Ненаписанное

Луссурия оказался совсем не таким, как его видели. Мы сошлись с ним именно из-за наших масок, таких похожих и разных одновременно. Наверное, только рядом со мной Луссурия менялся. Цветные волосы убирались под ободок, извечные очки отправлялись в короткий полёт до стола, сменяясь линзами, и вот уже я видел перед собой мрачного уставшего Лусса, падающего в кресло с сигаретой. В какой-то мере он тоже был моим учителем. Если Скуало учил меня сражаться и выживать, то Лусс учил молчать и наблюдать. Прятаться. Я сблизился с Луссурией в момент, когда ситуация окончательно потеряла тормоза и всё бодренько катилось в пропасть. Я тренировался и трахался со Скуало, а после встречался с Гокудерой, при этом делая вид, что всё хорошо и всё по-прежнему забавная игра в мафию. Не знаю, что думали другие, но я просто плыл по течению. Хорошенькая же игра получалась – прям обитель похоти и разврата. - Пацан. Ты действительно думаешь, что всё это игра? – спросил тогда Лусс, стоило нам остаться наедине, прикурив от спички. Я окинул его внимательным взглядом, раздумывая, что ответить. С одной стороны – никто не должен был ничего понять, так я считал тогда, с другой – Луссурия, который был другой, не такой, как обычно. И я решился. - Нет, не думаю, - тихо, но уверенно произнёс я, заметив искру удивления в глазах варийца. - Тогда зачем? Я пожал плечами. Думаю, он меня понял. Но после этого я задумался, почему же не могу просто сказать, что больше не считаю это игрой, что понимаю и осознаю всё. Потому ли, что тогда это был бы уже не я? Или потому, что это помогало мне выживать? Беззаботная улыбка стала частью меня, и я уже не мог иначе. Ответ на этот вопрос вновь пришёл в виде Луссурии. - Ты защищаешь их, - сказал он просто, когда мне удалось вновь остаться с ним наедине. И я понял. Ведь они так привыкли, что я улыбаюсь, что шучу, веду себя непозволительно легкомысленно. Они привыкли к этому, и я заставляю их улыбаться в ответ на свою улыбку. Как и Луссурия. Пока есть я, пока есть он – всё в порядке. Это те вещи, которые кажутся вечными. А я просто знал, что именно эта непосредственность не раз спасала мне жизнь, именно вера в то, что «в игре не может случиться ничего плохого». Чем меньше беспокоишься – тем больше получается, этот урок я усвоил ещё в детстве. Это можно назвать пофигизмом. Когда-то я сам надел эту маску, отгораживаясь от остальных, а теперь снимать её было слишком поздно. Она стала частью меня. С тех пор ночные разговоры с Луссом стали нормой. В полной темноте, когда ничего не разглядеть, вдыхая запах его сигарет, резкий и неприятный. Луссурия непозволительно много курил. Даже больше, чем Гокудера, больше, чем пил Занзас. Но он умудрялся делать это так, что никто и никогда не мог его изловить. Почему он это делал – ещё одна грань его маски? В остальное время я видел привычного всем Луссурию: холёного тролля, гея с яркой чёлкой (опуская тот момент, что половина мафии была такой же ориентации), главную мамочку Варии. Я искренне считал, что Луссурия одинок, но и здесь оказался не прав. Он не просто был одинок, он утопал в отчаянии. Что у Луссурии кто-то был, я убедился в этом, придя к нему однажды не вовремя. Я не узнал Луссурию. Это был совсем чужой Лусс, не тот, которого видели все, не тот, которого знал я. Это был несчастный и сломленный Луссурия, который, сидя на полу ванной комнаты в луже воды из душа, обрабатывал многочисленные ожоги и гематомы. И я точно знал, что на миссии он не был, и в драки не ввязывался. Лусс вообще не любил драки. Я уж было подумал на Занзаса с его паранойей, но потом вспомнил, что тот откровенно брезговал Луссом. От него пахло сексом, потом и дымом. Это было жутко. Мы не сказали друг другу ни слова. Я не считал правильным что-то выспрашивать. Луссурии нужна была поддержка. Я просто помог ему перевязать все раны, на всякий случай ощупал рёбра, а после мы пили чай и молчали. На утро Луссурия снова зубоскалил, но глаза его отдавали серостью. С тех пор я стал иногда замечать в них новое выражение – полного безразличия и мертвенности. Я мог точно сказать, когда он встречался со своим таинственным партнёром, что было не так уж часто, и, кажется, начал понимать, почему он всегда носил очки. Скуало прятал свой протез, по каким-то причинам боясь или не желая, чтобы его видели, а Луссурия берёг свою маску, и эта пустота в глазах была лишней. Со временем я начал, догадываться, кто виноват в этом, но, как и прежде, загонял мысли вдаль сознания. Впрочем, выяснилось это всё позже. Однажды когда на улице лил дождь и все обитатели особняка прятались от плохого настроения, я встретил Луссурию на открытой веранде. Он стоял в одной майке, хотя было прохладно, покручивая в пальцах сигарету. - Дождь сглаживает углы, - сказал он, когда я подошёл. – Я иногда завидую тебе. У тебя, конечно, полная задница с отношениями, но и Гокудера, и Скуало сделают всё для тебя, - он, безусловно, говорил про себя. Сожалел или констатировал то, чего не было у него. - Ты думаешь? - Не сомневайся. Мы помолчали. Я обдумывал его слова. Действительно ли это так? И, если да, то что дальше? Я запутался в своих отношениях со Скуало, в определениях и путях. И он говорит, что это я всё усложняю. Да уж куда проще. А Скуало метался, отталкивал и снова звал, не мог понять сам себя. И мы не могли определить, кто мы друг другу и что делать со всем этим, но и отпустить друг друга мы тоже не могли. А Гокудера… Сердце сжималось, когда я думал о нём. Я никогда не любил причинять боль, но если Скуало активно на неё напрашивался и даже получал удовольствие от этого, то Гокудера психовал из-за моего предательства. И я определённо не мог понять, почему я всё ещё целую его, слыша лихорадочное «Таке». - А Скуало тоже… сглаживает? – спросил я, вспомнив, как на недавней тренировке он всеми силами пытался вывести меня. Пусть я и не злой и не склонен к вспышкам ярости, но от Скуало не спасала даже привычка широко улыбаться. А когда я понял, что он делал это для Гокудеры, приход которого я не заметил, я рассмеялся. От облегчения и от того, что сил не оставалось ни на что кроме. Ревность моего учителя выглядела довольно мило. - Скуало… сглаживает, - ответил Луссурия, не торопясь. – Сглаживает вспыльчивость Занзаса, вечные склоки Варии, ведь мы не связаны семейными узами, - мне почудилась горькая усмешка в словах Луссурии, и я нахмурился. – Скуало необходимо, чтобы его самого сгладили, он слишком старается быть идеальным капитаном. Весь такой треугольный. Я усмехнулся. Треугольный… А ведь и правда – треугольный. - И, если хочешь знать моё мнение, - продолжил Лусс, - Скуало не тот, кто способен быть сверху. В силу своей импульсивности. Вести, но не быть ведомым, если говорить о более серьёзных вещах. Я вновь усмехнулся. Жестокость, конечно. Я был уверен, что Луссурия хорошо знаком с жестокостью и подчинением в сексе. - Но и ты пока не тянешь на эту роль в силу внутренней неуверенности. Вот подрастёшь, тогда, дай бог, - он усмехнулся и всё-таки закурил. - А Гокудера? – спросил я, немного помолчав. В словах Луссурии определённо был смысл. - А о Гокудере мы поговорим в следующий раз, - Луссурия затушил сигарету и смылся быстрее, чем я успел что-то сказать. Заметив невдалеке Хибари, я понял причины такого поведения. Кёя, конечно, не будет болтать лишнего, но и он ничего не забывает. Дождь заливал веранду, и пора было возвращаться. В гостиной, где в самом разгаре был обычный карточный дурак на раздевание, царил шум. После улицы меня окутало приятное тепло, и недавние проблемы и слова Лусса уже не казались такими мрачными и тяжёлыми. Занзас довольно щурился на сидевшего в одних трусах Тсуну, Гокудера, что-то недовольно бормоча, стаскивал свитер. Динамит его лежал рядом. Сам босс Варии лишился лишь плаща. Ламбо привычно создавал хаос, перебирая гранаты, Бельфегор точил стилеты. Уютная домашняя атмосфера. Дружная семья. Я присел в кресло, краем глаза наблюдая за Хаято. - Тсуна, а Вария семья? - Семья, конечно, а что? – не задумываясь, ответил паренёк, увлечённо тасуя колоду и не замечая удивлённых взглядов, прилетевших к нему от варийцев. - Да нет, ничего, просто хотел спросить, - я улыбался. Семья. - Эй, мусор, прохлаждаешься? – в дверном проёме показалось недовольное лицо Скуало, - Пока дождь, марш тренироваться. Пшёл, ну. Я улыбнулся ещё шире, слыша привычные оскорбления, даже несмотря на то, что Скуало ушёл вперёд. - Чем займёмся сегодня? - Тем же, чем и вчера, - пробурчал Скуало, откидывая на спину роскошную копну. – Или ты возомнил, что стал хорошим мечником? - Вовсе нет, - снова заулыбался я, на что Скуало только хмыкнул и отвернулся. В такие моменты ему всегда было нечего ответить на мою улыбку. Кажется, подобная линия поведения была изначально тупиковой, но разговор с мечником об этом мог стоить жизни. Формально Скуало больше не тренировал меня, но он поставил себе цель добиться идеала. Ради этого он пойдёт на всё, я знал это. С самого начала наши спарринги практически не изменились, разве что перестали со временем походить на банальное избиение меня. Надо признать, у Скуало была своя система, хотя каждый, кто видел нас, всячески отрицал это. Всё же Скуало отнюдь не было глупцом. - О чём задумался, мусор? – он атакует как всегда без предупреждения, и мне остаётся только уходить с траектории лезвия, спешно доставая катану. Одежда тут же пачкается в мокрой земле и траве, но разве сейчас это имеет значение? Сейчас, когда все чувства обострены, когда напротив достойный противник, и весь мир сужается до него одного, стирая всё остальное? Скуало имеет привычку упрекать меня, что я не следую Пути меча, но верит ли он сам в это? Я подарил мечу свою мечту, свою жизнь, заменил бейсбол им. Нет, я не жалею, но рукоять катаны теперь привычнее биты, которую я держу с опаской, как когда-то меч. Атака, уворот, блок лезвия, мы расходимся на доли секунды, ласточка взлетает над моей головой, Скуало усмехается и снова нападает. Танец на кончике острия, грань на которой балансируешь, упадёшь – умрёшь. Со Скуало всегда так, он не даёт расслабиться. В этом они с Хаято похожи. Я почти достаю до его щеки, но это было бы слишком просто. Скуало отталкивает меня, и я вновь блокирую. Сталь дрожит и звенит, а я смеюсь, как когда-то смеялся с битой в руках. И так до бесконечности: блок, атака, отражения. Когда я наконец выдохнул, опуская меч, небо с одной стороны утонуло в глубокой ночной синеве. Вторая половина пылала ярко-красным и оранжевым. Я улыбнулся. Я люблю вечер. Скуало постоянно увлекается, и наши тренировки затягиваются на неопределённое время. Что-то буркнув на прощание, мечник Варии довольно быстро испарился в особняке. Вполне в духе Скуало. Я знал, что он долго отходит от азарта сражения, и в эти моменты становится совершенно уязвимым. Не часто мне доводилось его видеть таким, но всё же… Не торопясь я брёл по коридорам, мечтая о холодном душе и кровати, но планам сбыться не было суждено. Звук пощёчины, резкий выдох, осколки стекла. Я не дошёл до них пары метров. И мир перед глазами перевернулся. Луссурия с трудом повернул голову, окидывая меня мутным взглядом. Привычных очков на нём не было. - Я… ма…. мото, - прошептал он одними губами, с мольбой во взгляде безмолвно прося меня уйти. И я развернулся и ушёл в свою комнату, оставляя Луссурию посреди коридора. Да, в этот вечер на коже варийца появилась новая порция синяков, царапин и ожогов, а во взгляде засела знакомая пустота. Я молча обрабатывал его раны, вновь сидя на полу ванной. - Так значит, это был Леви? - Ты осуждаешь меня? – Луссурия лениво повернул ко мне голову и безразлично моргнул. - Вовсе нет. Просто это… странно. - Хочешь знать, почему мы вместе? Я помолчал. - Наверное. Луссурия как-то устало вздохнул, словно не ждал другого ответа и тяжело поднялся с пола, уходя в темноту комнаты. Я убрал медицинские принадлежности и направился вслед за ним. Не сказать, чтобы я очень жаждал услышать его история – но я чувствовал, что ему просто нужно поделиться с кем-то. Хотя доля здорового любопытства тоже присутствовала. Это было странно – два столь разных человека – Луссурия и Леви – один, носящий беззаботную маску, но серьёзный и даже философски настроенный на самом деле, и другой… Я всегда думал, что для Леви существует только Занзас и служение Варии, но всё оказалось так странно и совсем не так. В комнате было тихо и темно, тихо тикали часы, блестел огонёк на кончике сигареты Лусса. Я невольно сравнивал их запах со сладковатым запахом сигарет Гокудеры. Выходило совсем не то. Луссурия вздохнул. - Я не знаю, что могу сказать тебе. Мы познакомились с Леви в Варии, после наши отношения плавно перекочевали в горизонтальную плоскость. Это сразу были не нормальные отношения в представлении большинства. Просто… я на тот момент искал Верхнего, а Леви, он идеален в этом плане в силу своих внутренних качеств, моральных устоев, - в этот момент на лице Луссурии появилось немного блаженное выражение, и я повёл плечом. Не уверен, что могу понять его. Для меня это звучит дико. Разве не должно быть по-другому? Но улыбка Луссурии быстро угасла. – Совсем другое дело, что Леви это не нужно. Леви вообще-то гомофоб и ваниль до мозга костей, а я просто игрушка, с которой можно удачно развлечься. Оторваться, сбросить напряжение – мы всё же не в детском саду работаем. Для него это... способ доказать мою ущербность, - Луссурия замолчал и затянулся. – Ему это странным образом нравится. И мне тоже. Я не тешу себя надеждами, что Леви когда-нибудь изменит своё мнения, подобное просто не про него. А я… мне хватает, - он усмехнулся, хотя ничего весёлого здесь не было. Что бы Луссурия ни говорил, я видел, какая пустота внутри него. Но разубеждать его в чём-либо не нужно было. – Давай не будем на эту тему. Не сейчас, не хочу об этом говорить. Не так просто объяснить, почему я с ним, а он со мной. Я кивнул и, выходя, пожелал ему спокойной ночи. Хотя мы оба прекрасно знали, что ни я, ни он не заснём в эту ночь. Луссурия ничего об этом не сказал, но я знал, что никто не должен знать. По крайней мере явно это не должно всплыть. Было тяжело на самом деле. Это не самое приятное чувство – беспомощности – когда близкому человеку не просто не можешь помочь, а когда понимаешь, что ему твоя помощь в общем-то и не нужна. И ничья не нужна. Он сам выбрал свой путь. Луссурия сам выбрал свой путь. *** Прошло несколько дней, но ничего в особняке не изменилось. Разговор с Луссурией толкнул меня на размышления о собственной ситуации. В чём-то мы были похожи, в чём-то нет. Я всегда плыл по течению и течение завело меня в дебри. Пришло время вспомнить и оценить прошлое и настоящее. Были факты: я встречаюсь с Гокудерой, параллельно кручу интрижку со Скуало (который, кстати, изрядно нарывался на неприятности) и никак не могу решить, с кем должен остаться и, если честно, способствую ухудшению ситуации своим попустительством. Были и другие факты: Хаято обо всём знал (и что-то мне подсказывало, что, возможно, из уст самого Скуало), но всё равно оставался рядом, не имея сил или желания уйти. А главное, он всё прощал, я видел это по его глазам. Так же был факт, что оба они ревновали, что оба ждали чего-то меня, что ни один не хотел отступать. Был факт, что решать это всё равно мне. И я не мог потерять кого-то, поэтому постоянно откладывал решение до лучших времён. Да уж, лучших, нечего сказать. Всё случилось во время очередного спарринга со Скуало. Он пришёл злой и раздражённый, резко ожесточённо напал. Я едва успел блокировать удар и отскочить. Подошвы кроссовок проехались по влажной утренней траве, а Скуало уже вновь нёсся в атаку. Да, этот бой был на грани возможностей – и его, и моих. Он будто старался измотать себя – или меня? – будто старался вытеснить из своей головы всё лишнее. - Эй, Скуало, ты в порядке? Что случилось? – всё-таки спросил я, когда выпала свободная секунда. Солнце слепило в прищуренные глаза, и я сделал шаг назад, в тень, внимательно следя за тяжело дышащим Скуало. - Врооой! Не твоё дело! – он снова атаковал, заставив меня обратить всё внимание на него. Руки уже начали дрожать – на отсутствие силы Скуало никогда не жаловался. Он отчаянно теснил меня к краю площадки – довольно большой полянки рядом с обрывом. - Как меня всё это достало! – Скуало кричал и кричал, выбрасывал оскорбления и обиды. Он редко говорил то, что думал, и неизменно мне – в поединках. Обычно я понимал его без слов, обычно он не считал нужным делиться. Он кричал что-то про Занзаса, про Гоудеру, про Тсуну, про меня, про всех нас. Он искренне ненавидел всех в это миг. И в каждом его ударе – резком, неожиданном, смертоносном – это выражалось. Скуало просто срывался на мне, и в этот миг мне отчаянно захотелось ударить его. Не мечом, не в битве, а просто дать пощёчину, чтобы покраснела кожа, чтобы он наконец заткнулся. Когда Скуало был зол, его рот становился поистине помойкой для всех, кого он видел. Глаза застлало пеленой ярости, я старался достать Скуало, причинить ему боль, отрезвить, заставить его замолчать. Мне хотелось заткнуть уши, но тогда я бы подставился под удар. - Заткнись, мать твою! – заорал я, не выдержав потока бреда, слетавшего с губ Скуало, но он меня не услышал. – Скуало, заткнись, я сказал! - А то что?! Что ты, чёрт возьми, можешь сделать? Ты же ничего не можешь сделать! - Просто заткнись и успокойся! Не помню, в какой миг я сорвался. Возможно, мне просто надоело это слушать, ярость клокотала внутрь и требовала удовлетворения. Мне хотелось разорвать мужчину на кусочку, напиться его кровью, услышать его крики. О, не было ничего слаще этих мыслей в тот миг. Возможно, он слишком неосмотрительно назвал Хаято «шлюшкой», возможно… Поток синего Пламени хлынул из кольца, попросту снося мечника к деревьям. Я услышал глухой удар, тихий стон следом и отбросил меч, тут же ставший битой. В два шага преодолев разделяющее нас со Скуало расстояние, я толкнул его к стволу и сжал горло. Сквозь шум крови в ушах донёсся резкий выдох вперемешку со стоном. Я выкрутил левую руку Скуало, лишая его оружия. Тонкий губы приоткрылись в попытке глотнуть воздуха, но я сильнее сжал руку. Было на редкость интересно смотреть, как с каждой секундой жизнь покидает чужое тело. Вот под рукой налились синяки, из горла стал доносится хрип, лицо постепенно утратило всякие краски. Прищурив глаза, я наблюдал, зная, что ещё немного, совсем чуть-чуть, и жизнь покинет Скуало, и поймать этот миг, последний, ощутить угасание жизни, мне очень хотелось. - Такеши! Такеши!! – от затмевающих глаза ярости и извращённого удовольствия я не сразу услышал крик, а, когда услышал, как-то слишком резко пришёл в себя. Скуало задыхался в моих руках, едва не теряя сознание. Его лицо побледнело, а глаза из последних сил оставались приоткрытыми. Я отдёрнул руку, и мечник упал в объятия подбежавшего Гокудеры. Скуало страшно кашлял, но я был не в силах даже пошевелиться. - Такеши… Что случилось? – Гокудера смотрит в моё лицо, ища ответы на вопросы, а мне… было страшно. Страшно так, как никогда не было, и стыдно. Перед Скуало, перед Гокудерой. Я мотнул головой, стараясь прийти в себя. Я… едва не… Скуало… Да что, чёрт возьми, происходит?! В тот момент сбежать казалось лучшим выходом, и я сбежал. Не обернувшись на крики Гокудеры, забыв даже Шигуре Кинтоки, сбежал, как трус. Я и был трусом. Но мне стало по-настоящему страшно, когда я понял, каким чудовищем я могу быть, кем являюсь. Прав был Реборн – я прирождённый киллер, способный хладнокровно убивать, но я никогда не думал, что смогу поднять руку на близких. И всё же… я поднял. Этим же вечером мы вновь сидели с Луссурией в темноте его комнаты. Воздух снова был пропитан резким запахом сигарет, и мне казалось, что он проник мне в кровь, впитался в органы и никогда уже не отпустит. Как не отпустят те вещи, что говорил мне Луссурия. - Не вини себя за то, что произошло, - первое, что сказал мне мужчина. - Но я же… - Скуало сам нарвался и получил. И, смею тебя уверить, ему это понравилось, - жёстко припечатал Луссурия, подтверждая мои собственные давние догадки. Скуало действительно нравилось всё это – и бушующий в крови адреналин, и запал битвы, кровь на ресницах, страсть, страх. И раны ему тоже нравились – как неотъемлемая часть битвы и как… Конечно, я тоже любил меч и поединки, но убивать… и подчинять… Луссурия вернулся с кухни с двумя дымящимися чашками. В моей оказался зелёный чай, в его, я точно знал, крепкий чёрный. Я знал, что днём меня искал Гокудера, но специально выпросил у Тсуны какое-нибудь задание, чтобы исчезнуть из особняка на несколько часов. В мафии сейчас царил относительный мир, и иногда выдавались такие дни – когда можно было позволить себе ничего не делать. По возвращении я избегал всех и вся, а вечером пришёл к Луссурии. Мне нужно было подумать, но почему-то не думалось, и в голову лезло только дурацкое «купить бы мазь от синяков». А ещё следовало найти Скуало и извиниться. Или не извиниться – он же сам спровоцировал. Ему же понравилось. - Сейчас ты должен выбрать, по какому пути идти. Скуало вполне ясно показал, чего он хочет. Теперь дело за тобой, - Лусс замолчал на некоторое время, прикуривая, а потом откинулся в кресле, меряя меня внимательным взглядом. Меня же одолевали сомнения. Путь… путь. Про путь говорил и Скуало. Почему я должен делать этот дурацкий выбор? Луссурия, заметив, видимо, мои метания, вздохнул. - Ты должен понять, что нет плохого и хорошего пути, каждый что-то несёт, а правильным станет тот, по которому ты сможешь идти. Не поддавайся манипуляциям Скуало, если не чувствуешь себя готовым, он переживёт, поверь. - А как же Гокудера? – я поднял на него взгляд, решая пока опустить эту тему. Тем более Хаято меня тоже очень волновал. – Ты говоришь так, будто его уже нет, а ведь… - Кого, как ты думаешь, Скуало ревнует? – Луссурия лениво затянулся, прикрывая глаза. В такие моменты он чем-то напоминал мне Занзаса, если, конечно, их вообще можно сравнивать. – Из всех нас Скуало, наверное, самый чокнутый. У всех есть какие-то свои пунктики и тараканы, но этот идиот умудряется их ещё и коллекционировать. - Что ты хочешь сказать? – я нахмурился, не совсем понимая, куда ведёт Луссурия. У меня была одна мысль, но она казалась настолько дикой… И ещё более дикой от того, что была так притягательна. И, возможно… это был бы выход. Всё проскользнуло в сознании мгновенно, но мне стало немного стыдно от себя. - Не знаю, о чём ты сейчас подумал, парень, - тем временем продолжал Лусс, - Но, кажется мне, что ты недалёк от правды. Он хочет вас двоих. И если ты сможешь сгладить бешеный ливень Скуало и укротить ураган Хаято… то, возможно, это решит проблему. - Не слишком ли много на меня одного? – грустно усмехнулся я, понимая, что попал в самую точку. – Да и как мне вообще всё это сделать? Не могу же я просто взять и сказать: «ребят, у меня тут идея, давайте попробуем…», - я покачал головой и вздохнул. - Это твоё дело, как подвести их к этому, но могу сказать, что Скуало никогда не признается в своих желаниях. Точно так же, как мы не раскроем наши маски. Думай, парень, думай, я знаю, ты найдёшь способ, если захочешь. Выбрать путь. Дать Скуало то, что он хочет. Подчинение, ведь так? Удержать рядом с собой Хаято, причём так, чтобы он был счастлив. Совершить невозможное – свести этих двоих. Что бы там ни говорил Луссурия, не важно, что они чувствуют – они всё равно будут драться друг с другом, как кошки за территорию. Во всяком случае, пока есть я. Это на словах всё просто, а у меня в голове царил полный бардак. И даже рассудительный Луссурия не мог меня спасти от моего личного маленького безумия.