G.O.G.R.

- Я решила, что уговорю родителей разрешить мне вернуться обратно в Донецк, - говорила Ершова, сидя в кабинете Серёгина. – Сделаю в квартире ремонт и найду работу по специальности. Раз Чеснок арестован – кого мне теперь бояться? Серёгин одобрял смелое решение Валерии Ершовой и параллельно размышлял над тем, как бы ему добраться до сгоревшего автомобиля Ярослава Семенова. Если экспертиза докажет, что найденное в нём тело не принадлежит Ярославу – то у Петра Ивановича окажется набор доказательств, достаточный для того, чтобы предъявить Зайцеву обвинение а злоупотреблении служебными полномочиями. Ершова подписала протокол опознания «Геннадия» - Зайцева и заторопилась назад в Кременец. Маргарита Садальская сейчас занималась Борисюком и Соколовым, в который раз «отложив» Грибка в долгий ящик. Серёгин проводил Ершову до выхода и вернулся в кабинет, чтобы упорядочить новые материалы «Дела №37» и подшить их в папку. У изолятора снова собирались зеваки – начал «камлать» Грибок. Пётр Иванович зашёл к нему в камеру и увидел, что на этот раз Грибок ведёт себя не так, как всегда при «камлании». «Яйцеголовый» бомжик ходил кругами по камере, заложив за спину руки, и ревел голосом Глеба Жеглова: - Я тебе уже сказал, что тебя ждёт, Копчёный! Смотри в глаза, я ещё не таких р-раскалывал! – рыкнул Грибок и наклонился над пустотой, словно заглядывал в глаза кому-то, кто сидел перед ним на воображаемом стуле. – Если ты, Копчёный, не расскажешь, как ты взял кассу, тебе придётся познакомиться со слоником! Ты сполна узнаешь, на что способен «слоник», Копчёный! Грибок разыгрывал целый этюд. Он достал из ящика несуществующего стола мнимый противогаз и принялся напяливать его на голову виртуального преступника. Серёгин даже представил себе, как обитающий в параллельном мире «Копчёный» вырывается из рук Грибка и начинает задыхаться в «слонике». Грибок сделал резкое движение рукой, словно сдёрнул со своего «Копчёного» противогаз, а потом снова заревел в пространство: - Ну, что, Копчёный, понравилось? Нет? Ну, тогда колись, кто ещё с тобой брал кассу?! Со всех сторон летели смешки, кто-то аплодировал, восхищаясь артистичностью бомжика, а у самого уха Серёгина раздался изумлённый шёпот: - Слу-ушайте… Когда я в Ворошиловском работал – у нас Кораблинский точно так же допрашивал воров… - Это Сидоров пробился мимо собравшихся зевак в камеру Грибка и стоял теперь у Петра Ивановича за спиной. - Кораблинский?? – обернулся Серёгин. - Ага, - кивнул Сидоров, наблюдая за Грибком с видимым интересом и с долей некого мистического ужаса. – Он иногда пользовался «слоником», когда воры не хотели колоться. Только у Кораблинского был не Копчёный, а Солёный… Копчёный был у братьев Вайнеров. А Кораблинский любил читать братьев Вайнеров… - Подожди, Саня, - шёпотом перебил Серёгин. – Кораблинский же погиб… - Так вот, и я об этом, - пробормотал Сидоров. – Но Эдуард Всеволодович допрашивал Солёного именно так. Я сам присутствовал на этом допросе. Он «слоника» сдёрнул, а Солёный ему в лицо плюнул, а Кораблинский за это заехал Солёному под дых… Серёгин видел, как Грибок действует точно по рассказанному Сидоровым «сценарию» - сначала отпрянул назад от виртуального стула, а потом – с разъярённым видом подскочил и с размаху залепил кулак куда-то в макрокосм. Неужели, этот перемазанный фукарцином, полудикий маргинальный элемент – действительно «реинкорнация» погибшего майора Кораблинского?? - Ну а лицом он на Кораблинского похож? – осведомился Пётр Иванович у Сидорова, который видел настоящего Кораблинского собственными глазами. - Ну, - протянул Сидоров, вглядываясь в спившееся и покрытое малиновыми пятнами фукарцина лицо «камлающего» бомжика. – Если бы Эдуард Всеволодович полгода пил горькую и не просыхал ни дня, то, наверное, сделался бы похожим на Грибка. - Зови Садальскую, - распорядился Серёгин. – Пускай расколдовывает! - Есть! – согласился Сидоров и принялся пропихиваться к выходу, чтобы разыскать киевскую «колдунью». Маргарита Садальская под надзором Муравьёва пыталась снять наваждение с Борисюка и Соколова. У неё получалось не совсем то, что нужно: Соколов бешено ржал, словно дикий, необъезженный мустанг, а Борисюк калякал карикатуру за карикатурой, изображая Садальскую то в ступе и с метлой, то в обличии некоей готичной вампирши. Маргарита Садальская кипела, и с её макушки поднимались клубы пара, а Муравьёв вновь сидел над девственно чистым протоколом и пытался подавить смешки и усмешки. Сидоров поглазел немного на происходящую в кабинете гипнотизёра картину и осторожно сказал: - Маргарита Модестовна, вас Серёгин вызывает в изолятор. Садальская встрепенулась, фыркнула и хотела выйти из кабинета. Она собралась идти с Сидоровым в изолятор, но Муравьёв вовремя спохватился и сказал: - А они? – и кивнул в сторону невменяемых Борисюка и Соколова. Соколов, не умолкая, ржал, а перед Борисюком уже скопилась целая кипа немыслимых карикатур на Маргариту Садальскую. - Вот ещё… Чёрт! – буркнула Садальская, уже безо всякого стеснения плюясь «чертями». – Проснись! – выкрикнула она сразу обоим, и они, покинув состояние Бодхисаттвы, вернулись в свои не просветлённые и неказистые тела. Хорошо, что они не помнят ничего, что делали под гипнозом, а то бы заработали какой-нибудь «комплекс». Грибок продолжал «камлание» - он уже почти что, целый час «камлал». Бомжик превратился в некоего «злого следака» и всё допрашивал, допрашивал каких-то невидимых бандитов, иллюзорных потерпевших и паранормальных свидетелей. Копчёный уже был отправлен в гипотетическую камеру, его место на воображаемом стуле занял некий Марат. Серёгин навострил уши: Маратом звали пропавшего охранника убитого «авторитета» Рыжего, дело которого и расследовал настоящий Эдуард Кораблинский! - Ну что, Марат, будешь отпираться? – осведомился у Мироздания разозлённый молчанием потустороннего Марата Грибок и замер напротив пустоты. – Ты же знаешь, кто замочил твоего шефа. Ведь это был ты, Марат, и твой напарник так сказал! Если верить Грибку, то выходит, что напарник обвинил пропавшего Марата в убийстве и сказал об этом Кораблинскому… А вот Серёгину этот напарник говорил совсем другое. - Какая ещё «Волга»?! – взрычал между тем Грибок, замахнувшись сжатым кулаком. И тут пришла Маргарита Садальская. Окинув взглядом специалиста «камлающего» Грибка, она сначала сморщилась – да, он ей не понравился – а потом сказала: - Типичный случай навязчивых галлюцинаций… Наркоман? - Нет, - возразил Пётр Иванович и объяснил Садальской, в чём дело. Услышав всё о Грибке, Маргарита Садальская чуть приуныла: а вдруг и он превратится в домашний скот, подмачивая её репутацию?! Тем временем «камлание» Грибка подошло к концу. Бомжик потерял из виду «призрак» Марата, бросил на собравшихся вокруг себя «зрителей» отупевший диковатый взгляд и, буркнув: - У, поначапали! – сел на полу и принялся гнусить свою любимую чатланскую песню: - Ку-у! Ку-у! Ку-у! Ку-у! Ы-ы-ы! Зеваки стали расходиться: теперь Грибок стал неинтересным. Вскоре в его камере остались только Серёгин, Сидоров, и Маргарита Садальская. - Мне нужно, чтобы он улёгся вон туда! – сказала Маргарита Садальская и показала пальцем на нары в углу камеры. Да, она смотрит на Грибка с явным брезгливым отвращением – хоть бы не отказалась… Сидоров толкнул поющего бомжика и приказал ему: - Лезь на нары! - Ы! – огрызнулся Грибок. – Мне и тут хипово! - Лезь, лезь! – подпихнул его Сидоров носком ботинка. – А то выкинем назад, на помойку, и будешь там опять ловить своих мутантов! - У, не хочу, меня Куздря бьёт! – завыл Грибок и на четвереньках пополз в угол камеры к нарам. – Чуть грызло не разнесла! А я ей тоже в рожу залепил, а потом камень взял, чтобы грызло ей припечь, а она меня как повалит, и давай утюжить булками… Всю печёнку отходила! - Давай, давай, лезь молча! – подогнал его Сидоров. Грибок залез на нары, а Маргарита Садальская, посмотрев на Серёгина, мол, спрашивая: «Не заразный?», медленно двинулась к ворочающемуся Грибку. - Ему уже вылечили педикулёз, - сказал Садальской Пётр Иванович. Маргарита Садальская молча проглотила слова Петра Ивановича и приблизилась к Грибку. Серёгин и Сидоров видели, как она достала из кармана пиджака маятник в виде гайки, привязанной на верёвочку, и, качая им перед носом Грибка, вводит его в транс. Решив, что Грибок «дошёл до кондиции» и готов к «парапсихологическому считыванию памяти», Садальская снова сморщилась и сказала: - Всё, можете допрашивать. Грибок спал с открытыми глазами. Серёгин и Сидоров подошли к нему поближе. Сидоров всмотрелся в его лицо. Теперь, когда бомжик «спал», не корчил гримас, не пел и не «камлал», он сделался до нельзя похожим на погибшего Эдуарда Кораблинского! Да, это он, только лысый! - Как вас зовут? – спросил Серёгин у Грибка – Кораблинского. Грибок дёрнул головой, пару раз хрюкнул по-свиному, из-за чего Садальская впихнула в рот таблетку валидола, а потом разинул рот и произнёс: - Гриб… - он замолчал, снова хрюкнул, а затем выдал: - Я – Эдуард Всеволодович Кораблинский, мне 37 лет, родился в городе Докучаевске Донецкой области 12 января 1972 года… - Вот это – да! – выдохнул Серёгин, услышав откровение Грибка. – Кажется… Где вы были в течение последнего года? – обратился он к Грибку – Кораблинскому. - Ездил в Верхние Лягуши… - рассказывала освобождённая от «дьявольского» наваждения память Кораблинского. – В багажнике… автомобиля… Меня похитили… люди… - Какие люди? – Серёгин подсунул Кораблинскому под руку ручку и клочок тетрадного листка. – Нарисуйте хотя бы одного. Кораблинский схватил ручку, начал что-то малевать. А, намалевав, бросил ручку под нары. Серёгин выхватил получившийся рисунок, словно спасительную соломинку, и увидел, что «воскресший» Кораблинский выполнил техничный и качественный портрет… свиньи. Видимо, выборочный гипноз ещё не до конца выветрился из его головы, и Кораблинский не мог пока изобразить похитителя. - Нельзя его больше в камере держать, - заключил Пётр Иванович. – Нужно отправить к Давыдовичу на излечение… Только чтобы не украли…