Сделай мне монтаж

Леон шел по длинному, бесконечному коридору. Любой шагомер давно бы сдох, перегруженный и раздолбанный, а его ноги ничего так, служили еще. Он ходил по этому коридору каждый день по сотне раз. Туда-сюда. Его чистилище. Его ад. Его рай. В конце коридора, за белой дверью, на кровати, опутанный проводками и трубками, лежал тот, кто лишал мужчину желания жить и одновременно был самой жизнью для него. Богдан, мальчик любимый …. Две недели в глубокой коме. Неутешительные прогнозы. И полное непонимание врачей, почему парень не возвращается в себя. Он очень сильно пострадал, да. Сломанное предплечье, неоднократное сотрясение мозга, плохо затянувшиеся ожоги, три вывихнутых пальца, неправильно сросшаяся нога, общее крайнее истощение и обезвоживание, осложнения после пневмонии …. Жестокий и убийственный для Леона список, однако, совместимый с жизнью. Богдану снова сломали и вытянули ногу, вернули на место суставы, ставили бесконечные капельницы, лечили до одурения и тряслись, как над шапкой Мономаха, по указанию и под невыносимым контролем Вышецева. По всем признакам пора бы ему очнуться. Но Богдан, полупрозрачный и нереальный по-прежнему для Леона, мышкой лежал на кровати и не шевелился. Леон в первые дни дома, когда закончилась дикая гонка с бессознательным мальчишкой на заднем сидении, не мог даже говорить. Волнение и страх настолько переполняли его, что не получалось сформулировать мысли. Кажется, он ощущал радость, но очень недолго. Затем он только ждал и ждал. Поддерживала его лишь уверенность, четкая и железобетонная: Богдан вернется и продолжит жить, иначе, зачем это было все? Сдохнуть они могли сто раз. И когда возились у ямы, и когда плутали по лесам, и когда пересекали границу. Несколько пачек денег из секретного отделения в машине и 13 царапин от пуль на кузове – это та мизерная плата, которую Вышецев отдал за то, чтобы вырваться. Все остальное: почти мертвый Богдан и свое собственное состояние зомби – кто ж это берет в расчёт? Ждать, ждать. Не думать, не думать …. За две недели, иссушившие душу до основания, Леон "включился" лишь дважды. Первый раз вызвонил Руслана и отправил его людей в Ингушетию. Найти Кави …. Мальчонка-смертник, спасший их с Богданом, не давал ему покоя. Тогда Леон, задыхаясь от ужаса, следя за малейшими изменениями в положении любимого тела, вытащил, конечно, Кави из ямы. Но это все, что он помнил. Потом как заслонка упала. Кажется, он кричал пацану, чтобы бежал за ним, кажется, даже улавливал его перемещение в пространстве где-то рядом. Но вот, когда добрался до машины, мелкого спасителя рядом не оказалось. Леон, не опасаясь – после убийства двух человек, уже на все был готов – поорал имя парнишки, но безрезультатно. Ждать дольше он не имел права: Богдан в себя не приходил. Нужно было рвать когти! Руслан принял задание и пока молчал, а Леон продолжал ждать. Ходил по долбаному коридору, когда уже на стену лез от неподвижности Богдана. Перебирал прозрачные пальчики, когда набирался сил наблюдать за его неподвижностью. Был рядом, уйти от него дальше, чем на сто метров смог только раз. Через неделю бдения возле белой безмолвной постели, в голове у Леона будто что-то щелкнуло. Велев медсестре звонить ему каждые 10 минут, он сорвался домой. Там, не раздеваясь, прошел в комнату для сессий. Стоял в ней долго, вспоминая, с каким азартом и удовольствием создавал интерьер, как наполнял его смыслами, вспоминал те захватывающие часы, что провел здесь с сабами. И дойдя в мыслях до Богдана, скинул куртку. **************************************************** Вторая неделя была суровее первой. Леон совсем разучился спать. Ему мерещилось, что стоит сомкнуть глаза – Богдан уйдет навсегда. И он караулил его. И не мог позволить себе отпустить. В этом гребаном режиме ожидания должно было хоть чуть-чуть утешить то, что незаметно, исподволь его Зверь вернулся к нему. Там, в горном лесном поселении, да и вообще за эти страшные семь месяцев в разлуке, животная сущность не подавала признаков жизни совсем. Леон чувствовал себя пустым, лишь страх и тоска царили внутри. Теперь Богдан был близко, жив, и Зверь знал это, тянулся к нему, грелся возле своего малыша и тихонько скулил от бессилия. Должно было утешить, но не утешало. Леон словно застыл и стал меньше ростом, удерживаясь в этом мире на остатках воли и веры. ************************************************ Богдан открыл глаза резко и уставился в непроглядную темноту, слушая грохот собственного сердца. Господи, нет!!!! Неужели все приснилось только? Горячие, родные руки, большие и шершавые, порыкивающий голос, зовущий и обещающий защиту …. Не было ничего, он по-прежнему в сырой, душной яме, которая вот-вот станет ему могилой? Он же, наконец, выбрался из нее на настойчивый зов и тепло, идущее от огромного темного зверя. Богдан видел в своем скитании по мирам странную большую тень, принимающую временами очертания лохматого, крупного животного. Оно вело Богдана, манило к себе. Удивительно, но парень не боялся существа, наоборот, будто всегда знал его и даже любил. В ответ на такую же сильную и страстную любовь. Это чувство, там в полуяви, было столь приятно и желанно, что Богдан не хотел возвращаться назад, в одиночество и боль, очень не хотел. Но зверь-таки выманил его. И что теперь …. Опять один? Вдруг вокруг поднялся писк и шум, и одновременно темнота, которой так много уже стало в жизни, надвинулась на сжавшегося в комок Богдана. Только вот тьма была вовсе не черного, а темно-синего цвета. Морок спал, и Богдан увидел прямо перед собой глаза Леона. Расширившиеся глазища на явно обеспокоенном лице, сведенные на переносице широкие брови, подрагивающая жилка на виске, небритый подбородок. Это было совсем другое лицо, чем то, что он помнил. Леон Вышецев никогда так не выглядел, сколько раз замечал Богдан, и не мог в принципе паршиво и растерянно выглядеть хозяин жизни в целом и мелких представителей человеческой расы в частности. Богдан тут же поймал себя на мысли, что ему все равно, как выглядит, что делает и что хочет от него Леон, шквальная радость от того, что тот рядом, захватила все немудреное его существо. Парень потянулся к мужчине, но выразить свой порыв не смог, потому что Вышецев тут же исчез, как видение, а уши наполнил просто непереносимый визг и грохот. Что, блин, это?! Еще и с места не сдвинуться – Богдан чувствовал себя скованным какими-то гибкими путами. Он в больнице? Как он попал сюда?! Последнее, что он помнил – это полет и ощущение сильных рук, в которых оказался. Дальше – провал. Леон вытащил его? Спас?! Как он вообще его сумел найти?! Вопросы множились в голове, как бактерии, но задать их было некому. Хотя через минуту ситуация кардинально поменялась, потому что все пространство вокруг заполнили люди. Дикая толпа людей в белых халатах, с яркими фонариками и холодными пальцами. Богдана стали вертеть, щупать и о чем-то расспрашивать. Он машинально отвечал, крутя головой и выискивая в облачной толпе своего бывшего начальника. Ему же не померещилось? Леон же был здесь?! Волнение нарастало, сердечный ритм сбивался и ввергал в панику медработников, но Богдан ни о чем больше думать не мог. - Где он? Пустите меня к нему, дайте встать, мне надо к нему … - тихонько блеял, не надеясь уже на чудо, но этого робкого шепота хватило для того самого волшебства, потому что мгновенно из сугроба врачей вынырнула большая, смуглая фигура, с все теми же обеспокоенными синими глазами. Леон в волнении опустился перед постелью на колени и сжал в широкой ладони хрупкие пальчики. Богдан моментально затих, позволяя врачам брать анализы и проводить нужные только им процедуры. Для двоих время застыло. Леону хотелось сделать так много, сказать еще больше, вывернуться наизнанку, пообещать, что захочет. Любая прихоть, любой каприз, требование, задача – лишь бы жил. За последние дни Вышецев переиграл всевозможные сценарии их дальнейшего существования и был готов ко всему. Вместе жить – он будет счастлив и другого ему не надо, отдельно – купит ему квартиру, работать захочет – даст ему канал, не сможет работать, как прежде – найдет занятие по душе. Мальчик ни в чем не будет нуждаться. Вот с личным выходило хуже, даже в мыслях. Сам Леон, естественно, не намеревался даже посягать на парня - после всего того ужаса, что тот пережил. Отпустить в свободное плавание? Пока точно нет. Чуть позже, возможно, они это хотя бы обсудят. А пока он создаст уют для Богдана дома, в их квартире, может быть, ему будет там так комфортно, что он не захочет больше сбегать? Богдан же, вглядываясь в глубокие сумрачные колодцы глаз Леона, гонял по кругу лишь одно ощущение: он пришел, пришел к нему, спас! Теперь ни за что не сбежит! Будет на любой роли, в любом качестве, засунет куда подальше гордость и принципы, если так захочет этот удивительный, сильный человек. Да, думать о том, чтобы спать с мужчиной, а еще паче заниматься с ним садо-мазо, пока не хотелось и не моглось. Но позже, когда он окончательно восстановится, они обязательно вернутся к этому. Главное, Леон – здесь, он поехал за ним, вытащил, значит, Богдан нужен и небезразличен. Он просто обязан сделать все, чтобы Леон его не прогнал! Каждый в глазах напротив увидел молчаливое подтверждение своему настрою и мыслям и принял это, как руководство к действию. Наверное, поэтому ни у того, ни у другого не возникло вопросов, когда после выписки Леон отвез парня к себе. ************************************************** После комы Богдан активно пошел на поправку. Его, конечно, так быстро не отпустили, как бы он хотел, заставили валяться на больничной койке еще три недели, пока заживала нога, и заканчивались процедуры, но все-таки было почти хорошо. Он был дома! Леон навещал его каждый день по два раза. Забегал утром ненадолго, а вечером приходил на пару часов. Они заново узнавали друг друга за время этих визитов. Теперь по-настоящему, не торопясь. Говорили и говорили, сперва осторожно открываясь, а затем уже взахлеб. Ну, со стороны Богдана точно. Единственное, что пока обходили стороной – тщательно и крайне внимательно – это плен. Каждый выдал минимум данных, только то, без чего не обойтись. Леон знал о цели бандитов, о том, сколько раз и как сбегал Богдан, о месте, где его держали, о болезни. Как его протащили из Сирии в Ингушетию – Богдан понятия не имел, и Леон сделал себе пометку в голове подключить Руслана еще и к этому: найти канал поставок "живого мяса". Богдан о времени, проведенном Леоном в его поисках, не знал почти ничего. Кроме, пожалуй, того, что мужчина жил в идентичном тому, где его держали, ауле. Живое воображение парня тут же дорисовало кучу всевозможных картинок одну страшней другой. Неудивительно, ведь Леон гармонично смотрелся бы и с бородой, и с калашом наперевес, и …. Все, дальше не пускал себя, обрубая негатив. Позже, потом. Они говорили о работе, мастерстве, любимых фильмах и увлечениях. Рассказывали о детстве и поездках. Делились опытом и советовались насчет новых проектов. Леон познакомился с семьей Богдана: родителями, старшим братом и тем самым пацаном – Артемом, болезнь которого свела их с Богданом. Эти люди, объединенные общим горем и радостью: они с ума сходили от неизвестности и переживаний, а потом, узнав о счастливом возвращении, наравне с Леоном дежурили возле безмолвной постели и молились, нравились Вышецеву. Богдан очень был похож на маму - огромными хитрыми серыми глазищами и ярким, вкусным ртом. А шевелюра его малышу папина досталась. Брат Саша был совсем другим, серьезным и спокойным, вдумчивым в словах и движениях. Они любили Богдана, искренне и пылко, и этим импонировали Леону. Но если с семьей Леон чувства разделял, то Артем его в этом смысле подбешивал. Слишком симпатичный пацан был. И глядел он на неподвижного Богдана, не отрываясь. Вышецев со вздохом решил, что придется-таки присматривать за парнем. Родственники поклонялись Леону за спасение их драгоценного сына, брата и друга. Вот только Леон не был уверен, что они примут то, что их с Богданом связывало когда-то, и это так же как целибат, который мужчина выбрал основой их будущих отношений, угнетало его. Хорошо, время покажет, успокоил и себя, и их Леон, убедив, что Богдану будет комфортно в его квартире, под присмотром и с необходимым уходом. Когда родители собрались-было настоять на том, чтобы увезти Богдана в Подмосковье, где жили, Леону даже не пришлось упражняться в красноречии. Богдан сам настоял на том, чтобы остаться в Москве. Ему не терпелось поскорее восстановиться и начать работать. Тем более курс лечения у психотерапевта надо было пройти - для будущей работы. Так он сказал. И они ему поверили. И Леон поверил. И с сожалением понял, что они оба сделали свой выбор. И все правильно. Так, как и должно было быть с самого начала. Каждый из них придумал про другого свою историю, основанную на предыдущем опыте. Никто не подумал, что за последние более чем полгода оба изменились до неузнаваемости. Они берегли друг друга, подпитываясь тайной радостью, что просто живы и вместе. Да, каждый думал, что они вместе. Правда, для Вышецева – это выражалось в том, что в любой момент, когда хотелось видеть Богдана, он мог поехать к нему и увидеть. А Богдан готовил себя к роли партнера. Ему, не смотря на страх, что он уже не тот, что почти калека, сразу стало не хватать пионерских расстояний и дружеских разговоров. Стало хотеться, чтобы Леон был ближе. Именно по этой причине, он страшно огорчился, когда Вышецев, доставив его из больницы в квартиру, указал ему место – отремонтированную, уютную, но обидно отдельную комнату. Сначала зашкалил восторг: Леон сказал, что тоже будет жить в квартире. Богдан даже не стал выяснять, почему и куда Леон дел семью, так обрадовался. А потом эта фигня: отдельные спальни, танцы с бубнами вокруг него, но на вытянутой руке, жесткий распорядок дня. Леон неожиданно превратился в настоящую квочку. Доктора отпустили Богдана из больницы с рулонами инструкций и указаний. Лечебная гимнастика, лекарства по часам, правильное питание, никаких нагрузок, поездки с водителем к врачу – с ума можно сойти активному и вполне оклемавшемуся пацану. Но Леон не давал сойти, а педантично соблюдал все, что положено – вернее тренировал Богдана. Парень терпел. Он решил, что ему нужно непременно совсем выздороветь, вернуться в форму и снова стать тем, кто привлек когда-то брутального красавца Леона Вышецева. Может быть, тогда он перестанет изображать старшего брата или папашу и хотя бы поцелует? Дальше поцелуев в мечтах Богдан не заходил – боялся. Он совершенно забыл физически свои ощущения в постели с Леоном, помнил только, что было ужасно больно и одновременно очень хорошо. А главное так давно, словно в другой жизни. Сейчас он так нуждался в его близости: объятиях, руках, вытесняющем страх давлении большого горячего тела, что готов был заплатить за это болью. Тот уровень и разнообразие боли в плену, что он испытал, позволял сейчас чувствовать себя уверенно. Ведь там это была совсем не та боль, которую причинял ему Леон когда-то. За болью от Леона всегда стояло наслаждение, боль в его исполнении граничила с удовольствием, она делала парня кем-то другим, но нужным Вышецеву, несла философский смысл, пусть и непонятный на тот момент, раскрывала и обновляла. Способность вынести и пережить боль ради боли в плену перевернула сознание Богдана. Теперь он будет покорным, примет с радостью все, что захочет с ним сделать Леон, ведь он точно знал, что на самом деле по-настоящему больно ему делать не будут. В отношении моральной стороны вопроса, если честно, Богдан и забыл, почему был так против отношений с Леоном. Нет, кажется, он резко возражал против близости с мужчиной. Это осталось, да. Он не гей! Но вот насчет близости с Леоном – как можно противиться ей, возражать, если это сам воздух, если без него все как-то не так? Шутка судьбы состояла в том, что не только Богдан пересмотрел свои взгляды, Леон тоже изменился. Его Зверь напился крови вдосталь, а может быть, никогда и не нуждался в ней истинно. Как еще объяснить внутреннее состояние, царившее сейчас в мужчине, и его потребность просто быть рядом со своим мальчиком, точно знать, что он в порядке, здоров, сыт и доволен. Да, Зверь удовлетворенно урчал, не требуя больше жертв, наслаждаясь присутствием любимого хозяина в своем ареале. А вот сам Леон потихоньку стал закипать. Сперва он не понимал, в чем дело. Все налаживалось же. Они жили вместе, как он и хотел. Завтракали на одной кухне. Потом Вышецев отправлялся на работу, а Богдан проводил время в своей комнате. В основном, валялся – так велели врачи, читал, лазил в Интернете, восполняя информационный запас. Обедали тоже вместе, потом гуляли. Леон возвращался на студию. А вечер – после ужина наступало золотое время для обоих - проходил в гостиной, на диване или ковре. Играли в нарды, болтали, строили планы. Богдан скучал без работы и старался быть полезным Леону хотя бы советами, мнением своим. Он был еще очень слаб, к ночи совсем выматывался, хотя ничего не делал, но живой, творческий ум выдавал по-прежнему идею за идеей. Прошло 10 дней и 11 ночей дома, вдвоем, когда случилось это. Вообще, кажется, Богдан спал спокойно. Во всяком случае, когда вдруг снова начавший страдать бессонницей Леон проверял его по нескольку раз за ночь, мальчик дышал ровно и лежал в кровати, не шевелясь. И вот на одиннадцатую ночь на пороге своей спальни Леон увидел привидение, завернутое в плотный кокон из одеяла. Мужчина вновь не спал, страдая то ли дурью, то ли неуверенностью. Так совпало, что именно в этот момент он решал, пойти к Богдану или нет, и прикидывал, сколько еще он выдержит? В полном молчании сонный медленный сверток прошлепал до постели и спокойно расположился на соседней с Леоном половине. - Не могу спать один, - послышалось приглушенное из-под подушки. - Кошмары снятся, я тут, ладно? И тут же громко и ровно засопел. Леону не пришлось давать разрешения, ага. Еще минут 20 мужчина разбирался с совестью, страхами и, что его неприятно поразило, с членом, вдруг возомнившим себя именинником, которому только что торт со свечками притащили. Вот удивительно, что до этого момента, Вышецев даже не осознавал, насколько сильно хочет мальчишку. Было бесконечно противоестественно и жестоко – требовать от разбитого и обессиленного человека секса, это раз. А два, ему же, кажется, не надо было больше, чем есть? Достаточно вроде бы стало того, что малыш просто рядом? Оказалось, ни фига не достаточно. Зверь внутри, отойдя вдруг от блаженной спячки, радостно повизгивал, предвкушая кайф, которого так долго был лишен. И Леон так долго был лишен. Он забыл, какой на вкус Богдан, какой на запах. Хотя с запахом сейчас все было понятно. Он чуял его: легкий, теплый аромат миндаля и молока - так всегда пахло от его мальчика. Леон тихонько застонал, сжав зубы и приказывая себе успокоиться. Он не будет делать ничего, что причинит Богдану малейшую боль. Больше никогда. Сам сдохнет от спермотоксикоза, но не тронет его. Незаметно для себя Леон заснул тогда. И потом засыпал сразу же, как Богдан занимал свое место на краю огромной постели. С той ночи они спали вместе. **************************************************** - Макс, посоветуй, как мне быть? - Мне не послышалось? Ты, великий и ужасный Вышецев, просишь у меня совета? - Брось ерничать. Да, я прошу совета, потому что схожу с ума, кажется. Не контролирую себя. Могу навредить Богдану, не желая того совсем. - Таааак. Для начала колись, что натворил? - В общем, мы спим в одной постели. Не надо скалиться, не трахаемся. Просто спим. - Бинго, в этом вся проблема-то! Почему не трахаетесь? Он не дает? - Нет! - Ты не берешь? Что за бред?! - Макс, у тебя все просто и примитивно, как всегда. Он столько пережил, неужели ты думаешь, я полезу к нему? Это кем надо быть, чтобы мучить его еще больше? Да и не нравилось ему это никогда особо. Он же другой, ты сам говорил. И я знал это, а все равно принуждал его. Не имею права больше заставлять. И не буду. Но как успокоиться и мягко спровадить его из постели, чтобы не обидеть? - Я, конечно, на роль твоего духовника не нанимался, но кое о чем догадываюсь. В том смысле, что предполагаю, что ты с ним делал. Но у меня важный вопрос. Вы когда–нибудь говорили об этом? Ты знаешь, как он относился и относится к вашим отношениям? Что он хочет, знаешь? - Нет, не говорили. И я знаю, да, как он относился ко мне и нашим «отношениям». Не раз просвещал меня. - Это было до того, как ты вытащил его из ада. - Ты действительно меня мудаком считаешь. Не собираюсь я пользоваться его благодарностью! - Да погоди орать на ровном месте. Почему вы спите вместе? Как так получилось? - Он сам ко мне пришел. Сказал, что плохо спит ночью, кошмары снятся. Я не смог его прогнать. - Вооот, сам пришел. Нуждается в тебе, дураке. Будь уже мужиком, сделай следующий шаг. Он, наверняка, ждет его от тебя. Не он же должен лезть на тебя. - Иди ты! С чего ты взял, что он хочет? Он столько …. - Пережил, да-да. Только не забывай, что он еще очень молод. А секс – это первое средство от всех обид и страданий. Полная перезагрузка ему нужна, неужели не понимаешь? А если еще после плеточки …. - С дуба рухнул?! Какая нахрен плетка? Отмороженный совсем! - Ты такой же всегда был. Не изображай святошу! - Был. Да, Макс, был. Именно так. Больше не такой. - Да ладно. Мы бывшими не бываем. Это болезнь. Она не лечится. - Значит, мой случай уникальный. Я все понял, Макс. Спасибо за твои бесценные советы. - Блин, Леон, ты невыносим стал в общении. Замкнутый зануда. И из Богдана такого же делаешь. Хочешь настоящий совет? Дельный? Не держи его на привязи. Выводи в свет. Пусть работает, учится, как он любит. Хватит над ним трястись. Он сильный, я тебе говорил уже это не раз. И еще. Поговори с ним. Откровенно. Обо всем. Все может быть совсем не так, как ты видишь. Это бы хороший совет. Очень. Вот только о чем говорить, Леон не знал. Он боялся разрушить волшебное состояние между ними: как будто они никогда не занимались сексом, не проводили сессий, не были в пекле. Как будто они братья. Как будто между ними есть чистая, щедрая, крепкая, позволительная любовь. Он ужасно боялся потерять это ощущение, над которым и трясся, как припадочный, ведь на смену ему может прийти недоверие, обиды и разочарование. Богдан, узнав о тайной страсти Леона, вообще может снова сбежать от него. Он пока не выжил из ума окончательно, чтобы допустить такое. Как только телу, глупому и оголодавшему, донести эту очевидную истину? Ведь оно почти вышло из-под контроля. Именно поэтому Леон поступился принципами и даже попросил помощи у друга. Сегодня, например, он напугался до усрачки. Потому что проснулся утром, отчаянно сжимая в руках сладко сопящего Богдана. Как малыш оказался в его объятиях?! А главное, как выпустить его из рук, такого родного, теплого, маленького? Леон уговаривал себя и так, и эдак, но руки не разжимались, член истекал смазкой и разрывался от прилившей крови, соски сжались в колючие горошины, особенно тот, который согревался теплым ароматным дыханием. Молочный запах, ощущение гибкого, желанного тела, собственное зашкаливающее возбуждение – выбили пробки к черту. Леон, тихонько, почти жалобно застонал, жалуясь на Судьбу. И рывком, с мясом буквально оторвал Богдана от груди. А потом в душе, смывая сперму, ненавидя свою слабость, он никак не мог запретить себе вспоминать: до чего приятно и волнительно было обнимать мальчика. И сейчас не мог. Руки помнили, губы, касавшиеся сладкого местечка за ушком, где завивались мягкие волосы, помнили, член, сука, вообще обладал феноменальной памятью. И вспомнил до мелочей события почти годичной давности. ************************************************* Леон впал в панику. А Богдан не знал, как ему соблазнить своего упрямого и стойкого спасителя. Ведь за то время, что они прожили вместе, он не просто привык и успокоился, доверился Леону, но и захотел вернуть их связь. Прав был Максим, возраст и темперамент брали свое. Вот только опыта такого рода у него вообще не было. Девушки, с которыми он спал, сами как-то соблазнялись. С единственным мужчиной в своей жизни – Леоном был договор, в котором было прописано все их общение по шагам. Да и вообще, мужчина всегда выступал инициатором, все делал сам, Богдану оставалось лишь принимать. А как заставить его делать, если, кажется, он больше не хочет Богдана? Их отношения были совсем противозачаточными. Никаких касаний, намеков, личных разговоров. Они жили, как близкие родственники. Поначалу это нравилось Богдану, успокаивало как-то, но вот прошло время и захотелось большего. Он давно готов! Даже в постель к Леону пришел. Сам показал, что не против. А Леон не проникся. Спал близко, но рук не распускал. Богдан уже совсем сник и снова поверил, что он неудачник в личном, факт. Но вот сегодня утром проснулся от горячего шепота в ухо: - Кисенышшш, мелкий, родной, как же истосковался по тебе, как скучал, малыш, хороший мой, ласковый котенок, хочу тебя, так хочу …. Леон прижимал его к себе крепко, собственнически, аж дух захватывало, и Богдан замер, смакуя страсть, которую уже не надеялся вызвать. Он представил, что сейчас, наконец, Леон навалится на него и …. И Леон вдруг вздрогнул крупно, как от толчка, и закостенел весь. Богдан испугался, засопел вопросительно, пытаясь справиться с отчаянно заколотившимся сердцем, а Леон вскочил и ушел. Все …. Что-то он делает не так. Ему нужен был совет. Почему Леон ведет себя не как обычно? Что его останавливает? Как показать ему, что можно, и он тоже хочет? Только один человек в жизни Богдана был замечен в голубых предпочтениях. А значит, может разбираться в подобных, странных ситуациях. Надо его расспросить. - Здравствуйте, Максим Павлович! - О, привет-привет, Богдан. Наконец-то ты захотел поболтать еще с кем-то, кроме Вышецева. Роскошно выглядишь, хотя по скайпу не то все, вот бы вживую тобой полюбоваться. - Максим Павлович, мне с вами поговорить надо. - Вот так прямо тему переключаешь? Видно, серьезное что-то, и я догадываюсь что. Леон? - Да. Как Вы …? - Только что имел удовольствие разговаривать с твоим сожителем. Интересно было. Что ты так покраснел? - Насчет сожительства я как раз и хотел поговорить. - О, хочешь третьим меня позвать?! - Нет, что Вы! - Совсем шутки разучился понимать. Как Леон. Давай, жги, доктор Головин к твоим услугам. - Ээээ, скажите, как мне сделать так, чтобы Леон захотел со мной …. - Спать? - Ну да. Спать и … все такое. - Я в курсе пристрастий Леона, можешь не мяться. - Ну тогда, как мне показать ему, что я готов к сессии? - О, как. То есть, у вас были сессии? Прекрасно! Вот Леон – тихушник. Богдан, брось смущаться, прошу. Так мы не продвинемся никуда. Соберись. Совет один: скажи ему. А лучше так: вставь себе пробку и принеси плеть или ремень, или любой намек на Тему. Оу, оу, в обморок что ли собрался? Ты уверен, что готов? Пойми, зайчик, без этого не обойтись. Прими Леона таким, какой он есть, поверь ему, доверь свое тело и разум. И вы оба будете счастливы, гарантирую. - Я понял …. Можно еще вопрос? Почему ему это так нужно? - Не думай про это. Нужно и все. Думай о себе. Ты хочешь быть с ним? Хорошо. А он такой вот - необычный. Но это не проблема, точно тебе говорю. Бывает и хуже. Ну, ты знаешь. А это – подарок судьбы, поверь. Если ты доверишься Леону, он вас обоих на такие вершины унесет, тебе не захочется слезать. - Мне кажется, он не хочет меня больше, как раньше. - Глупости. Все он хочет, не дурак же конченый. Просто не уверен, бережет тебя. А ты будь посмелее. Понастойчивее. Все будет хорошо у вас тогда. Точно не возьмешь меня третьим? - Максим Павлович! - Ладно, ладно, брейк! Я рад, что ты вернулся. Правда. Очень рад. Только слово скажи, и я шею сверну Леону, если он обидит тебя. - Спасибо. Думаю, я справлюсь. *************************************************** Но это оказалось труднее выполнить, чем представлялось. Для начала Богдан решил набраться храбрости и зайти в красную комнату. А то еще струхнет, когда вместе с Леоном там окажутся. Несколько раз парень видел, как Вышецев нырял в эту комнату, которая когда-то навевала на Богдана ужас. Наверное, ностальгировал там. Но ведь теперь все изменилось, Богдан – другой, готов по-настоящему пробовать и доставлять необходимое удовольствие дорогому человеку. Медленно, стараясь дышать ровно, Богдан двигался по коридору, уговаривая себя надавить на ручку и смело войти внутрь. И не страшно там вовсе, необычно просто, насколько он помнил. Нужно просто настроиться, расслабиться. Если войти в нужное состояние, он, возможно и от боли получит кайф, а уж затем вообще наступит самое сладкое. Так, убалтывая себя, он и добрался до заветной двери, толкнул ее, набрав побольше воздуха в грудь, и тут же со свистом его выпустил. Красная комната теперь была вовсе не красной, а нежно-голубой. Густо-кровавые стены приобрели оттенок утренней летней лазури, жесткий дубовый паркет заменил мягчайший ковролин, огромные окна занавешивали не тяжелые портьеры, а легкий тюль, а вместо устрашающих приспособлений для проведения сессий вдоль стен стояли невинные и жизнеутверждающие тренажеры. Богдан с открытым ртом на автомате вышел из мирной картинки, затворил дверь и проверил, не ошибся ли он с комнатой. Нет, не ошибся. В четырехкомнатной квартире не было других красных комнат. В этой квартире вообще не было той комнаты, в которой он лишился девственности. ************************************************** Принять совет Макса и переспать с Богданом, конечно, хотелось. До безумия. Только Леон себе слово дал. Не трогать, как бы не было тяжко от постоянной, притягательной близости. Добираясь до дома в тот день, Леон со страхом думал о том, что если все так пойдет и дальше, придется отказываться от крох в виде совместной ночевки, а потом и от совместного проживания. Выхода нет, надо подыскивать варианты покупки жилья для себя. Эту квартиру он недавно переписал на Богдана. Купить соседнюю квартиру что ли? И рядом, и опасности завалить ребенка насильно нет. Дома стояла подозрительная тишина. Богдан не обнаружился ни на кухне, ни в спальне. Нашлась пропажа в собственной комнате Леона. Парень сидел на кровати в странно нахохленном, подобранном состоянии. На коленях у него стояла праздничная коробка, перевязанная большим бантом. - Привет. А ты чего тут? Ужинать будем? - Да, будем, попозже. А пока на вот, открой. Это мой подарок для тебя. Леон осторожно взял тяжеленькую коробку. Было и приятно, и почему-то волнительно. Уже когда открывал, шерсть на загривке встала дыбом от предчувствия. Так и есть. Из подарочного гнезда на Леона молчаливым укором взирали новенькие, поблескивающие чуть ли не настоящей сталью наручники, матовая, черная плетка с кожаными змейками хвостиков, розовая затычка для рта, у них была точно такая же, еще какой-то хлам. Леон в изумлении взглянул на сжавшегося в комок мальчишку. - Это, нахрен, что такое? – спросил свистящим шепотом. - Это нам с тобой, - таким же шепотом пропищал Богдан и сжался еще больше. Болезненная гримаска исказила его мордаху, и Леон сорвался на крик. - Ты совсем офонарел! Ты что думал, я тебя буду приковывать и лупить что ли? После того, как искал среди мертвых? После того, как едва живого привез? После того, как не знал, выкарабкаешься ли ты? Ты за кого меня принимаешь вообще?! - Максим Павлович сказал …. - Ах, бля, Максим Павлович тебе сказал! Убью, суку! - Подожди, Леон, прости. Он не виноват, я сам, правда, хочу, сам! - В смысле? Чего ты хочешь? – Леону казалось, сейчас мозг просто взорвется. - Ну что бы ты … со мной … как раньше …. - Богдан, ты в разуме? Внятно скажи, что ты хочешь. - Хочу, чтобы ты провел со мной сессию! - Ебать …. Леон без сил плюхнулся в кресло. Коробка, забытая, свалилась на пол, и из нее высыпалось все сомнительное содержимое. А розовый шарик с резиночкой допрыгнул почти до голой ступни Богдана. Тот брезгливо поджал пальчики, и Леон обреченно застонал. - Скажи на самом деле, зачем тебе это надо? Я же вижу, ничего не изменилось. Тебя Макс накрутил? Думаешь таким способом отблагодарить меня? Долг отдать в очередной раз? - Нет! Нет же! Я хочу попробовать, правда. Прости, что не получается с фанфарами, но я, правда, хочу. Боли не боюсь больше, наверное, в этом дело. - Ты думаешь, что нужен был мне лишь для этого? Или что по-другому я не умею? - Это неважно, что было до этого момента. Сейчас я готов на любых условиях быть с тобой. Все, как скажешь. Я с радостью приму это. - Что это? - Ну, Тему, то, что я нижний. - Слушай, мелкий, у меня сейчас мозг взорвется. Я и не подозревал, честно, что у тебя в голове столько мусора. Я, кажется, ни сном, ни духом на этот счет к тебе? Мы уже сколько вместе. - Именно поэтому, я думал, мы и вместе. Ты просто ждал, когда я буду готов. И вот, я готов. - Нет. Все изменилось, Богдан. Мне это не нужно. - То есть …. Я был прав, ты просто не хочешь меня? - Чего?! - Ты больше не хочешь меня. - Начинай сначала, ты чего несешь?! - А то и несу, - Богдан едва не плакал, обиженный и разочарованный. - Не трогаешь меня, не целуешь, не смотришь даже, когда я из душа выхожу. Понятно, я же - дефективный, некрасивый, шрамы у меня. Не стоит на меня больше! Это правда! Тебе наплевать! Я тут изгаляюсь, как могу. В постель к тебе залез – ноль эмоций. Наручники подарил – минус ноль. С пробкой весь день мучаюсь …. - С чем, чем? С … пробкой? Богдан тут же закончил истерику, напуганный тихим, угрожающим рыком. И замер сурикатом на кровати, наблюдая, как к постели медленно приближается настоящий хищник. Большой, но грациозный, с сумрачными, почти черными глазами. Мгновение, и Богдан оказался подмятым тяжеленной тушей. - Расскажи-ка мне, мой мальчик, зачем же ты вставил в свою сладкую попку пробку? – хриплый, обволакивающий, подчиняющий волю бас лишил Богдана остатков сознания. Он растекался желейным пирожным под вожделенным телом, дрожащие ноги сами собой запрыгнули на талию Леону, руки обвили мощную шею, заалевшее лицо уткнулось в ключицы, и парень, отпустив себя целиком, принялся выгибаться и тереться о твердые выступы, без слов отвечая на все вопросы. Только Леону этого было мало. Ох, как мало! Дождаться подобных выкрутасов от малыша, и все спустить в трубу страсти? Вот уж хрена с два! Наверняка, это от воздержания в нем зашкалило или Макс, сука, накрутил-таки, спасибо надо потом сказать. Как бы то ни было, Леон хотел услышать, так хотел получить доказательства от Богдана, что он сознательно лег сейчас под него. И хочет с ним. Хочет его. - Богдан, кисеныш, ответь мне. Зачем ты растягивал себя? - Лееееон, - простонал Богдан, закатывая глаза: Неужели не понятно, хочуууу тебя, с ума схожу. Давай уже трахнемся, а? - Нет! - Ну почемууууу, - снова такой упоительный стон. Век бы слушал. - После всего, что ты мне тут наговорил, я покажу, что чувствую к тебе на самом деле и как именно не хочу тебя. Любовью займемся, глупыш. Позволь, раздену тебя. - Дааааа, слава Богу, даааааа. Они раздевали друг друга, ругаясь на дурацкие молнии и пуговицы, рубашку Леона вообще совместными усилиями разодрали. Потом бросили это дело и увлеклись поцелуями. Оба страшно соскучились именно по ним. Взахлеб и долго, коротко и жаляще, кусаясь и вылизывая, шепча нежный бред и обзываясь заводящими словечками, медленно и нежно, посасывая губы и языки и сглатывая слюну. Богдан плыл в волшебном мареве, не забывая брать свое. Его тело стало вдруг как пластилин, гибким и знающим. Как встать, как выгнуться, как заставить Леона рычать по-звериному, гоняясь за ним по всей кровати. Неожиданно Богдан почувствовал себя главным, способным укротить жестокое животное и заставить его есть у себя с рук. Леон был сверху, да, и так будет всегда, но он полностью во власти маленького, хрупкого мальчика, который одним движением пальчика дарит счастье и восторг, заставляет жилы натягиваться, как канаты, а все тело умирать от желания. Когда дело дошло до главного, оба взмокли, как после душа. Леон любовно перевернул Богдана, нежно проведя по спине ладонями, установил в коленно-локтевую и принялся облизывать желанную попку вместе с пресловутой пробкой. Черная затычка в обожаемой белой заднице смотрелась идеально. Потрясающе. Возбуждающе до темноты перед глазами. И не отследил, как вытащил ее, снова перевернул малыша и сразу вошел на всю длину. А Богдан не заметил, как оказался в любимой позе – с ногами за ушами и с огромным членом в заднице, достающим, по ощущениям, до гланд. Ему было нереально хорошо. Боли не было и в помине. О чем он и пытался стонать Леону, что старался доказать ответными движениями невпопад и неловкими ласками, потому что хотелось лишь раскрываться еще сильнее и одновременно сжимать в себе член, стремясь удержать подольше, продлить сумасшедший кайф. Дорвавшись, Леон не смог ограничиться одним разом, конечно. Поговорить они смогли лишь к утру, когда закончили очередную, сладкую гонку. Богдан побывал наездником, и ужасно гордился этим, предвкушая новые открытия и победы. Так его, распаренного и удовлетворенного до отрыжки, и застал вопрос Леона: - Так ты этого хотел? - Да! - А почему не сказал? Я бы, не знаю, я бы в лепешку расшибся. - Ага, расшибся бы, но не подошел ко мне, да? Вот, зачем ты красную комнату убрал? - Красную? Забавно, как ты ее называешь. Потому и убрал, потому что она красная. В ней тебе больно было. А я слово себе дал, что ты больше никогда не испытаешь боли. От меня. Никогда. - Погоди, я ведь думал, тебе это надо. И сейчас думаю. И готов принять. Не терпеть, не думай! Честно, хотел попробовать. Вдруг я не понимаю ничего все-таки, а ты меня научишь. - Вот ты упрямец! Научишь! Все, что ты получишь от меня – это жесткий секс. С подарочными наручниками. Да и то, если плохо вести себя будешь. Все! - Уммм, неплохо – про жесткий секс. Но я не понимаю, ты столько лет жил Темой. С чего вдруг отказ от нее, тем более я согласен? - Тебя не было у меня, Богдан. Теперь есть. Я выстрадал тебя. Вымолил у Судьбы. Заслужил. Ты мой, и мы вместе будем учиться жить заново. Я больше не нуждаюсь в Теме. Только в тебе .... - Я твой? - Даже не сомневайся. Богдан только кивнул, переполненный чувствами и пораженный, насколько они совпадают у них. Откинувшись на подушках, он потянулся, как довольный кот, и, прижавшись к своему мужчине, сказал: - Почему мы раньше все не выяснили? Столько времени потеряли. - Нет, маленький, не потеряли, нашли. Мы не должны были быть друг с другом, по всем признакам, но Судьба упорно сводила нас, пока мы не поняли, что должны быть вместе. Я бы хотел многого избежать, по-другому себя вести, но поздно жалеть. Зато теперь у нас есть возможность сделать все только так, как мы захотим. Представь себе такую склейку. Помнишь нашу первую встречу? Вот представь, ты стоишь в холле, в толпе таких же, как ты, желторотиков. Вот замечаешь меня, а я, очарованный и пораженный - так и было на самом деле – спускаюсь к тебе, беру за руку и отвожу в свой кабинет. Там целую тебя, мы занимаемся жарким сексом, я признаюсь, что потерял голову с первого взгляда, ты мне отвечаешь сразу, не задумываясь. И я с радостью, как мне всегда хотелось, складываю к твоим ногам весь мир. - Эх, Леон Арнольдович, никогда Вы особо не умели монтировать. Это красиво, конечно, но не-дос-то-вер-но! - Зараза ты мелкая, красивая! Не умею?! Сейчас задам тебе, как не умею! А вообще, да, о том я и говорил: недостоверно. И хотя мне ужасно плохо от того, что тебе пришлось испытать и что мне увидеть – все могло быть только так или чуть хуже. Могло бы случиться, что некому и некого было бы учить монтировать, а так у меня есть шанс, похоже. - Ну не знаюююю. Отказ от обучения может сойти за плохое поведение? ******************************************* Если скажу, что они жили долго и счастливо, то совру безбожно. Всякое случалось. И ругались, и спорили до хрипоты, и дрались, и не разговаривали часами. Все менялось, когда ложились спать вместе. Ведь это самое главное. Им было непросто – двум сильным личностям. Но они были вдвоем, совсем вдвоем. Леон подал на развод еще тогда, когда Богдан пропал. Сын со временем узнал о связи отца с парнем и, конечно, не принял это. Они не общались больше. Богдан сам рассказал все родным. Те, поскрипев зубами, смирились, слишком благодарны были Леону, но принимали их без особой радости. Да и сами в гостях ни разу не были. Кави, к сожалению, не нашелся. Совсем. Они были вдвоем. Одновременно признались в любви друг другу. Каждый доказывал ее другому, как мог. Мир сделал многое, чтобы их разлучить, и, возможно, попробует снова, но кто сказал, что они не будут отбиваться?