G.O.G.R.

Деревня Верхние Лягуши – богом забытое местечко, ютящееся в далёкой стороне от туристических маршрутов, железной дороги и крупных автострад. Верхние Лягуши так бы и прозябали в темноте, без электричества, до скончания веков. Но во Вселенной вдруг что-то резко изменилось. Неизвестно, откуда взялись рабочие, поставили новые каменные столбы и провели в Верхние Лягуши электричество. Во всех домах засияли лампы, заговорили годами молчавшие телевизоры и запели радиоприёмники, динамики которых десятилетиями покрывали слои серой паутины. Потом в деревеньку неожиданно понаехали асфальтоукладчики и покрыли асфальтом каждую улочку. Так что, жители не плавают больше в болоте, стоит пройти дождику, и ходить по деревне можно даже на шпильках. Да уж, что ни говори, а чудеса галактического масштаба, словно бы где-то взорвалась сверхновая звезда. То, что осталось от рухнувшего опорного пункта милиции – в один прекрасный погожий денёк погрузили в кузов самосвала и вывезли в небытие, куда-то на далёкую свалку. А на расчищенном месте возвели новенькое здание с пластиковыми стеклопакетами в окнах. Полковник Соболев назначил-таки в Верхние Лягуши участкового. Но не кого-нибудь чужого со стороны, а возвратившегося с того света Вовку Объегоркина. В кабинете у Вовки стоит новая мебель, на столе – компьютер, а на стенке – новый календарь на 2010 год. Не остался без внимания и рассыпавшийся по кирпичику памятник архитектуры, в котором все, кто бы ни зашёл, видел гостей из иных миров. Над ним тоже потрудились: отстроили из руин и превратили в музей. И сколько посетителей в нём побывало – ни один из них ни разу не узрел ни чёрта, ни призрака, ни тракториста Гойденко. А чёрт и правда, больше ни разу нигде не появился. Люди посудачили о нём ещё полгодика, а потом – и вовсе забыли. Раз нету – значит сгинул, а раз сгинул – жизнь наладилась, чёрная полоса закончилась, и можно расслабиться. Правда, расслабились далеко не все – из-за того, что в сельсовете провели глобальные реформы. Во-первых – отремонтировали здание: сменили окна, перекрыли крышу, установили отопление, освещение и компьютеры. А во-вторых – вышибли Семиручку. А новый председатель – в свою очередь – тоже внёс некоторые коррективы в монотонную жизнь верхнелягушинских кабинетных работников: он удалил готичную Клавдию Макаровну. Клавдия Макаровна, правда, не пожелала покидать своё насиженное непыльное местечко, обивала порог председательского кабинета, носила взятки, умоляла, упрашивала. Однако тот, кто занял место Семиручки остался глух к её слёзным мольбам, причитаниям и лживым историям про трёх голодных дочек. Он посоветовал ей ограничиться пенсией, на что Клавдия Макаровна разгневанно пискнула: - Вы что?? Мне только сорок пять!! И на следующий день её уже никто не видел, потому что она переехала в другую деревню. Пётр Иванович и Сидоров, когда ехали в Верхние Лягуши в новой служебной машине, естественно, обо всех этих изменениях и знать не знали. Пётр Иванович, который как всегда был за рулём, удивился только, почему всё не начинается грунтовка, а продолжается ровный, аккуратно заасфальтированный автобан. Да и асфальт тут, пожалуй, даже лучше, чем где-либо и, кажется, новый… На заднем сиденье развалился вечно едящий гипнотизёр Ежонков. Рядом с ним стоял рюкзак красного цвета, наполненный съестными припасами, которые он взял с собой из дома, чтобы ненароком не проголодаться в дороге. Гипнотизёр то и дело запускал в рюкзак свою пухленькую ручку и вытаскивал то пирожок, то булочку. Он всё ныл, что ему не нравится музыка, которую передают по радио, Пётр Иванович, в конце концов, зарядил ему диск Бетховена. Ежонков любил классическую музыку, потому что считал, что она повышает умственные способности и поэтому остаток дороги уплетал, с умилением купаясь в благородных звуках. Сперва решили ехать в Красное за родственниками Зайцева. Это решил Серёгин, уверенный в том, что родственники скажут, что Зайцева не знают. Тогда можно будет покинуть их и ехать собственно в Лягуши – по Семиручку. Ежонков же ещё хотел заехать к Соболеву и порасспросить его кое о чём, используя «петушиное слово». В селе Красное всё было по-прежнему. Краснянское РОВД возвышалось над частными домиками двухэтажной «громадой», довлело над ними, как законы довлеют над обществом. Во дворе, около «доски почёта» с надписью «Их разыскивает милиция», стояли и покуривали знакомые всем Хомякович, Кошко и Пёстриков. Эти трое сразу же узнали серебристую «Деу» из Донецка, выронили сигаретки и застопорились, глядя на то, как Пётр Иванович деловито паркуется на тесной парковке возле какого-то поцарапанного «Москвича». Приезд донецких коллег для них ассоциировался со страшными бандами и необходимостью лезть в «призрачные» подземелья – поэтому они и выкатили глазки, думая, что в Верхних Лягушах снова совершилось жуткое злодеяние. Узнав о том, что на этот раз спуск в подземелья отменяется, все трое как-то расслабились и глянули веселее. Оказалось, что Хомякович даже знает, где проживают эти зайцевские родственники. Фамилия у них была не Зайцевы, а смешная – Переглуховы. Недобежкину как-то удалось выкопать их из пучины безвестности, а Хомякович сообщил Серёгину, что люди с такой фамилией в Красном проживают лишь в одном доме, двадцать третьем по улице Советской, и к тому же успели засветиться в милицейской базе. Переглухов-младший по имени Искандер – никто не знает, почему родители избрали для сына такое нестандартное имя, ведь в семье никогда не водилось мусульман – и по кличке Мойдодыр один разочек с пьяных глаз расколотил камнем и палкой витрину ларька и похитил оттуда семь шоколадок. Пока Хомякович рассказывал Серёгину и Ежонкову про похождения Искандера Переглухова – Сидоров стоял на солнышке и разглядывал тех, кому не посчастливилось угодить на «доску почёта». Там было всего трое «отличников», один из которых – Искандер Переглухов – паренёк лет семнадцати с большой, похожей на лампочку головой, что торчала из узких неспортивных плечиков. Двое других – воры-гастролёры, которые ухитрились обобрать местный продуктовый магазин. Никого интересного на «доске почёта» Сидоров не увидел. Наверное, полковника Соболева мало волновала проблема «чертей» в деревне Верхние Лягуши, и он даже не думал разыскивать пропавшего по их вине Объегоркина. - Соболев у себя? – настаивал Ежонков, которому всё не терпелось применить к краснянскому начальнику «петушиное слово». - У себя, - ответил Хомякович, как показалось Серёгину, без энтузиазма уныло. – Закрылся и сидит, как кур на яйцах. - Ага! – обрадовался Ежонков. – Мы тут как раз к нему идём! С этими словами гипнотизёр пропихнулся между Хомяковичем и Пёстриковым, поставил одну ногу на нижнюю ступеньку крыльца. - Соболев сказал, чтобы мы говорили всем, что у него неприёмный день! – крикнул вдогонку Ежонкову Кошко, выбрасывая окурок в мусорный бак. – К нему тут тип какой-то приходил, так он даже через дверь с ним не болтал. Серёгина заинтересовал этот «тип», и он спросил о том, как он выглядел. - Та! – отмахнулся Хомякович. – Снова эти, уфологи! Они тут табунами топчутся после того, как Чёртов курган завалился. Всё выклянчивают у шефа санкцию на раскопки, а он их куда подальше всех отправляет. Достали уже, вчера целых шесть штук было. - Ясно, - кивнул Пётр Иванович, который, как и Соболев, желанием связываться с сумасшедшими уфологами абсолютно не горел. – Попробуем пробиться к Соболеву… Серёгин вежливо постучался в дверь кабинета краснянского начальника, но ответом ему была тишина. Не хочет полковник Соболев общаться, значит – что-то неладно. Пётр Иванович подозревал, что он каким-то образом завязан с «чертями», потому что, обитая в этих краях, да ещё и имея законную власть, просто невозможно остаться от них в стороне – всё равно завербуют, так или иначе. Сидоров топтался в сторонке у заросшего паутинами окошка, а Ежонков – нетерпеливо сучил ногами и грыз булочку. Когда же Серёгин второй раз постучался и опять-таки не был удостоен ответом – гипнотизёр запихнул свою булочку в рот целиком, сделал солидный шаг вперёд и схватился за ручку двери. - Пора входить, - сообщил он. – Соболев надеется отсидеться, но я ему не дам! Ежонков распахнул дверь, прежде чем ему кто-либо успел сказать: «Постой!» и вставился в кабинет Соболева с наглостью бульдозера. Соболев сидел, ссутулившись над своим столом, и что-то грыз. Когда Серёгин вошёл в кабинет вслед за «проходчиком» Ежонковым и подобрался к Соболеву ближе – он увидел, что тот грызёт ногти. Увидав незваных гостей, полковник Соболев нехотя отковырнул опустевший, какой-то рыбий взгляд от пустоты и уставился почему-то на Сидорова. - Замучили… - простонал он, бессильно свесив руки вдоль туловища. Пётр Иванович заметил, что краснянский начальник похудел: милицейская форма свисала с него пузырями. - Добрый день! – выпалил Ежонков, не дав никому больше раскрыть рот. – СБУ! – он придвинул к курносому носу Соболева своё удостоверение агента. Соболев в ответ икнул: видимо, у него кроме СБУ поднакопилось энное количество других серьёзных проблем. - У нас к вам дело! – деловито продолжал Ежонков, довольный реакцией Соболева на своё удостоверение. – Скажите, знаете ли вы что-нибудь про банду из деревни Верхние Лягуши? Ежонков сразу же задал Соболеву вопрос в лоб, и Соболев растерялся, потому что о том, что делается в Верхних Лягушах он знал очень смутно. Соболев предпочитал вообще не соваться в эти Лягуши, потому что там очень плохие дороги, а у него – новая машина… - Я сегодня не принимаю! – Соболев попытался натянуть грозную маску и выпроводить из своего кабинета всех гостей. – И вообще, в Верхних Лягушах есть участковый – к нему и идите! Его обязанность знать всё, что твориться в Верхних Лягушах, а не моя! - Да? – удивился Ежонков, обладая устаревшей информацией о том, что Верхние Лягуши перебиваются без милиции годами. – Мы были в Верхних Лягушах в прошлом месяце и не нашли там и следа участкового. Чего вы врёте? - Да назначил я участкового! – плаксиво проныл Соболев, уткнувшись носом в свою столешницу. – Чего вы все от меня хотите?? Другие кофе пьют, а я тут с уфологами проклятыми воюю! У меня уже вот такая голова! Надо же, и у этого голова «вот такая»! В чём-то раскисший Соболев смахивает на Недобежкина… Такой же издёрганный, скорее всего, замучился со «звериной порчей», которая внезапно поразила обитателей его изолятора. Кстати, о птичках… надо бы применить к этим голубчикам гипноз Ежонкова… - Повыкидал я их всех! – проворчал Соболев, когда Пётр Иванович пожелал посетить изолятор. – Алкашня. Допились уже, совсем скозлились! Я им – слово, они мне – «БЕ!», я им – слово, они мне – «МЕ»! Чёрт, чёрт бы их подрал! Корми бесплатно, чёрт! Да, Соболев окончательно развинтился, и в кабинете у него стоит душная жара. Хоть бы вентилятор какой подключил, а то пот с него бежит водопадами… Или хотя бы пусть снимет пиджак… Когда же Пётр Иванович поинтересовался Переглуховыми – Соболев буркнул, что он – не учасковый – и отправил всех к лейтенанту Матвею. Серёгин был не против того, чтобы идти к лейтенанту Матвею. У Соболева, кажется, истерика, может быть, Матвей поспокойней будет? Но Ежонкова пришлось оттаскивать за уши – так уж вознамерился он применить гипноз. Соболев глазел на этого Ежонкова, как тот упирается и не хочет идти к лейтенанту Матвею, и с новой силой грыз свои бедные ногти. Да, лейтенант Матвей, несмотря на то, что сам побывал в «чёртовых» катакомбах, был куда спокойнее начальника. Он что-то писал, сидя у себя за столом, и про Переглуховых охотно рассказал следующую историю. Переглуховы были небедны. Они обитали в глубине села, на центральной улице в коттедже, который, как и Краснянское РОВД, был двухэтажен. Кем работал Переглухов-старший – лейтенант Матвей не вникал, опасаясь за собственное здоровье. Пётр Иванович прекрасно понимал его: порой связываться с некоторыми «деятелями науки и культуры» бывает хлопотно и очень больно. Лучше не подходить к ним вообще – целее будешь. Госпожа Переглухова являлась домохозяйкой, и выходила из апартаментов только к гаражу, чтобы поехать в Донецк в гипермаркет. Старший сын Переглуховых давно проживал в Киеве и имел непыльную должность где-то в управлении юстиции, а вот младший… На Искандере природа отдохнула. Во-первых, он не вышел ростом – в восемнадцать лет всего метр пятьдесят семь. Во-вторых, мозгов ему тоже было отпущено не шибко: школу едва закончил, папины финансы спасли его от провала на выпускных экзаменах. В университет ДонНТУ так же попал, въехав в приёмную комиссию на родительской крупной купюре. Первый курс перебивался на взятках за зачёты, на сессии выплыл, благо Переглухов-старший подарил ДонНТУ компьютерный класс… Кроме того, Искандер был склонен к алкоголизму, частенько нализывался до веников и чёртиков, и тогда начинал буйно дебоширить, драться и портить урны и скамейки. В драках ему перепадало в глаз и в челюсть, так как бычьей силы он не имел, за искалеченные скамейки платил папа, а вот за ларёк и кражу шоколадок он получил условный срок и попал в милицейскую базу. Родство с Зайцевым у Переглуховых было весьма зыбкое: господин Переглухов приходился сводным братом матери Сергея Петровича. Серёгин даже не знал, как ему быть. С одной стороны, обеспеченные, со связями в Управлении юстиции Переглуховы могли бы послужить отличной крышей «чёртовой банде». С другой стороны – обеспеченные Переглуховы могли просто высокомерно не общаться со сводными родственниками. А с третьей стороны – обеспеченные Переглуховы могли просто не пойти на контакт и спустить на докучливого Петра Ивановича прожорливую цепную собаку. Что делать? Сидоров настаивал на том, что нужно обязательно поехать к ним и «подпушить Ежонковым», лейтенант Матвей – опасливо предостерегал о некой скрытой угрозе и советовал к Переглуховым не соваться. Пётр Иванович был дотошен, как истинный следователь. Взвесив все «за» и «против», он постановил, что Переглуховых всё-таки, надо навестить. А осторожного Матвея мысленно отнёс к «робкому десятку» - слишком уж он осторожен, перестраховщик какой-то. Покинув лейтенанта Матвея, Пётр Иванович Серёгин и его отряд отправились прямиком на «резиденцию» Переглуховых. «Резиденцию» Переглуховых увидели задолго до того, как подъехали к ней. Над россыпью частных домиков собором Парижской Богоматери возвышалась двухэтажная, покрытая всевозможными надстроечками, спутниковыми антеннами и кондиционерами вилла, на крыше которой возились рабочие, пристраивая третий этаж. Обилие островерхих башенок и два мезонина, увенчанных флюгерами, придавали ей сходство с известным замком Бран, где в пятнадцатом веке гнездился кровожадный Влад Дракула. Сидоров смотрел на этот «замок» и невольно опасался, что и тут тоже гнездится кто-либо, подобный Дракуле, например, Верхнелягушинский Чёрт. К слову сказать, Переглухова-старшего зовут Владислав… Наконец, серебристая милицейская «Деу» приблизилась к массивному кирпичному забору, что отделял «замок» Переглуховых от внешнего мира. Пётр Иванович затормозил у монолитных железных ворот, которые стеною высились метра на два с половиной и имели сверху толстую пружину из колючей проволоки. Даже ворота Сумчатого, пожалуй, уступят этим в непроницаемости… вот это родственнички у Зайцева! Возможно, они и подсуетились, подкинув последнему диплом из Киево-Могилянской академии… Рабочие на крыше были загорелые до африканской черноты. Намотав на свои головы рубашки в виде тюрбана, они деловито укладывали кирпичи, создавая «замку» третий этаж. Всё, больше из-за забора никто ничего увидеть не мог, только, то тут, то там торчали зелёные макушки садовых деревьев с поспевающими плодами. Да, солидно, очень солидно… Подходя к задраенным воротам, Пётр Иванович подбадривал себя и убеждал в том, что Переглухов-старший, в конце концов не лев и не сожрёт… хотя, кто знает? «Жареное солнце» нещадно палило и поджаривало макушку, а ветерок, который то и дело налетал порывами – знойный, будто бы летел из раскочегаренной духовки. В летний полдень лучше всего сидеть дома, или, на худой конец – в продутом кондиционерами офисе, а не шататься по солнцепёку, однако следствие требует жертв и они, кажется, скоро будут. Ежонков, например, едва выпростался из салона, истекая потом и обтираясь влажной салфеткой. Гипнотизёр ныл о мороженом и даже просился в бассейн, и Пётр Иванович подумал о том, как хорошо, что Недобежкин остался в РОВД, иначе Ежонков был бы уже бит и даже, чего доброго, выброшен из машины в ближайший водоём. Серёгин обнаружил у закрытой калитки домофон и несколько раз надавил на кнопку вызова. Он ожидал услышать в ответ королевский напыщенный бас, который его прогонит, и приготовился возразить, отрекомендовавшись милицейским следователем. - Кто там? – динамик выплюнул какой-то писклявенький взвизг жиденьким голоском и множество технических хрипов. Пётр Иванович таки отрекомендовался милицейским следователем, и жиденький голосок стал ещё жиже, что натолкнуло на мысль о том, что Переглухов сильно испугался за нечестные доходы. - А-ы, чем могу помочь? – совсем уж по-мышиному пропищал он где-то в глубине своего замка. Сидоров сбоку от Серёгина даже хихикнул, развенчав миф о «Дракуле Переглухове». Вот бы ещё и «верхнелягушинского чёрта» так же развенчать – совсем хорошо будет, а то Сидоров до сих пор боится его, этого обитателя преисподней, имеющего Горящие Глаза. Пётр Иванович каким-то волшебным образом выманил Переглухова из «крепости». Сидоров слышал, как отпираются, лязгая, засовы на калитке и как где-то там, в глубине двора, басовито взлаивает псина. Рабочие на крыше то и дело поворачивали головы и разглядывали тех, кто пришёл в гости к их работодателю. Наконец-то Переглухов справился с засовами. Серёгину показалось, что тот воевал с ними полчаса – как у Переглухова много засовов… неужели, тут такие злобные домушники?? Или он что-то или кого-то прячет в доме?? Калитка, заскрипев, отворилась и из-за неё мелкими шажками выбрался мелкий субъект, наряженный в майку до колен и подкатанные джинсики. На вид субъект смотрелся лет на срок пять-шесть-семь-восемь и т.д., голова его была увенчана панамой камуфляжной окраски, а на длинном остреньком носу кривовато сидели круглые очки. Пётр Иванович заметил в этом субъекте сходство с Искандером Переглуховым: вот, в кого у этого нелёгкого подростка такая мелкая комплекция – в папашу. Сидоров едва не хихикнул снова, узрев воочию «грозу села Красное», который до такой степени запугал лейтенанта Матвея. Хотя, Гитлер и Наполеон тоже не отличались богатырскими телесами… Переглухов обвёл Серёгина, Сидорова и Ежонкова недоумевающими бесцветными глазками и осведомился: - А? Кажется, на его лице засел испуг – глазки бегают, рот слегка перекосился. Да и ногами он сучит, словно бы пытается спрятаться от милиции. В дом он никого не пригласил и сам застопорился на пороге в странной нерешительности. Пётр Иванович отлично замечал его волнение, но сам оставался спокойным, как удав – чего суетиться, когда Переглухов уже подцеплен на крючок? Если вдруг он попался «чертям» и получил от них «порчу» - у Серёгина есть Ежонков. Услыхав о своих сводных родственниках Зайцевых, Переглухов дёрнул тощим левым плечом, поскрёб голову под панамкой и задумчиво буркнул: - У… Не общаюсь я со своей сестрой! Жадная она, шо та гадюка! Пётр Иванович ясно видел, что Переглухов врёт. Этот типчик из той же серии, что и Утюг – будет «с учёным видом знатока» сочинять сказки, изворачиваться и находить ответ на любой вопрос. Хоть ты в «слоник» его пихай! С такими хоромами, ещё третий этаж мастырит, и тут же ноет, о том, какая жадная у него сестра… Кстати, в дом не пригласил… Пётр Иванович не стал более топтаться у калитки, прожариваясь на солнце. - Мы пройдём! – заявил он и по-милицейски уверенно двинулся к Переглухову во двор, пихнув хозяина плечом. За ним тут же последовал Сидоров и потащился Ежонков, который на жаре уже успел превратиться в пластилин. Переглухов вздрогнул, но попятился назад и пропустил милиционеров, чтобы не вызывать на свою тщедушную персону лишний огонь. Двор представлял собой стройплощадку. Повсюду громоздились штабеля кирпичей, огромные мешки со строительными смесями, в одном углу торчала бетономешалка, а в другом углу – недостроенное строение, похожее на кирпичную коробку. Вымощенная плиткой дорожка, что вела через двор к дому, была покрыта цементными плюхами, из-за чего приходилось постоянно смотреть вниз, под ноги, чтобы не вступить и не испортить туфли. Ежонков случайно задел рукавом рубашки грубые ко́злы, прислонённые к стене дома, и получил бурое пятно… - Проходите, - робко, как показалось Серёгину, предложил Переглухов и распахнул дверь. – У меня тут… неубрано… «Неубрано» - это очень мягко сказано. Прихожая оказалась продолжением стройплощадки, прямо посередине её высилась стремянка, на которой стоял чумазый рабочий и копался с проводкой, торчащей из потолка. Серёгину и Сидорову хоромы Переглухова напомнили Донецкое представительство корпорации «Росси – Ойл», так же изнурённое глобальным ремонтом, который затеял ненастоящий Мильтон. Кстати, никто так и не узнал, куда девался Фёдор Поликарпович Мезенцев. Пётр Иванович ожидал, что скоро его обнаружат на вокзале, или на свалке, лишённого памяти, как Крючковца и Хлестко. А может быть, Мезенцеву повезёт куда меньше и он затеряется среди бомжей… Когда в развороченную прихожую вполз Ежонков – Переглухов объявил рабочему на стремянке: - Эй, Данила, перерыв до двух! Пойди, остальным скажи! - Ага! – кивнул покрытый цементной пылью и мелом Данила, ловко покинул стремянку и охотно удалился во двор. Едва он скрылся – хозяин воровато повёл головой из стороны в сторону, тщательно закрыл за ним дверь, а потом установил на Серёгина глаза, полные непонятной мольбы. - Приходил он ко мне, Серёжка беспутный… - выдавил он, и Пётр Иванович удивился, так как думал, что Переглухов не станет распространяться о Зайцеве, тем более – «Серёжка беспутный»… - Когда? – выскочило из Сидорова. - В начале лета… - пискнул Переглухов, стащив с лысеющей башки панаму, сминая её в руках. – Я слышал, что он за ум взялся и участковым стал, но как увидел – обалдел. Тощий весь какой-то, глаза безумные. Наркоман! Да, да, подсел! – постановил он с уверенностью паровоза. – Одет в какое-то драньё, умолял меня, чтобы я его от чего-то спас. А я ему кто? – мать Тереза?? У меня нет денег на клиники! Выставил его, а он – как на улицу попал – так заорал по-бычьи: «Му-у!». Я перепугался, что у него ломка начнётся и участкового вызвал. А он – скок через забор и куда-то сбежал. Всё, больше я этого шалопая не видел. Позвонил его мамке, а она мне сказала, что три года не знает, куда он делся! Зачем мне в семью такое позорище? – взвизгнул Переглухов и от избытка эмоций огрел кулаком только что оштукатуренную стену. – Чёрт! – он запачкал руку и принялся счищать серый раствор о свою майку и панамку. – Мой родной сын в Киеве милицейскую должность получил, а тут этот… пострел… биографию ему изгадит…. Прошу вас… - заговорщицки прошептал Переглухов и придвинулся ближе к Серёгину, силясь что-то сказать ему на ушко. Серёгин отодвинулся от Переглухова, потому что не хотел выпачкаться в его раствор. - Прошу вас… - повторил Переглухов, кроме руки уделав раствором весь перёд своей майки и всю панамку. – Не давайте делу ход… Умоляю! – его чистая левая рука полезла в карман джинсиков под майкой и явила на свет толстый белый конверт. Пётр Иванович сразу догадался, что Переглухов пытается всучить взятку, лишь бы информация о якобы наркомании Зайцева никуда не просочилась. Вообще, надо бы копнуть Переглухова на предмет его доходов и налогов. Но, во-первых, сейчас не до этого, потому что надо ещё успеть к Семиручке, а во-вторых, пускай этим занимается налоговая полиция, это их стезя, а не Серёгина. Пётр Иванович отклонил конверт, пообещал никому ничего про Зайцева не говорить и поспешил распрощаться с Переглуховым. Он быстро сообразил, что этот куркуль в «чёртовую банду» пока не попал, мало что знает про «похождения Зайцева», и вообще, только время потеряли на общение с ним. - Ух, хоть бы чайку предложил! – ворчал Ежонков, уходя от Переглухова. – Надо было связать его и насильно вспушить! Не нравится он мне! Зачем ушли, Серёгин? - К Семиручке съездим, а потом – можешь пушить! – ответил Пётр Иванович, изнемогая от жары за рулём служебной «Деу». Случилось так, что Пётр Иванович не узнал деревню Верхние Лягуши, которая успела даже опостылеть ему. Сначала он даже подумал, что заблудился, проехал нужный поворот, или повернул не там… Хотя как это – не там, когда вот он, мост через озеро Лазурное – новый, покрытый свеженьким асфальтом, как и бывшая пыльная грунтовка, которую теперь превратили в автобан. Вдоль автобана в два ряда возвышаются фонарные столбы… А вот и въездной знак – так же новый. «К..лхо.. Кр..сная Зве…» и корявую табличку кто-то куда-то убрал. Вместо всего этого возвели высокую стелу с надписью внушительными каменными буквами: «Деревня Верхние Лягуши». - Эй, да тут капремонт! – удивился Сидоров, высовываясь из окна и во все глаза разглядывая преобразившуюся деревушку. Ежонков жевал свои припасы и тоже разглядывал окрестности. Но, вместо удивления, он был переполнен подозрительным скепсисом. - Уж не фашистские ли это агенты заметают следы? – подозрительным полушёпотом цедил он себе под нос. – Как к Семиручке приедем – клешнями в него вцеплюсь… А потом – Пётр Иванович внезапно и резко затормозил так, что Сидоров едва не набил шишку о приборный щиток, а Ежонков – выронил пирожок под кресло. - Что ты делаешь?? – изумился гипнотизёр. – Пообедать не дал!! Сидоров подумал, что впереди препятствие, но, глянув в лобовое стекло, ничего такого не увидел. - Смотрите! – прошептал в это время Серёгин и показал пальцем куда-то в сторону. Ежонков и Сидоров проследили, куда направился указующий перст Серёгина и увидели, что на месте серых руин старого ОПОПа высится свежее строение с яркой табличкой: «ОПОП». К зданию ведёт аккуратная мощёная дорожка… вот чудеса! Где же вся эта первобытная дикость, что царила в этих местах со времён царя Гороха?? Серёгин решил зайти в новый ОПОП и увидеть участкового. Сидорову тоже было интересно его увидеть, артачился один только Ежонков, которому было невтерпёж погрузить председателя сельсовета в гипноз и считать его память. Верхнелягушинский ОПОП был построен по современному проекту, и оказался куда просторнее, нежели «логово» Подклюймухи или Мирного. Кроме того, тут не было никакой готической мглы как в сельсовете, никакого текущего потолка и никакой паутины – всё чисто, светло, уютно… А вот и кабинет участкового… «Объегоркин В.В.» - прочитал Пётр Иванович на табличке и встал перед дверью, словно его ноги вкопали в пол. Неужели участковым был белобрысый «чертёнок», которого они поймали, и которого унёс из изолятора оголтелый Ярослав Семёнов?? - Что, участковый из «банды»? – осведомился позади Серёгина Ежонков, заглядывая в табличку на двери через его плечо. – Я так и знал, что Соболев с ними завязан! Он же специально его сюда подсадил! Сидорову вообще было как-то не по себе в этом новом ОПОПе. Несмотря на то, что коридор просторный и светлый, с большими окнами и кондиционером – сержанту всё равно мерещились в углах некие зловещие тени. Он даже слегка побаивался этого Объегоркина, который целых три года томился в услужении у «чертей» и, может быть, уже лишился облика человека, превратился в чудовище сродни Генриху Артеррану. Да и вообще, впечатление такое, что чёрт из Верхних Лягуш никуда не исчез, а только спрятался на время от милиции. Да, кстати, каким могильным холодком веет от этого кондиционера… Вовке Объегоркину сегодня делать было практически нечего. Составив график проверок пивнушки «Кафе «Мороженое», он привычно играл в игры на своём мобильном телефоне. Вчера ему прислали помощника – мальчишку из Красного, который только закончил школу милиции. Звали его Борькой, фамилия у него была Ветров, а мечта – как когда-то у Объегоркина – совершить подвиг. Узнав о Гойденко и его пьянстве – Борька взял тракториста за жабры и теперь – напряженно думал, кого бы за ним закрепить. Объегоркин знал, что тракторист всё равно не исправится, кого бы ни закрепили. Но раз новичок рвётся в бой – зачем останавливать, пускай воюет. Объегоркин раньше точно так же воевал, и сейчас тоже бы с удовольствием бы повоевал но, как начальник, старался сдерживать эмоции и быть солидным, бывалым и выдержанным. Когда раздался стук в дверь – Объегоркин быстренько спрятал телефон – чтобы никто не заметил, как он играет в игры. А Борька Ветров поднял голову от тетрадки, в которой очевидно писал план превращения Гойденко в добропорядочного гражданина. - Войдите! – крикнул Объегоркин, копируя основательный тон бывшего участкового Зайцева, у которого когда-то служил помощником. Три человека, покрытых пылью и потом, которые ввалились в кабинет из коридора, были Объегоркину не знакомы. Один, который переступил порог первым, не шёл, а пёр как грузовой автомобиль, второй – почему-то настороженно оглядывался, а на третьего так повлияла жара, что он размяк пластилином и полз, едва отлепляя ноги от ламинированного пола. Объегоркин слегка растерялся: туристы, которых привозили в особняк-музей, в милицию не заходили, «дикие» чужаки забредали в Верхние Лягуши крайне редко и тоже в милицию не заходили… А тут… - Чем могу помочь? – чуть ошарашено поинтересовался Объегоркин, задвигая мобильник подальше в ящик стола. «Человек-грузовик» вытащил красное удостоверение милиционера. Когда он придвинул документ к самому носу Вовки – тот прочитал: «г. Донецк», «РОВД Калининского района», «Пётр Иванович Серёгин» и «следователь». Потом следователь Пётр Иванович Серёгин удостоверение захлопнул и водворил назад в карман. Теперь Объегоркин испугался: как-никак произошло что-то серьёзное, раз к нему приехал следователь из Донецка… - А? – выдавил он, подумав о том, что ему ещё ни разу не приходилось расследовать преступления и ловить преступников. Следователь Пётр Иванович Серёгин хотел что-то сказать, но внезапно вперёд выдвинулся тот, что плёлся последним – толстячок с пятном на рукаве рубашки – и опёрся обеими полненькими руками о стол Объегоркина. - СБУ! – продекламировал он, и Объегоркин, привстав, было со стула, повалился назад и едва не сел на пол. - Ежонков! – зашикал на него Пётр Иванович, однако Ежонков сейчас был неумолим. Ежонков дорвался наконец-то до «верхнелягушинских чертей» и был готов всех их как одного хорошенечко вспушить. - Испугался! – довольно заметил Ежонков, видя, как перекашивается мальчишеское личико участкового Объегоркина и как его голубые наивные глазки вылезают на лоб. – Правильно, бойся! Сейчас ты нам расскажешь про всех своих дружков и выдашь, кто такой «верхнелягушинский чёрт», а так же – поведаешь, где, по-твоему, твой начальник Зайцев. - Ежонков! – снова попытался одёрнуть «суперагента» Пётр Иванович, чувствуя, что тот своей жаждой действия погубит всё на свете. Ежонков от Серёгина отмахнулся и продолжал надвигаться на Объегоркина. - Че-чертей не бывает… - промямлил Объегоркин, отодвигаясь от Ежонкова вместе со стулом и пытаясь спрятаться от него за столом. – Эт-то старушки всё поверья плетут… А-а Сергей Петрович… о-он уволился, и вместо него меня назначили… Борька Ветров взирал на происходящее выпученными глазами и вообще, не знал, говорить ли ему или лучше кротко промолчать? Он не замечал, как чёркает ручкой в своей тетради, зачёркивая весь «стратегический план», который выдумывал весь день. Пётр Иванович сказал Сидорову, чтобы тот охранял его на всякий случай. Мало ли, что? А вдруг помощник Объегоркина тоже в «банде» и вздумает бежать, драться, гипнотизировать?? - Врёт, видите?? – Ежонков развернул корпус к Серёгину и показал пальцем на вжавшегося в спинку стула Объегоркина. – Запутывает следствие, пора пушить! Вовка Объегоркин был настолько ошарашен, что не смог даже спросить, какое такое следствие он запутывает. Он просто сидел, возил ногами по полу, отодвигаясь от Ежонкова назад и, в конце концов, упёр спинку стула в стенку. - Пуши… - вздохнул Пётр Иванович и опустился на свободный стул. Да, Ежонков уже испортил всё, что только можно было испортить. Объегоркин, кажется, не помнит, что с ним случилось после того, как он потерялся в подземелье под третьей казармой. Ежонков напугал его вдрызг, теперь Объегоркин попрётся жаловаться Соболеву, если Ежонков, конечно, не внушит ему, что ничего не было. Хотя, скорее всего, Ежонков, как всегда, забудет замести следы… Ежонков разгулялся во всю свою мощь, Объегоркин, загипнотизированный его маятником, сидел на краешке стула и таращил глаза вперёд. Ежонков «колдовал» вокруг него, заставлял рассказывать параграфы из школьных учебников, всё больше и больше шокируя Борьку Ветрова. Объегоркин буровил что-то про биквадратные уравнения, как им понижают степень, а Сидоров сидел напротив Ветрова и всё пытался разглядеть в этих верхнелягушинских участковых признаки чертей. А вдруг у них Горящие Глаза?? Пётр Иванович даже засыпал уже – так монотонно Объегоркин вещал математические формулы. И вдруг Ежонков решил, что хватит проводить с ним «срезы школьной программы», а пора спросить по существу. - Всё! – выкрикнул гипнотизёр, и Объегоркин замолк. – Объегоркин, ты в третьей казарме… - принялся он настраивать Вовкин мозг на нужную волну. – Снимаешь линолеум, влезаешь в дырку… Вопросы есть? Что было дальше?? Ежонков повторил это раз пять или шесть – бесстрастным голосом автоответчика. Объегоркин сидел с тупым лицом и не двигался, а потом – насупил брови и сказал: - Вопросов не-ет… Снимаю линолеум, оттуда пахнуло сыростью. Там сыро и холодно, подполковник Окунев позвал Барсукова… Мы спускаемся вниз, у меня фонарик. Я вижу бетонные стены и коридор, длинный коридор, конец которого где-то очень далеко, не знаю, где… Мы всё ещё идём… Барсуков идёт вторым, я иду первым… И! – Вовка внезапно вскрикнул, будто бы ему отдавили ногу, и заглох, тупо пялясь неизвестно куда, наверное, вглубь пещеры. – Бык-бык! – наконец-то он нашёл в себе силы сказать что-то ещё, прежде чем заглох окончательно. Ветров беззвучно шевелил губами – был в глубоком шоке, наблюдая гипноз. - Во, блин, запёрло! – разозлился Ежонков, не в силах выковырять из Объегоркина больше ни словечка. – Чёрт, что им ещё надо-то?? - Ежонков, - вздохнул Пётр Иванович, жалея про себя ни в чём не повинного Ветрова. – Надо было сначала с ними по-человечески поговорить и спросить про Семиручку. А ты? - А что – я? – обиделся Ежонков. – Если с ним так болтать – он брехать будет, а под гипнозом он брехать не может. Поэтому я решил сразу вспушить! И про Семиручку у него тоже можно под гипнозом спросить! Сейчас, спрошу! Пётр Иванович бросил быстрый взгляд на Объегоркина и сильно усомнился в том, что новоиспечённый участковый сможет что-то ещё сказать. Выражение лица и взгляд у него были точно такими же, как у Крючковца и Хлестко, когда Ежонков их вчера «крутил». Они оба смогли сказать только «бык», вот и Объегоркин тоже пару раз «быкнул»… И молчит теперь, как бы Ежонков не выбивал из него про Семиручку. Ежонков так раскраснелся, что походил на злого индюка, и вспотел, промочив рубашку насквозь. Поняв, что вскрыть заблокированную память он не сможет, гипнотизёр плюнул с досады на чистый пол и сердито проворчал: - Ахь, ну его в баню! Поехали в сельсовет! Давно уже пора поехать в сельсовет. Серёгин уже действительно заснул, пока этот Ежонков тут подвизался с Объегоркиным. И так понятно, что «черти» не захотят, чтобы он их выдал, и сотрут ему память «под корешок». - Эй, только ты расколдовать его не забудь! – напомнил Пётр Иванович, тяжело поднимаясь со стула, к которому уже успел приклеиться. - Проснись! – нехотя буркнул гипнотизёр, раздосадованный неудачей. – Как проснёшься – всё забудешь. Нас нет! Улетучиваемся! – приказал Ежонков Серёгину и Сидорову, и после этого проворно для своей полноты выпрыгнул за дверь.