G.O.G.R.

Леденистый ветер больно сёк лицо колючими, смёрзшимися кристалликами снега, завывал в ушах, грозил в любую минуту сорвать с ненадёжного, скользкого выступа и швырнуть в бездонную, подёрнутую дымкой пропасть. От поискового отряда в двадцать пять человек осталось всего четверо, да и те были голодные, замёрзшие, уставшие. Они дышали на замерзающие в истрёпанных перчатках руки, тяжело переводили дыхание и карабкались, карабкались вверх по отвесному, покрытому острыми комьями льда и слежавшегося снега склону, тащили за собой тяжёлые рюкзаки, палатки и оружие. Руки скользили и срывались, царапались до крови о снег и лёд, но люди – четверо выживших из двадцати пяти – всё равно упрямо двигались вверх, вверх, туда, где, они считали, их ждёт отдых и спасение. По небу неслись серо-чёрные тучи, которые в обязательном порядке предвещали снежную бурю. Если эти четверо смелых не успеют добраться до вершины, или не найдут хотя бы выступ, где можно укрыться и переждать бурю – они обязательно погибнут, опрокинутые вниз, или накрытые лавиной, или замёрзнут под массами снега, который заметёт их в считанные минуты. Хотя какая разница – погибнут ли они сейчас или позже найдут свою смерть? Им всё равно не суждено вернуться домой в принципе. Рация разбилась три дня назад, вчера закончились патроны и продукты, а воды осталось – капелька на донышке фляжки, и то не у каждого… Экспедиция срывалась. Нет, наверное, уже сорвалась. Сорвалась уже давно – шесть дней назад, когда в неуклюжей потасовке с одним из местных племён был убит командир, а вместе с ним сложили буйные головы ещё восемь человек. Остальные готовы были разбежаться в разные стороны, как зайцы и потерялись бы, если бы вдруг командование неожиданно не взял на себя учёный, которого взяли с собой лишь в качестве переводчика с «местного варняканья» на «нормальный язык». Переводчик заслужил уважение и жизнь исключительно своим интеллектом. Звали его так: барон Генрих Фердинанд фон Артерран Девятнадцатый. Он был потомком древнего рода австрийских баронов, всё детство и юность провёл за книгами, к двадцати четырём годам получил два высших образования: биолога и языковеда. Сидеть бы ему где-нибудь на кафедре, или заниматься научными изысканиями, но – нет. Закончив с образованием, барон Генрих Артерран решил сделаться авантюристом. Нет, он не состоял в нацистской партии, и тем более, не был членом СС. Фашисты, по его мнению, были тупы и ограниченны – кто ещё может с яростью рваться в бой за мыльные пузыри? Расовая теория Гитлера – это полная собачья чушь в глазах образованного человека. Генрих Артерран никогда не пойдёт на идиотскую войну – он изыщет способ подзаработать на ней, не воюя… По задумке Верховного командования они должны были переть несокрушимой стеной, сметая всех, кто встретится на пути, стирать племена, разрушать и грабить все монастыри, которые только попадутся на глаза. Кто-то когда-то обмолвился, что в монастырях хранятся несметные богатства, артефакты, дающие сверхчеловеческую силу. А главное – да, он где-то тут, среди нескончаемых и смертельно опасных Тибетских гор – «поганые узкоглазые», как принято было называть местных жителей, прячут меч Тимуджина. Именно за этим мечом охотился Гитлер, и условие стояло такое: либо меч, либо живыми не возвращайтесь… У них не было никакого меча – они так и не нашли его. А попробуй, найди, когда за каждым выступом, под каждым деревцем, в каждой запущенной лачужке поджидают оскаленные, злобные и дикие варвары с копьями, стрелами, камнями? Варвары защищали свои скудные пожитки с львиной яростью, обезьяньей ловкостью и силой океанического кита. С ними не могли совладать ни пистолеты, ни автоматы. Варваров было множество – целые полчища, словно рои мошек, или стаи саранчи. На месте убитых тот час же вырастали новые, и нападали, нападали со всех сторон. После нескольких таких стычек от двадцати пяти осталось четверо… Ветер крепчал, начинал реветь диким медведем, а до вершины ещё было далеко. Редкие колючие хлопья превращались в заверюшки, они вихрились мелкими белыми смерчиками, бросались массами снега. - Двигаемся быстрее! – кричал тот, кто лез первым и вбивал в твёрдый, неподатливый гранит колышки для страховки. – Иначе буря нас накроет! Неизвестно, для кого он это крикнул, ведь его измождённые товарищи никак не могли ускорить своё движение, даже если бы и захотели – у них бы не хватило сил подниматься хоть сколько-нибудь быстрее. Они тащились в отстающем арьергарде, смертельно уставшие от движения, мечтающие лишь о том, чтобы остановиться и отдохнуть. Ветер становился всё сильнее, он крутил снег с невероятной скоростью, вокруг ничего не было видно – ни вверху, ни внизу, ни справа, ни слева. Поднялся настоящий буран, метель завывала, ветер рвал одежду, не давал держаться, стремясь одолеть измученного человека и заставить его разбиться об острые камни на далёком дне пропасти. Из последних сил Генрих Артерран окоченевшими руками удерживался за какую-то каменную неровность. В глазах рябило от снега и голода, в ушах стоял оглушающий свист ветра. В кромешной тьме, которая быстро окутывала всё вокруг, он зацепился рюкзаком за что-то и застрял. Порыв ветра ударил висящего над пропастью человека и едва не опрокинул его вниз. Каким-то чудом Генрих Артерран удержался, не жалея рук и рванулся вперёд. Застрявшая лямка лопнула, рюкзак оторвался и исчез внизу, свалившись в пропасть вместе с последней каплей воды, палаткой, зажигалкой, верёвкой – всем, что необходимо слабому человеку в трудном горном походе. Генрих Артерран сделал нечеловеческое усилие над собой, подтянулся на руках и взобрался на какой-то выступ, которого он даже не видел в круговороте вьюги, в темноте бури. Он перевернулся на спину, и всё – силы покинули его, и Генрих Артерран потерял сознание. Он очень удивился, когда вдруг выпал из забытья и увидел свет сквозь опущенные веки, почувствовал холод вокруг себя, услышал некий шум и гам. Генрих Артерран с трудом разлепил отяжелевшие веки и увидел, что лежит на спине, наполовину зарытый в снегу, окружённый множеством незнакомых лиц. Кажется, это местные варвары – лица круглые, смуглые, с маленькими глазками-щёлочками. Они окружили пришельца плотной толпой, толкаются, бормочут, галдят. Генрих Артерран прислушался к их бормотанию и с радостным облегчением понял, что они говорят на языке сандхи. Он знал этот диалект и понимал их. - Белый человек, - шептал один. - Эй, я слышал, они – демоны, - опасливо подзуживал второй, пихал первого в бок локтем и отходил назад. - Мы всегда можем принести его в жертву Агни, - заключил третий и даже приблизился к белому человеку на несколько шагов. Генрих Артерран совсем не хотел быть принесенным в жертву какому-то там Агни – не для этого он затеял всю эту афёру с поисками в Тибетских горах. Он привстал с холодной земли, немного выбрался из-под снега, который его завалил и начал придумывать, как бы ему отбояриться от демонического амплуа, которое в данный момент ему совсем не подходит. Но тут круг собравшихся вокруг него варваров разомкнулся: люди разошлись в стороны, пропуская вперёд группу монахов в длинных жёлтых балахонах из лёгкой тонкой ткани. Странные они существа, эти монахи – на дворе минусовая температура, а они разгуливают в каких-то летних халатиках и даже глазом не моргнут. Монахов было пятеро: четверо помоложе, и один совсем древний старичок. Лица у всех смиренные, добродушные, конечно, ведь в их уставе написано: «Не задави жучка». Но Генрих Артерран уже на собственном горьком опыте убедился, что пытаться воевать с этими «божьими одуванчиками» - себе дороже, можно попасть впросак и даже поплатиться жизнью. Дуболомы эсэсовцы уже пытались разгромить какую-то пагоду, ощетинились автоматами, побежали и… получили, еле ноги унесли. А ведь у монахов вообще оружия не было, только парочка каких-то первобытных палок. Генриха Артеррана очень заинтересовали их боевые искусства… и кажется, ему может выпасть шанс кое-чему научиться… Узрев, что эти монахи, которых тут называли так же, как южноамериканских верблюдов – «ламами» - приблизились к нему вплотную и глазеют на его лохмотья, Генрих Артерран состроил страдальческую мину. Престарелый лама согнул свою сухую спину, наклонив к белому и изрядно замёрзшему пришельцу морщинистое лицо, и проронил несколько слов. Его рот не изобиловал зубами, монах шамкал, как испорченный патефон, страшно искажая слова, но Генрих Артерран напряг мозги и разобрал, что он спрашивает у него, как он сюда попал. Говорить правду не хотелось: скорее всего, им не понравится, что Генрих Артерран припёрся сюда с экспедицией, которая хотела увести у них меч Тимуджина и разграбить их храмы. Тогда его точно принесут в жертву какому-нибудь богу – если не языческому Агни, то буддийскому дьяволу Мару… - Я – отшельник, - соврал Генрих Артерран. – Я ушёл от мира и стремлюсь к просветлению. Старый монах задумался, наморщил низенький обезьяний лобик, потеребил корявыми пальцами свой жёлтый балахон, а потом подал какой-то знак своим спутникам – молодым монахам. Генрих Артерран не шевелился. Два монаха подошли к нему, протянули руки и помогли вылезти из того сугроба, в котором он сидел. Поднявшись на ноги, Генрих Артерран зашатался от голода и слабости. Но это мелочи, ведь можно поесть и отдохнуть. Главное, что он ничего себе не сломал. - Идём! – распорядился старый монах, и Генриху Артеррану ничего больше не оставалось, как поплестись туда, куда они его повели. Да, дорога оказалась нелегка: узенькая тропинка между бездонным ущельем и высоченной отвесной скалой. Тропинка круто уходила вверх, временами приходилось даже карабкаться, а ещё – перепрыгивать через широкие трещины, такие же глубокие, как ущелье слева от тропики. Возможно, подобные пути очень нравятся каким-нибудь горным козлам: удобно убегать от хищников. Но только не людям… Однако несмотря ни на что, монахи проворно и весело прыгали через трещины и карабкались вверх по почти отвесным склонам не хуже тех горных козлов – особенной проворностью отличался дедуля: обогнал молодых метров на двести. Генрих Артерран, конечно же, не обладал такой прекрасной физподготовкой, кроме того, он не ел – он уже даже не помнит, сколько дней. Но всё равно, даже, несмотря на этот факт, нести его никто не собирался. Генрих Артерран много читал о культуре Тибета – переворошил целую кипу трудов знаменитых путешественников и востоковедов, Вильяма Томпсона, например. И поэтому знал, что монахи-ламы таким образом проверяют его парадигму, а если им что-то не понравится – они спокойно могут сбросить его во-он в ту пропасть… Нет, о пропасти, пожалуй, лучше не думать – слишком уж она глубока. Генрих Артерран, хоть и отстал порядочно от этих самых монахов и пыхтел, отдуваясь, но всё равно не сбавлял оборотов и не терял этой самой парадигмы – лез вперёд и вверх. В глаза ему нещадно светило яркое горное солнце, снег искрился в его лучах так, что было больно на него смотреть. Генрих Артерран лез практически на ощупь, пару раз едва не сорвался. Ему удавалось зацепиться и не упасть, но если бы он упал, от него бы осталась отбивная котлета: глубина каждой трещины не меньше километра, а страховки у него нету, потому что он потерял верёвку в буране. И вот наконец, «весёлый» путь закончился. Глянув вперёд, Генрих Артерран увидел, что жёлтые рясы остановились, сели на снег и, кажется, начали молиться Будде. Генрих Артерран дал слово не попирать чужих традиций. Поэтому он тоже сел на землю – выбрал такое местечко, где по счастливой случайности не оказалось снега. Он старался скопировать позу монахов, однако это оказалось нелегко: попробуйте завязать ноги в узел так, чтобы обе ступни лежали на бёдрах. Да, без тренировки не выйдет даже у самого гибкого человека, а вот ламы всё время так сидят, в позе «лотоса». Ламы смотрели куда-то вперёд, словно бы именно там стоял их Будда. Генрих Артерран тоже смотрел вперёд, но видел там только массу влажных холодных облаков. Ламы обернулись только тогда, когда закончили молиться, а, увидав, что пришелец сидит у них за спиной, неподдельно удивились. Видимо, далеко не все новички преодолевают «полосу препятствий»… Интересно, сколько в ущелье уже скопилось скелетов? Старый лама жестом пригласил Генриха Артеррана следовать за ними. Генрих Артерран чувствовал себя смертельно уставшим, замёрзшим, как собака и голодным, как волк. Пока он прыгал через трещины да карабкался на скалы – он не замечал высокогорного холода. Но, стоило ему сесть, как коварный мороз сразу же забрался под разорванную одежду, заставив Генриха Артеррана продрогнуть до самых косточек. Стуча зубами, он оторвался от земли и потянулся по заснеженной тропинке туда, в облака. Воздух был холодный и влажный – облако, скорее всего, было снеговое. Идя в нём, Генрих Артерран видел не дальше, чем на метр, а то и на метр не видел. Так и шёл он наугад до тех пор, пока не стукнулся лбом в каменную стену. Генрих Артерран отпрянул назад и посмотрел на препятствие, которое вдруг встало у него на пути. Стена была монолитная, сложена из большущих булыжников. Она возвышалась циклопической глыбой и уходила куда-то ввысь, закрытую непроницаемым для человеческого глаза влажным туманом. Генрих Артерран поискал глазами своих спутников, но не нашёл. Наверное, он затерялся в тумане, а они пошли в другую сторону. Он решил идти вдоль стены: а вдруг найдутся ворота? И тут на его плечо мягко легла лёгкая рука старика. - Идём! – сказал тот и пошёл куда-то в туман. Генрих Артерран поспешил за ним, чтобы не отстать и не потеряться снова. Вскоре возникли и ворота – широченные и высоченные, сделанные из какого-то дерева, висящие на увесистых железных петлях. В эти ворота мог спокойно пройти грузовик, или танк. И зачем этим монахам такие огромные ворота? Старый монах протянул свою щуплую ручку и взялся за толстое кольцо-рукоятку, вделанное в голову железного дракона. Он постучал три раза с одинаковыми интервалами, и створки ворот медленно, со скрипом отъехали в стороны… Так началась жизнь европейца Генриха Фердинанда фон Артеррана под крышей буддийского монастыря Туерин, затерянного где-то в Тибетских горах. Монахи приняли его к себе в общину, учили своему языку а так же – медитации, искусству экзотического боя и гипнозу. Гипноз монахов был незауряден. Они применяли методику под названием О-Цзинь, при которой человек находился в трансе не постоянно, а впадал в него при определённых обстоятельствах. Именно этой методикой, методикой выборочного гипноза, Генрих Артерран заинтересовался больше всего и вскоре овладел ею не хуже самих монахов. Обитая среди этих людей, посвятивших свои жизни самосовершенствованию и «обретению природы Будды», Генрих Артерран подметил за ними невероятные возможности. Монахи могли обмениваться мыслями на расстоянии и передвигать предметы, не касаясь их. Вот они, телекинез и телепатия, которым так долго и безуспешно учили солдат в школах СС! Они никогда не научат, а вот у Генриха Артеррана, кажется, есть шанс… Так бы он и жил в монастыре, вдали от оголтелых тупых фашистов и войны, не попади он в следующий переплёт. Однажды Генрих Артерран заглянул туда, куда ему строго-настрого запретили заглядывать. Живя в монастыре, он давно заметил, что ровно в полночь монахи все, как один поднимаются со своих циновок и в сизых сумерках топают куда-то, а потом – где-то, через полчаса возвращаются назад. Генрих Артерран был любопытен – раз он спросил у одного из монахов, куда это они ходят, но тот ответил ему, что ночью никто никуда не ходит, а все «спят сном Будды». Генрих Артерран сразу же смекнул, что тут кроется какая-то страшная тайна и решил самостоятельно разузнать, что же это такое так тщательно скрывают монахи. В одну из ночей он последовал за ними. Шёл осторожно и бесшумно, отстав от длинной вереницы полусонных монахов на несколько шагов – опасался, что они заметят его. Они долго шли в темноте по коридорам – петляли, сворачивали, огибали углы. Генрих Артерран едва поспевал за ними: он же не кот, и в темноте не видит. А потом – они зашли в тупик. Генрих Артерран остановился и подумал, что они сейчас повернут назад, а весь этот их ночной «променад» - просто дань какому-то религиозному обычаю. Но – нет: монах, который шёл первым, нажал рукой на какой-то тонкий рычаг, что торчал прямо из каменной стены. Стена задрожала и с глухим лязгом отъехала назад. Тайный ход! Монахи гуськом потянулись в этот ход, а Генрих Артерран зорко всматривался в темноту, чтобы не пропустить, когда последний монах скроется в открывшейся загадочной дыре. Как только это произошло – Генрих Артерран шмыгнул следом за ним. Едва он успел проскочить – стена вернулась назад, закупорив проход. Всё, отступать некуда. Монахи начали опускаться вниз – по какой-то крутой лестнице. Генрих Артерран шёл за ними со скоростью улитки: лестница была ужасно крута, а ступеньки узенькие, просто лилипутские какие-то. Стоило совершить один неверный шаг – и можно ухнуть вниз, натолкнувшись на строй монахов. И тогда они изобличат лазутчика и даже могут казнить его, чтобы не лазал. Они опускались очень долго – может быть, полчаса, а может и дольше. В абсолютной темноте и в полной тишине Генрих Артерран даже потерял счёт времени. Да, эти монахи определённо знают некие «тайны бытия» - вон, как проворно они шагают вслепую, словно летучие мыши. Наконец, лестница закончилась, и в конце мглистого «туннеля» забрезжил свет. Свет был достаточно ярок, как от электрической лампочки. А по мере приближения к источнику – Генрих Артерран понимал, что лампочка там не одна, а по меньшей мере… Монахи, не нарушая строя, заходили в некий проём, похожий на пятиугольную высокую арку. Свет исходил именно оттуда, а Генрих Артерран, чьи глаза привыкли к темноте, не мог смотреть на него, не щурясь – такой он был яркий. Когда зашёл последний монах – Генрих Артерран осторожненько подобрался к этой арке, прижался спиной к стене, которая оказалась прохладной и совершенной гладкой, и заглянул туда, в арку. Его изумлённому взгляду открылся огромный зал, стены которого были отделаны пластинами из жёлтого металла, похожего на золото. Освещала этот зал всего лишь одна-единственная свеча – она стояла, водружённая на тонкий сверкающий шест, вознесённая под самый высоченный потолок. Но колоссально сложная система зеркал отражала её слабенький свет и усиливала его до такой степени, что зал площадью, наверное, в несколько гектаров, оказался освещён так ярко, словно бы под потолком поместилось солнце. Пол был начищен до блеска и усыпан горами золотых монет, драгоценных камней и украшений. Монахи лавировали между этими горами и приближались к высокому прозрачному сосуду, похожему на колбу, что возвышался посередине зала. Сосуд был наполнен прозрачной жидкостью, а в этой жидкости, медленно кружась в ауре мистического сияния, плавало нечто… или некто. Да, это, безусловно, было некое существо – не человек, и не животное. С большой головой, длинными и тонкими конечностями и с тремя огромными, непроницаемо-чёрными глазами, что, казалось, уставились в самую душу. У сосуда соорудили деревянный помост с лесенками с обеих сторон. Монахи по очереди взбирались на этот помост, брали чашу, черпали из сосуда жидкость и спокойно отправляли её в рот! Генрих Артерран наблюдал за этим жутким действом и ему казалось, что его вот-вот стошнит: какова однако гадость, а они эту гадость пьют, как обычный чай! Да, даже если бы они его сейчас изловили и за черти «пригласили» бы к своему страшному столу – Генрих Артерран побрезговал бы «настойкой из чудища». Но монахи его не замечали. Они словно бы спали в роскошном блеске ненужного им золота, которое окружало их со всех сторон. Одетые в нищенские жёлтенькие рясы, они выглядели комичными чужаками в этом зале царей, наполненном несметными богатствами. Возможно, всё это копилось тут веками и лежало безо всякого толка на полу. А какие барыши могло бы оно принести, если вложить всё это в выгодное дело! Можно построить завод, и не один, можно купить машины и транспорт… А они только ходят тут сомнамбулами, монахи эти, чёрт бы их побрал! «Выпив яду», монахи спускались с помоста и снова строились в колонну по одному, намереваясь двинуться в обратный путь. Генрих Артерран прижался в стенке и притаился в темноте, опасаясь быть замеченным. Монахи прошли мимо монотонной своей вереницей, и ни один из них даже не оглянулся – точно, их мозги находятся в каком-то диком полусне, похожем на гипноз. Генрих Артерран снова пристроился в хвост колонны и вернулся обратно тем же запутанным и тёмным путём. Монахи, как ни в чём не бывало, укладывались на свои циновки и тут же засыпали, а вот Генрих Артерран заснуть уже не мог. Лёжа на жёсткой циновке – считай, на полу – он пытался восстановить и удержать в памяти весь запутанный путь в «пещеру Аладдина». Это оказалось отнюдь нелегко: попробуй, запомни мириады поворотов и коридоров, пройденные в полной темноте! Генрих Артерран никогда не жаловался на память – даже наоборот, гордился этим своим свойством. Учась в университете, он никогда не писал конспектов: все лекции он запоминал слово в слово, стоило ему лишь раз прослушать их, и больше не забывал… А если он сейчас встанет и попробует добраться до сокровищницы сам – то… сгинет в лабиринте. Поглощённый всеми этими размышлениями, Генрих Артерран не заметил, как заснул, а утром его разбудили палкой. Генрих Артерран аж подскочил, когда на него обрушился жёсткий удар. Открыв глаза, он увидел, что вокруг него плотным кольцом сгрудились старшие монахи с престарелым далай-ламой во главе. Каждый из них взирал грозно, словно бы собирался прожечь взглядом, а то и съесть. - Мы приняли тебя в свою обитель, обучали тебя своей мудрости, - загремел далай-лама, и Генрих Артерран сразу же смекнул, что как бы он ни пытался скрыться – они застукали его в сокровищнице. – А ты подло нарушил устав! За такое не полагается даже судить, а до́лжно казнить немедленно! Увести этого преступника! Генрих Артерран не успел даже водвориться на ноги, как два неприлично плечистых монаха схватили его под локотки и подняли. Ну, всё, господин барон, ваша песенка спета, и сейчас вам чего доброго снесут башку хорошеньким мечом. Генрих Артерран абсолютно не желал умирать – слишком уж он был молод и хорош для того, чтобы бесславно и безвестно превратиться в дармовой корм для длинных и коротких червяков. За то время, пока он торчал тут среди монахов – Генрих Артерран действительно, перенял их мудрость и научился неплохо драться. Всё, пора применить полученные знания и навыки, а то они, вон, в наглую тащат его на заклание, словно бы он – какой-то агнец… Генрих Артерран на время сделал вид, что покорно ведётся на заклание и дождался, пока его выведут из набитого монахами зала в коридор. А потом – внезапно присел, высвободив руки, и резко выпрыгнул вверх, огрев обоих своих конвоиров одновременно обеими ногами. Те не ожидали от «агнца» подвоха, не успели защититься и покатились кубарем по каменному полу. А один из них случайно задел и сбил с ног далай-ламу. Образовалась шумная свалка, все монахи начали поднимать далай-ламу, а Генрих Артерран выиграл время и опрометью рванул вперёд по узкому коридору. - Догоните его! – неслись ему вслед крики, сквозь которые прорывался топот бегущих ног – пустились-таки, в погоню. Генрих Артерран знал, куда бежит – сейчас, будет поворот, потом ещё один. Он свернёт два раза и сможет выскочить на внутренний дворик, а с него – убраться из этого дурацкого монастыря подобру-поздорову. Над ухом тоненько просвистела стрела, а потом ещё одна – нет, не только гонятся, но ещё и пуляют из своих средневековых луков. Вдруг откуда ни возьмись, выскочили перед носом два монаха. Один был с мечом, а другой – нёс в руке длинный и тонкий боевой шест. Первым решил напасть тот, что был с шестом. Он замахнулся, но Генрих Артерран оказался проворнее. Он перехватил шест на лету и дал монаху подсечку правой ногой. Противник врезался в пол, а Генрих Артерран взмахнул отобранным шестом, блокировав свистящий удар меча второго монаха. Меч врубился в дерево шеста, но не перерубил его. Генрих Артерран рванул шест на себя, одновременно залепив монаху зуботычину. Тот отлетел назад, выпустив меч из рук, Генрих Артерран, перехватив этот меч, выдернул его из шеста и в тот же миг отбил блестящим лезвием очередную стрелу. Не теряя времени и не бросая меча, Генрих Артерран пригнул голову, спасаясь от летящих стрел, и рванул дальше, не сбавляя шагу. Они бежали за ним, и их было много. Генрих Артерран был готов к тому, что не успеет добраться до внутреннего дворика, и был готов принять нешуточный бой. Они решили казнить его? А барон фон Артерран свою жизнь дорого продаст! На дороге внезапно возник молоденький монашек с подносом в руках. Генрих Артерран залепил ему с размаху оплеуху, столкнув под ноги тем, кто его догонял. Да, коридор оказался достаточно узок, чтобы преследователи не смогли разминуться с катящимся на них человеком. Несколько монахов споткнулись о него и тоже упали, перекрыв коридор своими телами. Те, что оказались проворнее – перепрыгнули через упавших и бежали вперёд. Они никак не хотели оставить Генриха Артеррана в покое, а продолжали стрельбу и погоню. Генрих Артерран пробежал весь коридор и оказался перед высокой деревянной дверью. Он знал, что она ведёт во внутренний дворик, и распахнул её толчком. Выскочив на улицу, он заткнул меч за пояс и обернулся, чтобы захлопнуть за собою тяжёлые створки, и в тот же миг один из оскаленных узкоглазых варваров прорвался вперёд и выстрелил в него из своего лука. Человек был бы сразу убит этим выстрелом – монах выстрелил почти в упор. Но Генрих Артерран каким-то странным образом увидел стрелу – как она летит в него и вращается в полёте вокруг своей оси. Вот, она подлетает… Генрих Артерран сделал резкое движение левой рукой и поймал стрелу на лету в сантиметре от своей головы. Бросив стрелу на каменистую землю, он завалил створки и начал задвигать толстый засов. Несколько стрел врубились в дверь с той стороны, и их наконечники, прошив дерево, вышли у самого его лица, но Генриха Артеррана они не волновали. Проявив «истинно арийское» нордическое спокойствие, он задвинул засов и собрался бежать дальше, чтобы вырваться с территории монастыря на свободу. А обернувшись, понял, что его догнали и окружили. Монахи стояли перед ним полукругом, их было около десяти человек, и они доставали своё оружие, хищно нацелившись «казнить преступника». Генрих Артерран сделал маленький шаг назад, а потом – рывком выхватил меч, отобранный у монаха в коридоре, и совершил огромный прыжок вперёд. Монахи напали, Генрих Артерран только и успевал пригибаться и увёртываться от стальных лезвий, что свистели у него над ухом и грозили в любой момент покрошить в капусту. Орудуя своим мечом, Генрих Артерран пробил себе дорогу и запрыгнул на стену, чтобы перелезть через неё и сбежать из треклятого монастыря на свободу. Он полез вверх, словно какая-то макака, цепляясь руками и ногами за выступы и неровности. Стена была из шероховатого камня, Генрих Артерран содрал себе в кровь все пальцы, однако сумел долезть до крыши, прежде чем его настигла погоня. Монахи лезли за ним, оказавшись на крыше, Генрих Артерран увидел узкоглазую плешивую голову первого из них. Монах собрался выпрыгнуть на крышу и вцепиться Артеррану в горло, но не успел. Схватив меч, Генрих Артерран замахнулся с размаху срубил эту наглую голову, заставив тело обрушиться вниз на остальных монахов и посбивать их со стены на камни внутреннего дворика. Перебежав через крышу, Генрих Артерран оказался над пропастью: стена отвесно уходила вниз и продолжалась не менее отвесной скалой. Высота была огромная – просто скала и, если прыгнуть – от человека останется только антрекот. Тут выхода нет, нужно бежать туда, направо, где за угловатой крышей будут главные ворота. Там мост, есть надежда, что ему удастся спуститься к нему. Низкое утреннее небо плевалась промозглым дождиком. Вода капала на крышу, делая её скользкой, что замедляло бег. Погоня не отставала, на крышу выцарапалось штук шесть монахов, ощетиненных острыми лезвиями, стрелами, палками. На бегу монахи не забывали стрелять, Генрих Артерран едва успел прыгнуть под защиту башни, а то был бы пронзён насквозь. На пути возник высоченный монах с мечом наперевес, но Генрих Артерран ударил первым. Монах блокировал этот удар, но не выдержав его тяжести, попятился назад и наступил в лужу. Взмахнув сверкающим в рассеянном свете закрытого тучами солнца мечом, он нанёс удар в ответ, но Артерран ловко пригнулся и лезвие монаха встряло в стену в том месте, где секунду назад была его голова. Монах зарычал, принялся выдирать застрявший клинок, но Генрих Артерран не дремал, а влепил ему ногой промеж глаз и столкнул с крыши вниз, в ту чудовищную пропасть, где человек становится антрекотом. Переведя дух, Генрих Артерран побежал по крыше дальше и вскоре оказался над главными воротами. Да, они высоки, метров пятнадцать будет, но это всё же, ниже чем пропасть. Есть шанс спуститься вниз и уцелеть при этом. Хорошо бы иметь верёвку… Внезапно над ухом что-то просвистело, и Генрих Артерран рефлекторно пригнулся. Возле его лица просвистел крюк, привязанный на цепь, который швырнул в него невесть откуда взявшийся монах. Не попав в Артеррана, крюк врубился в стену, отколов от неё мелкие камешки, и монах, державший цепь в руках, потянул его назад для второго броска. Цепь длинная, эта штуковина может сойти за верёвку. Когда монах забросил «удочку» во второй раз – Генрих Артерран выставил вперёд свой длинный меч, поймав крюк таким образом, чтобы цепь накрутилась на клинок. Генрих Артерран резко дёрнул меч на себя, потащив за цепь монаха. Не устояв на ногах, монах полетел вперёд и был сброшен с монастырских стен. Завладев цепью, Генрих Артерран зацепил крюк за стену и принялся слезать вниз по главным воротам. Он был практически у самой земли, когда на крыше кто-то оторвал его крюк и сбросил. Артерран едва не разбился, но ему повезло упасть на невысокое чахлое дерево. Обдирая лицо и пальцы, он удержался за его корявые ветви и спрыгнул вниз, на снег. Оказавшись на свободе, Генрих Артерран решил не терять зря драгоценного времени, вскочил на ноги и побежал прочь, туда, где висел густой туман. Он уже достаточно далеко отбежал и не слышал за собой шума погони – видимо, она отстала от него, когда вдруг в тумане его нога не нашла под собою почвы и резко ушла в пустоту. Потеряв равновесие, Генрих Артерран не устоял и упал куда-то. Кажется, в какое-то ущелье. Его руки всплеснули в холодном снежном воздухе, не нашли, за что бы уцепиться, и – всё, стукнувшись о твёрдую землю, Генрих Артерран на время выпал из реальности. Очнулся он от того, что его кто-то настойчиво теребил за плечо и что-то громко говорил. Сперва слова показались невнятным бормотанием, потому что Генрих Артерран привык слышать тибетский язык и отвык от других. Но потом – он понял, что голос над его ухом говорил по-немецки: - Эй, ты, просыпайся! Генрих Артерран, наверное, пролежал тут долго: он совсем продрог в монашеской рясе и не чувствовал своих рук и ног. Он заворочался, приходя в себя, заныл что-то, похожее на собачий скулёж. Глянув вверх, он узрел над собой в туманной дымке несколько человеческих силуэтов, а прямо у его лица торчала физиономия в классической немецкой кепке. Это был очередной отряд, который бесноватый фюрер отправил в Тибет на поиски «волшебных» артефактов. Немцы расположились палаточным лагерем в заснеженной долине, и завтра собирались снова двинуться в путь. Похоже, что это были «свежие силы», не попавшие пока что в снежный буран и не наткнувшиеся на агрессию местных жителей – слишком уж они были веселы и самоуверенны. Особенно, их командир, который саркастически заметил, что Генрих Артерран «наряжен в дурацкую юбку» и вообще, выглядит, словно «примат из зоосада». Но Артерран на этих глупцов не сердился, потому что был счастлив отогреться у их костра, переодеться в нормальную тёплую одежду и наесться их пищей. - Так что ты нашёл в этом монастыре? – не отставал от Генриха Артеррана командир – напыщенный такой типчик с белесыми волосами и колючими голубыми глазками. Генрих Артерран был по-своему алчен. Из его побитой головы всё не выходили те золотые горы, которые видел он в монастыре Туерин. Можно с успехом использовать грубую силу и фанатичный напор этих «големов» для того, чтобы извлечь несметные сокровища из подвала и пустить в выгодное дело. Однако гораздо больше, чем сокровища, Артеррана занимало существо в прозрачном сосуде. Как биолог, он многое отдал бы за то, чтобы изучить его. Уж не связаны ли фантастические способности монахов к телепатии, телекинезу и гипнозу с тем, что они регулярно глотают «дьявольский шнапс»?? - Золото! – сказал Артерран, отлично зная, что выдаёт далеко не всё. – У них там тонны золота, я сам видел россыпи монет прямо на полу их подвалов! Дрожащий свет костра освещал лица тех, кого Генрих Артерран посвящал в тайну Туерина. Лица немецких фашистов, получившие в боях маски грозной свирепости, искажались кривыми усмешками, злобные глаза загорались тёмным жадным огнём. Да, они пойдут куда угодно ради выгоды, ради денег, ради золота. Это – хищники, жаждущие наживы. И, пообещав им эту самую наживу, ими становится очень и очень легко управлять. Командир на вид был не старше самого Генриха Артеррана, но при этом – являлся прожжённым воякой и матёрым злобным эсэсманом, не знающим, что значит пощадить чью-либо слабую жизнь. Он взирал на всё перед собой свысока, прищурив из-под надвинутой набекрень глупой фуражки левый глаз, и теребил запачканными пальцами дурацкий стек, как какой-то погонщик лошадей. Прослушав заманчивый рассказ про золотые горы, он хмыкнул, поёрзал на горке пушистых шкурок, на которой сидел, скосил на Артеррана свои недобрые глаза и выплюнул сквозь зубы: - И всё-таки, я не верю, что ты барон! Ткнув Генриха Артеррана стеком в грудь, он упёр в бок свободную руку и продолжал заносчиво, словно царь: - Скорее всего, жулик, который решил нажиться на дурняк! Нет, аристократы такими, как ты не бывают, они бывают такими, как я! Я мог бы выкинуть тебя на снег, или сбросить в ущелье, чтобы ты не лопал наши запасы. Но пока что я не буду этого делать. Завтра же ты отведёшь нас в твой монастырь, и мы его хорошенечко потрясём. Но, смотри: если околпачишь – мы тебя прямо тут на кол усадим! – плотоядно пообещал этот нацистский ограниченный олух и даже щёлкнул зубами. – И не раскатывай губу: я всё равно не верю в то, что ты – барон! Ишь, какой – на кол усадит, Дракула-недомерок! Генрих Артерран в душе смеялся над ним. Кишка у тебя, приятель, тонка против тех знаний, которыми наградили Артеррана монахи, и технику О-Цзинь тебе не победить ни за что! Ночевал Генрих Артерран в тёплой палатке, сытый и под одеялом. Но утром его разбудили пинком. - Поднимайся! – каркнул тот самый глупый командир, не расставаясь с дурацким стеком. – И готовься ёрзать на колу! – это, наверное, у него такой сарказм. Генрих Артерран совсем не боялся его. Он встал не спеша, поел не спеша и не спеша собрался. Несмотря на снега и туманы, Артерран отлично запомнил дорогу к монастырю, поскольку был уверен, что вернётся сюда снова – не за золотом, за существом. - Нужно лезть в горы! – предупредил он напыщенного командира. – Как ваши люди – осилят? - Не сомневайся! – бросил тот, картинно убирая почти бесцветный чуб. – Только смотри – будешь топтаться кругами – сядешь на кол! Вот, заладил: «Кол, кол»! Как будто бы ничего больше не знает и не умеет. Одно слово – олух! В планы Генриха Артеррана не входило топтание кругами. Он сам хотел побыстрее добраться до Туерина. К сожалению, и в нём взыграла алчность, он хотел заполучить существо. Напыщенный командир не ошибся: подъём в горы не составил большого труда для его здоровенных гориллообразных солдат. Да и сам достаточно ловко карабкался, как паук, цепляясь за страховочный трос. Солдаты без особых усилий тащили тяжёлое снаряжение, им повезло, что гора не подкинула ни буран, ни лавину, и к вечеру сквозь туманы и снега показались остроконечные верхушки красных крыш Туерина. - Вот он! – торжествующе объявил Генрих Артерран, показав на эти верхушки. – Осталось совсем недолго идти, и сокровища ваши! Командир всмотрелся вдаль, различил сверкающие под красным заходящим солнцем шпили и довольно хохотнул: - Да, действительно, что-то есть… Молодец, получил шанс выжить! К стенам монастыря подобрались глубокой ночью. Туман рассеялся, пространство вокруг освещал лишь искристый снег, огромная горная луна да холодные белые звёзды. Мороз трещал, и снег под сапогами скрипел, как крахмал. Командир поднял острое лицо и глянул вверх, на закрытые главные ворота, которые казались неприступными. - Гранатами не взять! – сухо оценил он и отдал короткий приказ: - Готовьте динамит – будем взрывать! Монастырь снаружи никто никак не охранял. Генрих Артерран ещё когда жил в нём, заметил, что на ночь монахи забиваются спать, надеясь, видимо, на прочность стен и крепость ворот. Но солдаты натащили до ужаса много взрывчатки. Они рыли в снегу ямы, закапывали динамит и взрыватели у основания ворот, с помощью верёвок лезли вверх и закрепляли взрывчатку по периметру. - Профессионалы! – оценил напыщенный командир, наблюдая за чёткой слаженной работой своих людей. – Не пройдёт и получаса, как этих хлипеньких воротишек тут не будет! Да, очень может быть, что ворота не выдержат взрыва и вывалятся, открыв доступ в монастырь. Однако возможно, что заряда не хватит: слишком уж толстые они, монастырские стены. Солдаты закончили с динамитом где-то минут через двадцать. Они все отошли от ворот подальше, опасаясь, как бы при взрыве их не накрыло ошмётками, и залегли в снег. - Падай давай! – подогнал Артеррана командир и тоже улёгся, закрыв руками свою безмозглую головёнку. Генрих Артерран последовал его примеру, лёг на холодный колкий снег и опустил лицо вниз. Взрыв килограммов динамита, прогрохотавший в снежной тёмной тишине, был сродни грому громовержца. От неистового гула, потрясшего, казалось, даже космос заложило уши, страшно заболело в голове, и задрожали горы и равнины. Столбы снежной пыли и промёрзших камней взметнулись ввысь, обрушились ледяным градом… Генрих Артерран схватился за свои несчастные оглохшие уши, припал к холодной земле, насколько смог, а вокруг него всё сыпались и сыпались обломки, глыбы льда и снежные комья… - Вставай, готово! – голос раздался откуда-то издалека, словно бы сквозь плотную ватную завесу, и тяжёлый кулак больно ткнул в плечо. – Готово! Генрих Артерран разлепил глаза. Снежная пыль всё крутилась в воздухе, закрывая звёзды, и в ней высилась высокая плечистая фигура командира. Немец смотрел вперёд, на монастырь, Генрих Артерран тоже посмотрел и увидел, что вместо ворот зияет чёрная дыра, куда врываются оскаленные и вооружённые солдаты. Из-под их сапог летели снежные плюхи, они рычали, стреляли вперёд. Генрих Артерран ожидал смертельного боя с наделёнными суперсилой монахами. Но ничего такого не произошло. Монахи являли собой абсолютный парадокс: непобедимые днём, они оказались совершенно беспомощны ночью. Их даже не убивали, а просто собрали всех, сонных, в зале для медитаций. Командир вступил в захваченный храм с видом Цезаря-триумфатора. Бросив высокомерный взгляд на побеждённых и пленённых монахов, он приказал солдатам искать сокровища. Генрих Артерран топтался в сторонке и чувствовал себя предателем, ведь эти монахи почти полгода кормили, поили его и к тому же – учили своим премудростям, а он оказался неблагодарным шакалом и навёл на них вот этих вот фашистов. Тут к нему подошёл солдат и объявил: - Руки вверх! – его голос эхом понёсся к высокому потолку. - Это ещё почему? – удивился Генрих Артерран и воззрился на командира, который самодовольно поигрывал стеком. - А ты тоже в плену! – выплюнул командир. – Я тебя выпущу, как только мои люди найдут твои денежки! - Но… - начал Генрих Артерран, зная, что денежки не так-то просто найти. - Молчать! – громыхнул командир. – А то расстреляю! Да уж, грозно. Генрих Артерран пока решил помолчать. Если хотят – пускай мучаются, лазают, ищут. Он-то знает, что ничего у них не выйдет. Потом, когда они устанут искать вчерашний день и приползут с пустыми руками – он раскроет им тайну подвала. А сейчас – хорошо, он помолчит. Солдаты лазали по монастырю несколько часов и естественно – не нашли ничего, кроме скудных монашеских пожитков. Командир кипел кастрюлей, видя, как солдаты возвращаются ни с чем. - Ну, где же твоё золото?? – напустился он на Артеррана и замахнулся стеком, целясь отхлестать его по лицу. – Околпачил? Готовься на кол! Генрих Артерран выпустил на лицо саркастическую усмешку и спокойно сказал: - Оно в подвале, а дорогу туда вы без меня никогда не найдёте. Можете сажать на кол – останетесь ни с чем! - Чёрт! – плюнул командир. – Проклятые собаки! Тут нет подвалов, не трави баланду! – надвинулся он на Артеррана и опять замахнулся. Генрих Артерран оставался спокоен, как Будда, чьи законы он терпеливо тут, в монастыре изучал. Он выдержал интеллигентную паузу и авторитетно заявил: - Вы должны идти за мной, только я могу вам показать дорогу. Я же говорил, почему вы не слушаете? - Ну, давай, барон, веди! – уступил командир и опустил свой «страшный» стек. – Но помни: набрешешь – кол! - Ну, ладно, кол так кол, - не без сарказма согласился Генрих Артерран. Он полез в карман и достал оттуда тряпку. Сложив её так, что получилась повязка, Артерран навязал её себе на глаза. - Эй, ты что творишь? – не понял командир и даже наставил на Артеррана свой грубый автомат. - Тут было темно, когда я спускался в подвалы, - пояснил Генрих Артерран, завязывая тряпку в тугой узел у себя на затылке. – Я использовал двигательную память, чтобы запомнить путь. - Сумасшедший! – буркнул командир, но и теперь не отказался пуститься на поиски несметных богатств, что скрывались за стенами сего варварского капища. Он даже забил автомат за спину – Генрих Артерран не видел этого, а определил по звуку. Лишившись на время глаз, Генрих Артерран смог легко ориентироваться в серпантине поворотов. Он не видел побочных ходов, он положился на свою двигательную память и всякий раз поворачивал именно там, где надо. Тупой самодовольный командир топал Артеррану в затылок, то и дело подгонял его дулом в спину и рычал, плюясь проклятиями, что они идут слишком медленно. Генрих Артерран абстрагировался от него – пускай себе рычит и плюётся на здоровье, ведь интеллекта у этого вояки ни на грамм – один длишь тупорылый апломб. - Эй, умник, ты пришёл в тупик! – раздался вдруг над ухом преисполненный злобного сарказма выкрик глупого нациста, и Генрих Артерран понял, что не сбился с пути, а пришёл как раз туда, куда нужно. - Мы на месте! – сказал Артерран и сдёрнул повязку. Прямо у его носа, освещённый резким светом немецких фонарей, торчал из каменной кладки рычаг. Генрих Артерран протянул к этому рычагу руку и опустил его вниз. Командир даже попятился, когда монолитная и неприступная с виду стена с гулом сдвинулась, образовав тёмную брешь. - Ну-ну! – одобрил нацист и снова ткнул Генриха Артеррана дулом идиотского, обезьяньего своего автомата. – Шагай, барон! Генрих Артерран снова надвинул повязку, ведь после потайного входа опять начинался серпантин. Нужно было найти карликовую лестницу, и Артерран вновь положился на свою феноменальную двигательную память. Пройдя некое большое расстояние, Генрих Артерран выполнил поворот, и его нога опустилась на узкую ступеньку. Вот и лестница. Фашисты, которых он ведёт за собой неприятным хвостом, ропщут и злятся, ведь ступенечки малюсенькие, а у них – лапищи снежного человека. - Это что – ловушка? – недоумевал над ухом Артеррана командир и агрессивно пихал его в спину дулом. – Ты куда меня завёл, Сусанин?? Сусанин был русским – крестьянин, который привёл польскую армию в непролазные топи болот. Генрих Артерран даже удивился тому, что нацист знает историю русских. Возможно, он не такой уж и тупой, каким кажется на первый взгляд… - Я тут проходил, - лаконично ответил командиру Артерран, не прекращая движения вперёд. Нацист только кашлянул и Генрих Артерран снова почувствовал стальной толчок в спину. То, что путь пройден, Генрих Артерран понял, когда сквозь его повязку пробился светлый луч. Он сдвинул тряпку на лоб и увидел впереди тот самый свет, который сочился из «пещеры Сезам». Нацисты выпускали восторженный вопли и разевали рты, когда увидели высоченную пятиугольную арку, что служила входом в эту фантастическую сокровищницу. Даже командир – и тот отвалил челюсть. Завидев россыпи золотых сокровищ, солдаты словно бы превратились в зомби. Они падали на колени и начинали фанатично грести золото, пригоршнями пихая его во все свои карманы. Они ничего и никого вокруг себя не замечали, роняли оружие, скидывали каски и наполняли их всё тем же золотом. Держал себя в руках один лишь командир. Сперва он очень внимательно разглядывал сложную систему зеркал и одинокую свечу, а потом – начал подбираться к колбе с существом. Генрих Артерран следовал за ним и слышал, как нацист бормочет себе под нос о том, что надо будет сделать чертёж и поставить такую же систему зеркал в каком-то там бункере. Завидев колбу, нацист сначала остановился, а потом – вскарабкался на помост. - Ух ты! – выдохнул он, глазея в чёрные глазищи существа и не боясь их ни капли. – Они тебе не рассказывали, что это за тролль? - Это не тролль, - возразил Генрих Артерран, тоже вскарабкавшись на помост. – Я думаю, что оно прилетело оттуда, - он показал пальцем вверх, имея в виду неизведанный космос, куда ещё не проник человек. - Номмо… - тихонько выдохнул командир какое-то непонятное слово и прямо, уткнулся носом в стекло колбы. – С ума сойти… - Что? – переспросил Генрих Артерран, желая узнать, что такое «Номмо». Однако нацист не стал об этом распространяться. - С ума, говорю, сойти! – выкрикнул он, а потом – подобрался к чаше из которой монахи пили «отраву», и схватил её свободной от стека рукой. Повертев чашу перед глазами, командир, не думая долго, зачерпнул ею пинту противной жижи и отправил в свой рот! - Про́зит! – выдохнул он и занюхал «выпивку» рукавом серого кителя. - Фу! – невольно сморщился Генрих Артерран. – Как вы… - Вкусно! – определил командир. – Попробуй, барон! Генрих Артерран опасливо взял чашу из рук нациста и осторожно набрал в неё странную жидкость, похожую на простую воду. Понюхав содержимое чаши, он понял, что оно ничем не пахнет. - Чего застыл? – осведомился командир. – Не пьёшь? - Прозит… - пробормотал Генрих Артерран и отпил из чаши «глоток яду». «Яд» оказался безвкусным, словно вода. В нём даже не было ни капельки спирта. В желудке – тоже ничего: не обжигает, не тошнит… Нет, вроде бы это не отрава – и нацист этот не умирает пока что. С помоста Генрих Артерран отлично видел алчных фашистских солдат, которые нагребли себе за пазуху столько, что уже не могут встать на ноги под колоссальной тяжестью богатств. Интересно, сколько и каких машин нужно, чтобы это всё отсюда отгрузить? Наверное, эскадрилья грузовых самолётов, нет, несколько эскадрилий должны сделать по нескольку ходок – иначе ничего не выйдет. - Они веками приносили ему жертвы! – бормотал за спиной Артеррана командир, тоже оглядывая золото. – Знаешь что, барон? - Что? – осведомился Артерран, обернувшись. - Оно живое! – ни с того ни сего заявил командир, указав пальцем на невиданное существо. - Живое? – Генрих Артерран не поверил своим ушам. – Как вы определили? Генрих Артерран даже подобрался поближе к колбе и уставился на невидаль своими внимательными глазами. - Шевелится! – как-то обыденно ответил командир. – Разуй глаза и заметишь! Генрих Артерран всматривался в чёрные, жуткие глазищи существа, но не видел в них и признака жизни. Нет, этому нацисту показалось, оно не может жить… Генрих Артерран отошёл от колбы, и тут же существо сделало едва заметное движение чудовищной головой, словно бы наблюдая за ним… - У меня рация есть, - командир перевёл разговор на обыденные приземлённые вещи. – Я дам радиограмму на базу, и нас вывезут…