G.O.G.R.

Пыхтя над нелёгким тридцать седьмым делом, милицейский начальник работал со всеми свидетелями и подозреваемыми либо у себя в кабинете, либо в изоляторе. Он ни разу не открыл допросную, потому как знал, что одна из её стен имеет предательскую щель, из-за которой в туалете слышно всё, что там говорят. Но в отделении недавно закончился ремонт. Над допросной хорошенько поработали каменщики и штукатуры, установили там звукоизоляцию и прервали вредоносную связь с туалетом. Укрепившись в преобразившейся допросной, милицейский начальник выложил на новый стол почётную фотографию капитана Зубова и сказал Сидорову вести Кашалота. Пётр Иванович сидел в углу на табурете и старался не прислоняться к стенке. Стенка была ровненько выкрашена светло-серой краской и, если каждая спина будет прислоняться к ней – стенка быстро станет грязно-бурой. Сидоров отпихнул дверь ногой, вытащил из коридора Кашалота и пригнул его к стулу напротив Недобежкина. Недобежкин показал ему на «почётного» Зубова и спросил: - Кто это? Кашалот угрюмо зыркнул на фотографию и выдавил: - Ме-ент… - А конкретнее? – уточнил Недобежкин. - А что тут – конкретнее? – запричитал Кашалот. – Мент – он и есть мент! Все вы, менты, одинаковые, морды волчьи! Жил себе, как человек, зарабатывал на спокойную старость, а вы? Упрятали меня, человека, ни за что! Только потому, что я смог стать богаче, чем вы, а ещё издеваетесь! Посмотрите, во что я превратился! - Кашалот, тебе идёт худоба! – ледяным тоном отпарировал Недобежкин и прибавил как бы невзначай: - Ты знаешь, где сейчас твой отец? - На кладбище! – коротко и ясно ответил Кашалот. – Двенадцать лет уже, как преставился… А вам-то что? Я его не жмурил, папаша уже старый был… - На похороны ходил? – осведомился милицейский начальник, желая выяснить, действительно ли ТОТ Никанор Семёнов до сих пор остаётся в живых. - Ходил, - пробухтел Кашалот. – И памятник забомбил гранитный. Или вы думаете, что я совсем волчара, и для меня вообще, ничего святого не осталось? - Нет-нет, мы совсем так не думаем, - с долей иронии возразил Недобежкин. – Ты у нас святоша, и совсем не годишься в волчары. Это я так, к слову спросил. Ладно, Сидоров, уводи его и тащи Сумчатого. - А? Здесь Сумчатый?? – Кашалот вмиг ожил, его глаза налились кровью, осунувшееся лицо побагровело от злости, а усы встопорщились. – Подайте-ка мне его сюда, сейчас я накостыляю этому кротовому предателю в покрышку! Язык распустил, всех сдал! Крот, крот! Кашалот вскочил на ноги, засучил рукава и стиснул кулаки, намереваясь с кем-то драться. Кашалот бы влепил тумака Недобежкину, но подоспел могучий Сидоров. Сержант без труда завёл руки Кашалота ему за спину и скрепил там сталью наручников. - Прибью гада Сумчатого!!! – верещал Кашалот, пока Сидоров тащил его по коридору назад в изолятор. – Землю есть будет, гнида общипанная! - Мы его ещё раз приведём, – сказал Недобежкин Серёгину. – Покажем живого Зубова. У Кашалота в камере – видеонаблюдение и прослушка. Мы к нему наседку подкинем. Скажем, Крекера. Крекера с минуты на минуту подвезут, я уже распорядился, чтобы его подсадили прямиком к Кашалоту. Кашалот обязательно распустится и начнёт ныть правду про Никанора Семёнова, а мы всё это запишем. Я всё-таки, хочу узнать, кто такой этот Никанор. Ну, не может человек столько прожить – живая вода только в сказочках про Бабку Ёжку бывает! Пётр Иванович был согласен с начальником: за Никанора Семёнова выдавал себя кто-то другой, кто был напрямую связан с «чёртовой бандой», с Зайцевым, с пропавшим Интермеццо, с погибшим Генрихом Артерраном. Отдав этому поддельному Никанору поддельную же папку с ненастоящими материалами, они на время задержали бандитов. Однако когда те поймут, что их надули – может быть поздно… Когда Сумчатый возник в допросной – он окинул эту серую и темноватую комнату обречённым взглядом, покорно сел на предложенный стул и горестно вздохнул: - Кроты… Услыхав о кротах, Недобежкин едва не чертыхнулся, однако вовремя взял себя в руки и придвинул к Сумчатому фотографию капитана Зубова. Сумчатый схватил фотографию в кулак и пискнул: - Крот! - Вы его знаете? – осведомился Недобежкин. - Крот! – повторил Сумчатый и разрыдался, закрыв ладонями обрюзгшее лицо. Этот толстяк, как и Кашалот, сбросил почти половину своего живого веса и походил на узника, измученного в фашистских казематах. - Крот! – в третий раз всхлипнул Сумчатый. – И мент. А мент – значит, крот! Другого не дано… Видали, какой ехидный? - Так, Сидоров, с глаз его долой! – Недобежкин очень быстро устал от Сумчатого. – Веди Калугина и скажи Казаченке, чтобы Кашалота притащил минут через пять. Калугин занял место Сумчатого на стуле перед Недобежкиным и снова взглянул на свою «почётную» фотографию. - Это – я… - проканючил он. – Я, Денис Зубов. В изоляторе его побрили и постригли. Освобождённый от избытка волос, Зубов-Калугин действительно, сильно походил на капитана Зубова. Разве что, постарел, обрюзг и спился, а так – он, капитан Зубов. Да, жестокие они, эти «чёртовы бандиты». Интересно, монстр-тень тоже подвизается в их шайке? Он так хорошо наводит «звериную порчу»… Интересно, может ли он принимать человеческий облик? Пётр Иванович невольно вспомнил сегодняшнюю схватку Сидорова с увесистым разбойником, и внезапная догадка заставила его похолодеть: а вдруг монстр-тень – это Сидоров???? Сержант долго сидел у них в плену, рассказывает страшные истории про кафельный коридор и «пришельца» в тёмных очках… А вдруг Сидоров ненароком получил от окаянных «чертей» «образец»?? И как теперь его лечить? Минут через пять-шесть Казаченко явился с Кашалотом. Кашалот не понимал, почему его таскают туда-сюда, и роптал, выдёргиваясь из крепких рук Казаченки. - Ну, сколько можно?? – обиделся на весь мир «обмельчавший Динозавр». – Ни тебе пожрать, ни тебе поспать! Бегай, как оголтелая собака, а я – человек, а не скотина! - Цыц! – отрезал Недобежкин и указал рукою на Зубова-Калугина, который с горестным сожалением таращился на свою «капитанскую» фотографию. – Кашалот, кто это? - Отыскали Дантиста… - фыркнул Кашалот. – Опять на дознание моё дело отдадите и ещё годков десять накинете, да? Та, давайте, пихайте меня в кутузку хоть, на всю жизнь! Не сломать вам Кашалота, не буду перед вами ползать, ментовские волки! - Успокоить? – лаконично осведомился Казаченко и сжал кулак. - Позже, - остановил Недобежкин и снова «напал» на Кашалота. – Кашалот, значит, это и есть Дантист? - Та, Дантист, Дантист! – согласился Кашалот. Он пытался освободить правую руку, чтобы навернуть кулаком по столу, но наручники не отпускали. – Дантиста Тень в подземелье спустил за длинный язык. Как вы его выудили оттуда, я, честно, ума не приложу! - А что он такое сказал? – поинтересовался Недобежкин, отодвинув стол, чтобы разгорячившийся Кашалот не начал биться об него головой. - Дантист вынюхал, что Тень нашёл какой-то клад! – выпалил Кашалот. – Он слил мне эту новость. И я, да, честно вам скажу, что забрасывал «бычков» следить за Тенью. Но Тень – чёрт рыжий, кротяра подколодная, крокодилина ехидная! – Кашалот так дёргался и выкрикивал, что Пётр Иванович решил, что он сейчас зайдётся в рыданиях. – Гадюка кротовая, заплесневелый помидор, чёрт бы его побра-ал! – Пётр Иванович не ошибся: «Большой Динозавр» зашёлся в рыданиях. – Тень всех моих «бычков» зажмурил и прикопал неизвестно, где, гнилая гнида! - Вы могли бы не выражаться подобным образом? – попросил, а вернее – приказал Недобежкин, установив на лице брезгливую гримасу. – «Гнилая гнида»… Ну, что это такое? Вы же воспитанный человек… - А как, как вы хотите, чтобы я называл этого… этого… этого аспида, этого… ррр, эту подзаборную свинью, эту змеюююююю???? – взвился Кашалот и каким-то образом достал своим чугунным лбом до отодвинутого стола. – Он сожрал мой бизнес, искалечил мне жизнь, испоганил спокойную старость!!!! Куда, куда мне теперь податься, кто подаст мне руку после всего этого?? - Мы подадим! – отрезал претензии Недобежкин. – Ближайшие годы вам готов и стол, и дом – чего вы так кипятитесь, гражданин Кашалот? - Ух, какие добрые! – фыркнул Кашалот. – Меценаты волчьи, медвежьи помощники! Глаза бы мои вас век не видели, чёрт бы вас побрал вместе с вашей баландой и вашей тюрягой, волки! Волки, все волки… вокруг меня одни волки! - Казаченко, убери Кашалота, у меня уже вот такая голова… - вздохнул Недобежкин, и устало откинулся на спинку твёрдого стула. – Сумчатого приведи, и на сегодня хватит… Недобежкина даже затошнило при мысли, что остались ещё Чеснок и Утюг, и Додик, и Крекер этот недопеченный. Казаченко начал поднимать рыдающего крокодильими слезами Кашалота с табурета, но тот раздражённо дёрнул плечом и униженно пискнул: - Не трогай меня, волк! Я сам встану! Я гордый, я – Кашалот! Не позволю! Кроты… Волки… Кашалот, неуклюже раскачиваясь, отковырнулся от табурета, тяжело водворился на дрожащие ноги, гордо вскинул обритую налысо круглую голову и продекламировал голосом пленённого, но не побеждённого воина: - Давайте, тащите меня в застенки, Мюллеры окаянные! Забрили меня, таки, в зеки, но ничего, я вам ещё отомщу, вы узнаете, кто есть Кашалот! - Давай, топай, Цицерон! – пробурчал Казаченко и пихнул Кашалота в бок. Кашалот молча и мужественно развернулся и, шаркая, побрёл к двери. - Скажите, Зубов, - обратился Недобежкин к Калугину-Зубову. – А вы этого человека узнали? – и кивнул на уходящего Кашалота. - Нет, - буркнул Калугин-Зубов, вертя в заскорузлых пальцах ручку Недобежкина. – Этот мужик… Нет, это – Кашалот! – внезапно передумал Зубов и начал разбирать ручку Недобежкина на составные части. – Знаю, он бандит. - Да оставьте вы эту ручку в покое! – рассвирепел Недобежкин, выхватил у Зубова едва живую ручку и отложил подальше. – Кашалот – бандит. Что ещё вы про него знаете? - Он с Тенью воевал… - промямлил Зубов, отгоняя от своего лица двух верных ему мух. – Кашалот постоянно пытался уничтожить этого… Те́ня за то, что Тень пытался его подсидеть и разорить. Они грызлись постоянно, устраивали перестрелки, офисы друг у друга поджигали. Я не помню, что, зачем и почему, меня по голове ударили… Не знаю… Зубов выглядел жалким – Сидоров даже увидел на его правом глазу слезу. Он не мог дотянуться до ручки, и поэтому теребил собственные пуговицы. Он никому не смотрел в глаза: видимо, стыдился своего теперешнего облика, или того, что провалил своё важное задание. Недобежкин, кажется, хочет выяснить, в чём суть этого самого задания, но, похоже, Зубов уже и сам не помнит, зачем втирался в доверие к «Большому Динозавру». «Черти» хорошенечко обработали ему мозги – наверное, даже сильнее, чем Синицыну и Кораблинскому, слишком уж долго они мурыжили его в своих застенках. Капитан Зубов вряд ли вернётся к нормальной жизни. Хорошо, если у него найдутся какие-нибудь родственники, потому что Зубов, скорее всего, инвалид, не сможет ни работать, ничего не сможет – только пить. - Кроты… кроты… ехидные, как мымры… Они ведут меня на расстрел… - этот плач, который долетал из коридора, повторяемый негромким эхом, принадлежал Сумчатому. Плач усиливался: Казаченко вёл Сумчатого в допросную. Когда Сумчатый оказался на пороге – он вдруг руками и ногами вцепился в дверной проём и застопорился. - Не пойду! – сообщил Сумчатый всем, кто его слышал. – Не пойду! – повторил он, тряся обвисшими остатками своей полноты. – Я человек, и имею право на жизнь! Нет – расстрелам, у нас, в нормальных странах – мораторий на смертную казнь! - Та, заходи ты уже! – это Казаченко подпихнул Сумчатого сзади в похудевшую спину и вытолкнул из дверного проёма на самую середину допросной. - Чего он у тебя не в наручниках? – сурово осведомился Недобежкин, недовольный бунтом заключённого. - Та, он в камере такой варёный сидел… - оправдывался Казаченко. А Сумчатый стоял, поджав ручки под подбородок, а потом – вдруг решил забиться под стол, за которым сидел Недобежкин. Для этого свергнутый «король Ночного Донецка» бросился на четвереньки и пополз, скрываясь за стульями. - Казаченко, говоришь, варёный сидел, да? Наручники не нужны? Так надень на него наручники сейчас! – возмутился Недобежкин, отгоняя Сумчатого от стола ногой. Казаченко сорвался с места, в один прыжок оказался около Сумчатого, за шиворот поднял его с пола, заковал в наручники и определил на стул. Сумчатый икал, крякал и всхлипывал – до того расшаталась его нервная система. Даже Зубов – и тот глядел на Льва Львовича с жалостью. - Сумчатый, прекрати истерику! – прикрикнул на бывшего «короля» Недобежкин. – Раскис уже до невозможности! Не стыдно? - Это вам должно быть стыдно! – плаксиво огрызнулся Сумчатый. – Меня все предали, оклеветали и лишили всего! Я жертва, а не преступник! Я не могу спать в камере – мне снятся кошмары! У меня клаустрофобия, я даже дома долго сидеть не могу! - Цыц! – Недобежкин хлопнул кулаком по столу. – Сумчатый, посмотри на этого гражданина и скажи, видел ли ты его когда-нибудь? - Дантист, - узнал Сумчатый. – Я вам опознал его, этого наглого шпика, чтобы и он тоже сел, а не только я один нёс этот крест! Понял, Дантист, ехидный крот? – осведомился Лев Львович у Зубова, прищурив глаз, как агент НКВД, который пытает врага народа. Зубов не знал, как ответить на тонны претензий, которые вывалил на его бедную голову Сумчатый, и поэтому – покорно молчал и глотал оскорбления. Он не помнил половины собственной жизни: например, не мог сказать, как зовут его жену, детей, да и вообще, есть ли у него семья, не назвал бы собственного адреса, не узнал бы в лицо свою мать, да и как зовут её – тоже забыл. Своё настоящее имя Зубов вспомнил только лишь вчера, а так – кто-то когда-то сказал ему, что он – Калугин, и он так и жил с этой фамилией в убогой лачужке. И – Зубов не помнил, как он работал в милиции: хорошо ли, плохо ли? А вдруг этот Лев Львович прав, и он – действительно, «ехидный крот», взяточник или – того хуже – «оборотень в погонах»?? - Казаченко, скажи-ка, кто там у нас в изоляторе остался? – поинтересовался Недобежкин, закручивая обратно свою пострадавшую от Зубова ручку. - Чеснока только подвезли, - ответил Казаченко, почесав нос. – И Крекер ещё. - Куда надо посадили? – осведомился Недобежкин, убеждаясь, что Крекера подбросили к Кашалоту. - Так точно, - бодренько ответил Казаченко и направился к Сумчатому. – Уводить? - Уводи Сумчатого, - разрешил Недобежкин. – И тащи Чеснока. Чеснок, я думаю, толковее этих пузырей. Казаченко схватил Сумчатого за скованные руки и поволок в коридор. Сумчатый сопротивляться не мог, а только верещал: - Эй, начальники, вы Чесночару не слушайте, он тот ещё кротяра, подзаборный мымр! Он всё на меня валить будет, он хочет засыпать меня, не слушайте его, он только врёт!!! Чеснок выглядел получше, чем Сумчатый с Кашалотом, но всё равно взгляд его был мрачнее тучи, угрюмее брошенного колодца. Родион Робертович хранил гордое молчание и не отбивался от Казаченки. Он проследовал к стулу и водворился на него до того, как Недобежкин успел сказать ему: «Садитесь». - Ну? – выплюнул Чеснок и уставился на милицейского начальника сверлящими глазками. - Не нукай, не запрягал! – негромко огрызнулся Недобежкин и кивнул в сторону Зубова. – Кто это? - Дантист?? – перепугано выдохнул Чеснок и даже отпрянул назад. – Но он же… он же… - Вы спустили его в подземелье, - закончил за Чеснока Недобежкин и стал ждать от Родиона Робертовича возражений. Услыхав сие обвинение, Чеснок перепугался ещё сильнее, отодвинулся вместе со стулом и возопил: - Да что же это такое??? Почему вы поголовно все считаете, что я спускаю в подземелье?? Это проделки Сумчатого! Это Сумчатый! - И не Сумчатый! – отрезал Недобежкин. – Сумчатый просто слизняк. Говори правду, Чеснок, если не хочешь, чтобы я твоё дело отдал на дознание и привесил к тебе это несчастное подземелье и, кроме того – похищение дворника. - Чёрт! – буркнул Чеснок. – Это Тень спустил Дантиста. Но мы все боимся Тени, и поэтому посоветовались и решили спихнуть всё на Сумчатого, чтобы отбояриться от Тени… И вообще, я не могу всё это рассказывать… - всхлипнул Чеснок и проявил тенденцию к залезанию под стол или под стул. – Вы посадили меня в тюрьму, но Тень всё равно найдёт меня и убьёт даже в тюрьме! - Тень мёртв! – сообщил Чесноку Недобежкин, отложив отремонтированную ручку подальше, чтобы никто больше до неё не добрался. – Или ты, может быть, боишься призраков? Чеснок, наверное, призраков не боялся, а вот Сидоров – опасался, потому что успел познакомиться с Горящими Глазами. Кому могли бы принадлежать эти ужасающие, адские глазищи, которые жутко сверкают в самом густом мраке, в самых глубоких пещерах??? Конечно же, призраку, чудовищу, результату «Густых облаков»!.. Сержант никогда не забудет своё путешествие по катакомбам «Наташеньки», где встретился он с сумасшедшим Гопниковым, где едва не попал на обед к этому хищному «результату»… Сидоров точно знает, что «результат» не умер и не пропал. Он здесь, в Донецке, и, похоже, за кем-то охотится. Скорее всего, за ним, за Сидоровым… - Тень мёртв? – оживился Чеснок. – Ну, наконец-то! Чёрт вас всех возьми… Зачем вы меня упрятали? Я, может быть бы, уже новую жизнь начал! Знаете, как можно развернуться без Кашалота и без Тени? Да, чуть не забыл, - встрепенулся Родион Робертович, окрылённый гибелью страшного врага. – Утюг, - прошептал он, заговорщицки, прищурившись. – Он лучше всех был знаком с Тенью. Он даже в подземелье спускался несколько раз, и вернулся, потому что Тень ему разрешил. Пётр Иванович знал, что заставить Утюга сказать правду можно только гипнозом, выключив последнему сознание и волю. Утюг так любит врать и, стоит привести его сейчас сюда и допросить – насочиняет не хуже Джоанны Роулинг. «Гарри Поттер» меркнет в сравнении с «легендами» Утюга – это точно и к бабке не ходи. - Я видел, Утюжару к вашей ментуре подвезли, - продолжал Чеснок. – Вы его потрясите, он расколется, когда узнает, что Теня́ вальнули. Он и про Дантиста знает больше, чем я. - Ладно, послушаем Утюга, - пообещал Недобежкин. – Чем тебе секретарша твоя несчастная помешала, что ты на неё целых двух боксёров натравил? Только теперь – чур, правду! - Языкатая сильно была! – фыркнул Чеснок. – В милицию вашу сливала много слишком! Я её посёк и, вы знаете, злость взыграла! - Ясно… - буркнул Недобежкин. – Кому же она сливала-то? – милицейский начальник получил робкую надежду на то, что Чеснок прольёт свет на тёмную личность «милиционера Геннадия». - Вам и сливала! – скрипучим голосом буркнул Чеснок. – Вам же, наверное, да? - Нет! – пробурчал Недобежкин, чья голова постепенно превращалась в переспевший арбуз. – Всё, Казаченко, уводи этого… Чеснока, надоел он мне до зелёных веников, чёрт бы его скорчил! Казаченко схватил Родиона Робертовича за локоток и препроводил в камеру, освободив исстрадавшегося милицейского начальника от его невменяемых воплей. На Утюга у Недобежкина не хватило никаких сил, и поэтому – он отдал приказ идти по домам отдыхать.