G.O.G.R.

Участковый Подклюймуха создавал сам себе иллюзию напряжённой работы. Он сидел за своим столом над протоколом, а перед ним скорчился на хлипеньком стульчике «прославленный» Поливаев. Подклюймуха заносил его сумбурные показания в протокол и едва удерживал в себе приступы гомерического хохота. Поливаева задержали вчера вечером за драку, и ночевал он в обезьяннике. Утром участковый Подклюймуха захотел выяснить обстоятельства, в силу которых сей легендарный в местном масштабе субъект решил «откопать топор войны», и устроил Поливаеву пристрастный допрос. Выяснилось вот что: Поливаев вчера вечером «причапал» домой с работы и «пузырь притарабанил». Поставив «пузырь на припечек» - видимо, Поливаев даже не разулся, вступив в кухню – «боец» решил «макарошку разогреть, бо жрать было охота, шо волку́». Он «набухторил» в сковородку масла. Извлёк из холодильника кастрюлю с холодными макаронами по-флотски. Наполнил макаронами сковороду и взял яйцо, «шобы макарошку позалить». И тут раздался стук в дверь (звонка у Поливаева не водилось и в помине). Поливаев аккуратненько положил яйцо на «припечек» рядом с «пузырём» и пошёл в прихожую узнать, «кто это там припёрся на ночь глядя». Оказалось, что на ночь глядя припёрся сосед Поливаева Сорокин. Сорокин явился не один: он «гаврика какого-то приволок». «Гаврик» оказался не знаком Поливаеву, но Сорокин отрекомендовал его так: «Максюта!» - и предложил «раздавить на троих». В Поливаеве взыграла жадность: «пузырь-то стоит не шиш, он прикупил его на свои кровные, а эти два гуся́ решили на халяву всё выжлухтать». Однако оказалось, что Сорокин «свой пузырь притарабанил и ещё два «мерзавца» сверху». Поливаев тогда посторонился, впустил гостей и рассадил их по стульям там же, на кухне. «Макарошка» и яйцо были забыты. Поливаев «притащил стаканы́» и началось хмельное застолье. Пили до полуночи и закусывали сырыми сосисками из Поливаевского холодильника. Вскоре закончились оба пузыря и опустели «мерзавцы». Сразу стало скверно и скучно, «Максюта» заныл, что ему «прибиться негде», а Сорокин почему-то постановил, что «ползти за добавкой» обязан именно Поливаев. Поливаев справедливо возмутился: он хозяин квартиры, а пока он будет добывать «пузырь» - эти «два вороватых крота потырят у него чёрт зна шо». Однако поддатый Сорокин упёрся рогом и стал «вытуривать» Поливаева «из собственной хаты за черти». Поливаев встал на защиту своей чести и достоинства словами: «Дуй на мыло!», адресованными «супостату» Сорокину. - А Сорокин мне – в глаз! – всхлипывая, жаловался Поливаев, потирая глаз, который был у него действительно, подбит. – И яйцо моё мне же по башке и распулял! Чем я теперь макарошку позалью, а? Чем? Да, шишом! Новое яйцо Сорокин мне не купил, а угрожал ещё, что подобьёт второй глаз, если я в ментуре гундосить буду! А я правду-матку тебе зарезал, гражданин начальник! Да, Поливаев рассказал почти кристально чистую правду. Умолчал, конечно, о том, что сам надел Сорокину на голову сковороду со своей «макарошкой». Подклюймуха собрался отдать распоряжение своему помощнику, чтобы тот притащил из камеры изолятора Сорокина, что попался в лапы закона вместе с Поливаевым, и устроить этим закадычным друзьям очную ставку. Однако внезапно ожил телефон. Телефон выплюнул противную трель и отвлёк Подклюймуху от клоуна Поливаева и от протокола, который больше походил на сборник анекдотов, нежели на протокол. - Алё? – гаркнул Подклюймуха своим обычным раскатистым басом в телефонную трубку и, наверное, привёл в замешательство звонившего. – Алё? – пришлось повторить участковому, потому что на том конце не говорили, а только как-то странно кряхтели и мямлили. - Э… а, милиция? – наконец, собрался с мыслями некто, и Подклюймуха услышал писклявый женский голосок. - Милиция, - согласился Подклюймуха. Девица заголосила так, словно с нею стряслась кошмарная истерика, Подклюймуха даже отодвинул трубку от уха, чтобы избежать контузии. Насилу участковый понял суть проблемы, которую эта голосистая особа пыталась ему изложить. Оказалось, что на бедняжку в переулке напал маньяк и едва не выколол ей глаз. Подклюймуха еле-еле заставил рыдающую потерпевшую назвать адрес, а после того, как разобрал в выкриках номер дома и улицу – пробормотал, что уже едет. По телефону девица казалась такой испуганной, подавленной и сломленной, что Подклюймуха невольно представил её худенькой и до крови избитой. Маньяк же с её слов казался кровожаднейшим гигантом – просто не человек, а какой-то Минотавр, который уже поднял на рога десятки человек. Приехав же на место, Подклюймуха не поверил собственным глазам: «сломленная и избитая» потерпевшая была здоровёхонька и совсем не так худа, как могло бы показаться. К тому же она обладала отменным аппетитом и жадно поглощала слоёные трубочки со взбитыми сливками. - Вот! – капризно бросила она, жуя, и показала пухлым пальчиком вниз. Только тогда Подклюймуха заметил «Минотавра». «Жуткий монстр» был почти не виден из-за толпы из пятерых нехилых и пьяноватых мужичков, а так же – из-за краснощёкого богатыря, что продвинулся вперёд и заявил: - Мы его поймали! Вот – свидетели! - Да, да, - закивали мужички, соглашаясь с богатырём. – Едва не прикончил девчонку, отморозок! - Позвольте, - участковый протолкался поближе к «Минотавру», чтобы рассмотреть его получше. «Кровожаднейший гигант» сиротливо сидел в лужице мазута, и выглядел таким жалким, каким мог бы выглядеть голодный бездомный пёсик. Даже не пёс – пёсик. Одежонка на «чудовище» была совсем плохонькая – в мусорных баках и то, можно куда лучше отыскать. Да ещё и весь в какой-то каше, да в картошке… Странный тип, нечего сказать, однако на Минотавра никак не тянет. «Маньяк» поднял на участкового свои несчастные, окружённые густыми тенями, глаза и жалостливо проблеял: - Я… из милиции… старший лейтенант Зайцев… участковый из деревни Верхние Лягуши… Зайцев, Зайцев – Подклюймуха порылся в памяти и сделал вывод, что эта фамилия ему знакома. Кажется, из Калининского недавно присылали ориентировку на некоего Зайцева, и даже предупредили, что последний может прикидываться сотрудником милиции. - Я его забираю! – постановил Подклюймуха. – Двое из вас поедут со мной, остальных – вызовут повесткой! – сказал он, определив, что его легковая машина столько человек за раз не увезёт. Габаритному участковому Подклюймухе было даже неловко надвигать наручники на тощенькие запястья «Минотавра Зайцева», но он всё же сделал это, чтобы не нарушать правила. Закованный Зайцев был водворён на заднее сиденье, под надзор помощника Подклюймухи, а кроме него в опорный пункт отправились потерпевшая Светка и богатырь Владик – главный свидетель. Зайцева посадили в обезьянник – по соседству с Поливаевым, Сорокиным и их третьим собутыльником по имени, или по кличке Максюта. Получилось так, что свободных камер в обезьяннике не оказалось, и поэтому помощник Подклюймухи затолкнул Зайцева к Поливаеву. Зайцев был подавлен и от голода слаб. Он надеялся на то, что Подклюймуха быстро установит его личность и отправит домой. А пока что – верхнелягушинский участковый тихонько откочевал на дальние свободные нары и там затих. Намётанным глазом милиционера Зайцев сразу же оценил «коэффициент опасности» своего соседа по камере. Нет, этот тощий и пропитый насквозь субъект не опаснее мышонка. Если он даже и вздумает к нему полезть – Зайцеву и голодная слабость не помешает повергнуть этого «стручка» на пол точным милицейским приёмом. Но «стручок» оказался неагрессивным: он только сидел на соседних нарах и плаксиво гнусил сам себе: - Ну, вот, ну что у меня за судьбина-то, а? Сорокин этот, пузырь брюхоног… яйцо моё мне о башню разворотил. А я? Я – что? Я ничего! Я не злой, я на него не обижаюсь! Но милиция, милиция-то что? Тоже ничего! Про мужика летающего мне не верили! Всё дедулей на футболе рот затыкали! И сейчас не верят, шо Сорокин первый начал! Всё на меня, на честного работягу, валят! Лишь бы собак спихнуть и отбояриться! А я что? Я получаю! Не зарабатываю, а получаю! Блин, чертяки супоросные! Он бухтел, едва ворочая заплетающимся языком. Зайцев мгновенно разобрался, что его сосед крепко выпил перед тем, как очутиться в этой камере. Про каких-то летающих мужиков вещает… Это вроде тракториста Гойденко – из той же оперы субец. Участковый Подклюймуха сначала решил допросить потерпевшую. Девица была нехилая, да и далеко не робкого десятка. Как только участковый позвал её – она настоящим викингом вдвинулась из коридора в его кабинет и расположила свои габариты на свободном стуле безо всякого приглашения присесть. К тому же, несмотря на злоключения с «Минотавром», у потерпевшей сохранился прекрасный аппетит: усевшись, она запустила руку в свой немаленький пакет, выволокла сдобную булку с повидлом и принялась кусать и смачно чавкать. Подклюймуха даже растерялся, не зная, с чего начать допрашивать эту «Брунгильду» - а вдруг она и его укусит, промазав мимо булки? - Вы знаете? – «Брунгильда», чьи настоящие имя и фамилия были Светлана Уткина, начала рассказывать сама, не удосужившись даже прожевать кусок. – Вы, вот, милиция, и то, наверное, таких страстей не видели! Подклюймуха даже вздрогнул: искажённое милицейской работой воображение мигом нарисовало ужасающую картину некоего жуткого убийства по типу «море крови, горы трупов». - А я, - продолжала между тем «Брунгильда» Уткина, не прекращая процесс пережёвывания ни на минуту. – Между, прочим, чуть не умерла! Да! – взвизгнула она и продолжила, достав вторую булку. – Я шла себе из магазина, никого не трогала. По тропиночке шла – я вам её на следственном эксперименте покажу! Подклюймуха еле-еле проглотил смешок: «на следственном эксперименте»! Насмотрелась документальных и художественных детективов и пытается блеснуть тут юридическим образованием. - Иду, иду, - вещала потерпевшая, поедая уже третью булку за пять минут. – И вдруг – выскакивает это чудовище!! У рта – пена, глаза вращаются, пальцы скрючены, рычит, как волк. Участковый слушал её вполуха и ленился записывать всю эту бредятину в протокол. К тому же, волк не рычит… - Ну, я чуть не родила – прямо там, на тропинке! – внезапно выплюнула потерпевшая, оглушив Подклюймуху децибелами и оголтелой откровенностью. - Э, а вы беременны? – спохватился от дремоты участковый. - Хто, я? – изумилась «Брунгильда» и ткнула себя в грудь пухлым пальчиком. – Э, приятель, я не дура! Это выражение такое! То есть, испугалась я так, шо ващще. - А-а, - успокоился Подклюймуха, поёрзав на стуле и окончательно убедившись в том, что показания этой сумбурной особы можно не писать. - Так вот, а он – рычит мне сквозь зубы: «Постойте!». Ну, а я – бежать! Думаю, всё, убьёт! - А с чего вы взяли, что он собирался вас убить? – лениво осведомился Подклюймуха, который, узрев тощее и «беззубое» «чудовище» воочию, сомневался в том, что «оно» может кого-либо убить. - А как же? – возмутилась Уткина, не прекращая есть. – Он же страшенный какой был – шо тот зубробизон! Я же говорю – глаза такие, как у того Чикатиллы! Руки тянет, хрипит, бухтит! Сказал, что выдерет мне оба глаза, если я скажу кому-нибудь, что видела его! …Поливаев устал жаловаться на свою «нелёгкую судьбину» и замолчал. Он немного поглазел на серый пол, но не нашёл там ничего интересного, и поэтому принялся разглядывать своего унылого соседа. Да, сосед был не то что уныл, а просто мрачен. Да и одет хуже некуда – лохмотья страшные, мусор какой-то висит. Где он валялся – не понятно и Поливаеву, который, наверное, повалялся уже повсюду. Да и не ел, наверное, неделю – тощий такой, как скелет. Глаза ввалились, скулы выпирают… Стоп! Поливаев, кажется, этого типа знает! Но, откуда? Вместе пили. Да, Поливаев много, с кем вместе пил. Но не с ним – даже плотная пелена пьяного беспамятства не помешала Поливаеву точно сказать, что такого убогого собутыльника у него никогда не было. У Поливаева даже есть неписаное «правило Поливаева»: никогда не пить с бомжами. Причина, по которой он выработал для себя это правило проста до банальности: во-первых, бомжи так и норовят выпить на халяву; а во-вторых, бомжи смотрят во все глаза, чтобы улучить тот счастливый момент, когда можно будет оглушить и ограбить. Однако, чем внимательнее Поливаев всматривался в исхудалое, грязное лицо соседа – тем больше уверялся в том, что этот тип вовсе не простой бомж, и видел он его не у ларька и не на свалке, а… Поливаев внезапно понял, где он раньше видел Зайцева: следователь Серёгин показывал ему его фоторобот, когда пытался выяснить, не этот ли тип – «летающий мужик»! «Летающий мужик»! Тогда Поливаев не смог ответить Серёгину, этот ли тип – «летающий мужик», потому что фотография была не очень хорошая, да и пьяный был Поливаев. А вот теперь – Поливаев может с полной уверенностью сказать, что сидит с «летающим мужиком» в одной камере. Да, это он, «летающий мужик»! Поливаев сполз со своих нар и медленно, с долей опаски подобрался поближе к этому «мистическому мужику», который может выпрыгнуть с четвёртого этажа, да ещё с человеком на руках. - Простите, - осторожно обратился он к Зайцеву. – Я случайно увидел, как вы выпрыгнули тогда… от моих соседей, и унесли соседку… - Что? – изумился Зайцев, вздрогнув от неожиданности. - Извините… - потупился Поливаев, инстинктивно пригибаясь, чтобы не получить от этого «человека-паука» в морду за то, что узнал его тайну. – Я увидел, как вы выпрыгнули с четвёртого этажа… случайно. Вышел покурить и увидел. Скажите, а вы меня не научите так прыгать? Зайцев едва челюсть не отвалил, услышав про себя такую новость. Он всю жизнь прожил в деревне Верхние Лягуши, где самое высокое здание – сельсовет в ДВА этажа! Зайцев хотел пробухтеть соседу-алкашу о том, что того настигла белая горячка, но тут дверь камеры со скрипом отъехала в сторонку и на пороге, в рассеянном дневном свете возникла фигура милиционера в фуражке. - Так… - крикнул он и замялся, почесал нос. – На выход! – продолжил он и кивнул на Зайцева, видимо, не зная, как его назвать. – Поливаев, сидеть! – осадил он алкоголика, который тоже предпринял попытку приблизиться к двери. Зайцев подумал, что участковый Подклюймуха, наконец-то установил его личность. Однако, участковый Подклюймуха, кажется, даже не собирался этого делать. Едва Зайцев был водворён на стул перед ним – учасковый выплюнул ему в лоб глупейший вопрос: - Зачем за девчонками гоняешься, образина? - Эээээ, - Зайцев даже не нашёлся, что ему ответить. - Базарь, базарь! – настоял габаритный Подклюймуха и зачем-то полез в ящик стола. – А то в слоник забью – житуха мёдом не покажется! - Постойте! – пискнул Зайцев, ёрзая на стуле. – Я не гнался, я только хотел спросить, где я, а она почему-то… - Пьёшь, или колешься?? – надвинулся участковый и сжал кулак. – Давай, рассказывай, или зубов не будет! - Я… участковый из деревни Верхние Лягуши… - залепетал Зайцев срывающимся от страха голосом. – Я… меня избили, забрали документы и вывезли сюда… - Участковый? Ты? – Подклюймуха никак не хотел признавать, что Зайцев – его коллега, и пытался всеми силами уличить его во лжи. – Да, какой ты участковый а, бомжара?? Чего за девками гоняешься? Отвечай, или в слоник! - Но, я – Зайцев Сергей Петрович, старший лейтенант… - едва ли не плача, пролепетал несчастный Зайцев. - Послушай ты, «страшный лейтенант»! – озверел Подклюймуха и поднялся из-за стола во весь свой богатырский рост. – Или ты колешься, или зубила повышибаю! - Я правду сказал! – не сдавался Зайцев и смотрел не в пол, как застуканный жулик, а прямо в налитые кровью глаза Подклюймухи. Подклюймуха быстро устал с ним бороться и вспотел. Кажется, из Калининского РОВД присылали ориентировку на некого Зайцева, который может представляться сотрудником милиции? Серёгин, кажется, присылал… Вот участковый и позвонил Серёгину – пускай, приезжает и разбирается, его это Зайцев, или нет.