Серебряная стрела

Все началось В "хрустальную ночь" 38-ого, Когда свобода умерла И правда отрицалась. Отосланы на поезде в один конец, в ад Войдите в ворота, Освенцим ждет! Когда свобода горит, Окончательное решение - Мечты исчезают, и вся надежда оборачивается прахом, Когда миллионы горят... Занавес упал, Потерянные для мира, они сгинули в огне... В депрессии была страна, В отчаянии была нация. Один человек, находящий причины всюду, Тогда там поднимал ненависть и гнев. Приказы фюрера все еще выполняют: Кто-то должен быть виновен и послан на смерть! Sabaton - "The Final Solution"

После суда над отцом в их жизни очень многое изменилось. Конфискация имущества, осуждающие взгляды общества и нежелание иметь дело со всей их семьей. Их репутация была безнадежно испорчена. И никто, абсолютно никто, даже не попытался узнать правду, а отец и не позволил, взяв с них с Альбусом непреложный обет. Он до сих пор помнил скрежет тюремных дверей, когда те навечно закрылись за отцом. А через три года мать получила сухое, безликое уведомление о смерти... Их дом в Годриковой Впадине невозможно было сравнить с Мэнором в Насыпном Нагорье. Но они привыкли к нему. Еле сводя концы с концами и пытаясь наладить новую жизнь. Мать нашла работу в портной мастерской, стараясь успеть везде и со всем. И Аберфорт почти поверил в то, что все у них получится... Если бы не обострившаяся болезнь Арианы. Прижимая к груди бездыханное тело матери и смотря в широко распахнутые от ужаса глаза сестры, он все еще верил. Верил, что с ними обоими все будет хорошо. Вера разбилась со звенящей пустотой в сердце там, где когда-то теплилась связь с матерью... Они впервые подрались с Альбусом, когда тот предложил отдать Ариану в Мунго. Он разбил нос взбешенному брату и вынес его телом окно в сад. Об их драке соседи еще долго судачили. Альбуса не было больше недели, а он вечерами сидел вместе с Арианой на стареньком крыльце их дома и вплетал ромашки в ее волосы. Он смотрел на ее детскую наивную улыбку и знал, что никогда не сможет отдать ее. Решение было взвешенным и хорошо обдуманным. Сова отнесла письмо в Хогвартс ранним утром, а через три дня ему отослали аккуратно сложенные вещи и письмо от директора с глубоким сожалением о принятом им решении. В сентябре Альбус вернулся в Хогвартс без него. Бросить учебу и остаться в Годриковой Впадине было несложно. Сложнее было найти деньги. Альбус не работал, целиком посвятив себя своим научным трактатам и статьям. Аберфорт и не ждал от него помощи. Уж слишком натянуто они попрощались и слишком чужим взглядом смотрел старший. Оставались случайные подработки. Он хватался за все, что подворачивалось. Порой уставая настолько, что сил хватало только добраться до дивана и там же вырубиться. Ласковое прикосновение к своим волосам и теплое одеяло на плечах он ощущал уже сквозь сон. А на следующий день все повторялось по кругу. Пока один из знакомых не предложил работу на одной из богатых ферм. Новый работодатель хоть и был сквибом, но являлся человеком хорошим и щедрым. Он разводил волшебных овец и, найдя заинтересованного ученика в Аберфорте, учил всему, что сам знал. Так Аберфорт за какой-то месяц стал одним из самых лучших пастухов. Теперь денег хватало и на дом, и на лекарства сестры, и на домашний скот, который он завел и за которым сам же и ухаживал. Теперь он вечерами возвращался с пастбищ и, смотря на закат, догорающий над темными черепицами родной крыши, был уверен, что жизнь, наконец, вернулась в свою колею. Ровно до того душного жаркого лета, когда приехал брат вместе со своими немецким другом. Холодные, прозрачные, словно озерные воды, глаза смотрели в упор, пока он бережно сжимал в приветствии тонкую ладонь. Нежную, белую с тонкими длинными пальцами с чуть выпирающей косточкой запястья. Эта красота в его большой мозолистой лапище смотрелась очень хрупко. Все слова Альбуса о каких-то соседях и экспериментальных каникулах пролетели мимо сознания. Что-то упало, где-то грохнулось что-то тяжелое и дивный смех Арианы перекрыл злой мат старшего. Только вот для Аберфорта все резко перешло на задний план. Он смотрел на красивые черты запрокинувшего голову парня и вдыхал запах крепкого тела. Его звали Геллерт Гриндевальд... Дерзкий, высокомерный, холодный аристократ, который кривил хорошенькие губки и отчего-то криво улыбался, слыша восторженный щебет Альбуса. Поселившийся рядом с ними у своей двоюродной бабушки Батильды Бэгшот. Женщины весьма умной и талантливой. Он часто видел своего брата в обществе Гриндевальда. Их утренние прогулки мимо ореховой рощи до лугов, где часто пасли овец. Он видел какими глазами смотрел на этого блондинчика его брат и не осуждал его. Только беда была в том, что и он тоже смотрел. На шелк волос, рассыпавшихся по узким плечам, и алебастровую кожу красивых рук. На тонкую талию и родинку под левой лопаткой. И крепкие красивые ноги, к которым прилипала влажная белая ткань хлопковых нательных штанов, когда он выходил из озерных вод. Стряхивая капельки с волос и по-мальчишески улыбаясь. Думая, что вокруг нет никого. Он не знал, что Аберфорт приводил овец к лугу за рощей с озером. Что и сам он иногда здесь останавливался отдохнуть. Как и в тот раз. Только встретить здесь этого парня младший Дамблдор не ожидал. У Гриндевальда хорошо подвешенный язык и опасные мысли. Его магия напоминает Аберфорту затаившуюся ядовитую змею. Он никогда не бывает у них дома, потому что Альбус стыдится Арианы. Все богатые семьи Годриковой Впадины уже шушукаются о молодом прекрасном аристократе и сватают ему своих дочерей. Совсем не замечая, как этот самый аристократ сверкает тьмой на дне глаз и откровенно издевается над ними. Они сталкиваются редко. Ведь кому дело до простого пастуха? Который, если не занят овцами, то, как простой магл, работает по хозяйству. Аберфорт редко пользуется магией, предпочитая работать руками. Он не обращает внимания на насмешки брата и на то, как тот брезгливо кривится, когда видит его работу. Нужно готовиться к зиме, и скоро у Арианы кончатся лекарства. Денег хватит, но сестра не любит зиму. Она приносит ей темные воспоминания. Он укладывает тюки с сеном и, отгоняя собаку, весело лающую и путающуюся в ногах, вытирает пот со лба. Июль жаркий и застывает в легких запахом спелых ягод и последних цветов. Поленница забита до отказа, а в сушильне лежат пучки трав, которые пригодятся, когда наступят заморозки. Зелий не сварить, но на целебные отвары им хватит. Он закрывает двери амбара и неспешно идет к дому. На крыльце уже ждет Ариана с кувшином воды у ног. Она улыбается ему, поднимается, встречая, целует в щеку и помогает умыться. Он брызгает на нее водой и смеется, слыша ее писк. Он ловит ее и кружит, нарочно встряхивая, она смеется, и в эти минуты ее лицо настолько спокойно и глаза такие осмысленные, что можно забыть о ее болезни. Только смех ее резко обрывается, заставляя Аберфорта замереть и, осторожно опустив сестру на землю, с нарастающим беспокойством заглянуть ей в лицо. Но та смотрит на кого-то за его спиной и, почему-то тушуясь, начинает краснеть. Он резко оборачивается и ловит темный взгляд стоящего у деревянного заборчика Геллерта. Тот только вздергивает подбородок и нагло смотрит на него. И от этого взгляда словно раскаленный металл проходится по коже. Он касается скул, губ, стискивает шею и, царапая плечи, спускается по обнаженной груди. Он почти чувствует, как капли воды превращаются в жидкий огонь под этим взглядом. Он весь горит и понимает, что этот мужчина запретно будоражит его кровь. У них нет общих друзей, они едва ли обмолвились парой слов. Он - нищий пастух с больной сестрой в довеске, а Геллерт - сын аристократа, который уедет через месяц. Только златовласый красавец смотрит так, что у Аберфорта внутри все плавится и напрочь отказывают тормоза. Гриндевальд опасен. От него за версту несет черной магией, и это ангельское личико не может обмануть младшего Дамблдора. Оттого удивительней, когда он приходит к ним в гости с букетом любимых Арианой васильков и шоколадными кексами. Этого мало, чтобы подавить недоверие к чужаку у сестры, и в любой другой раз она бы шваркнула непростительным. Только не Гриндевальда. Она скромно краснеет, прячется за спиной удивленного брата и улыбается в ответ, когда ловит еле заметную улыбку Геллерта. Аберфорт хмурится и, скрестив руки на груди, смотрит на молодого мага. - Боюсь, что вы несколько опоздали, мистер Гриндевальд, - хрипло произносит он, - Альбус утром ушел в город. Его сегодня, возможно, не будет. - А я не к нему, - прищурив глаза, тихо отвечает Геллерт, - может, угостите меня чаем, герр Аберфорт? - Может, и угощу, - от его голоса у Аберфорта мурашки по коже. Они пьют чай на небольшой кухне. На столе одуряюще пахнущие васильки и кексы. По случаю гостей из недр пыльных сундуков, лежащих на чердаке, вытащен единственный приличный чайный сервиз из белого фарфора, а Ариана со своей чашкой сидит рядом и пытается вести себя как настоящая леди. Она молчит и смотрит то на брата, то на златовласого мага. Они не отрывают друг от друга обжигающих взглядов. На кухне стоит раскаленная тишина, нарушаемая тиканьем часов и тихим звоном чашек. Они делают медленные, осторожно глотки так, словно у них в руках не дымящиеся чашки, а минимум - стеклянный шар, напичканный взрывчаткой. Весьма милое и мирное чаепитие в чудесный летний денек. Если бы не Ариана, Аберфорт уже разложил бы Геллерта на этом самом столе. Он почти слышит звон разбитой посуды, сметенной на пол. И треск разрываемой белой шелковой рубашки, если бы он, как бешеное животное, набросился на изгибающееся тело. Как бы он вылизал, вытрахал бы до сорванных криков Геллерта. Аберфорт брал бы его снова и снова, выпивая сладкие стоны с красных распухших губ. Дай, Мерлин, сил не сделать этого сейчас. А голубые прозрачные глаза напротив сверкают. Скулы окрашиваются в румянец, ползущий дальше по шее, за воротник. Он хочет знать, насколько низко он опускается. Только в этот день ему так и не удается это выяснить. У них все чертовски чинно и правильно, просто до зубного скрежета. Вечернее чаепитие, прогулки по деревне, вежливые кивки на людях, когда они встречаются взглядами. Геллерт не приходит в их дом без подарка. Каждый день он что-то приносит Ариане и коротко улыбается в ответ на её заразительную теплую улыбку. Он может часами играть с ней и вести себя так, словно это не странно, что это в порядке вещей. Альбус ненавидит это и не понимает. Он молчит и, хмурясь, вовлекает Гриндевальда в очередные разговоры. Старший совершенно не понимает, почему его друг интересуется младшим, ведь тот - неотесанный мужлан и деревенщина. Аберфорт может молчать днями. Он не словоохотлив, а с Арианой давно научился общаться одними мыслями. Сестре это нравится, теперь она не нема для него, и ее голос успокаивает его. В отличие от одного немца. И куда бы Аберфорт не шел, взгляд голубых прозрачных глаз следует за ним. Он щекочет между обнаженных лопаток, когда он умывается во дворе после изнурительной работы. Обжигает, когда тот возвращается вместе с остальными, ловя томные взгляды молодых пастушек и пастухов. О, среди них мало невинных, и Аберфорт отлично все понимает. Ему почти шестнадцать, но выглядит он для своих лет слишком мощным, слишком зрелым. Только он не ожидает жгучей ревности, которой его обливают, словно кипятком. У Геллерта глаза - настоящий аквамарин. Они окрашиваются по краю серебром, когда он злится. А впрочем, он та еще мстительная сволочь. Проклятье, кинутое им, заставляет взбеситься коз, и те, вырываясь из стада, начинают такой переполох, что впору орать и матом крыть. Аберфорт готов его убить, когда видит пристальный темный и мрачный взгляд. На этот раз жестокая шалость не кривит его губы в улыбке. Геллерт бросает убийственный взгляд на глупую пастушку, строившую до это глазки Аберфорту и зло скалится. Девушка испуганно отшатывается, побледнев, а он разворачивается на каблуках и уходит. Он не заходит к ним целую неделю. Ариана грустит, а у него все валится из рук. Глупость несусветная, он сходит с ума от злости, не видя эту обидчивую феечку. Он, черт возьми, ничего ему не обещал, между ними ничего нет, а Аберфорт злится. Только Альбус ходит с такой довольной рожей, что хочется ему в зубы засветить. К половине второй недели терпение окончательно сдает, и его явно шваркнули проклятием, потому что он не понимает, почему, дождавшись отъезда брата в Дорсет, идет разбираться с немцем. Ночью. Забираясь в темное окно спальни. Он идиот. Стоит ему оказаться в комнате, как вокруг все тонет в мягкой тьме. Тени пляшут на стенах в свете бледной луны. Ее лучи обрисовывают каждый изгиб молодого мага, спящего на постели. Белая простыня сползла, обнажая красивые ноги и соблазнительные бедра. Широкая белая ночнушка задралась, не оставляя простора для фантазии. Геллерт сонно причмокивает и поворачивается на бок. Распахнутый ворот оголяет белое плечо и лопатку с родинкой. Аберфорта парализует от всего этого. Он может только смотреть на эту красоту и не дышать. Он настолько увлечен, что неосторожно встает на скрипящие доски. Геллерт вскидывается сразу же. Распахивая глаза и взмахом руки зажигая свечи, он уже готов швырнуть проклятие, когда его скручивают и, придавив к постели, затыкают рот ладонью. Бешенство уже готово вылиться из него непростительным, пока взгляд не фокусируется на упрямом лице Аберфорта. Короткое невербальное, и рука фиксируется у изголовья мягкой тканью, срезанной с простыни. - Ты что творишь?! - шипит разозленный Геллерт, когда рука, отпустив его рот, теперь срывает с него простынь и, грубо схватив за колено, раздвигает ноги. - Собираюсь заняться с тобой грязным деревенским сношением, - пыхтит Аберфорт и, задирая ночнушку, стискивает большой шершавой ладонью обнаженную ягодицу. - Что?! - покраснев до самых корней волос, сорванно хрипит Гриндевальд. - То! - рычит младший Дамблдор и, наконец отпустив вторую руку светловолосого мага, сползает ниже. Раздвинув стройные ноги и удобно улегшись между ними, он начинает вылизывать каменно стоящий член. - О, Мерлин, Моргана, Первозданная, - шепчет Геллерт и, откинув голову, пытается сдержать стоны. Это трудно. Это адски трудно, когда Аберфорт выводит чертовы узоры на его мошонке. Поочередно втягивая губами яички и скользя языком выше, очерчивая каждую венку. Так сладко и медленно, что Геллерт просто сходит с ума. Он несильно прихватывает зубами нежную кожицу и резко насаживается ртом, заставляя всхлипывать, потому что он не может кричать, не может громко стонать. Бабушку еще никто не отменял. Геллерт выгибается, беззвучно распахивая рот, и, освободив вторую руку, вцепляется в волосы Аберфорта. Он почти рычит, буквально вдалбливаясь в горячий рот. Всхлипывает, когда пальцы нежно массируют нервно сжавшееся колечко сфинктера. Наслаждение настолько огромно, что выжигает кровь в венах. Он почти кончает, но успевает в последний момент резко отстранить рычащего Аберфорта. Пара невербальных заклинаний, и ткань рвется, освобождая связанную руку. Темноволосый маг почти давится воздухом, слыша последние заклинания. Он не верит, пока снова не касается на этот раз влажного и растянутого входа. Он толкается сразу двумя пальцами, губами ловя очередной сладкий стон и сходя с ума от одной только мысли, что Геллерт приготовил себя для него. Их языки сплетаются, ласкаются так же жарко, как и их тела. Они трутся друг о друга, задыхаясь от накатывающего наслаждения. Аберфорт с трудом отрывается от тела любовника, чтобы, почти разрывая, стащить с себя мешающую одежду. Но на ночнушку Грина не хватает терпения. Он задирает ее до самого пояса, открывая соблазнительное тело, и, снова устроившись между ног, медленно толкается бедрами. Их члены влажно скользят от смазки и пота. Он шипит, когда острые зубы вонзаются в плечо. Но даже эта боль желанна, она пьянит его. - Абер... - вылизывая мочку его уха, жарко шепчет совершенно потерявший контроль Грин, - Абер, пожалуйста... Он ведет его ладонью по паху: медленно, выше, до самого низа живота. От всего этого у Аберфорта вконец слетают все ограничители. Он ласкает розовые горошины сосков. Вылизывая, покусывая и вдыхая запах чистого пота. Тонкие пальцы вплетаются в его волосы, дергая, заставляя застонать от сладкой боли. Он настолько жаден, настолько безумен, что не может насытиться. Аберфорт делает первый толчок и глухо рычит, не в силах оторваться от налитых похотью глаз. Зажимая распахнувшийся в крике рот рукой. Его просто ломает от влажного теплого нутра, где его член зажат словно бархатными тисками. Каждый новый толчок заставляет Геллерта сильней царапать его плечи и совсем тихо стонать. Он пытается удержаться за простыни, когда его буквально протаскивает к изголовью. Он лижет пальцы на своих губах, заставляя скулить от наслаждения, и движется навстречу новым толчкам. Кровать скрипит под ним, и они скоро перебудят весь дом, но остановиться просто невозможно, немыслимо. Они занимаются любовью до самого утра. Опьянев от страсти и словно дорвавшись, наконец, до живительного источника. Один, два? Однозначно больше. Они просто потеряли голову и не осознают ничего, кроме друг друга. До самого рассвета, пока, окончательно обессилев, не падают на мокрые порванные простыни. Но даже тогда они тянутся друг к другу, сплетаясь телами и крепко сжимая в объятиях друг друга. Аберфорту скоро подниматься на работу, только Геллерт лежит у него на груди и, щекоча волосами, кончиками пальцев выводит узоры чуть ниже соска. Это любовь? Может, страсть или безумие? Они не ищут этому ответ. Вместо всего этого их лето полно страсти и сладких поцелуев вдали от чужих глаз. У прохладных вод озера, где Аберфорт валит смеющегося Геллерта на траву и, срывая одежду, покрывает тело поцелуями. Тайными поцелуями, которые крадет у Аберфорта Грин в подсобке лавки со сладостями. Утренними ленивыми ласками в постели, когда у Геллерта нет никого дома, и теплыми объятиями на кухне дома Дамблдора, когда Ариана, свернувшись в кресле, тихо дремлет. Разлука приходит вместе сентябрем. Она разрывает их пути, и Аберфорт чувствует, как леденеют внутренности, пока они с Арианой провожают Геллерта и Альбуса. Брат как всегда весь в предвкушении поездки в Хогвартс. Аберфорт не слышит, что он там говорит. Он думает о том, что Геллерт уезжает домой. За тысячи миль от Годриковой Впадины, от него. Они шагают, чуть отставая и молча. Напряжение, искрящееся в воздухе, почти режет. Аберфорт сухо прощается с братом, получив в ответ уже привычно недовольное, брезгливое прощание в ответ. Зато с Геллертом он прощается почти целый час, тепло и скалясь во все тридцать два зуба. Аберфорт мог бы облегченно вздохнуть после того, как поезд трогается с места. Только вот у них с Грином осталось всего пять минут до активации портключа. Они стоят на платформе вокзала среди десятков людей, не отрывают взглядов только друг от друга. Молчание отдает гулкой пустотой, но слов все равно нет. В запасе еще минуты три. Это, скорее всего, конец, потому что Аберфорт знает - Грина в Германии ждет невеста. - Не могу, - голос хриплый и горький, а глаза темны, когда Геллерт поднимает взгляд на него, - я просто не могу. Первый шаг принадлежит обоим. Они резко сокращают расстояние, крепко вцепившись друг в друга и лихорадочно целуясь. Настолько чувственно, что это даже непристойно. Вылизывая и кусая губы, забираясь языками во влажную глубину рта и щекоча небо. Аберфорт сжимает его в своих руках и пьяно улыбается. Портключ срабатывает ровно через две минуты, унося его мужчину домой. Но он стоит и улыбается, как пьяный. Он безобразно счастлив... Это больше похоже на бред сумасшедшего, и Геллерт в другой раз поверил бы, что ему подмешали любовное зелье. Нищий пастух со скомпрометированной репутацией и сумасшедшей сестрой. Мало того, что у них почти нет ничего общего, так они еще и мало разговаривают. Они не пишут друг другу писем и не разговаривают по каминной сети. В отличие от того же Альбуса, с которым Геллерт часто общается. Между ними только одно лето, полное страсти и тихих вечеров, о которых знает только Ариана и, возможно, догадывается бабушка. Это могло бы быть легким летним романом и в будущем стать будоражащим воспоминанием. Только это любовь. Потому что он с треском и скандалом разрывает помолвку. Чем доводит до бешенства дядю и немало удивляет отца. Последнему до нервного тика любопытно, на кого сын променял "весьма своевременный денежный мешок" (собственные слова Геллерта). В том, что это не Альбус, он даже не сомневается. Они хорошие друзья, но Дамблдор уж точно не тот, ради кого его сын мог бы выкинуть такое. Любопытство старшего Гриндевальда растет по мере чудачеств сына. Геллерт хранит осколок зеркала, данный ему Аберфортом, как зеницу ока. Это единственная их связь, которой он пользуется каждый день, чтобы увидеть любовника. Его упрямые голубые глаза и неугасаемый огонь в них. Они по-прежнему не разговаривают, но это не мешает им понимать друг друга. И Геллерт знает точно: это любовь. Потому что в один из дней пишет письмо директору Дурмстранга, прося о встрече. Это его персональная точка невозврата, потому что после этой встречи изменится вся его жизнь. Это полное безумие. Власть, сила, бессмертие. Все его стремления и поиски пойдут прахом. А ведь он так близок к разгадке тайны Даров Смерти. Он уже поймал свою удачу за хвост, только на другой чаше весов Аберфорт. Геллерт знает, что потеряет его. В конце сентября он высылает фотокарточку себя в парадной школьной форме Аберфорту и пишет письмо Альбусу. Друг в недоумении, а сокурсники удивленно шепчутся за спиной, видя, как он, дико скалясь, выжигает когда-то оставленный им же в главном зале знак Даров Смерти. Он все тот же темный маг с тонной сарказма и черной душой. Все так же искренне ненавидит маглов и теперь причин для этой ненависти стало пунктом больше. Он тот, кто есть. Сколько не меняй имен и личин, Гриндевальд никогда не изменится. Его даже могила не исправит. Но теперь тьма внутри него хранит в себе осколок чистого света. Теплого, мягкого и трепетного. Этот свет виден в его глазах лишь на миг, когда сова каждую неделю приносит соломенную корзину, полную кровавых маков. Сплетни об этом облетают весь замок, и теперь только ленивый не обсуждает необычный подарок, который приходит всегда без записки. Никто не знает, от кого он, а еле заметная тень улыбки на губах Геллерта еще больше подогревает чужой интерес. Осень уходит в зиму, а та - в пьянящую весну. Дурмстранг почти не замечает этого, потому что за его стенами вечная зима. Она окутывает замок льдом и белым покрывалом снега. Трещит в огне каминов и ластится запахом хвои. Но внутри Геллерта сплошное лето. Оно горит в его венах и царит пьяным хмелем в мыслях. У него голубые, как безоблачное небо, глаза и золотистая кожа, обласканная солнцем. Крепкие ладони, огрубевшие от тяжелой работы, и голос, похожий на бархат. И это лето ждет его в Годриковой Впадине. Каждый год, каждые каникулы он проводит там. Не всегда приезжая с Альбусом. На самом деле, он даже не говорит об этом другу. Просто не знает, как сказать о том, что у него роман с его младшим братом. Он думает об этом разговоре с тревогой, потому что видит, как порой Альбус смотрит на него. Только Грин не может ему дать ничего, кроме дружбы. Он думает об этом почти каждый день и порывается написать письмо, но что-то каждый раз останавливает. Странное, темное предчувствие, которому он не находит объяснения. Оно гаснет только рядом с Аберфортом. Рядом с ним вся тьма внутри словно застывает и начинает ластиться. Кроме, пожалуй, одного случая, когда они ссорятся с таким треском, что пугают даже Ариану. Просто в один день Аберфорт пишет ему письмо, в котором всего одна строчка. "Мы должны расстаться"... И это после трех лет крепких отношений! В их случае - недоотношений. Без каких-либо причин, без ссор и сцен ревности. Вообще без каких-то причин взять и просто на пустом месте расстаться. Геллерт в таком бешенстве, что почти ничего не соображает, когда всплеском неконтролируемой магии разрушает целое крыло замка и, разрывая все щиты вокруг Дурмстранга, аппарирует в Годрикову Впадину. Минуя сразу несколько стран и начхав на последствия. А этот паршивец, знай себе, овец пасет на лугу за лесом. В другой раз Геллерта его комично округлившиеся глаза может и насмешили бы, но сейчас он с трудом сдерживается, чтобы не кинуть непростительное. - Кто эта сука? - шипит он, надвигаясь с бешено горящими от злости глазами. - Что? - непонимающе хмурится Аберфорт и поднимается навстречу. - Я хочу знать, кто та шлюха, на которую ты решил меня променять? - белые искры загораются на кончиках его пальцев, - ну? Кто этот будущий труп, которому я скоро кишки выпотрошу?! - Грин, - хрипло зовет Аберфорт. - Не смей звать меня Грином, лживый сукин сын! - рявкает златовласый маг, - два года трахались с любовью и без проблем, а теперь ты мне заявляешь, что мы должны расстаться! Я хочу знать, что за тварь ты себе завел и нечаянно забыл рассказать! Отвечай! - Да нет у меня никого, - отрезает Аберфорт, - я тебе не изменял. - Это теперь так называется? - нервно смеется Геллерт, - ты еще скажи, что из большой любви ко мне меня же бросаешь. Смех как ножом отрезает, когда он видит окаменевшие плечи и то, как Аберфорт отводит глаза. Он не смотрит в глаза и только сжимает кулаки. Это настолько настораживает, что Геллерт забывает о том, что приехал сюда кого-то убивать. - Абер? - прищурив глаза, настороженно спрашивает Геллерт, - ты сейчас весьма интригующе замолчал. Ты в курсе? - Я тебе не пара, - сухо отрезает он и, отвернувшись, продолжает собирать в сумку оставленные целебные травы, - ты сам знаешь, что у этого нет будущего. Тебе легко простят дружбу с Альбусом, но не меня. Твой отец никогда не позволит тебе брака с нищим преступником. Я не принадлежу вашему кругу, а позволить этим лизоблюдам порочить твое имя за связь со мной не могу. - Ты хочешь брака со мной? - Да! Чтоб тебя, Мерлинова борода! Из всего ты только это услышал?! - Не виноват. С детства учили пропускать мимо ушей вдохновенно вещаемую чушь. - Грин! - Альбус был прав. Ты - идиот. Аберфорт резко поднимается и поворачивается, готовый высказать все, что думает, когда его затыкают горячим злым поцелуем. Он даже не задумывается, обвивая руками гибкий стан и прижимая к себе ближе. Покусывая и вылизывая чужие губы, ловя сорванное дыхание и вдыхая пряный запах возбуждения. - У нас... будет... чертова свадьба, - между поцелуями стонет Геллерт и срывает рубаху с Аберфорта, - так что... ах, Абер... еще... ммм... не беси меня больше... - Грин... Альбус ждет этого лета так, как ни одно из предыдущих. В этом году они наконец заканчивают учебу, и у него будет шанс поговорить с Геллертом. Он волнуется, но уверен, что Гриндевальд поймет, он разделит с ним свою жизнь и власть, о которой они все это время мечтали. Ему нужно все подготовить, нужны средства, нужен дом. Они же не могут ютиться в его комнате в Хогвартсе. Даже если это преподавательские покои. Геллерт достоин многого. Он не будет смотреться в этой скудной обстановке или, упаси Мерлин, в старой развалюхе в Годриковой Впадине. Именно для этого ему нужно туда. Нужно обсудить продажу дома с братом. Аберфорту с Арианой хватит денег, чтобы купить дом в Паучьем Тупике, а им с Геллертом нужны будут средства для их дел. Если к этому добавить еще средства с его научных публикаций и наследство Геллерта, у них получится. Он едет домой, окрыленный этими мыслями, новыми планами и уверенностью, что вся продуманная им до деталей жизнь уже почти в руках. Дом встречает тишиной и охранными чарами. Что даже не удивляет. Ариана, наверное, опять у Батильды, а Аберфорт со своими грязными овцами где-то на лугах. Он раздраженно оставляет чемодан у крыльца и, накинув на плечо снятую мантию, прогулочным шагом направляется к ферме. Дорога туда огибает почти всю деревню, и Альбус решает срезать мимо озера. Он настолько увлечен собственными мыслями, что не сразу понимает, почему слышит голос Геллерта и смех брата. Он удивленно замирает и бесшумно ныряет в кусты. Геллерт приехал раньше? Почему он не написал? Вопросы, как и все остальные мысли, вылетают из головы, когда он видит их. Они дерутся, рыча и катая друг друга по вытоптанной траве. Геллерт шипит, плюется ядом, когда Аберфорт с кривой улыбкой слизывает кровь с губы и скручивает его. Гриндевальд вскрикивает и замахивается кулаком, который ловит младший Дамблдор, пригвоздивший его к земле и бесцеремонно разводящий коленом ноги брыкающегося мага. Он разом скользит ниже, толкаясь бедрами в пах захлебнувшегося воздухом Геллерта. У Альбуса от злости перед глазами чернеет. Он вытаскивает палочку, готовый проклясть брата, посмевшего напасть на его друга, когда все резко меняется. Геллерт подается вперед и, извернувшись, переворачивает их. Он сидит, оседлав бедра Аберфорта, и широко улыбается. Когда он заговаривает, его голос похож на сладкое урчание, которого Альбус никогда от него не слышал. А тот притирается ягодицами к вставшему члену Аберфорта и, медленно покачиваясь, снимает рубашку. Они раздеваются в две пары рук, не переставая целоваться. Сплетаются телами, постанывая от наслаждения и сумасшедше улыбаясь. Геллерт настолько пьян поцелуями и лаской сильных рук, что с трудом фокусирует взгляд, когда на запястье защелкивается широкий браслет. Он глупо смотрит на брачные узоры и медленно начинает осознавать. Поднимая взволнованный взгляд на Аберфорта. - Останься со мной, - безмятежно улыбаясь, Аберфорт берет его лицо в свои ладони. На его руке блестит такой же браслет, - не на одно лето. Оставайся со мной навсегда. - Да, - поцелуй сладкий и жаркий, - да... - Да... Той же ночью Альбус напивается в дрянном трактире Лютного Переулка. Безуспешно пытаясь заглушить собственное разочарование и злость. Только вкус у огневиски горький и соленый, как и его ненависть, которую не потушить. У нее запах смерти, и Альбусу от этого слаще с каждым глотком... Скрывать Аберфорта и их помолвку от семьи Геллерт не собирается и потому первым же делом, вернувшись в Германию, направляется в свой родовой замок. Следствием долгого разговора становится очередной сердечный приступ дяди и вопль о том, что он в который раз лишает своего племянника наследства. И совершенно не аристократичный вопль отца, возвещающий, что он собственными глазами хочет увидеть мужчину, который смог вскружить голову его сыну настолько, что тот стал нелогично влюбленным. После чего, дядя опять хватается за сердце, а потом и за голову, когда отец орет из спальни, требуя скорей паковать чемоданы. У него зять, невестка, короче, жених сына в Британии ждет. Геллерт смотрит на них и думает, как он счастлив. Еще одно щедрое на чудеса лето... Пока магловская болезнь войны не проникает в магическую Германию. Она, как беспощадная зараза, охватывает всю страну и раскалывает магическое общество Европы. И это поистине страшно. Страшно, когда маги, позабыв честь и заветы предков, уходят в ряды маглов, раскрывая им Магический Мир и помогая разрушить его. Оправдывая все это высокими целями. Ничего возвышенного в этом нет. Просто группа радикально настроенных магов, решивших, что Магию можно подчинить собственным нуждам и законам. Превратить ее живительный свет в рабский мрак и покорность. Он так сильно ненавидит маглов. Все беды только от них, от их жадности и тупости. От них одно горе и слезы, от них в его мире вчерашние друзья сегодня стали врагами. Их и вправду нужно было вырезать, как опухоль, отравляющую жизнь. Только вместо этого он смотрит в осколок двустороннего зеркала и, видя больные злые глаза Аберфорта, отчаянно шепчет: - Я вернусь к тебе, слышишь? Жди меня, и я вернусь... Геллерт еще не знает, что в тот день начинается его персональная война, длиною больше ста лет. Он не знает, что в день, когда будет покончено с фашизмом, от родового замка останутся одни лишь руины и могилы отца с дядей. Что жизнь будет перечеркнута уродливыми развалинами старого дома в Годриковой Впадине, где на кладбище будут лежать две скромные надгробные плиты Арианы и Аберфорта. И когда его, воющего от боли истерзанного сердца, найдет Альбус, рассказав печальную историю о пожаре, Геллерт не будет слышать его, он просто утонет в своем горе. И друг будет рядом, помогая, утешая и медленно толкая в объятия тьмы. Он не поймет, какую ошибку совершил, пока тьма, живущая в Геллерте, не уловит запах смерти, которым навсегда пропитается магия Альбуса, убившего собственную сестру. Старший Дамблдор будет настолько беспечен, что позабудет о сильной ментальной магии, которой владеет Гриндевальд. Он будет настолько глуп, что попадется в ловушку и будет скулить от боли, царапая ногтями пол своих покоев в Хогвартсе. Геллерт будет безжалостно рвать на части его разум и смотреть на то, как его бывший лучший друг и такой же предатель крови, которых он убивал на войне, отправил в дом своего брата безжалостных убийц. Он будет смотреть на жестокую смерть Арианы и на своего Аберфорта, которого, загнав как дикого зверя, запытают до смерти. И это будет началом конца, потому что обезумевший от горя Геллерт поднимет мертвых и всех тех чудовищ, которых может породить лишь черная магия. Он посеет семена смерти, которые год за годом будут медленно уничтожать Британию. Гриндевальд будет смотреть на гибель Магии и слышать крики тысяч магов, запертый в Нурменгарде. Только ничто из этого не будет трогать его. Потому что внутри он будет мертв задолго до всего этого. Нурменгард заберет блеск его глаз и золото волос. Он превратит его нежную кожу в сухой пергамент и осушит почти все силы. Только будет плевать. Он не будет считать ни дней, ни лет. Его время остановится, запертое в холодных стенах. Оно не восстановит свой ход даже после падения Нурменгарда. Не коснется его жизнью многие месяцы, пока на перекрестке четырех дорог он не встретит белокурого мага с глазами штормовых небес и с обжигающим огнем Магии в венах. Он за руку проведет по вечнозеленому лесу в свой белокаменный город, предложив прощение Первозданной и покой на остаток дней в своих землях. А Геллерт дряхлым стариком будет выть в руках Великой, на коленях умоляя ее о смерти. В ответ он получит лишь печальный взгляд золотых глаз и тихий отрицательный ответ. Он будет жить долгих пять лет в доме сероглазого мага и больше не произнесет ни слова, с каждым днем все больше уходя в себя и медленно гася собственное магическое ядро. Потому что смысла больше не будет. Не будет ни старого дома с покрытой мхом крышей, ни улыбок Арианы, ни теплого шепота, мурашками отдающегося во всем теле. - Грин... Через месяц, а может, и год в Лантэ придет седовласый старец. Разменявший ни один десяток лет и потерявший целую жизнь. Он придет без надежд и веры. Хромой и больной, побывавший в сотнях стран и носящий на теле десятки шрамов напоминанием о ночи, когда его собственный старший брат стоял и смотрел, как убивают его. Обещающий позаботиться о безутешном женихе. Старик придет в дом хозяина Лантэ с последней надеждой, упрямо горящей в потрепанном сердце. Только вместо него он увидит белокурого мага с глазами цвета прозрачного аквамарина. Одного взгляда хватит, чтобы имя, горящее в сердце, сорвалось с губ. - Грин... Худые плечи вздрогнут, и корзина с яблоками выпадет из старческих рук. Геллерт не будет верить до самой последней минуты. Не поверит, сжимая в руках своего мужчину и лихорадочно шепча его имя. Не будет верить, отвечая на беспорядочные поцелуи. Это будет его счастливым безумием, с которым он навечно свяжет свою жизнь, поклявшись в верности на брачном алтаре. С ним же он покинет белокаменный город, не знающим будущего, но безнадежно счастливым. Сжимая руку Аберфорта и не зная о том, как тот до конца дней своих будет благодарен маглам, нашедшим его и выхаживающим все те долгие двадцать лет, пока он будет лежать запертым в собственном сознании. Не будет Геллерт так же знать о прощальном подарке Первозданной, пока через месяц не глянет в зеркало и не застынет истуканом. Только обо всем об этом никто из них и не думает еще. Никто даже не подозревает. У Геллерта в запасе еще несколько минут до отъезда и чудесный рассвет, алеющий на горизонте. Осколок волшебного зеркала в нагрудном кармане пиджака и походная сумка у ног. Он вдыхает холодный воздух и думает о том, что после войны вернется в Годрикову Впадину навечно... * * * Его дом дышит магией сколько он себя помнит. Стены старого Мэнора шепчут ему свои истории и наполняют звонким смехом что-то внутри, стоит только прислушаться к ним. Земля, впитавшая в себя свет солнца и холод луны, обнимает корни его фамильного древа, словно ласковая мать - свое дитя. Он играет под сенью его вечно зеленых листьев с самого детства. Впитывая шепот магии предков и слыша смех самой Первозданной. Его ночи безмятежны и сладки, как нежные руки матери, и чисты, как сказки, нашептанные отцом звездными ночами. И вся жизнь его - сплошная лента магии, что горит в крови. Детство прекрасно и невинно. Каждый день его пропитан любовью и счастьем. Проказами под причитания домовиков и смех отца. И если ему мать все волосы повыдергивала бы за свои горячо любимые розы, то Драко она расцеловывает в его грязные щеки, когда он, весь испачканный землей и поцарапанный, несет с корнем вырванные редкие цветы в подарок на день рождения. Улыбаясь во все зубы и вцепившись пальчиками, пачкая юбку дьявольски дорогого платья из чистейшего китайского шелка. Он слушает старые сказки и, широко распахнув серебряные глазки, не может оторваться от замков и драконов, которых наколдовывает отец... Первая собака - дворняжка, которую притаскивает Сириус. Драко в таком восторге, что не может сдержать бушующей магии. Так что, розами Нарциссы в тот день зацветают даже отцовское виски. Из-за чего папа весьма огорчен и обрадован одновременно. У сына первый всплеск магии, а в погребе - ни одной бутылки вина. Из всех них лезут цветы... У Северуса одежда всегда пахнет мелиссой и зверобоем. У него чопорный взгляд и самая мягкая улыбка на свете, которую он бережет для них, для своей семьи. Драко учится варить зелья еще до того, как родители начинают выбирать ему школу. Он чувствует себя всемогущим колдуном, когда варит свое первое Бодроперцовое зелье. Правда, в ходе эксперимента Пэнси почему-то становится ярко синей в розовую крапинку... Блейз - абсолютный жулик и гад. Пирожные, стащенные у него из под носа, - справедливая расплата за испорченного мишку... Винс и Грег настолько сильны, что могут нести его на руках весь день, не запыхавшись. Но почему-то у папы бледное лицо, а мама плачет. Но ведь ничего не случилось. Он просто упал. Да и голова несильно болит. Он почти ничего не чувствует, просто очень хочется спать... У мальчика Поттеров самые зеленые глаза, которые он когда-либо видел. Они похожи на весеннюю траву и блестят так, что дух захватывает. Он весь светится, словно маленькое солнышко. Только Драко думает, что он наглый дурак, ничего не понимающий. Их мамы дружат, а папы странные. Они странно улыбаются, когда видят крестного и дядю Сири. Мальчик Поттеров тоже хочет дружить. Только беда в том, что Драко не хочет. В мастерской Мадам Малкин Драко целует его в щеку. А Поттер обидно молчит и краснеет. Он такой дурак... В мире много магических школ, и он мог бы поехать в любую из них, но вместо этого он едет в Шармбатон. Ему нравится воздушная магия стен прекрасного замка. Он очарован и счастлив. Беда только в том, что все его друзья остались дома. Он часто пишет им и разговаривает по каминной сети. Драко скучает. Он впервые оторван от семьи и прочных стен дома. Подарки и письма от всей семьи приходят каждую неделю. Нет в них ничего только от одного человека. Он честно ждет и надеется, но не приходит ничего, а место зеленоглазого мальчика в мыслях занимают совсем другие заботы и друзья. Годы проходят один за другим. Он блестяще учится, и ему нравится девочка с удивительными зелеными глазами. Их цвет шевелит что-то внутри, но он не понимает, в чем тут дело. У него целая бурная жизнь и каникулы, которые он все до единого дня проводит дома. Драко пишет Северусу и просит стать своим наставником. Он твердо уверен, что хочет стать зельеваром. Эдит прелестна и нравится его семье. Отец весьма доволен его выбором, но советует не спешить. Может, она и из знатного рода, но не похоже, что она рождена для него. Он отмахивается от этого, ведь ее глаза заставляют его трепетать. Он влюблен и счастлив... Зима ярким узором ложится на окна Мэнора и мягко укрывает крыши. Она хрустит под копытами его вороного коня, когда Драко галопом рассекает заснеженное поле. В распахнутой куртке и с улыбкой на губах. Меховая шапка давно слетела с головы, морозный ветер треплет белые волосы. На его щеках алый румянец, и снежинки тают на ресницах. Сегодня он узнал, что мать беременна его братом... У весны первые грозы и запах опасности. Он вдали от дома и не находит себе места. Письма и подарки все так же приходят каждую неделю, но что-то не так. Он сердцем чувствует, что они что-то скрывают от него. Дело не в матери и брате. С ними все хорошо, и летом она родит. Дело совсем не в том, но осторожные попытки все узнать через Сири ни к чему не приводят. А он чувствует, как Мэнор зовет его, и, когда ему снятся его стены, объятые огнем, он больше не медлит. Договориться с директрисой легко. Он собирается наспех, наплевав на половину вещей. Всю дорогу до дома он думает лишь о том, что как никогда в жизни хочет ошибиться. Мэнор встречает его многочисленными семьями чистокровных, его дядями с тетушками из Франции, которые ходят, увешанные оружием, и родителями с мрачными лицами. Беспорядки и неизвестная болезнь свирепствуют в Магической Британии. Отец вне себя от злости, когда видит его. Он пытается отправить его обратно, но он достаточно упрям и достаточно Малфой, чтобы остаться. Норовом весь в отца, чтобы тот ни говорил. И вскоре тот вместе с крестным и дядей рассказывает о геройствах Дамблдора. Это настолько чудовищно, что невозможно поверить. Но Драко видит все это собственными глазами. Как с каждым днем слабеет магия и как много магов приходят к ним в поисках защиты. Он чувствует запах смерти, усиливающийся с каждым днем все больше. Их страна больна, но имя этой болезни - Дамблдор. Потому что они с отцом знают, что во всем виноват он, и они знают причину. Но исправить ничего нельзя. Драко и сам чувствует, как изо дня в день слабеет он сам и все, кто пытается сотворить самое маленькое волшебство. Отец только качает головой и велит не сопротивляться. Первозданная вернется, но ей нужно время. Его нет ни у одного из них, потому что Дамблдор вытаскивает на свет черную магию. Настолько чудовищный ритуал, который будит проклятие похуже смерти. Он возвращает к жизни Метку и пускает на ничего не знающих магов, а те, будто до смерти перепуганные животные, попадают в его ловушку. Они заключают Сделку, продавая себя и своих нерожденных детей. Их души гниют, превращая тела в вечно голодных тварей. По всей стране этих монстров становится только больше. Они нападают, вырезая целые города и деревни. Черная проказа смертью ходит по земле, отравляя ее и не щадя никого. Обходит стороной только владения Малфоев. К этому времени Мэнор превратился в боевую крепость. Но и ей стоять недолго. Отец принимает решение уходить. Всем им нужно. Потому что слишком целенаправленно вырезают целые семьи чистокровных. Видимо Дамблдор как-то узнал о Королях. Только он не знает, что Первозданная почти мертва. Драко так отчетливо помнит тот день, когда их предали, открыв двери Мэнора для монстров, подосланных Дамблдором. Это был Ад, в котором он горел долгие часы. В кровавом бою, где перемешались крики с голодным воем. Хруст костей и звон металла. Заклинания вспыхивали яркими огнями и жалили острыми лезвиями. Они были смертоносны и пугающе безвредны для тварей, выползших из тьмы. Совсем еще зеленый мальчишка, он сражался рядом с ними. Чувствуя, как истощается магия в его венах. С липкими и скользкими от крови руками. В изорванной одежде и ранами, которых он не чувствовал за пеленой страха. Его дом рушился на глазах, объятый огнем и тьмой, пожирающей жизни. Но они пытались держаться, пока были силы. Отец вместе с остальными взрослыми защищали их и прикрывали, пока он с новорожденным братом на руках уводил уцелевших. Драко дрался, уже от усталости не замечая своего состояния. Он краем глаз следил за мелькающими тенями и старался не терять из виду отца. Почти израсходовавший магию Люциус дрался своими парными мечами. Спина к спине с отцами Блейза и Тео. Он рубил монстров и скалился, как бешеный зверь, загнанный в ловушку. Окровавленные клинки сверкали в языках пламени. Они порхали в его руках, словно невесомые перья. Он уходил от смертельных когтей и острых зубов. Бросая тело в бой, как совершенный инструмент убийства. И Драко знал, что, пока стоит Люциус, им не взять Мэнора. Он уводил остальных сквозь лабиринты дома, прикрывая брата собственным телом и успокаивая плачущих. Увлеченный ими, он слишком поздно услышал чудовищ, последовавших за ними. Они отрезали их от выхода, окружая и загоняя. Он успел только передать ребенка дрожащей от ужаса Пэнси, когда они напали. У него были только его кинжалы и упрямство. Свою шкуру он собирался дорого продать. Первыми шли двое непонятных тварей с пастью из тысячи зубов, вместо лиц. Они медленно кружили вокруг него, решая с какой стороны напасть, и он почти слышал их жадные голодные мысли. Зачарованная сталь зазвенела и окрасилась черным, когда они наконец атаковали. Резкий хруст и вой, отрезанная лапа падает, не достигнув его горла. Удар с разворота ногой в грудь второй твари, уход от когтей первой. Его кинжалы мелькают, словно живые, нанося один удар за другим, кромсая и превращая в лоскутки воющих тварей. А в нем еще столько ненависти, что ее хватит на всю ту свору, что идет на него. Он сам наступает на них, когда на тварей обрушиваются острые стрелы. Они летят одна за другой на бешеной скорости. Заставляя отступать и скулить от боли. Драко обернулся в поисках стрелка и восхищенно замер, увидев Нарциссу с луком и полным колчаном стрел. В заляпанной кровью боевой одежде, она продолжала стрелять в монстров и спускаться по разбитым обломкам колонн и лестниц. Даже не опуская глаз, она знала, куда ступала. - Мама, - выдохнул он и облегченно обнял ее, когда она опустилась перед ним. - Все будет хорошо, сынок, - не отрывая глаз от пока еще пустующего коридора, прошептала она. - Ты видел отца? - Восточная галерея, - кивнул Драко, - мы должны вернуться за ним. - Я пойду, - кивнула мать и, наконец обернувшись, заключила в крепкие объятия. - Нет, - зло вцепившись в складки ее одежды, прошептал он, - одну я тебя не пущу. - А что будет с остальными? - вздернула она бровь, - кто их поведет? Кто позаботится, если ты бросишь их сейчас? - Там опасно! - Опасно, но ты нужен здесь, - погладив его волосы, Нарцисса прикрыла глаза, - ты должен позаботиться о брате и о Северусе с Сири, Драко. Ты ведь у нас сильный, Перышко. Ты нужен нам с папой. Пожалуйста, дорогой, будь умницей. Мы с папой скоро вернемся, обещаю. Она разжала свои объятия, медленно скользя ладонями по его рукам. Она уходила, забирая с собой все тепло, что было в нем. Драко смотрел ей в след и обреченно осознавал, что это последний раз, когда он видел ее. Нарцисса скрылась за поворотом, заставив вздрогнуть и до боли сжать кулаки. Он должен был последовать за ней. Остановил детский плач и дрожащая рука Пэнси, легшая ему на плечо. Драко прикрыл глаза, глубоко дыша и возвращаясь к реальности. Он крепче прихватил кинжалы и, кивнув Пэнси, двинулся дальше. Они спустились в катакомбы Мэнора, все дальше и глубже, где не зажигались факелы. Здесь царил чернильный мрак и холодное молчание. Только их шаги, отдающие эхом. Он вел их, напряженно вслушиваясь в фамильную связь, стараясь не отпускать родителей. Каменные коридоры петляли словно бесконечная лента, то сужаясь, то расширяясь, пока не вывели к причалу, где ждали лодки. Они отчалили, стоило пустить заклинание. Он смотрел на то, как они отдаляются и пытался успокоить, как умел. - Безмозглый идиот, что ты задумал?! - кричала Пэнси, прижимая к груди плачущего ребенка. - Я не могу их бросить? - нервно произнес Драко, - я не оставлю, Пэнс. - Ты умрешь. Пожалуйста, Драко. Пожалуйста, вернись. - Я найду тебя, - отходя прокричал Драко, - уводи их к маглам, пока граница открыта. Я обязательно найду вас! Он бежал назад, словно безумец. Слыша только грохот собственного сердца и чувствуя, как холод медленно заполняет все внутри. Он знал, что это значит, и осознание еще больше подгоняло его. Мимо рухнувшего прохода, по мертвому лесу, охваченному огнем и нестерпимым жаром. Драко бежал, словно безумец, перепрыгивая ямы и корни деревьев. Чудом не рухнув в глубокий овраг и, наконец, достигнув дома. У него все еще была надежда. Она разлетелась тысячами осколков и распорола его сердце, добравшись до горящих раскаленным металлом семейных уз. Стискивая кулаки и заставив закричать от невыносимой боли. Драко рухнул в жухлую траву, раздирая ногтями кожу на груди и пытаясь добраться до сердца. Он выл от невыносимой боли, чувствуя, как медленно умирает вместе со своим домом. Он распахнул полные слез невидящие глаза и за несколько мгновений перенесся сознанием в развалины Мэнора. Мимо выпотрошенных тел, горящих стен и воющих монстров. В фамильный зал с разбитыми дверями, перевернутый вверх дном. Пол был усеян осколками статуэток предков и разрушенных колонн. Он горел, охваченный огнем, и его фамильное древо почти почернело. Они оба были здесь. Раненные и смотрящие с усталостью во взглядах. Люциус прижимал к себе Нарциссу и равнодушно смотрел на монстров, заполонивших зал. Он стоял, вонзив свой меч в каменный алтарь, и шептал: - Будь сильным, будь смелым. Чти предков своих и помни о нас так, как будем помнить мы тебя. Будь опорой для них, укажи путь. Живи, мой сын, мое Перышко... Люциус прикрыл глаза и, прижавшись губами ко лбу Нарциссы, повернул меч, обрушивая всю свою магию, что осталась. Алтарь вспыхнул и раскололся на куски, взорвавшись ослепительным светом, накрывшим весь дом и земли вокруг. Обернув в золу все, до чего коснулся. Дом взревел от боли, корчась в предсмертной агонии и топя в своем грохоте нечеловеческий крик умирающего Драко... Лишенный корней и имени. Мертвец, по ошибке оставшийся среди живых. И вопреки всему обреченный влачить существование. Он шел по мертвым отныне землям, не видя и не слыша больше ничего. С навсегда застывшей зимой внутри. Драко Малфой умер. Его кости рассыпались в прах, смешавшись с кровью и грязью. Его сердце застыло, навсегда окаменев. Он умер, в последний раз роняя слезы над могилой Люциуса и Нарциссы. Он превратился в бесплодный ветер, колюче режущий и воющий в безжизненных землях. Из руин Малфой-Мэнора вышел совсем другой человек, оставив там одних призраков... Драко нашел тяжело раненного Северуса вместе с выжившими из Хогвартса в Дербишире. Таких же мертвецов, как и он сам. Потом был Ремус с ребенком. Сириус вместе с выжившими остатками семьи уже был вместе с Пэнси, когда они все же встретились на берегу реки Ди. В разрушенной и сожженной тварями магловской деревне. Всего сотня человек, выживших после кровавой бойни, поглотившей страну. Драко смотрел на них, а в голове набатом било осознание того, что дома больше нет. У него больше ничего нет... У Скорпи глаза матери и улыбка отца. Ему нужно есть и холодно. Он такой маленький и слабый. Драко прижимает его к груди и сорванно дышит, пытаясь не кричать от боли разорванной связи с родителями. Ему нужно сосредоточиться, нужно решать, что делать. Потому что помощи ждать неоткуда. Он не знает, что с остальной семьей во Франции. До них ему еще очень долго не добраться. Утешает только то, что они живы. Так же скорбят и не могут свыкнуться с болью потери, но они живы и затаились. У них нет денег, нет связей и сил. Магия настолько ослабла, что их может убить даже простой Люмос. Им некуда идти, и раны, как физические, так и душевные, еще долго не затянутся. Он видит, как с каждым днем все больше мрачнеют его друзья, как не может оправиться Северус и как горюет Сириус по Белле. Он видит все это и знает, что их надежда - он сам. И он ведет их сквозь всю страну, кишащую монстрами. Выводя к маглам и скрывая, как может. Они ночуют в бараках и трущобах. Некоторые из взрослых пытаются найти работу, но это трудно. Днем Драко моет посуду в грязной забегаловке, а ночью грузит ящики в порту. Они еле сводят концы с концами, но пока выживают. Драко знает, что их ищут, но не знает кто, и, откровенно говоря, ему плевать. Он больше никого не отдаст этим тварям. В ночь, когда он хладнокровно перерезает горло молоденькому бывшему аврору, а ныне - неизвестной твари в аврорской форме, они покидают Британию в трюмах корабля, идущего в Америку. Краденных денег и его фамильного перстня хватает, чтобы подкупить капитана. Затеряться в этой стране легко. Словно крысам спрятаться в трущобах. Но Драко нужно не это. Его ведет голос предков и той, которая живет в его крови с самого рождения. Она зовет его днем и ночью, с каждым разом все слабее. Драко знает, что это значит. Он стремится к ней всем своим естеством. Его кровь кипит, требуя вступить в свои законные права. Им нужно незаметно пересечь границу с Канадой. Но это почти невозможно под носом МАКУСа. Слишком свежа здесь память о Гриндевальде, слишком болезненны воспоминания, а после событий в Британии не осталось ни одной страны, которая не усилила бы надзор на своих территориях. В Америке же за этот надзор отвечает Персиваль Грейвс. Маг исключительной чести и совести. Ну, ничего. У каждого есть своя цена, просто нужно ее найти. У Грейвса тоже есть своя цена. И, как у весьма специфической личности, она тоже специфична. Грейвсу не нужны ни деньги, ни власть. Ему нужны пять жизней, а точнее, пятеро вампиров, за которыми он охотится целый месяц. Месяц террора мирных магов и маглов, когда тех вырезают, словно овец. Оу, ну что же, он может в знак дальнейшего крепкого сотрудничества принести мистеру Грейвсу этих монстров. Весьма грязно и хлопотно, но это того стоит. Той ночью он оставляет брата с крестным и дядей. Он знает, где искать этих уродов и как их выманить. Грязные ночные улицы Нью-Йорка встречают его неоновыми вывесками баров и борделей. Бродяги, греющиеся у железных бочек с огнем, почти невменяемые от наркотических грез маглы. Он бродит по этим закоулкам уродливого лица города, низко опустив капюшон толстовки. Такой же бродяга, как и десятки здесь. Потертая кожаная куртка и такие же потертые джинсы со стоптанными ботинками. Перчатки с обрезанными пальцами. Простой человек, если бы не магический след, который он оставляет за собой, и запах древней сильной крови. Он опасно ухмыляется, когда видит тени, крадущиеся за ним... На следующее утро у Персиваля Грейвса комично изумленный взгляд, когда он, войдя в свой кабинет, обнаруживает пятерых зверски избитых и опутанных смертоносной сетью вампиров, валяющихся на его ковре. А над ними в кресле расслабленно сидит Драко и попивает чай из дорогого и принадлежащего Гревсу сервиза. Это одновременно начало крепкой дружбы и билет в новую, неизвестную жизнь. Грейвс знает его историю и все то, что осталось в Британии. Он знает, что тамошние проклятые разыскивают своих выживших граждан. Но Драко не хочет быть найденным, и Персиваль, как никто другой, понимает его. Так что о них в Америке не остается никаких записей. Границу с Канадой они пересекают легко, имея при себе бумаги от МАКУСа, заверенные заместителем Серафины Пиквери. Их путь далек. Он лежит сквозь леса и горы, мимо магловских селений и колдовских трактов. Туда, где ледяные ветры воют, как дикие псы, и царапают горло при каждом вдохе. Где леса полны опасностей и жизни, не имеющей ничего общего с жизнью смертных. Он ведет их до тех пор, пока тропы не теряются в дремучих лесах... Роктаун - небольшой магловский городок. Небогатый, простой, где все знают друг друга в лицо. Здесь одна лесопилка, которая работает с перебоями. Городок медленно пустеет, и им это на руку. Пустых домов в округе много. Северус хочет вмешаться, но Драко не позволяет. Крестный сам еще пока не оправился от ран, да и его помощь была нужней остальным. А он - Малфой, он справится... Должен справиться... В городке было не так много мест, где они могли устроиться на работу, но жить как-то приходилось. Драко знал, что выбрал правильный путь. Он не просто так привел их сюда. Он чувствовал магию, таившуюся в этих землях. Он слышал Первозданную, и голос ее совсем ослаб... Та ночь отпечаталась в его сознании навечно. Самая лютая и безлунная, когда зима дикой вьюгой накрыла городок. Она зверем выла под дырявыми крышами и остервенело билась в тонкие стены. Проникала сквозь щели и будила ото сна. Беспокойно скрипели старые ржавые качели в заснеженном саду, старые створки били по рамам. Драко не спал. Он стоял на крыльце, не мигая смотря на пургу. Ветер хлестал по полам плаща, бросал в лицо пригоршни колючих снежинок и холодом проникал под кожу. Он леденил кончики пальцев и сковывал дыхание. Но Драко не возвращался в тепло дома. Он только чуть повернул голову в сторону и, краем глаза уловив в окне Сириуса, укачивающего на руках Скорпиуса, шагнул в ночь. Мимо пустых улиц, сквозь злую метель, в сторону чернеющего леса. По крутой тропе, покрытой льдом и камнями. Он шел, освещая себе путь старым керосиновым фонарем, найденным на чердаке дома. Его магии хватило только на сохранение этого слабого огня. Лес скрипел, гнулся под ветром и был черен. Драко пробирался сквозь колючие заросли и сухие кустарники. По колено проваливаясь в рыхлый снег и обмотав лицо теплым шарфом. Щеки и уши замерзли настолько, что он почти не чувствовал ничего. Река, покрытая льдом, провалилась под ногами, чуть не утянув его на дно. Не спасали даже перчатки, руки в них соскальзывали с камней, когда он осторожно шел по замерзшему каменному карнизу ущелья. Все дальше, все глубже в опасный лес, где выли волки. Он видел тени, скользящие у корней деревьев. Отстраненно думая о том, что из оружия у него один только охотничий нож Рудольфуса. В доме поднимется настоящий переполох, когда они обнаружат его пропажу, но Драко не жалел. Он знал, кто его ждет в конце пути и что будет потом. Он должен был пройти это в одиночестве, должен был отдать жертву. Такова была его судьба, и она взывала к его крови. Темный провал пещеры был скрыт за ледяной стеной. Драко обошел его и, наконец, нашел узкий лаз. С трудом протиснувшись вовнутрь, он оказался в широком каменном коридоре, уходящем все дальше. Он онемевшими пальцами опустил покрытый льдинками шарф и, глубоко вздохнув, продолжил идти. С каждым шагом отдаляясь от пурги и чувствуя запах сырости. Коридор и не думал кончаться, становясь все более рельефным. Драко сделал очередной шаг, и под ботинками чавкнула мокрая земля. С каждым шагом воды становилось все больше. Она поднялась до самых щиколоток, насквозь намочив ботинки, и поползла выше, до самых колен. Драко шмыгнул носом и потер слезившиеся глаза. Было настолько холодно, что зубы стучали. Но он шел вперед. Очередной поворот, и коридор закончился еще одной пещерой. Настолько огромной, что невозможно было поверить. Потолок был покрыт сталактитами, блестящими в свете фонаря. Драко пристально вгляделся во тьму и, наконец, увидел высокие руины храма, почти поглощенного водой. Расколотые статуи, разбитые каменные чаши и арки. Он с трудом смог обогнуть их и увидел ее. Слабую, свернувшуюся калачиком на разбитом каменном полу. Она больше не горела, и свет в ее глазах почти потух. Вся она медленно растворялась. Даже не пошевелилась, когда он, скользя на камнях, забрался к ней. Он почти не слышал ее голоса. Первозданная медленно умирала. Отвергнутая и раненная своими же детьми. - Ты звала меня, - положив фонарь, прошептал он и, опустившись на колени, снял перчатки, - я пришел. Я здесь, я буду твоим... Она протянула к нему свои прозрачные пальцы, и Драко затаил дыхание, пытаясь почувствовать ее угасающее тепло. Она любила его всем своим сердцем и лила горькие слезы от его утрат. Обнимала и укутывала своим теплом, пытаясь утешить. Одним лишь этим прикосновением она разговаривала с ним, не в силах сказать вслух. Смотрела слепыми глазами и просила прощение за то, что не смогла защитить его род, что покинула их. Драко дрожал, уткнувшись лицом в ее ладони, и тяжело дышал. Она была в его крови, в его мыслях и сердце. Была его жизнью и надеждой. Той последней, что угасала в его руках. Но ее спасти он мог, всех их. Рукоять ножа удобно легла в ладонь. Перерезать вены и позволить крови литься на священные камни, покрытые древними письменами. Шептать заклинания на давно забытом языке и видеть медленно разгорающийся огонь сквозь ресницы. И слышать отражение этих слов в золотом существе, стоящем здесь же перед ним на коленях так же, как и он сам. Золото медленно течет по ее рукам, смешивается с его кровью и переплетается навечно. Их молитва одна на двоих. Она прочно связывает их и горит в телах. Драко уже кричит слова, не слыша грохота и воя вокруг. Он почти ослеп и оглох от боли, которая разрывает его изнутри. Она выжигает его вены и узорами зацветает на коже. Оплетая руки и шею по скулам до самого лба, где горит белая звезда. Он умирает в ее ослепляющем свете и не может спастись. Его кости выворачивает и разрывает плоть. Он превращается в раскаленный пепел и золу в ее руках. Он не может, просто не может... Ее голос - шепот сотен тысяч и грохот волн. Рев ветра и жар раскаленных песков. Она - его жизнь, его смерть и зацветает бутонами всесилия в его крови. Он слышит ее в своих мыслях там же, где снова шепчут предки. Все их знания, вся сила его рода пробуждается в нем и от этого распирает так, словно в нем горит огромное солнце. Пещера блестит в огнях и на глазах зацветает весенними цветами. А Драко смотрит на Первозданную своими золотыми драконьими глазами и не чувствует холодного пола, на котором лежит. Его запястья покрыты светящимися письменами, а звезда на лбу кровоточит. Он сжимает зубы, до крови раня губы клыками, и думает о том, что она прекрасна. Ее руки гладят его по волосам и пытаются исцелить. Только они оба знают, что исцеления для него нет... Он просыпается в большом бревенчатом доме. На полу шкуры, как и на постели, на которой он лежит. Лоб и запястья перевязаны, а на столике рядом с кроватью кружка с отваром. Первозданная огненными волнами парит рядом, а с другой стороны в кресле сидит высокий крепкий мужчина с седыми волосами и голубыми глазами. Было в нем что-то от зверя. Первобытное, сильное. Он насвистывал какую-то песенку и вырезал деревянную игрушку. Драко напряженно замер и прищурился. Оборотень. - Ну, здравствуй, твое величество, - усмехнулся альфа Сивый. - Не думал, что доживу до таких дней. Ты лежи, малой. Твои все тоже здесь. Маркус с мальчиками перенесли их к нам. Драко и рта не успел раскрыть, как дверь спальни распахнулась и влетели очумелый Сириус с Северусом. Сириус, видя его состояние, осел в кресло, держась за сердце, а Северус... Пожалуй, это было впервые, когда крестный так кричал на него и оскорблял. Обычно сдержанный и хладнокровный, он смотрел больными глазами и сжимал в кулаки дрожащие ладони. Драко было стыдно за причиненное им с Сириусом беспокойство. Он комкал одеяло и не решался поднять на них взгляд, но он знал, что поступил правильно. Он должен был, только ощущать их боль и страх за него было невыносимо. Драко не хотел причинять им страданий. И, когда они обняли его с двух сторон, погребя в самом крепком и теплом объятии, он в последний раз позволил себе быть слабым... У Фенрира была большая стая и город в Волчьем Ущелье, скрытом в долгих зимах. В его чертогах он нашел, наконец, приют для себя и для своей новой семьи. Под защитой теплых крыш и у жарких костров. Они все же смогли вздохнуть спокойно. Драко знал, что это только на время, но им нужен был этот перерыв, чтобы зализать раны. Силы в нем росли слишком быстро. Они распирали его, требуя выхода. Все знания предков, вся их магия и горящая вечным огнем кровь Малфеуса теперь жила в нем. Драко чувствовал, как становился воплощением власти и мощи. Искушение, которое вскружило бы голову любому, но не Малфою. Потому что любой Малфой знал, какова цена за все эти дары Первозданной. Его первой спасенной жизнью была Белла. С непоправимо искалеченной психикой и телом. Ни дорогие колдомедики, ни знахари Фенрира не смогли ей помочь. А Драко смотрел на нее и видел, как гаснут от горя Родольфус и Сириус. Как день ото дня они пытаются помочь ей, зная, что это бессмысленно. Она - его первая жертва. Самая болезненная и страшная. Ее разум - ужас войны и скорбь матери, потерявшей свое дитя. Безумие разрывает в клочья личность и топит все глубже в кровавых кошмарах. Драко забирает себе всю ее болезнь и запирается со всем этим в своем сознании. Он проживает ее жизнь по кругу бесчисленное количество раз. И с каждым разом все хуже и хуже. Он сам болен и корчится в муках. Он воет, срывая голос и пытаясь выцарапать собственные глаза. Выворачивается из рук пришедшего на помощь Фенрира и не слышит голоса Первозданной, зовущей его. Драко теряет рассудок так же, как и Беллатриса. Он бредит долгие семь дней, пока Северус дежурит у его постели и целебными зельями пытается вылечить его. Белла первая, но отнюдь не последняя... Зима накрывает дома белыми шапками и баюкает под колыбель метели. Приносит первые надежды и первые отблески исцеления. Раны медленно заживают, пока он стережет их покой и пока Первозданная лечит их, снова принимая под свою защиту. Весной, когда сходят снега, он находит белую гору, исчерченную дырами. Он смотрит на реку, тянущуюся за горы к океану, и думает о том, что гавань будет шикарно смотреться в лучах закатного солнца... Весна приходит кучей дел и вопросов, которые нужно решить. У него почти нет времени на отдых. Начать он решает со своих кузенов и имущества, оставшегося вне досягаемости Министерства. Это тяжело: хоронить и оплакивать близких. Тяжело утешать своих братьев и сестер, оставшихся без родителей. Из старших только леди Адарейя Малфой, жена брата Абраксаса Малфоя. Только как бы она ни была крепка, а уничтожение их родового дома и гибель наследников подкосили ее. Драко обнимает ее хрупкое тело и позволяет скорбеть, не скрывая слез. Его кузены и кузины еще долго не оправятся, он знает. Глаза Арманда такие же мертвые, как и его собственные... Работа, работа, дел еще много. Он, наконец, приводит в порядок дела их семьи во Франции и успевает перевести приличную сумму денег на магловские счета до того, как Министерство Магической Британии предъявляет права на их имущество. Они меняют имена и фамилии, окончательно исчезая со всех радаров. Малфоев больше нет, и воскреснут они не скоро. Вместо них есть Анри Лоран. Молодой бизнесмен, блестяще окончивший Сорбонну, имеющий неплохие связи и весьма приличное наследство. За какие-то три-четыре года этот мистер Лоран станет мультимиллиардером. И это только по официальным данным. Фармацевтический холдинг, IT-технологии, отели, рестораны. Все, что угодно. В элитных кругах всех стран это имя будет на губах маглов. Роскошный белокурый красавец с глазами цвета серого жемчуга и улыбкой дьявола. С руками, способными превратить все, что в них попадало, в деньги. Лакомый кусочек, окруженный миллионами тайн... Весна сменяет тихое лето. Оно шумит в кронах вечно зеленого леса и дрожит в плетениях новых заклинаний. Белокаменный город медленно проступает из белой скалы, а вместе с ним множится и народ. Они с Первозданной давно ждали этого. В их края приходят выжившие кентавры и единороги, фениксы, русалки, гномы, домовики, дриады и лешие. Магический народ идет, не переставая. Они присягают ему в верности и остаются, ища новой жизни. Город растет и становится все краше, но вместе с ним растут и заботы. И, если бы не друзья, Драко не знает, что бы случилось. Они рядом и помогают, чем могут. Грейнджер с Пэнси и Блейзем организуют стражу и тренируют бойцов. В Лантэ много народу, и многих из них он приводит сам. Драко разрывается между заботами о своих людях и своими обязанностями наместника Магии. Первые годы тяжело. Когда очередная отчаянная молитва зовет его в неизвестность. Его может вышвырнуть в самое пекло боя, дьявол знает где, или в грязной подворотне, где парочка ублюдков пытается зарезать бездомного мальчишку-мага. Не важно где: в ледяной пустыне, в богатом дворце. Смерть и отчаяние одинаково схожи повсюду, а вместе с ними и он сам. Он видит горящие деревни и кровавые битвы. Безумие и ужас, охватывающий маглов и толкающий на убийство собственных детей. Для них они - порождение дьявола, а для таких, как он, - дар небес. Но из всех стран он особенно ненавидит Британию. Ее воздух - настоящий яд для него. Это грязь, которая пачкает его самим своим существованием, и он ненавидит все в этих землях. Все, кроме волшебных детей, что еще способна породить эта больная земля. Это самые драгоценные осколки их былой силы. Крупицы Первозданной, что все еще появляются здесь. За такими идет самая зверская охота, которую он когда-либо видел. Но он успевает каждый раз. Забирает и детей, и их семьи в тот же день, когда чувствует новую волшебную жизнь. Он успевает, отлично зная, что будет в противном случае. Не имеет значения, какой ценой, дети Первозданной принадлежат ему. И это право он не раз утверждает оружием и магией. Годы идут и меняют его, делая тем, что намного хуже монстров, созданных Меткой. Его сердце настолько холодно, что Драко иногда думает, что однажды просто не услышит биения в груди. Его руки по локоть в крови тех, кто идет против него, а идет он по трупам. Он давно уже не чувствует боли от ран, и нет ни одной ночи, когда бы сомкнул глаз без кошмаров. В нем холодный расчет и жестокость, переходящая в тиранию. Его стрелы звенят гневом и ненавистью с той минуты, как он выковал их в недрах белой горы. Король - не человек. Больше нет... У него белокаменный город, где обитает множество существ и куда каждый осенний праздник приезжают двое магов, навсегда изменивших ход истории и все же прощенных им и Магией. Брат, у которого улыбка похожая на солнце, и многочисленная родня, о которой он будет заботиться, сколько сможет. У него целая империя, построенная его железной волей и острым умом. Богатство, которое невозможно потратить за одну жизнь, и кузня, пышущая жаром настолько сильно, что даже Ад по сравнению с ней покажется холодной пещерой. В ней он сковал не мало волшебного оружия. У него впереди последнее его дело, которое он ненавидит всей душой, и, дай волю гневу, Магическая Британия захлебнулась бы в собственной крови, как и должно было быть много лет назад. Но он должен снять чертово проклятие, чтобы защитить свой дом. Неважно, чем на этот раз ему придется пожертвовать. Он давно уже мертв, погребен под руинами Малфой-Мэнора, заморен голодом и холодом на улицах лондонского гетто. Зарезан в подворотне где-то во Франции, забит до смерти маглами. Неважно чьей смертью. Чужая нескончаемая боль когда-нибудь доконает его. С другой стороны, даже интересно, что убьет его быстрей. Собственная магия, выжигающая его изнутри, или очередная тварь в мертвых землях? А впрочем, мертвецам все равно... * * * Чужие воспоминания душат и разрывают мозг от боли. Эмоций так много, что хочется кричать, не имея возможности избавиться от них. Они разрушают его, наслаиваясь друг на друга. Гарри видит прошлое их глазами, проживает их жизни и все, через что они прошли. Это теперь его боль, его разбитые надежды и горе. И этого настолько много, что контроль летит к черту. Темноволосый аврор лежит на покрытом письменами полу и царапает его отросшими когтями. Черные зеркала снова сворачиваются в кристаллы и мерцают беспокойным светом. Они чутко реагируют на него. А в нем сейчас дикий шторм, который невозможно утихомирить. Он воет подобно дикому зверю, не чувствуя, как с каждой минутой все больше теряет человеческий облик. Форма трещит на нем по швам, расходясь на рукавах от налившихся мышц. Чешуя мерцает, еще больше очерчивая острые скулы. Клыки удлиняются, от самого загривка до пояса по линии позвоночника куртку рвут острые черные шипы. Черные волосы взъерошены, а в глазах - настоящее бездонное безумие и жажда убийства. Он вырвет глотку этого ублюдка, чего бы это ему не стоило...