как единственно возможного человека, рядом с которым хотел бы провести жизнь.       Он честен со мной.       А я... Нет.       И поэтому наша дружба превратилась в карточный домик, который рухнул в тот день, когда...       Мы отдыхали на турбазе у реки. Я долго отпирался от поездки. Словно чуял, что ничего хорошего меня не ждет. Но Костик настоял. Буквально силой выволок меня из дома. Мама с сестрой его поддержали – мол, езжай хоть на неделю, а то совсем стух возле своего ноута. И рюкзак вдогонку кинули. Метко. Им бы обеим в регби играть.       Собралась вся наша компания. В основном, это друзья Немоляева. Он талант в плане собрать вокруг себя толпу. Обаяние и харизма. А я как бы в поле его магнетизма постоянно находился, поэтому тоже оказывался в центре событий.       Купались в речке – вода еще ледяная, бррр! Жарили шашлыки, пили, ели, общались. Я старательно уводил взгляд в сторону от Костика с Сашей. Разглядывал парней, прикидывая, почему меня так заклинило именно на Косте. Вот Серега, к примеру. Тоже ничего. И чел нормальный. Или Женька. Вообще отличный парень. Нет, я не рассматривал их как реальных партнеров – Боже упаси, я находился в кругу концентрированных натуралов. У которых стеклянно простые планы на жизнь: найти бабца, купить хату, заработать на тачку, съездить за границу. Я просто размышлял, почему Костя? После... е-мае, после фактически двадцати лет дружбы!       Безусловно, Немоляев выделялся на общем фоне. Но он и раньше выделялся. Есть люди, которые не умеют быть на вторых ролях. Выбирают исключительно главные, и остальные подчиняются, разбирая позиции статистов. Я статист. Но рядом с Костей занимал не свое место. Он считал меня ключевым персонажем, и рядом с ним я в это верил. Хотя... Если вдуматься...       Если вдуматься и убрать Костины розовые очки, сквозь которые он смотрит на меня, я неудачник. И пора что-то менять. Пора! Иначе... ну сколько еще можно жить в болоте?       Может быть, правда кроется в том, что я влюбился в него даже не за надежность. А за то, каким он видел меня.       Сквозь свои розовые очки. Родом из детства. С той поры, когда он хотел жениться не на девушке Саше, а на мне. Своем лучшем друге. Потому что я классный. И со мной будет весело...       В какой-то момент праздник достиг своего алкогольного апофигея – шумно. У меня разболелась голова, и я потихоньку свалил к реке. Смотрел на безостановочно куда-то убегающие волны, слушал шорох камышей, шелест деревьев. Отмахивался от назойливой мошкары. В полной темноте. Хиленький полумесяц тускло освещал местность, пряча в тени лес, поле, мост. Необъятное звездное небо над головой подавляло холодным равнодушием.       Накрыло ощущением какого-то тотального одиночества. Хотелось стать частью мира, а получалось наоборот – я словно сидел на обочине. Никому не нужный. Брошенный.       Пьяный дурак, короче.       - Ива! Твою мать! Ты где? – вырвал меня из хмельного самоедства встревоженный голос Костика.       - Здесь, - неохотно откликнулся я. Видеть счастливую рожу друга пока был не готов. Но и заставлять волноваться – как-то не по-взрослому.       - Вань, у тебя совесть есть? – Костя вынырнул откуда-то из кустарника, взъерошенный и злой, как собака. Аж белки глаз поблескивали в темноте от бешенства. – Ушел, никому ничего не сказав. Мы тут полчаса по всему берегу шаримся, тебя ищем. Сашка в три ручья рыдает. Придумала себе, что с тобой что-то случилось...       - Кость, ну че за паника? Я ж не дебил. Просто ушел воздухом подышать. Башка раскалывается, - отмахнулся я. Зря он Сашу ввернул. Мне вот ее переживания до балды. С ревностью своей я еще не справился.       - Мог бы сказать! – взорвался Костя. – Так нормальные люди поступают!       - Значит, я не нормальный, - пробормотал я, хотя понимал, что не прав.       - Ладно, Вань, извини, - вдруг моментально успокоился приятель. – Просто... Я ведь... Этот вечер особенный для меня.       - М? – я глянул на внезапно занервничавшего Костика.       - Я... – он помялся, - Сашке хочу предложение сделать. И очень хотел, чтобы ты был рядом. Это важно для меня. Очень важно. Я... я только тебя вижу свидетелем на свадьбе.       Небо не упало, звезды не осыпались, месяц не потух, река не вышла из берегов. Вообще ничего не изменилось. Вокруг.       Но моя вселенная взорвалась...       Я стоял напротив Костика и, не отрываясь, смотрел в его глаза. Он ждал согласия. По-другому ведь я не мог ответить, да?       Но я молчал. Пытаясь справиться с дурнотой. У меня в глазах потемнело, дыхание сбилось, как при приступе панической атаки, закружилась голова, ледяными щупальцами сдавило позвоночник, и противная дрожь пробежалась по спине. Руки задрожали. Мелко так, противно. На висках выступили капельки пота. Точно так же я себя чувствовал, когда врач объявил, что отцу осталось жить максимум недели две.       Я сейчас, прямо сейчас терял Костю. Всякую надежду, слабо теплившуюся на дне души. Терял опору и плечо. И от этого малодушно готов был потерять сознание. Честное слово. Я был настолько жалок в тот момент, что хотел... хотел бы рухнуть без сознания. И не приходя в себя умереть.       Я задыхался. Внутри себя. Мне не хватало воздуха. Я метался в собственном сознании, как в лабиринте, в поисках выхода.       «Нет, нет, пожалуйста, нет! Не делай этого!» - кричал я про себя... И продолжал молчать.       Глядя в Костины глаза. Глупо полагая, что вдруг... он меня услышит. И этих слов он не произносил. И волновался за меня, потому что...       Как же я жалок!       Костя, прости, друг. Прости.       Я люблю тебя. И, черт побери, отпущу. Прямо сейчас. Одну секунду. Где же воздух? Почему так душно? Господи, да что ж такое... Мальчики не плачут, помнишь?       Возьми себя в руки!       Давай!       - Поздравляю, - едва слышно, но твердо произнес я. – Это отличная новость, Костя. Я рад за тебя... За вас с Сашей. Она... подходит тебе.       - Так ты станешь моим свидетелем? – повторил вопрос Костя.       Вдох-выдох... Все будет хорошо. Я справлюсь. И вслух:       - Нет.       - Почему? – Костя удивленно вскинул брови.       - Потому что я уезжаю. Через... кхм-кхм, - я закашлялся от собственной безрассудной смелости, - через неделю.       - Ку-куда? – не понял друг.       - Далеко, Костик. В... – я импровизировал, сам не зная, что несу. Вспомнил давнее и настойчивое приглашение подруги. Из сети. Сейчас можете смеяться, но да, за годы никчемного бултыхания в виртуале я таки приобрел несколько хороших друзей. Повезло. - В Калининград.       - Чего? – Костик оторопел. – И когда ты собирался мне об этом сказать?       - Сегодня, - нагло врал я. – Но ты опередил меня со своей новостью.       - Ива, какого хрена? – взвился Костя. – Ты ополоумел?       - Нет. Это... взвешенное решение. Так нужно. Я хочу попробовать. Мне надо, - путанно объяснял я.       - Хорошо хоть не перед отъездом сказал, - как-то устало проговорил Костя. – Идем.       И больше за тот вечер он не сказал ни слова. Мне.       И всю последующую неделю, пока я готовился к спонтанному побегу, не объявлялся. Видимо, сказать нам друг другу было нечего.       Он позвонил накануне моего отлета и глухо спросил, когда самолет. На мое невнятное: «Не провожай» бросил: «Хуй тебе».       И только в этот момент до меня дошло, что не только он разбил мне сердце.       Я с не меньшей жестокостью уничтожил нечто ценное и дорогое ему. Вырвал из груди. С кровью.       Мог ли я поступить по-другому?       Нет. На этот раз я мог ответить без сомнений. Лучше так. Лучше сейчас. Но напоследок... Напоследок я написал ему коротенькое письмо. Чересчур эмоциональное и трагичное, но я будто выкорчевывал из грудины большое, теплое, мягко пульсирующее, исполненное нежности и солнечного света, что-то, что нужно вернуть тому, кто забрал.       «Всю жизнь я шел за тобой.       Потому что ты – истина.       Всю жизнь я шел за тобой.       Потому что ты – моя вера.       Всю жизнь я шел за тобой.       Потому что ты – вселенная.       Но, увы, не моя вселенная.       Я ошибался.       Выбрал не того бога, на которого стоит молиться.       Прости меня за это.       Прости за предательство.       Я люблю тебя.       Спасибо. За все. За то, что ты есть.       Я люблю тебя.       Надеюсь, ты поймешь, что расстояние сейчас – отличное лекарство.       Я люблю тебя.       Пожалуйста, если сможешь, сохрани в памяти хоть что-то хорошее обо мне.       Твой Ива».       И вот мы стоим в аэропорту. Костя злится. А я думаю, какой будет его реакция, когда он прочитает мое невозможно глупое письмо. И уже жалею, что его написал. Шекспир во мне умер, не иначе.       - Позвони, как долетишь, - буркнул наконец друг.       - Обязательно, - я опять вру. Не позвоню.       - И вообще не пропадай, - продолжил он напутствовать.       - Куда я пропаду? У меня мама и сестра здесь.       - А я?       - И ты, - кивнул я, уже не веря в это. – Кость...       - М?       - А помнишь... когда-то давно, в детстве ты хотел на мне жениться? – и зачем я это вспомнил? Сейчас?       - Что? – Костик наморщил лоб непонимающе, а я выругался про себя. Ну кто меня за язык тянул?       - Да ладно. Забудь. Это было давно, - пробормотал я.       - Подожди, - Костя вдруг улыбнулся. – Ива, это был не я! Ты забыл?       - Что? – теперь пришла моя очередь с недоумением пялиться на друга.       - Это был Фил!       - Фил? – я несколько раз сморгнул.       - Филипп! Здрадовский! Помнишь, он все время дрался со мной из-за тебя? Не хотел, чтобы ты с кем-то дружил, кроме него. А потом его родители развелись. И они переехали куда-то с мамой. Как раз перед школой. Собственно, мы только в первом классе с тобой и сошлись. Мелким ты все время с Филом терся. Надышаться на него не мог. Помню, как я бесился из-за этого. А потом ты неделю рыдал, когда они уехали. Ты что... – Костик прервал поток воспоминаний, - совсем его не помнишь? – дошло до него.       - Не-е-ет,- неуверенно протянул я.       - Ну... для тебя таким шоком стал его отъезд, - пожал плечами Костик. – Наверное, какие-то защитные механизмы памяти сработали, - с умным видом добавил он.       - Наверное... Мой рейс объявили! – спохватился я.       Костя резко притянул меня к себе, обнял за плечи и шепнул на ухо:       - Не пропадай. Очень тебя прошу. Я понимаю, все понимаю. Наверное, тебе действительно надо сменить обстановку. Но ты же... ты же помнишь, где тебя ждут?       - Да, - вздохнул я. – Помню.       - Ива... – он слегка отстранился и серьезно на меня посмотрел. – Я не твоя любовь. Просто поверь мне. Как верил всегда. Найди свою.       - Ты... ты... – я стремительно покраснел, сообразив, что каким-то образом Костя умудрился прочитать мое письмо. И не... не отвернулся от меня.       - Давай. Беги, а то опоздаешь, - он слегка подтолкнул меня к стойке регистрации.       - Я... – сглотнул ком в горле. – Спасибо.       - Ива! – крикнул мне вдогонку Костя.       - Чего? – я обернулся.       - Я что вспомнил! Фил же тоже переехал жить в Калининград!       И тут вспомнил я. Все! Смотрел ошарашенно на улыбающегося Костика и вспышками ловил картинки.       - Это моя лопатка!       - Это мой Ванька!       - Когда мы вырастем – я обязательно тебя найду. Честное слово!       - Купи себе телефон и звони мне... Только не забудь про меня. Ты обещал!       И эта шапка. С ушами панды. Фил. Все мои детские дошкольные воспоминания – это все был Филипп. Как я мог его забыть?