G.O.G.R.

Чуйко уже раз десять жалобно попросился, чтобы Смирнянский выпустил его из подвала. - Мне на работу надо, я отпросился… и я опаздываю, - мямлил он, пытаясь разжалобить своего стража, и не знал, что напал абсолютно не на того, кого можно было бы разжалобить просьбами. Смирнянский только зыркал не него и бросал отрывистые, а порой и односложные ответы: - Нельзя, пока Недобежкин не вернётся. - Нет. - Не ной, а то уши вянут. - Сиди уже. - Как будто бы вы не работаете! – обиделся Чуйко, кочуя из одного пустого угла в другой. - Я не работаю, - согласился Смирнянский и хохотнул. – Я служу, - и прибавил для пущей уверенности: - Вопросы есть? - Ы-ы? – удивился Чуйко. - Вопросов нет! – отрезал Смирнянский, чтобы казаться крутым и неумолимым. - Постойте! – вдруг оживился Чуйко. – А вы что, от Калугина, что ли? - Это почему ещё от Калугина? – не понял Смирнянский. - Вы просто говорите точно так же, как Калугин, - пояснил Чуйко и в который раз перекочевал из угла в угол. - Да не ползайте вы туда-сюда! – рассердился Смирнянский. – Стойте на месте… Э, так что там про Калугина-то? - Я худею! – пискнул Чуйко и потрогал левой рукой складку на животе. – Поэтому двигаюсь, как можно больше! А про Калугина – Калугин тоже говорил мне: «Вопросы есть? – Вопросов нет», и я ещё удивился, почему он так говорит. Он не спрашивал, а говорил это, как какую-то поговорку, что ли? Ему всё равно, что я ему отвечу… Вот например, он сказал: «Крыша не течёт, вопросы есть?». Я хотел спросить, залита ли она битумом, или сразу покрыта черепицей, а он мне и рта раскрыть не дал, а сразу: «Вопросов нет!». - Телефон Калугина у вас сохранился? – осведомился Смирнянский, заинтересовавшись бывшим хозяином дома ещё больше. – И, кстати, его не Геннадием, случайно, звали? - Геннадий Вениаминович Калугин, - согласился Чуйко. – А телефон у меня есть, в мобильном записан остался. - Звоните! – потребовал Смирнянский. - Но, что я ему скажу? – вопросил Чуйко. Да, Чуйко не обладал фантазией, мыслил прямолинейно и конкретно, поэтому не мог выдумать подложный повод. - Скажите, что протекла его крыша, и вызовите его сюда! – настоял Смирнянский. – И ещё – включите громкую связь, чтобы я слышал, что он вам отвечает! - Хо-хорошо, - пробормотал Чуйко и полез за телефоном. Смирнянский не особо надеялся, что этот «Калугин», который, скорей всего, никакой и не Калугин, ответит. Он даже приготовился услышать слащавый голосок оператора, который возвестит о том, что «аппарат абонента выключен…», «находится вне зоны…», «набранного вами номера не существует…» и т.д. и т.п. Однако Чуйко до кого-то всё-таки дозвонился, и его телефонная трубка заговорила мужским голосом: - Ало? Ало? - Ну, говорите! – полушёпотом проворчал Смирнянский и замахал руками, как бы, подпихивая Чуйко вперёд. - Э, Геннадий Вениаминович? – робко начал Чуйко, потому что боялся Смирнянского и милиции. - Ну? – нетерпеливо буркнули на том конце радиоволны. – Бухти! - Эй, это не его голос! – прошептал Чуйко, закрыв микрофон телефона ладонью. - Что? – Смирнянский не разобрал слов, потому что Чуйко очень шепеляво прошептал. - Это не Калугин говорит! – пояснил Чуйко. – У того Калугина был совсем другой голос! - Говорите дальше! – подогнал Смирнянский. – Давайте, не молчите! - Геннадий Вениаминович, крыша протекла! – выпалил Чуйко, а Калугин, который ему ответил, заметно рассердился. - Кто это говорит, чёрт подери??? Какая к чёрту, крыша?! В ментуру захотел, кабанячья морда?? Ща, устрою, собачье рыло! – изрыгал Калугин, который по голосу, похоже, был здорово навеселе. - И что мне ему говорить? – растерялся Чуйко. – Вы видите, он ругается… Смирнянский сделал широкий шаг к Чуйко, отобрал у него телефон и строго сказал не на шутку разошедшемуся Калугину: - Гражданин Калугин, милиция, подполковник Смирнянский! Калугин притих: он не ожидал, что милиция приедет так скоро. Чуйко топтался на месте и вертел пальцами пуговку на своей дорогой рубашке. - Вы продавали дом гражданину Чуйко Виктору Прохоровичу?? – напёр на Калугина Смирнянский. А Калугин молчал, потому что никогда никому не продавал никакой дом. - Не слышу ответа! – рыкнул Смирнянский. - Ннн-не-ет… - заикаясь, сбиваясь и икая, пролепетал Калугин, в один момент, растеряв весь пыл. - Не понял? – удивился Смирнянский и сжал телефон в кулаке. - Я никогда не продавал дома… - заныл Калугин, превратившись из грозного витязя в серую мышку. – Я н-незнаю… В-вы не туды попали, товарищ подполковник… - Калугин?? – вопросил Смирнянский. - Калугин, - согласился Калугин. - Геннадий Вениаминович?? – вопросил Смирнянский. - Геннадий Вениаминович, - согласился Геннадий Вениаминович. - Так в чём же дело? – Смирнянский начал свирепеть: он считал, что этот Геннадий Вениаминович просто издевается над ним. - Я никогда никому не продавал дома… - повторил Калугин, едва ли не плача. Смирнянский скрепил сердце, стиснул зубы, сжал волю, чтобы не разораться, и потребовал у Калугина его адрес. Оказалось, что Калугин проживает в том же посёлке Калинкино, и к тому же, недалеко от Чуйко. - Мы к вам подъедем! – пугающе для Калугина пообещал Смирнянский и повесил трубку. - Ну, вы даёте! – Чуйко восхитился тем, как виртуозно Смирнянский договорился со свирепым Калугиным. - Вот так! – подбоченился Смирнянский. – Кстати, вы поедете с нами к Калугину – опознаете его и скажете, он продал вам дом, или не он, ясно? Смирнянский так увлёкся разговором с Калугиным, что не заметил, как из тёмной пещеры вылезла «подземная экспедиция» во главе с Недобежкиным. Недобежкин стоял за спиной Смирнянского уже семь минут и слышал, как тот распекал Калугина. - Так, значит, ты у нас подполковник, - хохотнул Недобежкин, когда Смирнянский закончил болтать с Калугиным. – Ага, ага… - Не язви, Васёк! – пробурчал Смирнянский. – Я тут Калугина этого выловил. Он недалеко живёт, в Калинкино тоже. - Простите… - осторожно вставил Кротов. – Мы можем продолжать работу? - Ухь… - фыркнул Недобежкин. – Давай, бригадир, ремонтируй! Когда Ежонков наконец-то освободил от гипноза Валерию Ершову, она едва не свалилась в обморок. Пошатнувшись на сиденье водителя, она срывающимся голоском пропищала: - Как я сюда попала?? Ежонков начал втирать ей какую-то страшенную лекцию про гипноз, но Недобежкин пихнул его в спину, и сказал Ершовой: - Всё нормально, полезайте в салон, сейчас, поедем, будете вашего Геннадия опознавать… Геннадий Вениаминович Калугин действительно, проживал недалеко. Его новый (или старый?) дом вовсе не отличался роскошью. Он мог бы и получше жить, по крайней мере, все ожидали, что он лучше живёт. Недобежкин посадил Валерию Ершову на переднее пассажирское сиденье, чтобы она говорила, была она тут когда-либо, или нет. Двор Геннадия Калугина Ершова в упор не узнала. Увидав его, этот замусоренный маленький дворик, в глубине которого ютилась кривобокая серо-коричневая избёнка с подслеповатыми замусоленными окошками, Ершова даже отпрянула назад. - Нет, нет, я тут никогда не была, - замотала она головой. – Геннадий привозил меня именно в тот, большой дом. - В мой! – недовольно вставил Чуйко, подозревая, что дом, в конце концов, опечатают и отберут у него с концами. Интересно, с чего бы это такой богатый «милиционер Геннадий» решил сменять трёхэтажные «палаты» на этот убогий шалаш? Запил? Как же так: крутой весь, с четвёртых этажей за раз спрыгивает, и вдруг – запил??? Прячется? От кого – от милиции, или от своего же ГОГРа? Если прячется – тогда почему не сменил номер телефона после того, как продал дом? И зачем продиктовал Смирнянскому свой новый адрес?? Эти интересные и неразрешимые пока что вопросы терзали мозг Петра Ивановича, пока он разглядывал из окна пристанище «милиционера Геннадия». Недобежкин между тем, решил, что пора действовать. Он вышел из кабины на присыпанную щебёнкой дорожку, приблизился к нищей некрашеной и подгнившей деревянной калитке и поискал дверной звонок. Возможно, что он тут когда-то был: на уровне человеческих глаз к забору прибит кусочек чёрной резины. Обитатели частных домов часто делают звонку импровизированную крышу, чтобы последний не промок под дождём. Однако, подняв этот кусочек резины, милицейский начальник обнаружил сквозную дыру. Звонка нету, зато есть глазок. Недобежкин не преминул заглянуть в эту дыру левым глазом. Двор Геннадия Калугина отлично просматривался. На первый взгляд он вообще, показался нежилым: засыпан прошлогодними листьями, пустые бутылки валяются, покрытые давешней грязью и зелёным налётом. В углу покоится неказистая, заржавленная машина, «Жигули», кажется, или «Москвич»… не понятно уже из-за толстого слоя жухлых листьев и грязи. Недобежкин перевёл взгляд с погибшего автомобиля на крыльцо Геннадия и увидал, что ступеньки выглядят так же «хорошо», как и калитка: никто их не красил лет шесть, а то и больше, нижняя ступенька провалилась. Дверь обшарпана, деревянные стенки ободраны, однако в одном из затянутых серой поволокой паутины окошке теплится некий огонёк, похожий на свечку. Ага, значит, Калугин дома, и Калугин живой. Пора к нему постучаться. - Есть контакт! – сообщил Недобежкин и громко постучал кулаком в несчастную калитку. Калитка задребезжала и едва не развалилась, а за ней оставалось по-прежнему тихо. Недобежкин подождал немного, ничего не дождался и снова заглянул в «глазок». Нет, Калугин не покинул «логово». Огонёк теплится, однако никто так и не вышел. - Во, блин, не йдёт! – угрюмо буркнул Недобежкин и снова загремел в калитку. Тот же результат – Калугин, кажется, ушёл в глубокое подполье. - Его нет дома! – высунулся Чуйко. – Всё, отпускайте меня на работу! - Цыц! – ответил ему Недобежкин, размышляя, как бы им проникнуть во двор к Калугину. Собаки у него, кажется, не водится…. Пётр Иванович тоже вышел из машины и тоже приблизился к забору Калугина. - Серёгин, загляни-ка туда! – Недобежкин отодвинул свой корпус и пропустил Петра Ивановича к «глазку». Пётр Иванович заглянул, увидал «распрекрасный» двор, бывшую машину, проваленную ступеньку и огонёк в окне. - Забился… - пробормотал он и пихнул рукой калитку. Калитка испустила душераздирающий скрип и отъехала, открыв путь к дому. Недобежкин был прав: Калугин не держал собаку. Навстречу незваным гостям не выбежал разъярённый кусачий монстр, двор оставался пустынным и тихим, как передовая после смертельного боя. - Идём! – сказал Недобежкин и сделал большой и уверенный шаг. Чуйко не хотел идти к «милиционеру Геннадию» - он тащился, словно мешок, и Сидорову приходилось поминутно подталкивать его. Валерия Ершова тоже особого рвения не проявляла, а всё твердила, что «это не его двор». Шли так: Недобежкин первый, за ним – Серёгин, потом – Сидоров толкал Чуйко, и плелась Ершова, а замыкали Смирнянский с Ежонковым. Недобежкин взошёл на крыльцо, которое трещало под каждым его тяжёлым шагом, и трижды постучал в тоненькую фанерную дверь увесистым кулаком. Пётр Иванович прислушивался, надеясь услышать в доме какое-нибудь шевеление, но Калугин не шевелился. - Смылся, что ли, когда я сказал ему, что приеду? – предположил Смирнянский. - Зачем сказал? – фыркнул Недобежкин. - Демаскировался, Игорёша, - вставил Ежонков. – Навыки-то ржавеют! - Заткнись, а то глаз подобью! – огрызнулся Смирнянский и даже занёс кулак. Но тут вдруг «ожил» Калугин. Он внезапно открыл свою хилую дверку и возник на пороге. Ершова от него отшатнулась, как от медведя, или волка, или йети, Чуйко скривился и выдавил: - Фу-у-у! А Серёгин отметил лишь то, что Калугин абсолютно не похож на Вениамина «Рыжего» Рыжова. На пороге стоял и качался рослый, покрытый страшной бородою, грязный, пьянючий, дурно пахнущий субъект в трусах семейного типа и драной майке неопределённого цвета; кроме того над его лысеющей башкой «вальсировали» две мухи. Субъект поскрёб мешковатое пузо волосатой «лапой» и едва шевеля языком, пробухтел: - А-шо-ва-нда?? - Эт-то не он!! – попятилась Ершова. - Чёрт! – отступил назад и толкнул Сидорова Чуйко. – Калугин такой представительный был, а это что за зверь?! - А-шо-ва-нда?? – повторил Калугин, тараща свои жёлто-красные глазки, едва выглядывающие из-под синяков. - Так, не узнали, - заключил Недобежкин, видя реакцию свидетелей. - Уезжаем? – осведомился Серёгин, поняв, что «милиционер Геннадий» в который раз оставил следствие с носом. Недобежкин был бы рад уехать, потому что задыхался от амбре, что летело от Калугина и из его прихожей, однако ему хотелось выяснить, откуда у этого звероподобного «прочеловека» взялся телефон «милиционера Геннадия». Поэтому милицейский начальник отключил органы чувств способом ниндзя и грозно двинулся прямо к Калугину. - Пройдёмте в дом, гражданин Калугин! – уверенно заявил он. Недобежкин ожидал, что «неандерталец» встанет на ярую защиту «берлоги», однако тот опасливо посторонился и впустил к себе незваных гостей. - Сидоров, Ершову можешь в машину посадить! – крикнул Недобежкин сержанту. – А то ещё вывалит тут свой обед, а тут и без этого тошно! Сидоров оставил Валерию Ершову в машине, а вот Чуйко, насчёт которого особый приказ не поступил, толкнул перед собой в «клоаку» Калугина. Дальше прихожей Недобежкин решил не ходить: дальше прихожей нельзя ходить без противогаза. Концентрация спиртных паров в тесном помещении была так велика, что и битюга свалит с копыт, поэтому замыкающий Ежонков предусмотрительно оставил входную дверь открытой. Геннадий Калугин рассеяно топтался посреди прихожей, которая на поверку оказалась кухней. Печью тут служил чёрный от копоти примус, столом – доска, перекинутая через два табурета. На такой стол можно было бы с успехом поставить гроб. Но Калугин думал, что ему пока что рановато в гроб. И на столе у него находились початые, непочатые и пустые бутылки, клочки огурцов, объедки колбасы, куриные кости и проч.. По столу пробежал таракан и, как показалось Серёгину, глянул на опустившегося хозяина дома с явным сочувствием. Калугин пораскачивался на размягчённых алкоголем ногах, а потом – примостил на стол свою колоритную персону. - Так, значит, вы не продавали дом этому человеку? – осведомился у Калугина Недобежкин и кивнул на Чуйко. - Я твоего гуся, начальник, первррр… епр… первый раз виж-жу! – заикаясь и запинаясь, заглатывая слова, выдал Калугин, сбросив своим телом несколько бутылок на пол. - А откуда тогда у этого человека номер вашего телефона? – не отставал Недобежкин, игнорируя перегар, который изрыгал Калугин, стоило тому разинуть рот. - Ба! – выплюнул Калугин, что, по-видимому, означало: «Моя хата с краю, ничего не знаю». А потом – неожиданно для всего мира добавил: - Адвоката мне на бочку, гражданин полковник, тогда пробазарю! Хто тут из вас Смирнянский? Смирнянский был так зол, что уже приготовился поколотить этого бесполезного слизняка Калугина. Он даже стиснул кулаки и сделал широкий шаг, собираясь сбросить Калугина на пол и задвинуть ему парочку смачных оплеух. Но тут, откуда ни возьмись, в кухню-прихожую заглянула чистенькая благообразная старушка. Увидав, что у Калугина собрался целый «консилиум» незнакомых людей, старушка отпрянула, но была тут же задержана Серёгиным. Внимание Недобежкина переключилось на это новое пожилое лицо, и он грозно надвинулся на перепуганную старушку: - А вы кто? - Со-соседка… - пролепетала старушка. – Ко-ко… Очевидно, она подумала, что к Калугину пожаловали некие криминальные элементы, так сильно она дрожала и вся побелела. Недобежкин это заметил, показал ей милицейское удостоверение и миролюбиво извинился: - Простите, мы из милиции. Скажите, что вы знаете про Калугина? - А он раньше тоже был из милиции! – заявила эта соседка, шамкая и пришепётывая из-за недостатка зубов. Все опешили: МИЛИЦИОНЕР ГЕННАДИЙ!!! МИЛИЦИОНЕР Геннадий!!! Милиционер ГЕННАДИЙ!!! Неужели ЭТО – ОН??! Как он, должно быть, изменился, раз Ершова его отвергла! Может быть, у него – «звериная порча» наподобие той, что превратила Синицына в Гоху, а Кораблинского в Грибка?? - А-а, где он раньше жил? – прокряхтел Недобежкин, огорошенный заявлением соседки. - В городе где-то, я не знаю, - ответила та. – Тут полгодка назад появился. Что-то у него там, в милиции не заладилось, запил. К нему бомжи лазают, добро растаскивают… Хотя, какое у него добро? Прусаки одни! Мне жалко его по-человечески, харчи кое-какие ему приношу, а то пропадёт… А вернее, уже пропал… Пока соседка описывала его нехитрый быт, «милиционер Геннадий» не слезал со стола. Время от времени он хватал руками пищевые остатки и отправлял их в рот, смачно, жуя. Обычно, таким образом поступают приматы в каком-нибудь зоосаде или в природе. Он никого вокруг не замечал, а мычал про себя какую-то невесёлую песню. А вот, когда соседка замолчала – он внезапно выпучил на неё залитый глаз и гаркнул безумным голосом: - Тихоновна! Ты бутылку принесла??? - Хватит с тебя бутылок! – напутственно проворчала соседка. – А то вон, уж во что превратился – человеком не назовёшь! «Милиционер Геннадий» в ответ соседке издал рык павиана и хлопнул испачканным кулаком по самопальному своему столу, скинув на пол краюху зачерствевшего батона. - Ежонков, твоя очередь! – буркнул Недобежкин, разобравшись, что без помощи гипноза от «озверевшего» Геннадия не добьётся вразумительного ответа даже Мюллер, шеф гестапо. Погрузить в гипноз «милиционера Геннадия» для Ежонкова не составило никакого труда. Калугин заснул даже быстрее, чем засыпали другие пациенты «суперагента»-гипнотизёра. Он захрапел, прямо сидя на столе, балансируя, мерно покачиваясь взад-вперёд, но не падая. Соседка Тихоновна раскрыла от удивления беззубый рот, когда слушала, как Геннадий по велению Ежонкова без запиночки шпарит курс физики за пятый класс. - Эй, соколик, как же это он у тебя так быстро протрезвел? – осведомилась она у Ежонкова. - Он не протрезвел! – возразил Ежонков. – Он спит, а за него говорит его подсознание. Я запрограммировал его подсознание на безвольное считывание памяти путём вербального воспроизведения событий… - Вяжи! – перебил лекцию Ежонкова Недобежкин, замечая, как Тихоновна впадает в невежественную прострацию, прослушивая все эти страшные и непонятные ей слова. - Сорри, - сконфузился Ежонков, осознав свою ошибку. Геннадий Калугин отчеканил курс физики и умолк, блуждая невидящими глазами по параллельным пространствам. - Всё? – тихо пискнула соседка. - Да, всё! – пробурчал ей Недобежкин. – Прошу вас очистить помещение и идти по своим делам. Соседка исчезла так же незаметно, как и появилась – да, с милицией шутки плохи, поэтому она предпочла заняться своими делами, и не лезть в чужие. - Так, теперь – королевский ход! – объявил Ежонков и громко, даже навязчиво спросил у Калугина: - Вопросы есть? - Вопросов не-ет… - невыразительно протянул тот и плавным зигзагом покачнулся на столе. - Смотри, Ежонков, он у тебя ещё на пол грянет! – предупредил Смирнянский. - Не грянет, Игорёша, я его прочно застопорил! – возразил Ежонков, а потом – вернулся к Калугину и вопросил у него: - Как вас зовут? - Зу-зу… - прохрипел Калугин. - Чегось? – осведомился Смирнянский. - Шш! – шикнул Недобежкин. – Дай послушать! - Зу-зу… - снова прохрипел Калугин, не меняя интонации. – Зу-зу-зубов… Зубов… Зубов… - Зубов??? – Серёгин не удержал себя в руках и нечаянно выкрикнул это слово. – Данти-ист… - прошептал Пётр Иванович, перехватив грозный взгляд начальника, требующий абсолютной тишины. - Зу-зубов Денис… Денис Зубов… - бормотал «милиционер Геннадий». – Капитан милиции Денис Зубов… Стоп. Когда это Денис Зубов по кличке Дантист был капитаном милиции?? Синицын говорил, что он навечно завис на юрфаке, никак не мог разобраться со своими пассиями, и вообще, являлся законченным неудачником. Потом бандитом стал, а потом – пропал в «пещерах Тени»! Судя по тому мнению, которое сложилось у Серёгина из рассказов Синицына – да, Зубов Дантист мог спиться и сделаться таким вот питекантропом. Но быть капитаном милиции… Пётр Иванович – капитан милиции, но бандитский элемент Зубов – нет, это невозможно… - Я работал… работал… - бормотал между тем «милиционер Геннадий». – Под прикрытием… в банде Кашалота… Выяснить… Выяснить… - Калугин-Зубов очень невнятно говорил, потому что у него не доставало зубов. К тому же, его память содержала весьма отрывочные сведения, и никто не мог поручиться за их правдивость. - Выяснить… - Зубов словно бы, зациклился на этом слове, и тогда Ежонков подогнал его: - Скажите, что вы должны были выяснить?? - Облака… Облака… - захныкал Зубов. – КГБ и облака… Из Москвы… девяносто пятый год… Внедрился… Иска-ал… Нашёл и попался… Зубов Денис… Капитан милиции Зубов Денис… Петровка… Главное управление… - Не «облака», а «Густые облака»! – догадался Пётр Иванович. – Его внедрили к Кашалоту, чтобы он искал документы с «Наташеньки»! - Под гипнозом он не может врать! – на всякий случай вставил Ежонков. - Вот что! – перекричал всех Недобежкин. – Берём этого субца под уздцы, тащим в отделение и даём запрос в Москву, был ли у них когда-нибудь капитан Зубов, ясно?? Пётр Иванович и Сидоров оторвали Зубова-Калугина от стола и потащили к машине. - Эй, я рядом с ним не сяду! – отказался лезть в салон Чуйко. - Идите домой! – махнул рукой Недобежкин. - Можно? – оживился Чуйко. - Можно, можно! – буркнул Недобежкин и забился за руль. Пётр Иванович и Сидоров затолкнули Зубова в салон в наручниках, потому что когда Ежонков освободил его от гипноза – он до такой степени взбеленился, что полез в драку. - Ааа!! Ааааа!! – басом орал Калугин-Зубов, пока его вели, и уже когда определили в салон микроавтобуса. – Аааа! Абрвалт!!! Утончённая Валерия Ершова на переднем сиденье вздрагивала и просилась, чтобы её выпустили. Но Недобежкин хотел допросить её ещё раз и поэтому отрезал её мольбы: - Не бойтесь, гражданка, он вас не укусит: он в наручниках. У меня к вам есть ещё несколько вопросов, и поэтому, гражданка Ершова, вы проедете с нами в отделение. Милицейский начальник решил опознать «Дантиста» Зубова и поэтому – собрать всех, кто его знал. Синицын жил «на вилле» Ежонкова, Недобежкин его быстренько вызвонил, и теперь – Синицын ехал в Калининское РОВД. А вот, остальных знакомцев Дантиста пришлось выписывать из мест заключения. Уж, Крекер и Додик уже давно отбыли по этапу, за ними вслед отправились Утюг и Сумчатый, потом суд вынес приговор Родиону Робертовичу «Чесноку», а последним в колонию строгого режима отбыл Кашалот. «Большого Динозавра» хорошенько потаскали по судам, из-за чего он сбросил двадцать три килограмма и из-за обилия «лишней» кожи выглядел, как собака шарпей. Недобежкин позвонил в каждую из колоний, где томились «нужные люди», но привезти их смогут только завтра. Поэтому сегодня милицейский начальник ограничится только лишь показаниями Синицына. Прослушав ещё раз рассказ Ершовой про «милиционера Геннадия», который с её слов был без пяти минут супергероем, Недобежкин хотел уже её отпустить восвояси. Но тут Ежонков вспомнил, что она так и не нарисовала его портрет. - Чёрт! – хлопнул себя по лбу Недобежкин. – Замотался с этими… Блин… Ой, простите… - милицейский начальник вспомнил, что Ершова сидит в его кабинете, и, ругаясь при ней, он дискредитирует всю милицию. Калугина пока что посадили в изолятор, и он там невменяемо орал, что «всех перережет» и «всех пересажает». Недобежкин пропускал всё это мимо ушей – кому нужны пьяные бредни? Он сидел за своим столом и терпеливо ждал, пока Ершова закончит водить по бланку протокола его авторучкой «Паркер» с золотым пером, и предъявит рисунок. Кепка таджика Зурабджана и пятнистая тряпка были отправлены на экспертизу. Результат будет завтра… Завтра, завтра… Недобежкин нервничал, и считал, что его все кормят завтраками. Да ещё и Ершова эта с портретом своего «супер Геннадия» копается. Чтобы не тратить время зря, милицейский начальник решил пока что позвонить в Москву и выяснить про капитана Зубова. Зубов под гипнозом сказал: «Петровка, Главное управление», и это здорово облегчило поиски. А результат опять же – будет завтра! Недобежкин едва не швырнул телефонную трубку, уже руку занёс… - Готово! – слишком весело для себя воскликнула Ершова и уронила рисунок на пол. Под гипнозом все ведут себя странно, поэтому Недобежкин аккуратно положил трубку телефона на рычаг и поднял с пола рисунок Ершовой. - Новая версия, - проворчал милицейский начальник, узрев «шедевр». - Оп-па! – присвистнул Пётр Иванович, увидав, кого нарисовала свидетельница. - Упс! – так отреагировал Сидоров. - Ну-ну, - типичная реакция Смирнянского. - Ну, я же говорил, фашистский агент! – подпрыгнул от радости «суперагент» Ежонков. – Ну, ребята, теперь всё сходится! На этот раз Ершова изобразила Генриха Артеррана. Да, нет сомнений – это он. Он и бандит Тень, и поддельный Мильтон из Донецкого филиала, и «верхнелягушинский чёрт», и «звериный гипнотизёр», и хозяин базы «Наташенька», и владелец подземелья. Теперь он сделался ещё и «милиционером Геннадием». Да, ныне про него всё известно, кроме того, кто же он по-настоящему. Прагматичный Недобежкин не верил в барона, который, попробовав образец, обрёл бессмертие – так не бывает. Серёгин тоже не верил: проект «Густые облака» - это чистая афёра, которую раздули до размеров Юпитера. И, даже если выкушать все ихние «образцы» - ничего не получится, кроме расстройства желудка… Ершова наконец-то получила возможность идти домой и исчезла за дверью. Пётр Иванович с Недобежкиным, прихватив Смирнянского и Ежонкова, отправились в изолятор: решили показать Зубова-Калугина Поливаеву, а заодно и Зайцеву. Сидоров отправился за ними: а вдруг Калугин решит наброситься на них с кулаками?? Калугина решили не трогать – пускай сидит, кажется, он уже немного присмирел. Лучше уж подвести к нему Поливаева. Сидоров так и сделал – подвёл Поливаева, а Пётр Иванович спросил сего свидетеля, установив на Калугина указующий перст: - Этот человек выкрал вашу соседку Ершову из её квартиры? Поливаев посмотрел на Калугина-Зубова с выраженным сочувствием и, горько вздохнув, молвил: - Эээ, начальники, тот мужик был – ух! А этот? Этот ещё хуже меня алкаш. Я хоть что-то соображаю, а он даже не стрижётся… - Ясно, - буркнул Недобежкин, и Поливаев в компании Сидорова отправился обратно, в свою камеру. Надо будет Подклюймухе звякнуть, чтобы он приехал, увёз его назад и впаял ему положенные пятнадцать суток. - Зайцеву покажем? – осведомился у Недобежкина Пётр Иванович. - А как же? – согласился Недобежкин. – Зайцев у нас «главарь сей басни». Он должен всех в лицо узнавать! - У басни не главарь, а мораль! – осторожно влез Ежонков. - Не придирайся к словам, моралист! – огрызнулся уставший от работы Недобежкин. – Сидоров, тащи Зайцева! Сидоров пошёл и послушно притащил отощавшего, грязного и дрожащего Зайцева. Зайцев умолял всех вокруг себя, чтобы его отпустили обратно в Верхние Лягуши. И какой смысл теперь ему играть в эту игру? Сам же рассказал, как общался со всеми этими «чертями»! когда Сидоров втолкнул «главного чёрта» в камеру к Калугину – тот оглядел всех затравленным взглядом циркового волка и плаксиво заныл: - Зачем вы меня здесь держите? Я же участковый… - Зайцев, не ломайте комедию!! – отрубил Недобежкин и показал на Калугина, который засел на дальние нары, и поджал под подбородок грязные коленки. – Вы его знаете? Да, судя по виду, этого субъекта можно было бы принять за одного из верхнелягушинских алкашей – на уровне тракториста Гойденко. Но дело в том, что Зайцев отлично знал всех этих алкашей в лицо. А вот такого – не знал. - Н-нет… - прохныкал Зайцев, уверенный, что такой тип, как Калугин-Зубов никогда не проживал у него на участке. Единственным, кто опознал Калугина-Зубова, оказался Григорий Григорьевич Синицын. Увидав его, Синицын присел на корточки, заглянул в его бородатую физиономию и изумлённо выдохнул: - Зубов? Зубов пошевелился на нарах и что-то промычал в ответ. Синицын даже испугался, увидав, во что превратился «вечный студент» Зубов. Неужели, и ему «подарили» такую же «порчу», что превращает нормального человека в некую полуобезьяну? Зубов пошевелился, спустил босые ноги на пол и гугниво пробубнил: - Зу-зу… Зубов. Капитан милиции Денис Зубов… - Ну, что, Синицын, ты знал, что твой Зубов – капитан милиции? – осведомился Смирнянский. – Даже я удивился, когда он нам выдал эту историю. - Не-нет, не знал… - пробормотал Синицын, для которого Зубов оставался безалаберным «вечным студентом» и не более. Хотя, может быть, он всё-таки, закончил институт? Нет, это не про Дениса «Дантиста» Зубова! Зубов, скорее, выдернет себе зуб, нежели ухитрится заполучить диплом! А потом – Ежонков решил гипнотизировать Серёгина. - С применением «петушиного слова»! – заявил Ежонков. – И сейчас Серёгин нам расскажет по порядку, каким образом Зайцев его уделал! Пётр Иванович не особо любил, когда его гипнотизировали. Это было не больно, только самолюбие тихо фыркало о том, что его задели. Обычно Серёгин привык побеждать свои недостатки с помощью силы воли… Но только не сейчас, когда сила воли отползает в угол пред «звериной порчей». Когда Ежонков посадил его на стул и начал гипнотизировать – Пётр Иванович почувствовал себя клоуном в цирке. На него уставились пять пар внимательных глаз – и каждые глаза ожидали от Серёгина сенсации. Пётр Иванович решил отстроиться от них и погрузиться в свои мысли, но глаза так сверлили своими взглядами, что Серёгин прямо физически ощущал их на себе. А потом – все глаза пропали, пропал и Ежонков с его «магическими пассами», и кабинет пропал. Пётр Иванович оказался в кромешной темноте, а секунду спустя – в темноте раздался глас: - Вопросы есть?? Пётр Иванович по странной инерции ответил: - Вопросов нет… И темнота выплюнула его в убогое жилище плотника Потапова. Пётр Иванович снова пережил драку с небывало сильным Зайцевым, был побеждён им, отброшен в угол, Зайцев приготовился его убить… А потом – из-за печки вылезло чудовище. Пётр Иванович отполз за комод. Чудовище не тронуло его, а утащило Зайцева… Когда Серёгин выпал из гипноза на пол начальничьего кабинета – он огляделся и увидел, что все пять пар глаз округлились и не моргают. - Под гипнозом он не может врать… - странно пискнул над головой Серёгина голос Ежонкова. Обычно Ежонков говорит о волшебной силе гипноза авторитетно, как маститый профессор, а тут – пискнул мышью… Пётр Иванович поднялся с пола. Все молчали. А потом – Недобежкин натужно откашлялся и пробормотал: - Кто-нибудь что-нибудь понял?? - Ежонков сошёл с ума! – выплюнул Смирнянский. - А я-то тут причём? – оскорбился Ежонков. – Это же не я говорил, а память Серёгина! - Ты его гипнотизировал! – буркнул Смирнянский. – Мог заставить его сказать всё, что захочется! Ты уже помешался на своих образцах, агентах и монстрах! Тебе так хочется, чтобы у этих «Густых облаков» был результат, что ты готов его придумать! - Игорёша, ты – профан в гипнозе! – рассердился Ежонков. – Ты не имеешь ни малейшего представления о бессознательном считывании памяти! - Тебе пора лечь в психушку, иначе тебя не спасти! – извергался Смирнянский. – У тебя не только больная фантазия, но ещё и булимия! Полгода лежать тебе – не меньше! - Ну, я тебе сейчас наваляю! – Ежонков стиснул жирненькие кулачки и решил взять Смирнянского наскоком, но на его пути возник Синицын. Схватив Ежонкова поперёк туловища, Синицын оттащил его в тот угол кабинета, где не стояло ничего кроме тяжеленного несгораемого сейфа. Ежонков вырывался и просил Синицына, чтобы он поколотил Смирнянского сам. Смирнянский же спокойно сидел на стуле и хмыкал, убеждаясь в том, что у Ежонкова точно с головой беда. - Отставить! – вышел из ступора Недобежкин и встал между Ежонковым и Смирнянским. – Ежонков, диагноз! - Результат «Густых облаков», который у тебя из изолятора воровал чувиков! – выкрикнул Ежонков, вырываясь из рук Синицына. – Если он действительно, выглядит так, как описал его Серёгин – то его никакая видеокамера не заснимет! Вот и к нам в контору такая же напасть и влезла! Рубишь, Васёк?? Они ещё долго спорили, а Ежонков ко всем бросался в драку. Один лишь Сидоров тихонечко сидел на дальнем стуле и невольно вспоминал серое привидение из подвала Гопниковского особняка. Оно говорило, что съест его, оно уже съело нескольких человек, оно… не съело Зайцева, а выбросило его в Донецк. Когда Недобежкин устал совсем и постановил, что рабочий день окончен – часы говорили, что время движется к полуночи. Сидоров шёл домой. Летняя ночь висела над спящим городом, подсвеченная оранжевым светом уличных фонарей. Тёплый воздух был неподвижен и тих, Сидоров подумал, что хорошо бы в такую погоду поехать на море. Но какое тут море, когда дьявольская каша с проектом «Густые облака» остаётся не расхлёбанной, и сержанту до сих пор в каждом углу мерещатся Горящие Глаза?? До дома Сидорову идти всего лишь несколько минут – просто перешёл дорогу, и дома. Но Сидоров так замотался со всей этой сумбурной работой… В ушах стояли обезьяньи вопли Калугина-Зубова, перед глазами высился выряженный в лохмотья Зайцев. Ночью обязательно приснится кошмар: придётся убегать от зубастых монстров, или стрелять в каких-нибудь бандитов, или фашистов, или хищников… Сидоров решил побороть все эти неприятные образы и погулять по тихому безлюдному ночному парку. Оранжевые фонари мирно освещали пустые пыльные дорожки, выхватывали из ночной темноты отцветшие каштаны и заставляли Сидорова отбрасывать длинную синюю тень. В серо-фиолетовом небе легко и бесшумно сновали летучие мыши. На свежем воздухе все монстры и хищники отползали по логовищам, Сидоров забывал обо всех проблемах и уже собирался домой. Как вдруг из ниоткуда, из сизой мглы деревьев, выдвинулись шесть плечистых силуэтов. Сидоров встал как вкопанный: сначала он решил, что за ним пришли «верхнелягушинские черти» - мстить за убийство своего главаря Генриха Артеррана. Но сержант ошибся: эти шестеро оказались простыми уличными грабителями. - Выворачивай карманы, чувак! – дебильным голосом гоготнул тот, который шёл первым и медленно вынул из кармана острый нож. Лезвие сверкнуло в свете фонаря, и Сидоров понял, что ему некуда от них деться: сбежать не сможет – догонят, если крикнет – сразу зарежут. В карманах у сержанта был только телефон и гривен десять, не больше. Такая скудная добыча могла только озлобить этих горилл. И к тому же – их слишком много, чтобы Сидоров смог отбиться от них один… Всё, он в ловушке… Бандит с ножом сделал шаг вперёд, а Сидоров неожиданно для самого себя прыгнул, перехватил руку с ножом и перебросил бандита через себя, отобрав оружие. Бандит был тяжёл – килограммов девяносто живого веса в нём точно нашлось. Он грузно обрушился и поверг на асфальт двух своих товарищей. Сидоров сам не ожидал от себя подобной прыти: бандит весил больше, чем он сам, хотя в экстремальной ситуации человек способен на многое… Трое оставшихся бандитов ринулись к Сидорову все сразу. Они были вооружены: кто дубиной, кто ножом, кто кастетом. К тому же – здоровенный главарь ловко вскочил на ноги, схватил в кулак свой финский нож и совершил прыжок. Сидоров отпрянул назад, мгновенно вычислил, что первым следует сшибить с ног бандита с дубиной, и тут что-то произошло. Для Сидорова вмиг исчезли цвета и, словно бы, замерло время. Бандиты застыли с поднятыми кулаками, раскрашенные в оттенки серого, Сидоров видел каждую детальку их одежды, каждую чёрточку перекошенных злобой лиц так отчётливо, словно бы на них светил солнечный свет. Сержант навернул кулаком бандита с битой, и его удар оказался настолько силён, что противник отлетел метров на шесть, стукнулся спиною о древесный ствол, ствол переломился от удара! Главарь выронил ножик и задал стремительного стрекача, за ним поскакали и остальные. Только один, который перешиб дерево, остался на месте: он приходил в себя и бестолково ёрзал на траве, пытаясь перевернуться со спины на живот. На бегу эти горе-грабители кричали какие-то странные слова: - Помогите, орк! - Гоблин! - Горлум! - Тролль! - Колдун! Сидоров подумал, как медленно они бегут – он может догнать их в два счёта, переловить, прибавить ещё тумаков и сдать дежурному в РОВД. Но вдруг к горлу сержанта подступила тошнота, перед глазами поплыли круги. Он ощутил жуткую слабость и упал на коленки. Сидоров думал, что упадёт в обморок, но тошнота быстро улеглась, круги пропали, а в окружающий мир вернулись краски. Сидоров похлопал глазами и тут же осознал, как глупо он сейчас выглядит: стоит в коленно-локтевом положении посреди пустынного ночного парка, к тому же – прямо под фонарём. Чёрт, как же Сидоров переработал – просто ужас. Галлюцинации какие-то начались. Так и до невроза и мигрени недалеко… Сидоров быстро встал на ноги и зашагал домой. Нужно хорошенько выспаться, а то завтра опять идти на работу. Придя домой, Сидоров снял кроссовки и побрёл, к дивану, не раздеваясь. На него почему-то навалилась адская слабость и тяжёлая сонливость. Его страшно клонило в сон, сержант мог бы заснуть прямо на полу. Но – нет, он же не пёсик, он дойдёт до дивана. Дверь ванной комнаты была открыта, потому что Сидоров не закрыл её утром. Сержант случайно повернул голову, а из ванной на него глянули Горящие Глаза… Сидоров застопорился. Сонливость вмиг пропала. Они здесь, эти жуткие Глаза, их обладатель пришёл за ним! Сержант медленно-медленно протянул руку к выключателю и рывком включил в ванной свет. Ванная была пуста. В тазу, который стоял на стиральной машинке, на груде полотенец кверху лапками валялась жёлтенькая резиновая утка. А в зеркале отражалась перекошенная мистическим ужасом, побледневшая физиономия Сидорова. - Блин… - буркнул Сидоров, сообразив, что Глаза померещились ему от усталости. Выключив свет, он плотно закрыл дверь ванной, добрался до дивана и наконец-то провалился в сон.