Зрение подводит. Задыхаюсь в пустоте.
Знаешь, что забавнее этой проклятой лампы? Когда я читаю книгу в темноте, то не вижу половины букв. Они расплываются в сумерках. Но стоит мне включить свет, как все становится ясно и понятно. Позавчера ты просил прощения, а две недели назад клялся в любви после того, как месяц надрывал связки, чтобы сообщить мне, какой я паршивый. Я совсем перестал понимать, что происходит. Все расплылось в сумерках. Но сколько бы я ни совал вилку в розетку, сколько бы ни вдавливал вовнутрь эту кнопку, небо наших отношений не проясняется. Все закрыло мутной пеленой.Бегу к краю света и кричу твое имя.
Я ненавижу белый цвет. Меня тошнит от одной мысли о нем. Кто-то считает, что он символизирует чистоту и невинность, но для меня белый – цвет предательства и боли. Белые-белые простыни, когда в последний раз я тонул в твоих ласках. Белые-белые зубы, когда ты фальшиво улыбался, выворачивая душу наизнанку, чтобы показать, как ты счастлив. Белая-белая кожа, когда я сказал, что не хочу видеть тебя ближайшее тысячелетие. Белое-белое платье на ней, когда ты выполнил эту идиотскую просьбу. Белый-белый флаг, который я поднимаю в разгаре нашей войны. Настоящий победитель.Огромное зеркало, в котором не видно ничего, кроме твоих дрожащих губ.
— Мы оба гибнем в нашей любви… — говоришь тихо, чтобы даже осенние листья не слышали этого. Кто-то мне однажды сказал, что есть два типа любви: когда один спасает другого от падения в пропасть и когда оба прыгают вниз, держась за руки. Мы с тобой — те самые, которые спрыгнут друг за другом. — Мы гибнем не в любви, а в разлуке. — Смысл моих слов не доходит до тебя, потому что ты не оставил ничего, кроме своей тени. Конец?В чистом поле не слышно пения цветов.
Моя ненависть свела меня с ума настолько, что я потратил немалую часть своих сбережений на свадебные платья. Я купил много разных: и пышные, и элегантные, и с длинным шлейфом, и до неприличия короткие. Лицо продавца выражало невероятное удивление, когда я попросил упаковать все вместе с манекенами. Уже дома меня скрутило от дикой тошноты. Пластиковые лица смеялись надо мной, смотрели на меня свысока, будто я чем-то хуже их. И я убил этих кукол в тот же вечер: отломал руки и ноги, ножницами превратил платья в куски обыкновенной белой ткани, распорол ножом их идеально плоские животы, но внутри них скрывалась пустота. Еще недавно я готов был поверить, что ты такой же пустой и бесчувственный, как эти мерзкие манекены со злорадной усмешкой, что для тебя мое имя – лишь два слога, которых немало в этом языке, пока не увидел… твои белые-белые зубы, когда ты фальшиво улыбался на камеру… те белые-белые простыни, на которые ты ляжешь, увы, не со мной… твою белую-белую кожу, когда я просил тебя исчезнуть из моей жизни навеки… то белое-белое платье, когда ты с огромной болью в глаза послушался меня. Увидимся через тысячу лет.Впереди только пропасть. Все еще могу сделать шаг назад.
И я стою рядом с лампой, глотая собственные слезы. Держу в руках вилку. На полу разбросаны остатки белой ткани. Мне кажется, что прошла уже не одна вечность с того дня. Ты думал, что я всерьез подниму этот флаг так скоро? Ты — тот, за кого стоит сражаться, пусть даже с самим тобой. Снова резко вставляю штепсель лампы в розетку. Есть лишь одна вещь сильнее моей ненависти к тебе.Все вокруг теряет свою четкость, словно оборачивается в полупрозрачную ткань. С ужасом осознаю…
Туман — белый.