Им на все про все даровала вечность, не спрашивая разрешения и не отвечая на «за что, Боже», потому как, по сути, есть за что, тем более Тэхену.
Он парень, с малых лет проникшийся всей душой и нутром в дрему забвения и пепелища. Для него не было простого, необычайно нежного детства. Все что ему дали небеса: отец и мать, а взамен забрали дар всевышнего — зрение. И, быть может, что не Их это вина, но, так или иначе, Тэхен страдал, он мучился.
В то время, пока в жизни проходил переломный момент, Тэхен думал, что подобные страдания будут длиться бесконечно, тогда и жить нормально не хотелось, потому что чувствовалось, что уже чего-то не хватало. Но, потерпев немного, совсем чуть-чуть, Тэхен обрел для себя что-то стоящее. Настолько, что при каждом воспоминании о собственной смерти, которая могла произойти, бросает в дрожь.
Чонгук может и не самый идеальный подарок, но дареному коню в зубы не смотрят, и Тэхен каждую ночь готов говорить «спасибо» в пустоту. Парень прощает все, что происходило с ним в прошлом, потому что слишком дорожит настоящим и печется за их будущее.
Сейчас у них, у Тэхена и Чонгука, лучше некуда. Казалось, что потеряв целую империю, построенную отцом Тэхена, Хичолем, жизнь остановится на месте. Падет что-то очень важное, без права на полное восстановление. Но на деле, отпустив всю ту муть, которая строилась не один год, не только Чонгук с Тэхеном вздохнули блаженно, но и мир словно возродился снова. Число смертей за последние семь лет в Южной Корее значительно снизилось. Люди больше не могли подписываться на свою собственную смерть просто потому, что без руки живется не так, как всем, что без возможности видеть смысл в жизни теряется.
Тэхен долго думал над тем, что для человека есть жизнь, и пришел к такому умозаключению, что жизнь есть всё.
Он и сам побывал в шкуре инвалида, на себе перенес всю ту боль. Но лишив бы он себя жизни путем искусственной смерти, не лежал бы сейчас в обнимку с храпящим как паровоз Чонгуком, не сытился бы его ласками и ежедневным: «Тэхен-и, папочка дома», а ведь это хоть и малость малая, но зато как ободряет и подпитывает соком радости и наслаждения. Ради этого и стоит иногда задумываться: «А ведь и со мной когда-нибудь случится что-то подобное. Я тоже достоин счастья… простого человеческого счастья». И не важно вовсе, будь это в виде человеческого тепла, плитки шоколада или возможности ходить для того, кто давно лишился конечностей.
Тэхен однажды поверил…
«Если он сейчас же не перевернется на бочок, я ему череп проломлю рукой, — думал Ким в три часа ночи, который вот уже как час не может заснуть из-за зверского храпа младшего. — И когда только он научился храпеть? Сопел ведь всегда? Эх, старость — не радость, старикан гребанный».
Толкнув младшего в бок, Тэхен в ответ получил лишь недовольное бормотание сквозь дрему и вытянутые руки вперед, мол, кто ты? где ты?
Старший не собирался в один из дней их совместного отпуска отдыхать только сном. Ким вскарабкался на живот младшего, ладонями утыкаясь о голую грудь Чонгука, что, конечно же, вывело парня из сна.
— Тэхен, ты чего? — спросонья удивился Чонгук и вновь закрыл веки, не желая выходить из сладкого и крепкого дрема.
— Когда я был слепым, знаешь что больше всего я любил? — не унимался старший, а Чон уже понял, что продолжать спать ему никто не даст, поэтому открыл глаза и пытался сквозь тьму сфокусироваться на лице старшего, где блистали лишь ярко глазки, но и их Тэхен закрыл, поглаживая младшего по груди. — Я любил ощущать руками всё. Вот абсолютно всё. Я злился тогда, что не могу всего этого увидеть, а не представлять дотошно в голове, но сейчас я понял, что это было неким даром. Мои пальцы тогда были в тысячу раз чувствительнее, они ощущали многое, что твои жесткие коротышки конечно же не прочувствуют, но это было так классно. Я трогал, трогал, трогал всё. Даже…да, даже себя трогал везде. И получал не столько наслаждения там, нежели вот здесь. — Тэхен с закрытыми глазами начал тереть ладонями друг о друга, вспоминая то время, когда было все совсем иначе.
Чонгук с искоркой в глазах смотрел на старшего, пытался понять о чем он говорит, но Тэхен всегда был загадочным и его фетиши навеки останутся загадкой. Но Чон слегка одурел, когда Ким руками закрыл ему веки и прошептал «давай поиграем, Гукки?»
— Тэхен, три часа ночи, — оскалился Чон и почувствовал теплые чужие губы на своих. — Хорошо, а во что?
— Хочу, чтобы ты понял меня, — улыбнулся старший и спрыгнул с теплой постели, направляясь к комоду, где обычно лежат его и чонгуковы галстуки. — Тебе понравится, я обещаю.
Но эту идею, кажется, поддерживал один лишь Тэхен, потому как тьма Чонгуку не особо нравилась, а сейчас Ким то и делает, что лишает его света, перевязывая очи новым черным галстуком.
— Здесь и так темно, — пробубнил младший и поспешил снять с себя уже надоевший галстук с головы, но Ким не дал так быстро от него избавиться.
— Но не так, как было мне! Просто расслабься, я все сделаю за тебя, — заверил того русоволосый и осторожно взял в свои ладони влажную ладонь младшего, разминая его пальцы и массируя их кончики.
Чонгуку ничего не оставалось делать, как послушаться старшего и отдаться полностью. Он уже привык доверять ему, поэтому ведется, как девочка за леденцом.
Тэхен аккуратен как никогда, невесомо прикладывает остывшую ладонь Чона к своей щеке, пробуждая интерес у брюнета.
Чонгук лишь потому, что так надо, стал изучать лицо старшего, оглаживать его мягкие щечки, ощупывать пушистые ресницы и подмечая для себя, что никогда раньше и не думал о том, что они таки мягкие. Губы оказались намного мягче в ощущении кончиками пальцев, нежели губами или членом.
Если пару минут назад затея русоволосого Чонгуку была не по душе, то сейчас он с большим интересом стал изучать своего любовника, подвинувшись к Киму ближе.
Тэхен заметил, как в Чоне проснулся интерес, и улыбнулся своим мыслям о том, что это только начало. У Кима мягкое не только лицо, у него все тело в ожидание рук Гука.
— Классно, не правда ли? — спросил Тэхен, и отодвинулся, чтобы снять с себя футболку.
— Если бы я смотрел на тебя и трогал, было бы не так… не так… — Чонгук не знал, какое слово лучше подходить для описания собственных эмоций, и оба сочли правильным молчать сегодняшней ночью.
Чонгук по инерции повалил Тэхена на лопатки, оседлав его бедра. Еще никогда ему не было интересно просто трогать, изучать, запоминать, как сейчас. И он не собирается останавливаться.
У Тэхена оказалась из верхней части самая нежная шея, а если невесомо пройтись кончиком пальца по ямочке меж ключиц, то можно завести русоволосого — вот еще одно эрогенное место, о котором раньше Чонгук не догадывался.
Время пришло снимать штаны, потому что Чонгуку слишком интересно, каков член на ощупь. Осязать, оказывается, слишком интимно и возбуждающе, что у самого Чона вот уже как с момента исследования груди стало тесно в штанах.
— Подожди, — остановил того старший и выкарабкался из-под веса Чонгука, стягивая с себя штаны с нижнем бельем.
Сев на колени младшего, обвивая того талию своими ногами, Тэхен взял одну руку Чона и прислонил ее к своему пульсирующему члену, не давая возможности Чону трогать его самостоятельно.
— Тэхен! — зарычал младший, когда хотел спуститься уже ниже, лаская ствол своими пальчиками, но Тэхен задерживает руку на головке, не позволяя шевелиться.
— Потрогай, — предлагает ему Ким и отпускает руку, мол, делает как знаешь, а я дело говорю.
Тогда Чонгук решил опробовать, что такого есть в его головке члена, а оказывается всё.
Она до одури мягкая и скользкая от вытекшей смазки. Чонгук нащупал уздечку, трогал ее, пока в комнате не раздался слабый стон старшего, который тут же перерос в мелодичный и хриплый, стоило Чону дойти до дырочки на головке и надавить так, как хотелось того, чтобы ощутить всю прелесть природную.
— Теперь я сомневаюсь, красивее он на вид или по ощущениям, — сглотнул Чонгук, медленно ведя пальчиками по всей длине члена, останавливаясь в области мошонки и переходя к ее изучению.
— Мой член красив во всех случаях, — усмехнулся Ким и тут же заткнулся из-за грубости младшего и его зажатых в кулаке яичек.
— Все, я больше не могу, — учащенно задышал младший и вновь повалил Кима на лопатки.
В комнате раздался громкий и сиплый смех Тэхена, но он и сам терпеть более ласки не мог. Раздвинув перед Чоном ноги, он попросил его не снимать маски в виде галстука, а попробовать полюбить его в ней. И, казалось бы, затея не из лучших и приятных, но Чон согласился.
Разделся сам, хотел достать смазку, но в этом ему помог Тэхен, прилично капая тому в ладонь и вновь ложась на место, прикусывая нижнюю губу.
Чонгук никогда не был с ним груб или излишне нежен. В меру быстрым и размеренным, что доводило Тэхена до скорой разрядки, и хватало сил еще на две таких за ночь.
Но сегодня оба прочувствовали новизну в сексе. Чонгук растягивал тягуче медленно, ощупывал весь сфинктер своими пальцами, тем самым мучая старшего. А тот уже давно растянут Чоном и готов принять в себя что-то большее и ценное, но Гук медлит. Кажется, эта игра ему нравится больше, чем самому Киму.
— Ну, Гукки, давай же! — проскулил русоволосый, выгибаясь в спине, тем самым насаживаясь на три пальца Чона полностью.
Чонгуку нравится. Все это нравится. Он медленно вытаскивает пальцы из Тэхена и, не торопясь, заменяет их своим членом, толкается, и входит лишь головка.
— Чонгук, блять! — завыл от поддразнивания Тэхен и зажал простынь меж пальцев, тяжело дыша. — Я больше не хочу играть!
— Мне нравится, — признается Чон и все так же медленно входит в старшего.
Прошло, наверное, бесконечное множество минут, пока Чонгук дошел до основания и вытащил член полностью. Тэхен на стену готов лезть, лишь бы не подвергаться подобным мучением. А Чону… нравится.
— Если ты сейчас не выебешь меня своим членом, значит я выебу себя твоим членом! — сквозь слезы наслаждения прорычал Тэхен и почувствовал резкий толчок в себя, потом и нарастающий темп, и даже агрессию со стороны Чона.
Сегодня Ким испытал и ласку и грубость, и признаться честно ни то, ни другое не понравились Киму, но вот Чонгуку… нравится.
Он двигает бедрами слишком грубо и с пошлым хлюпом бьется о тэхеновы ягодицы. Но потом он резко замедляется и довольствуется неподвижностью и узостью старшего, после чего вновь наращивает темп.
Тэхен дышит тяжело и натужно. Но чувствует уже, что вот-вот изойдется и кончит, так стыдно и пошло. Он рвет простыни на постели, не стесняется издавать томные стоны и извиваться под влажным телом Чонгука.
Сегодня все идет не так, как раньше, и Тэхен клянется, что больше никогда не предложит эти глупые игры, но Чонгуку понравилось и, что скрывать, Тэхену — тоже.
Перед тем, как извергнуть семя на свой собственный живот, Тэхен схватился руками за шею младшего и выгнулся в спине, издавая громкий протяжный стон. А в след за ним кончил и Чонгук, грубо войдя в старшего и оставаясь там до последней извергнутой капли.
— Поиграем так еще? — ложась рядом с Кимом на край кровати, Чонгук снимает с себя галстук и кладет рядом.
— Нет, — тяжело дыша, отвечает Ким, размазывая застывшее семя по своему животу.
— Черт, почему мы не трахались, когда ты был слепым? Ты бы там извергся раз сто-пятьсот.
— Потому что я считал ценным видеть того, кто ебет меня, — признается Тэхен и льнет к Чонгуку ближе, вынуждая на короткий, влажный поцелуй.
— Ты жалеешь, что когда-то был слепым? — восстановив дыхание, спросил Чонгук, зная, что задавать подобное глупо, но ответ все равно прозвучал в этой комнате, оставляя большой и вечный отпечаток после себя.
— Я жалел об этом, когда был слепым. Но сейчас я думаю, что-то оно и к лучшему. Я многое узнал, будучи слепым, у меня, хоть и казалось, что меньше возможностей, чем у вас всех, но это не так. Считаю это добрым жизненным опытом, да и по сути, если бы не моя инвалидность, за мной бы не пришлось приглядывать, а ты так бы и остался для меня пустым местом, живя под отцовским левым крылом.
— А как же твоя империя, которую построил твой отец? Ты бы возвысился благодаря ей.
— «Зэ Портал — Сэнхаль» давно пора было похоронить, и я искренне рад, что в Корее больше нет искусственной смерти, — заключил Ким, крепко прижимаясь к своему вечному и единственному счастью.
***
Чимину уже давно пора съезжать из бесплатного жилья Юнги, который с новосельем в Сеуле решил позвать Чимина, единственного друга, что имелся когда-либо. Но посиделки затянулись аж на две недели, что жутко раздражало Мина и неимоверно радовало Пака.
Квартирка у черноволосого не сказать, что совсем плоха на Родине или не уютна, а если учесть, что он просто руками и ногами вырывал ту самую жилплощадь, на которой временно поселился Мин, то та квартира - тот еще лакомый кусочек. Просто Юнги решил взять отпуск, первый отпуск за всю свою недолгую жизнь. А Чимин решил, что компания парню как-никак нужна, поэтому и не спешил собираться и уезжать.
— Юнги-хён, тебе скоро трид-дцатник, — заикаясь после многочисленной выпитой выпивки, Чимин сидел на ковре подле дивана, на котором нежился с Пунь Юнги. — Ты скоро начнешь покрываться сединой, морщинками и проч-чей хренью, к-которая появляется у-у стариков. Ик.
— Да даже моя пяточка будет выглядеть моложе в свои сорок, чем ты в свои двадцать семь. Алкоголь никому не идет на пользу, дебил, — ткнув в Чимина своей босой ногой, Юнги не рассчитал силы и повалил младшего на пол, который сил не нашел, чтобы подняться, и решил вести беседу, лежа на бочке, что только рассмешило Мина.
— Ага, зато я в свои двадцать семь не останусь одиноким, — процедил Чимин и позвал к себе Пунь так, как любит того собака: «Муа, крошечка».
Собака тут же предала своего хозяина и, ударив Мина при развороте по лицу хвостом, подползла к Паку и уткнулась своим влажным носом в лоб черноволосого.
— Ага, мне уже интересно, кто он, — язвительно ответил Юн и выхватил бутылку недопитого пива у Чимина.
— Не он, а она! — усмехнулся Пак, чем только удивил старшего, ибо такого поворота событий он не ожидал, да и Пак никогда не упоминал о своей находке всей жизни.
— Ну так и…
— Ути моя сладенькая. Любишь своего папочку, да? И папочка любит тебя, увезет он тебя в Америку, покажет много необычайных мест, будет вместе гулять по пляжу и пить коктейль, а потом заснет с тобой под ночным открытым небом. Как тебе идея, моя крошка? — Чимин откровенно чмокал собаку по всей ее мордашке, не боясь, что Пунь может не вытерпеть к себе подобного рода ласку и просто изуродовать лицо парня.
А Мин сидел и откровенно охренивал от ситуации.
— Собака? Серьезно? — изогнул вопросительно бровь старший и пнул по ягодицам младшего. — Лучше нормальную девушку нашел, а не… и вообще, век свой коротать Пунь будет со мной. И никакой ты не папочка, если только смазливая сестричка. Так что отстань от собаки! И вообще, Пунь, ко мне!
И собака по первому же зову запрыгнула на диван и уселась подле бедер Мина, нервно и игриво виляя хвостом, дожидаясь своей партии ласки от блондина.
Чимин разочаровано вздохнул и лениво поднялся на ноги, качаясь во все возможные стороны. На его лице не было ни улыбок, ни капли игры, что говорила бы Юну: «Не парься чувак, давай поржем». Пак даже в алкогольном состоянии находился серьезным и не менее серьезно произнес:
— Вот найду себе красавчика, Мин Юнги, и только попробуй прибежать ко мне с «Чиминни, давай вернем все назад», я не буду тебя слушать, друг. Знаешь почему? Потому что ты только что убил во мне надежду, — черноволосый тяжело вздохнул и ушел из пентхауса Мина, хотя минутой назад был категорически против покидать это место.
А на душе Мина остался неприятный осадок, словно он каждый день разбивает сердце этому парню, но сегодня был заключительный момент. Но бежать и останавливать Чимина Мин не собирался. Он знает, что оно и к лучшему. Блондин уже давно говорил, что между ними не может быть ничего серьезного.
И до поры до времени они держались хорошими друзьями, на что рассчитывал и дальше Мин Юнги.
Вскоре отпуск блондина уже закончился, и он, свежий новенький лимончик, собирался на работу, которую совесть оставить так и не позволила.
«Витэ» живет и процветает. Новость о смерти Мина могла сломить всю компанию под корень, но у Юнги всегда есть планы на будущее, и в тот раз все прошло слишком гладко.
Его смерть подтвердили, а значит, компания должна была взять нового президента в свои недры. Но наследников изначально всегда было двое, вот только первый сын умер еще при родах, что, конечно же, не знал никто, кроме самой семьи.
И этот якобы старший брат оказался как не кстати нужным, и отыгрывать его роль Юнги принялся с гордо поднятой головой, ведь «Витэ» - еще не распустившаяся роза, которая после уничтожения главного врага, «Зэ Портал — Сэнхаль», зацвела по-новому.
Юнги попивает утренний кофе и слышит, как домработница впустила в дом незваного гостя. Как оказалось позже, им являлся Чимин.
За дни разлуки он значительно похорошел, посвежел, скорей всего после запоя в квартире Мина. Но вот это недоброжелательное пальто, на два размера больше самого Чимина, немного пугало и отталкивало. Казалось, что черноволосый значительно набрал в весе, но нет.
— Помнишь, я говорил, что когда-нибудь найду себе красавчика? — с радостной улыбкой на лице спросил Чимин и стал выжидать ответа от Мина.
А Юн лишь усмехнулся тому факту, что со смазливым личиком Чимина не мудрено, что тот уже нашел себе кого-то. Оно и правильно.
— Я с ним знакомиться не буду, иди в жопу, — фыркнул Мин, закатывая глаза.
Но уйти ему не дал черный пушистый комочек, вытащенный из пальто младшего, с какими-то черными бусинками, а не глазками, и миленьким розовым носиком.
— Еще как будешь! — протянул Чимин и пустил маленького пухлиша на пол, а тот, ковыляя, как неумелая овечка, направился прямиком к Мину, тыкая носом, что так приглянулся Юну, в лакированный ботинок. — Знакомься. Это Мин Юнги по прозвищу «Красавчик».
Радостно завопил Чимин и пал на колени с улыбкой, пища и восхищаясь этим милым комочком счастья.
— Ты… ты серьезно? — возмутился Мин и поднял животное как кота за шкирку, слыша собачий писк от боли. — Почему Мин Юнги?!
Чимин в ответ лишь задорно рассмеялся и подбежал к Юнги, к одному и второму.
— Потому что я больше всего на свете люблю Мин Юнги.
И обнял обоих.
Младший впервые позволил себе прикоснуться к Мину так нежно и близко, обвивая его шею своими не хиленькими ручками и чувствуя грудью, как где-то между ними в области груди вертится и извивает Красавчик, породы точно такой же, как и Пунь — настоящий алабай.
|The End|
