О чём молчат леса.

      Телега едет неспеша. Почти не подгоняемые возницей лошади мерно вышагивают, точно понимая, что пока торопиться не стоит. Хосок сидит на ко́злах, укутанный в плащ, придерживает вожжи и время от времени косится в сторону опушки и на селение. Утренний туман вновь обволакивает своей белёсой густотой и скрывает очертания уже в паре десятков шагов.       — Думаю, ты можешь вылезти, — кидает Хосок через плечо, но, вопреки ожиданиям, никакого отклика и шевеления не слышит. Он удивлённо оборачивается, приподнимает соломенную циновку и видит уснувшего оборотня. — Спишь... — да, им всем пришлось нелегко, а предстоящее сулит ещё большие трудности, поэтому лучше урвать эти моменты покоя.       И так, почти в полной тишине, нарушаемой лишь поскрипыванием телеги и негромкой лошадиной поступью, они приближаются к просеке, что является единственной их связью с другими селениями. Из-за конспирации им придётся сделать неплохой крюк, двигаясь с запада на юг. Что там говорил отец про то, где можно оставить телегу?       — Эй, хён! — раздаётся возмущённый возглас Чонгука совсем рядом. Хосок от неожиданности разве что не подпрыгивает и чудом не валится на землю.       — Совсем сдурел? Ты чего пугаешь?       — Я тебя уже несколько раз звал, ты не реагировал, останови телегу, мы поднимемся, — пожимает плечами младший и тут же ухмыляется, дождавшись выполнения просьбы. — Хён, может, домой вернёшься? Ты же от страха окочуришься в первую же ночь.       — Завались, мелочь, — беззлобно парирует Хосок. — И потише, наш новый друг спит.       — Юнги? — отзывается Чимин, взбираясь вслед за Чонгуком. И замирает, прислушиваясь. Всматривается в уходящую в туман дорогу. — Тихо, — вскидывает он ладонь. — Кто-то едет нам навстречу. Хосок, трогайся, чтобы не было лишних вопросов, а я спрячусь и предупрежу Юнги. Возможно, мне показалось, но я почувствовал слабый отклик магии, нам лучше скрыть себя.       — Что, о чём ты? Я ничего не слышу, — Хосок с удивлением смотрит на лиса, что уже почти скрылся под циновкой, но словам его следует и несильно стегает лошадей.       — Не забывай, что они не люди, хён, — напоминает Чонгук, устраиваясь рядом. И тут же замирает, прислушиваясь. — ... я, кажется, тоже что-то слышу...       — Не мели чепуху, сам же сказал, что Чимин вполне мог что-то услышать, а ты-то куда? — ворчит Хосок.       — Но я правда слышу, — пытается возмутиться Чонгук, но бросает эту затею, решая дождаться того момента, когда и хён всё поймёт.       Несколько томительных минут проходят в полном молчании, пока и Хосок не улавливает звонкий цокот явно хорошо подкованных лошадей. Братья переглядываются и настороженно всматриваются во всё ещё густой туман — туда, откуда слышатся приближающиеся шаги и шуршание колёс по дорожной пыли.       — Святоши... — одними губами произносит Хосок и хмурится — наслышан о них и их славных деяниях в Городе и его окрестностях. И сюда добрались, ох не к добру.       Чонгук же, не особо вникающий (видимо, зря) в новости и уклад городской суеты, на появившиеся из тумана силуэты смотрит с любопытством, которое подстёгивает недовольство брата. Их человек пять, не больше: двое верхом на сильных вороных жеребцах, и трое — в такой же скромной, как и у братьев Чон, телеге. Все, как один, одеты в чёрные рясы с вышитыми на груди белыми крестами, поверх накинуты коричневые дорожные плащи. Лица у всех хмурые, сосредоточенные, кроме одного — того, что сидит на козлах телеги и держит вожжи. Поперёк бёдрер у него лежит длинный белый посох, говорящий о том, что человек, скорее всего, относится к магам. Лицо его умиротворённо, а на губах играет лёгкая улыбка.       — Всех вам благ на вашем пути, люди добрые, — приветливо улыбается служитель своей веры и кланяется, насколько это возможно сделать в сидячем положении.       — И вам не снискать неудач, — в тон ему отвечает Хосок, используя одну из своих самых радушных улыбок. И искусственных — отмечает про себя Чонгук, решая занять позицию наблюдателя. — Каким ветром занесло в наши глухие края служителей Новой веры? — искренне интересуется старший, потому что визит сей вряд ли обусловлен праздным любопытством. — У нас здесь не особо спокойно.       — Благодарю за предупреждение и беспокойство, сын мой, но мы наслышаны о том, что беспокоит добрый люд в этих краях, — с сочувствием кивает служитель веры. — И несём благие вести и намерения: наш сострадательный государь самолично велел вашим покорным слугам разобраться с тем, что не даёт покоя его верным подданным. Мы уже имели удовольствие столкнуться этой ночью с существами, что не дают вам спокойной жизни. Пусть и не без потерь, но с божьей помощью нам удалось отбить их атаку, — смиренно кивает мужчина и снисходительно улыбается, когда видит искреннее удивление на лицах молодых людей. Они явно подобного не ожидали.       — Но как такое возможно... — еле слышно произносит Чонгук, но служитель иной веры слышит его слова.       — Возможно, дитя, — со спокойного лица мужчины всё не сходит улыбка, что начинает Чонгука слегка раздражать. Такой своей реакции он и сам удивлён, но как бы мужчина ни старался показать своё радушие и расположение — что-то на подсознании заставляло напрячься и не доверять. — Тем, кто верит, Всевышний всегда протянет длань помощи, — служитель склоняет голову и складывает ладони вместе, коротко что-то пробормотав.       — Кхм, что ж, — подаёт голос Хосок. — Прошу нас извинить, но сейчас мы можем полагаться только на себя, поэтому и выехали засветло, чтобы не рисковать и уйти достаточно далеко.       — Ах, дитя моё, — мужчина заламывает брови, пытаясь показать сопереживание. — Принять Его никогда не поздно, и тогда, быть может, вы поймёте, что благодати его хватит на всех, — он вновь растягивает губы в улыбке, которая и Хосоку успела порядком надоесть.       Знает он об этих "добрых людях", слыхивал. И будь его воля, не встречался бы ни за какие коврижки. Вещать они складно умеют, как и народ в свои сети затягивать, да верою глаза слепить. Их боги, конечно, не так добры и сострадательны, как говорят эти служители о своём Всевышнем, но хотя бы честны в своих намерениях, что и вещают жрецы. А этих вон поди разбери. Вон и Чонгук, похоже, уши развесил.       — Благодарю за ваши слова, но время не ждёт, — отвечает старший Чон вежливой улыбкой и чуть стегает лошадей поводьями, давая понять, что разговор окончен.       — Не смею задерживать. А тебе, дитя, — мужчина переводит пристальным взгляд на Чонгука без намёка на улыбку, — было бы наибольшим благом примкнуть к нашим рядам во искупление своих грехов.       — О чём вы... — заикается было ошарашенный Чонгук, но Хосоку это терпеть уже надоело:       — Судить вы всегда горазды, — всё же не выдерживает он, срываясь на едкое замечание. — Прощайте. Ха! — он понукает лошадей сильнее, дабы скорее очутиться как можно дальше. Лишь рассказы об этой секте, словно зараза распространяющейся по стране, вызывали неприязнь, что уж говорить о личной встрече с её адептами. Брр..       — Так... что он имел в виду? — не выдерживает через какое-то время Чонгук. Он оборачивается назад, чтобы убедиться, что они пропали из зоны чужой видимости, и тянется было рукой к циновке, чтобы открыть оборотней, как слышит голос в голове: "Нам не стоит показываться. У этого человека слишком цепкий взгляд, и силой он не обделён. Пусть и слабой, в силу своей природы."       Это... Юнги? Тем не менее, Чонгук слушается и лишь похлопывает по поклаже, будто проверяя товар.       — Нам лучше скрыться подальше, не понравился мне этот тип. Скользкий какой-то, фу, — подаёт голос и Хосок, обращая внимание на манипуляции брата. — А слова его не бери в голову: они фанатичны в своей вере, и, как видишь, обладают даром убеждения, увещевания народа. И если не знать об их гнильце, то и сказкам их поверить — не так уж сложно. А там и до обсуждений тех, кто их не принял, недалеко. Костры уже пылают по стране...       — Почему я о них ничего не слышал? — задумчиво тянет Чонгук, адресуя вопрос скорее себе.       — Потому что, дорогой мой братец, во все наши поездки в Город ты сразу мчался в библиотеку — выискивать хоть что-то о своей метке. Нет, это конечно дело важное, но быть в курсе того, что происходит в твоём государстве, важно не меньше. Да и не забирались они ещё в нашу глухомань, — усмехается Хосок. Слова его пропитаны горечью. Не издёвкой — но горечью, потому что то, что происходит, уже давно не сулит ничего хорошего. — Если коротко, то они пришли с Запада с караванами. Люди, что отличаются от нас: светлокожие, светлоглазые. Говорящие на своём, но знающие и наш язык. Знающие достаточно для того, чтобы донести эту свою веру. В какого-то своего бога, который любит всех нас и приглядывает за каждым. Милосердного и справедливого — того, что поможет в любых горестях безвозмездно, — Хосок слышит фырканье от Чонгука и понимающе усмехается. — Да-да, и абсолютно неправдоподобного. За всё нужно платить.       — И люди верят? — искренне удивляется Чонгук.       — О, да, Чонгуки, люди верят. И многие — со всей охотой. Наши идолы стали для них слишком жестоки. Гораздо проще положиться на силу, которая будто и не требует ничего взамен, кроме веры в неё и молитв. И кровавых жертв, которые преподносят, как очищение мира от скверны, от неугодных. И, выходит, чьё божество и почитатели более жестоки?..       Вопрос повисает в воздухе. Чонгук погружается в размышления и чувствует пока ускользающую от него тревогу. Не только за Тэхёна — она вполне ощутима — но тревогу о том, что будет ждать их дальше. Будто нападения Диких — лишь первая тонкая полоска восходящего солнца. И восход этот не сулит ничего хорошего.

~•~

      Они оставляют позади пролесок, что отделяет их селение от таких же далёких, оторванных от остального мира полей. И проедь они чуть дальше — оказались на бы привычной развилке, прямой путь которой лежал бы в город. Но Хосок почти сразу сворачивает налево, следуя указаниям отца. Никаких признаков хотя бы тропы в этом направлении нет, и приходится полагаться лишь на свою удачу. Благо, поросль здесь невысокая и редкая, с телегой возиться не придётся. Только вот...       — Чимин, Юнги? — окликает оборотней Хосок. — Думаю, понадобится ваша помощь.       Позади слышится копошение.       — Хочешь скрыть наш след? — спрашивает Юнги, и не скрывая, что знает о мыслях человека.       Выглядит он слегка взъерошенно и заспанно, и обернувшийся Чонгук вполне бы мог назвать это зрелище милым, если не вспоминать о силе, которой обладает оборотень, и о его обычной холодности.       — Но как ты?.. Ладно, неважно. Да, не нравятся мне гости нашего Стана, тем более, насколько я слышал, любят они всё разнюхивать, да крысятничать. Поэтому не удивлюсь, если этот их главный уже сейчас или же позже пустит по нашему следу проверку. Вы сможете как-нибудь скрыть то, что мы свернули с основного пути?       — Да, я могу, но не больше, чем дней на пять, — уверенно отвечает Чимин. — Мои иллюзии не такие устойчивые, как у... как у других лис, но если эти люди не будут знать, что конкретно они ищут, это упростит задачу. ~       Почему отец не упоминал о ней раньше? — спрашивает Чонгук у брата, когда последние просветы меж деревьев скрываются за их спинами, и всё так же заросшая (но в лесу — видимая) тропа всё уводит их в чащу.       Чимин с Юнги притихли и молча сидели у заднего борта телеги, плечом к плечу. Будто нынешние тревоги и предстоящие опасности их и не коснутся. Чонгук окидывает их быстрым взглядом и с тянущей болью в груди вспоминает Тэхёна. Истинного, которого и знал-то всего несколько дней, но вся жизнь будто к нему и вела: намекала, притягивала и выбросила оборотня в этот лес из родного очага для той встречи.       — Ты, наверное, и не помнишь тётушку Чонхи, — предполагает Хосок и кивает в подтверждение своим словам, когда Чонгук отрицательно качает головой. — Она ушла из селения, будучи совсем молодой — может, как ты сейчас. Мы тогда были совсем ещё малышами, но если я хотя бы смутно помню её, ты успел вовсе позабыть. Она обособилась в лесу: с помощью отца сколотила небольшой домик, даже хозяйством каким-никаким обзавелась, судя по рассказам отца. И живёт отшельницей уже без малого лет пятнадцать.       — Но что случилось? Не могла же она просто так покинуть селение и отчий дом?       — Не думаю, что вам понравится эта история, — раздаётся голос Юнги. — Предупреждая ваши вопросы, сразу скажу: это не моя тайна, чтобы раскрывать её.       Оставшийся путь до нужного места проходит в молчании. ~       — Ты уверен, что мы приехали в нужное место? — с сомнением спрашивает Чонгук, соскакивая с козел и рассматривая открывшийся им вид. Там, куда направил их отец, действительно оказался небольшой домик. Хотя назвать его так можно было с большой натяжкой — пусть и не сказать, что выглядел он замшелым и совершенно негодным, но был очень близок к этому: кровля прохудилась (кое-где виднелись прорехи в камышовом настиле, что наверняка, не помогало сохранять припасы на чердаке), сруб ощутимо покосился, заметно заваливаясь в сторону довольно пологого, но склона, нижние венцы — да, вот они пришли в совершенную негодность, пусть и стояли на добротных валунах, что уж говорить о пакле, которую, похоже, не обновляли со времени постройки.       — Ну-у, — неуверенно тянет Хосок, следуя за братом и привязывая лошадей к заборному столбу. Те недовольно фыркают и теряют к нему интерес, начиная пощипывать траву. — Хозяйство какое-никакое имеется, пусть и запущено всё донельзя: хата совсем покосилась, конечно, но огород выглядит так, будто запустили его сразу после начала посевного сезона. Вроде бы... — рассуждает он.       — Она здесь, где-то недалеко, но я не могу понять... — всё ещё стоящий на телеге Юнги ведёт носом и хмурится в недоумении. Чимин повторяет его действия, в догадке вскидывает брови и взмахивает несколько раз хвостом. Он уже успел осознать, что если с наведением чар у него дела обстоят не очень хорошо, то поглощать магию и рассеивать её он может безошибочно.       И оказывается прав.       На каждом столбе забора по цепочке загораются и гаснут защитные руны, воздух привычно подёргивается дымкой, и открывшийся им вид постепенно меняется: территория приобретает более ухоженный вид, бодыли сорняков исчезают, являя ровненькие ряды грядок, раскинувшийся за домом сад больше не выглядит заброшенным на десятки лет. Домик тоже выглядит не так плачевно, каким виделся сперва, правда, и не намного лучше — видимо, ремонтом хозяйке заниматься уже не под силу.       — Ну молодец, милок, подсобил так подсобил, иначе и не скажешь, — раздаётся женский старческий голос — аккурат рядом с подпрыгнувшими от неожиданности братьями, но по ту сторону ограды.       Пару мгновений Чоны тушуются, обмениваясь взглядами, но тут же отшатываются ещё на несколько шагов назад, когда перед ними буквально из воздуха появляется женщина. Седая, как лунь, явно уже пожившая своё, но точно не отжившая. Взгляд её резок и пронзителен и, несмотря на преклонный возраст, карие глаза её не замутнели и не выцвели. Лицо испещряли морщины, но неглубокие и так гармонично, что назвать её старухой язык бы не повернулся. Волосы заплетены в косу и собраны в тугой пучок на затылке, одета она в простое серое льняное платье и простые соломенные сандалии. Вид у неё был такой, будто женщину оторвали от огородных дел, и таким раскладом она, очевидно, была не особо довольна, хмурясь и почти воинственно сжимая в руках тяпку.       — Разворошил заклинание, а мне теперь бросать все дела и восстанавливать? По хозяйству и так не успеваю, так ещё и на это время тратить? Какой леший вас на тропу ко мне вывел? — продолжала ворчать женщина. Вела она себя уверенно, но выходить к путникам или пускать их внутрь явно желания не имела. — Хотя, постойте-ка, — взмахом сухой старческой руки она останавливает Хосока, уже собравшегося пуститься в объяснения, и обводит их всех внимательным взглядом. — Ага... вон оно что... Ну, с этими всё понятно, — она небрежно машет рукой на Юнги с Чимином. — А вы, молодые люди... уж шибко родной мне кровинушкой от вас тянет. Ты принял запах, — она указывает пальцем на Чонгука, — а ты его несёшь и продолжишь род, — женщина указывает на Хосока. — Думаю, не ошибусь, если скажу, что вы сын и приёмыш моего племянника, да защитят его боги, — она улыбается с хитринкой в глазах, прислоняет тяпку к забору и идёт вдоль него, предлагая следовать за ней.       Ворота, если можно так назвать эти две створки, сколоченные всё из тех же горбылей, открываются с трудом и под чутким руководством хозяйки. Скребут неровным краем по всё так же поросшему травой намёку на дорогу, но зато встают прочно, без намёка на то, чтобы самовольно закрыться — с этим, видимо, братьям Чон придётся так же повозиться. Пока они стараются аккуратно, а не "со всей дури", как комментирует их действия Чонхи, не до ломать и так ветхое сооружение, оборотни подводят лошадей с телегой так, чтобы было удобно завести их внутрь, и терпеливо ждут. Женщина явно им не рада. Нет, Юнги, на удивление, не чувствует от неё неприязни или... страха, но посыл её так и сквозит предостережением. Чонхи абсолютно точно не обделена силой, и с большой вероятностью защитные чары установила сама. Причём довольно сильные. Тепер неудивительно, что ей удаётся выживать в столь опасных лесах, не прячась за высокими стенами или в труднодоступных пещерах.       Юнги из любопытства хочет присмотреться к её силам получше, может и понять их предел. Потому что, насколько он знает, те остатки магии, что ещё теплились в людях, можно было сравнить разве что с шаящими угля и, редко рождающими яркие всполохи. Здесь же словно горело пусть и слабое (по сравнению с оборотнями), но стабильное пламя.       — Юнги. Не нужно, это не очень вежливо по отношению к ней и к Чонгуку с Хосоком, — волк чувствует мягкое прикосновение к своему плечу и переводит взгляд на стоящего рядом Чимина — его поучающий тон не вяжется с мягкой улыбкой. Почему-то вспоминается мама и то, как и она когда-то поступала подобным образом. И вроде бы тебя не ругают, но вина за содеянное всё равно гложет.       — Можете заводить, — Чонхи машет рукой в сторону лошадей, объясняя своим племянникам дальнейшие действия. — А вы что встали? Защиту мне кто восстанавливать будет? Думаете, я так р-раз! — и за один день всё сделала? — обращается она к оборотнями. И, несмотря на всю её браваду, Юнги с Чимином чувствуют, насколько женщина обеспокоена. — Я вижу и чувствую, что вы обладаете силой. Поцелованный солнцем уже продемонстрировал это, — она кивает на Чимина, — так что надеюсь на вашу помощь. Как и на вашу, племяннички — отец ваш навещал меня в последний раз в начале сезона, и то лишь быстро заскочил передать кой-чего из утвари.       — Ах да, и не обессудьте, но твари те уж больно с вами по силе схожи, чувствую между вами какое-то родство духа, как бы не возник у них излишний интерес к этой самой силе. Поэтому, милки, извиняйте, но на двор к себе я вас пустить не могу, — женщина разводит руками, но неудобства за свои слова очевидно не испытывает.       Оборотни не противятся и остаются за пределами чужих угодий.       — Сильная женщина, и довольно... своеобразная, — резюмирует Чимин, улыбаясь вслед уходящим людям. — Только я не уверен, что справлюсь с защитой. После схрона я понял, как могу использовать свой "изъян", но вот с восстановлением чар, вкладыванием в них силы, не считая наших лисьих мороков... — он чешет затылок и улыбка его становится виноватой.       — Видно, для этого есть я, — Юнги ухмыляется, пожимает плечами и отворачивается, направляясь к ближайшему столбу.       Чимин же на несколько мгновений застывает как вкопанный, переваривая эту донельзя очевидную, но часто забываемую истину: родственность душ возникла не просто так. А ещё: что Юнги может быть довольно милым. ~       — Вижу, что спешите, поэтому просить вас остаться и помочь старухе подлатать её скромный домик не стану, — произносит Чонхи, пока братья распрягают лошадей и заводят их во всё такой же хлипкий хлев, явно для крупного скота не предназначенный. Но выбирать не приходится. Они переглядываются, смотрят виновато на тётушку. Но время не ждёт, и каждый берёт с телеги по два заплечных мешка. — Да не тушуйтесь вы, всё равно оставляете ваших животинок, вот на обратном пути и будете вызволять их из моего плена, — женщина смеётся. — Но отобедать всё же придётся остаться, уж угодите старухе. Я, как видите, не особо много выбора в общении имею в такой глуши. Да это и к лучшему — не сказать, что я люблю с людьми контакты иметь. Но с вами, с кровинушками, я поболтаю за милу душу. Отец-то ваш тот ещё молчун, так может хоть детишки поразговорчивее будут?       Чонгук бросает быстрый взгляд на Хосока и усмехается — хён точно не упустит возможности поболтать, он может это делать, кажется, бесконечно. Но определённо не сегодня.       — Благодарю за помощь и приглашение, тётушка, — младший делает глубокий поклон и видит, что брат вторит ему.       — Но?.. — подсказывает женщина, нисколько не показывая своей обиды.       —... но мы не можем задерживаться, каждый час, а может и минута на счету, — он выпрямляется и смотрит Чонхи в глаза, взгляда не отводит. — Могу сказать лишь, что мы отправились вызволять моего истинного, и он в очень тяжёлом состоянии, сильно ранен, — он старается держать лицо, но отпечаток горя и переживаний ничем не скрыть.       — Это как-то связано с Дикими, да? — проницательно замечает она, больше утверждая, нежели спрашивая. — А те двое, они ведь оборотни? Не думала, что встречу их за свой век...       — Вы знали о них? — удивляется Хосок. А их тётушка полна сюрпризов!       — Написано о них, конечно, мало — я о летописях, а не о сказках, — предупреждает она возможные возражения. — И те найти можно лишь в специальных секциях магических библиотек. Но да, я знала. Пусть и не до конца верила — ан нет, явились вон к моему дому, хвостатые, — Чонхи качает головой и прицокивает. — Что ж, коли не задержитесь, тогда хотя бы возьмите кое-чего с собой на дорогу.       — Еды у нас... — заикается было Хосок, но тут же замолкает под пристальным укоряющим взглядом.       — Да боги с ней, с едой, вам чтобы эту еду поесть ещё как-то выжить нужно в наших лесах. Дам вам своих сборов из травок и настоек от Диких, да лечебных и обезболивающие мазей — пригодятся и вам, и раненому вашему. Сейчас всё принесу и объясню.       Она быстро поднимается по скрипящему покосившемуся крыльцу и скрывается в дверном проёме своего кособокого домика. ~       — Этот последний, — резюмирует Чимин, оглядывая все близстоящие столбы, у одного из которых (того самого, последнего) стоит Юнги, приложив руку к рассохшейся и почерневшей со временем древесине. От ладони идёт мягкое белое свечение, почти незаметное под лучами поднявшегося в зенит солнца — под ней, поверх старых, появляются новые печати защитного заклинания.       Чтобы понять принцип наложенной женщиной защиты, Юнги много времени не понадобилось. Он был довольно простой, но хитрый, завязанный на хозяйку территории так, что пока она внутри контура — защищена и она, и все, кого она хочет защитить. Но пока снаружи — заклинание не действует. В принципе, что ещё нужно женщине, живущей в глуши и не ожидающей непредвиденных гостей? Умно и не особо энергозатратно, ведь как и любое заклинание, сотворённое человеком — оно имело свойство иссякать, не имея изначально сильного источника. Юнги же решил это исправить: основу оставил ту же, но для надёжности закрепил эффект, отпечатав руны и на земле возле каждого столба на случай, когда дерево наконец отживёт своё. А те, что виднелись на столбах — нанёс скорее для утешения хозяйки.       Управились они довольно быстро, и получаса не прошло, хотя Юнги мог и быстрее, по сути, и с места не сходя. Он и раньше был довольно силён, после схрона же сила в нём будто так и бурлила, рвалась наружу. Но его хорошо обучали, и волк давно уяснил, что чем больше имеешь, тем с большей рассудительностью стоит этим распоряжаться. Поэтому на дело пары минут он потратил больше времени, но не силы. Да и люди, он понимал, ненадолго, но задержатся.       — Всё, осталось только замкнуть заклинание на женщине и объяснить его действие, — Юнги подходит к Чимину, осматривает ещё раз свою работу и довольно кивает.       Они оказываются у ворот аккурат в тот момент, когда Чонгук и Хосок выходят из избушки и направляются к ним в сопровождении своей тётушки. Они несут свои заплечные мешки и те, что собрали для оборотней.       — Ну что, справились, милки? — с хитрым прищуром спрашивает Чонхи, стараясь не показывать своей тревоги. Она, конечно, читала, что каждый оборотень наделён магической силой, но вдруг это было тем, чему нельзя верить?       — Справились, — отвечает ей тот, что побледнее и похмурнее. Жути наводит, конечно, знатно. — Его осталось замкнуть на вас. Силы ваши на это не требуются. Скорее, если захотите и поймёте как — вы сами сможете из него силу почерпнуть, — объясняет он, подходя к женщине. Чонхи, пусть и неохотно, через силу делает шаг навстречу, ступая за ограждение — от своих слов она не отказывается и пускать внутрь оборотней не собирается. Хотя, если рассуждать здраво, воспрепятствовать она им не сможет, никогда бы не смогла. Особенно сейчас, когда заклинание защиты полностью в их распоряжении.       — Вы же понимаете, что замыкать придётся кровью? — уточняет оборотень чисто для формальности и протягивает руку.       — А как ты думаешь я свой контур создавала? Травками да рунами? Это, конечно, действенно, но недолговечно — никаких запасов не хватит, — привычно ворчит женщина и вкладывает свою руку в руку Юнги ладонью вверх. Тот ни секунды не колеблется, даёт пробудиться волчьей сущности ровно настолько, чтобы ногти вытянулись и преобразились в длинные острые когти. Одним из них он и проводит по коже, оставляя довольно глубокий порез. Чонхи чуть морщится и шипит, но от боли не дёргается, не мешает. Когда в ладони скапливается достаточное количество крови, Юнги вновь простирает свою руку над чужой и посылает поток силы, отчего между ладонями возникает свечение. Кровь теряет свой багряный окрас и превращается в чистую силу, будто зачерпнутую из источника с ней. Все, кроме волка, следят за происходящим, затаив дыхание.       — Теперь вы неразрывны, — поясняет Юнги, чем ещё больше удивляет женщину, смотревшую на него неотрывно, но совершенно точно не видевшую, чтобы у него шевелились губы. Свечение тем временем просачивается в порез, который тут же рубцуется, образуя свежую рану. — И если они тебе не безразличны, — взгляд в сторону братьев, — будь, пожалуйста, готова принять нас на обратном пути через несколько дней, вряд ли все вернутся невредимыми...       То, что кто-то может не вернуться вовсе, волк не озвучивает. ~       Прощания, как такового, не происходит: всё оно заключается в ёмких "скоро свидимся" с обеих сторон и пожеланий осторожности и удачи.       Они двигаются на Юго-Восток, чтобы прийти аккурат к горе. Благо, местность хоть и обширная, но рельеф той части лесов, что простирается южнее Стана, равнинный, и ничего, кроме возможных непроходимых чащ, не должно стать для них дополнительным препятствием. Даже реку пересекать не придётся — исток её находится где-то в северных горах, и поселение их она огибает с Севера, уходя на Юго-Запад.       Да и какие непроходимые чащи в их лесах? Вековечные исполины стоят, давно выиграв в непростой борьбе за место под солнцем, которая обычно сопровождается естественным процессом прореживания молодой поросли. Так что непролазных дебрей там не может быть априори. Разве что редкий бурелом из ставших со временем трухлявыми деревьев.       Одинокий дом посреди леса они оставили позади, когда солнце только преодолело свой зенит, и Чонгук жалел лишь о том, что им не удалось бы покинуть Стан так, чтобы идти более коротким путём. Столько времени потеряно, пока Тэхён там — неизвестно где, неизвестно в каком состоянии и как долго сможет протянуть...       Но нет! Впадать в уныние и думать о худшем — не лучшее решение. Нужно просто как можно быстрее добраться до логова Диких. И желательно не быть ими же и убитыми по пути.       Чонгук с Хосоком, задав для себя довольно активный темп, стараются идти быстро и шаг не сбавлять. Но, несмотря на это, всё равно наблюдают лишь спины Чимина и Юнги, которые время от времени замедляют шаг, либо останавливаются, дожидаясь их, потому что людям тяжело поспеть за оборотнями даже в человеческом обличье. Что заметно расстраивает Чимина — будь они с Юнги вдвоём, то оказались бы в нужном месте уже сегодня, спустя не более получаса, если верить истинному. Да, Чимин знал про возможность открывать особые тропы — пути, по которым добраться до нужного места получится в мгновение ока, но их лисий клан мог разве что ускоряться и двигаться в пару раз быстрее обычной скорости, преодолевая не особо большие расстояния, потому что на всё требуется сила. Но были кланы, которые имели больше возможностей в этом аспекте: кошачьи выделялись особенно, и, насколько знает Чимин, волки несильно им в этом уступали. Волки... жаждущие власти и подчинения, как любили вещать их Оракул и вождь. Лис ловит косой взгляд Юнги и с горечью улыбается — да, их Оракул много чего сказал и сделал, в итоге лишив братьев дома. Чимин давно понял, что из тех уст лились лишь речи, выгодные их обладателю и вождю, но всё же... та странная пещера и разговор с Юнги, пока они дожидались братьев Чон, никак не выходят из головы.

~°~

      — Помню, старейшины рассказывали, что были стаи, помешавшиеся на каких-то своих надуманных верованиях и чистоте крови, — медленно произносит Чимин, задумавшись. — Но это было так давно, что и старейшины, услышавшие эти сказания от своих родителей, последовательностью не отличались, да и я был совсем мал, поэтому смутно об этом помню.       — Верно, основную суть ты запомнил, — Юнги ободряюще улыбается лису, целует его в кончик носа, берёт чужую ладонь в свою и тянет вслед за собой, вновь присаживаясь у рельефной поверхности алтаря. — Видишь? — ведёт он пальцами по чёрной поверхности изображённых фигур. — Здесь на каждой грани сцена каких-либо событий — минувших или желаемых. На этой ты можешь увидеть жестокую расправу над людьми волчьей стаей. Думаю, рассказать об этом я ещё успею. Что же касается алтаря... он не для жертвоприношений, как ты уже успел подумать, — волк позволяет себе грустную усмешку. — Это тоже один из способов сохранения чистоты крови. Бред, конечно, с помощью которого они сами себя загнали в ловушку. И вложили слишком много смысла в кусок камня, — он тяжело вздыхает, укоризненно качая головой. Чимин продолжает заворожённо слушать, переводя взгляд с истинного на постамент и обратно. О таком он не слышал и помыслить не мог. — Алтарей этих, насколько я знаю, осталось два, этот третий. На них происходило пробуждение животной сущности оборотней. Их приносили сюда совсем младенцами, и оракулы взывали к силе, что покоилась в каждом из них.       — Но зачем? Это ведь часть нас. Неотъемлемая, — не понимает лис.       — Так они могли быть намного сильнее других стай, сила такого оборотня вдвое, а то и втрое превышала способности обычных представителей. Но с помощью алтаря силы не только даровались, но и отнимались за серьёзные проступки уже у взрослых оборотней. Как ты понимаешь, подобное было равносильно смерти — и здравый рассудок, как и жизнь, мало кто мог сохранить после <i>такого, — Юнги замолкает и встаёт, решая обойти алтарь по периметру и ознакомиться с остальными запечатлёнными на нём сценами. Чимин безмолвно следует за ним. На второй длинной, продольной стороне также можно увидеть что-то похожее на кровавую расправу, в торцах же картина повторяется — на них изображён чёрный девятихвостый волк, что сидит, и чей пристальный взгляд устремлён на смотрящего. — Что ж... похоже, они ещё и верили в какое-то своё высшее предназначение и рождение исключительно сильного альфы, который поведёт их к победе над родом человеческим...       — Выходит, где-то неподалёку был такой клан? — спрашивает Чимин, всё ещё удивлённый рассказом и испытывающий облегчение оттого, что подобные кланы более не существуют в их мире.       — Выходит, что так, — соглашается волк. — Но доступ к информации о них имеют немногие, и любые упоминания находятся под строжайшим запретом. Когда я пришёл к отцу сказать, что отправляюсь к тебе, помимо условия, о котором ты узнал не самым лучшим образом... он поручил мне выяснить как можно больше о нападениях в этих краях, потому что давно подозревал, что дело нечисто. Он дал мне летописи, в которых упоминалось многое их того, с чем мы уже успели столкнуться. Осталось найти подтверждение, пожалуй, лишь одному факту...</i>

~°~

      Воспоминания проносятся в одно мгновение, но это не мешает Юнги уловить их в чужом сознании и кивнуть самому себе, понимая, что скоро всё должно проясниться. Хотя, учитывая скорость людей, всё может затянуться на неопределённый срок. Оборотень морщится недовольно, но скидывает с себя заплечный мешок, когда браться наконец равняются с ними, и озвучивает неприятное для себя решение, от которого даже Чимин поджимает губы:       — С таким темпом мы будем ещё неделю плестись только в ту сторону, — произносит он, смотря на довольно уставших братьев, которые переглядываются и явно собираются возмутиться, сказать, что делают всё, что в их силах. Но это Юнги и так знает. — Поберегите силы не на споры, у меня есть решение. Не скажу, что я от него в восторге... и делаю это не ради вас, даже не надейтесь, но иного выхода нет, если мы хотим иметь хоть какой-то шанс на спасение Тэхёна, — он передаёт свой мешок Чимину. — Я обращусь и повезу вас на себе. Нужными тропами мы воспользоваться не сможем, но кое-какой способ ускориться есть. Держитесь один за шею, другой — за впереди сидящего. Сильно дёрните за мех или за ухо — отгрызу руки. Всё понятно? — с течением речи тон его становился всё более низким и угрожающим, чтобы наверняка донести посыл с первого раза и без недопониманий.       Чонгук с Хосоком поспешно кивают, широко раскрыв глаза от испуга и от превкушения — кто ещё из людей может похвастаться таким опытом. Но гневный взгляд Юнги, брошенный на них, остужает пыл парней. Конечно, этот оборотень знает всё, и следить нужно не только за словами, но и за мыслями. Особенно за мыслями.       Превращение оборотней происходит быстро и почти безболезненно — так, как и должно быть, без тех излишних мучений, которые пришлось испытать Тэхёну. Хосок с непривычки даже вскрикивает, когда видит животное воплощение Юнги — огромного белого волка в холке чуть ли не выше самого парня. Да, он не Дикий, но ассоциации возникают помимо хосоковой воли, ведь Дикие значительно крупнее обычных хищников.       Чимин же, размером ненамного превосходящий своих диких собратьев, вызывает лишь умиление и улыбку. Старший Чон даже тянется было проверить рыжий мех на мягкость, да и Чимин не против, готовый подставиться под чужую руку, но красноречивое рычание поубавило чужой пыл. И проверять как-то сразу расхотелось.       Братья Чон подхватывают чужие мешки и с особой осторожностью взбираются на волка, помня его угрозы наставления. Чимин взбудоражен не меньше: обходит волка со всех сторон, принюхивается, даже в какой-то короткий момент ластится к одной из передних лап, оставляя свой запах и пропитываясь чужим. Мысленно посмеиваясь и довольно урча. Юнги теряется даже от такого вполне ожидаемого, но волнующего жеста, и переминается с лапы на лапу, тянется мордой к истинному... И чувствует, как кто-то довольно болезненно всё-таки дёргает его за шерсть. Рык клокочет в самой грудине, готовый раскатом пройтись по окрестности, но Чимин тут же успокаивает, убеждая, что в этом только их вина. И злость как рукой снимает.       — Прости, прости, пожалуйста, прости, — рассыпается в извинениях Хосок, который только усаживался позади брата и именно он причинил дискомфорт, когда доселе неподвижный волк начал переминаться. Парень уже готовился к худшему исходу, как услышал в мыслях чужой голос, велевший поторапливаться. И лучшим решением было этой просьбе последовать. ~       Будь Юнги один, ему бы не составило труда добраться до нужного места так же быстро, как и Диким, как и Намджуну с Сокджином, но сейчас, даже будучи в своей животной форме, он имел ряд ограничений. Во-первых, Чимин не потянет. Да, Юнги уже задумался о том, чтобы в будущем поднатаскать истинного в подобном, помочь сосуществовать в гармонии со своей магией, своим даром, но сейчас лис просто не осилит подобного перехода. Во-вторых — люди. Которых ужасно хочется с себя скинуть, но приходится терпеть. Он до сих пор считает, что таким образом лишь прибавил себе забот. Но лучше пусть так, чем если бы этот мальчишка (с братом, конечно) отправился за Тэхёном самостоятельно, не пережив и первой ночи — что тут говорить о спасении оборотня. И эти люди были главным тормозящим фактором даже при нынешнем раскладе. Если скорость Чимина отличалась на треть от его, максимум вдвое, то с братьями Чон на спине Юнги придётся двигаться ещё вдвое медленнее, потому что люди слишком слабы и вряд ли выдержат большие нагрузки перехода.       Он чувствует, что последние копошения на его спине прекратились, Чонгук практически (наверняка) лежал на волке, крепко обняв за шею и сдавив бока ногами, потому что иных способов удержаться не было, Хосок сидел позади брата и так же крепко перехватил его поперёк талии. Что же, можно начинать. Он бросает короткий взгляд на Чимина и слышит мысленный посыл о готовности. Отлично.       — Держитесь крепче, что бы вы ни увидели и ни почувствовали, — напоследок наставляет Юнги своих спутников и начинает.       По телу привычным покалыванием и теплом разливается сила, обволакивая и давая возможность почувствовать себя почти всесильным. Она напитывает мышцы и бодрит, пробегаясь искрами по меху и коже. Чонгук и Хосок не могут сдержать удивлённых вздохов и лишь благодаря словам, сказанными Юнги ранее, не валятся наземь от неожиданности и некой доли испуга. От волка исходит белое свечение, постепенно охватывающее его снопами искр — они накрывают собой и братьев. Те в смятении то жмурятся, то распахивают глаза, желая всё же видеть происходящее вокруг. И Чонгук замечает Чимина: лис тоже, как и они, охвачен сечением, но огненно-рыжим — подстать своей сущности — и просто завораживает взор. Не тем, насколько это всё для парней необычно, но тем, насколько гармонично вписывается этот его образ в окружающий — на этой небольшой поляне, усыпанной мелкой крошкой ярких в своём единстве цветов, на фоне вековых деревьев. И это... красиво.       Чонгук забывается и пропускает тот момент, когда могучие волчьи лапы приходят в движение. Но держится он крепко, не давая себе послаблений, поэтому лишь сильнее группируется, когда волк переходит на лёгкий галоп и начинает постепенно наращивать темп. И сперва это ощущается как резвый бег матёрого скакуна, но окружающее становится всё труднее зацепить взглядом. Деревья смазываются в одно сплошное коричнево-зелёное пятно, вызывая лёгкое головокружение, поэтому Чонгук переводит взгляд вперёд, чуть приподнимаясь. И сперва хочет просто закрыть глаза, чтобы не начало мутить, но пересиливает себя и вглядывается усерднее, понимая, что... перед ними расстилается путь. Он не похож на большие тракты, просёлочные дороги или лесные тропы, но видно чётко, как извивается он вдали, указывая направление. Он широк и сложен тенями, и вокруг будто тоже становится темнее, пространство погружается в лёгкий сумрак. Это немного пугает. Но ровно до того момента, как вперёд вырывается пламенеющая рыжим искра и становится их путеводным огоньком. Чонгук уверен, что это Чимин, который будто почувствовал чужую растерянность и таким образом дал знать, что готов поддержать. Волк под ним довольно рокочет и ускоряется ещё немного, не желая отставать от своего такого маленького сейчас истинного.       Сколько проходит времени — разобрать сложно, но тот момент, когда они сходят с этой магической тропы, Чонгук улавливает совершенно ясно. И пусть они ещё мчатся вперёд на довольно высокой скорости, и лес действительно постепенно погружается в сумерки, он чувствует. Ощущает, будто что-то исчезает и покидает его, и это вызывает чувство... пустоты?       Хосок же открывает глаза лишь когда чувствует, что они окончательно остановились. Не дожидаясь чужих наставлений, он просто разжимает свои объятия и соскальзывает на землю, еле удерживаясь на своих двоих. Но ноги тут же его подводят, и парень таки заваливается набок, перекатывается на спину и дышит глубоко и быстро, безуспешно пытаясь себя успокоить. Чонгук обеспокоенно следует за братом и нависает над ним, осматривая побледневшее лицо и выслупившие на нём капельки пота.       — А... А обратно, — сипло произносит старший Чон, — обязательно добираться так же? — не без надежды в голосе заканчивает он. В поле зрения парня появляется немного всклокоченный Чимин, уже в человеческом обличье. Видно, он тоже взволнован.       — Да, обязательно, — доносится голос уже также обратившегося, не стесняющегося своей наготы Юнги. Волк рубит с плеча и не оставляет ложных надежд. И не понимает, чем плоха оказалась поездка? Он удостил этого человека такой чести, пытался бежать как можно более аккуратно... Совершенно неясно. Но сейчас не время думать о таких мелочах. — Уже смеркается, твари скоро выйдут на охоту. Нам нужно себя обезопасить, и я бы выбрал несколько способов защиты — полагаться лишь на один безрассудно.       Волк берёт свой заплечный мешок, достаёт сперва одежду, которую быстро надевает, затем на свет появляются все те баночки-пузырьки, которыми поделился с ним Сокджин, и пучки трав, щедро подаренные им женщинами семьи Чон. Также откуда-то взявшиеся несколько небольших глиняных плошек, которые оборотень, не медля, принимается расставлять на поляне, периодически замирая и что-то мысленно прикидывая.       — Нет, нужен больший радиус, иначе места на ночлег не останется, — рассуждает он сам с собой и бросает взгляд на Чимина. Который тут же показывает свою готовность помочь. — Нет, стой там, — останавливает его Юнги. —Сделай пару шагов назад. Да, вот так, думаю, мы вполне уместимся и сможем отдохнуть возле костра.       — Костра? — вскакивает удивлённый Чонгук, всё ещё не давая подняться брату. — А как же Дикие? Они же нас в два счёта раскусят! Преподнесём им себя на блюдечке?!       — Угомонись, Чонгук, тебе ещё многое предстоит узнать о нашем мире и о магии, — поучительно успокаивает парня Мин, довольно кивая проделанной работе: шесть плошек чётко выверенно расставлены в ровную окружность диаметром метра три. Не так уж и мало для четверых, и заклинание должно будет держаться довольно надёжно. Осталось лишь наполнить их нужным содержимым и по внешнему периметру подкрепить рунами.       Пока Чонгук переносил сопротивляющегося этому хёна (тот, будучи всё ещё мертвецки бледным, порывался дойти сам) и их поклажу, Чимин по поручению истинного старательно выводил зеркалящие руны, чтобы всё, что происходило внутри ограждённого периметра, никоим образом не вырвалось наружу. Он шептал какие-то неизвестные людям слова, сказанные ему Юнги, и прямо в воздухе указательным пальцем выводил нужные очертания, — рыжие огненные искры будто подтягивались к нему из воздуха, — чтобы затем подхватить руну ладонью и впечатать в землю.       Когда пиалки были наполнены имеющимися травами и землёй, подкопанной под дёрном в центре круга, перед тем, как поджечь из содержимое, Юнги велел ещё раз проверить, не осталось ли их вещей за периметром, и скорее вернуться внутрь. Солнце последними краснеющими лучами расчерчивало небо перед тем, как скрыться окончательно, и волк, чётко выверяя нужное мгновение, одним взмахом руки поджёг все сборы, когда на лес опустился сумрак. Травы задымили густо и тягуче, образовывая вокруг и над путниками подобие купола. Руны, созданные Чимином, вспыхнули на короткий миг и тут же будто смазались торопливо рукой, и погасли, прикрытые ею же.       Послышался первый протяжный вой, и мгновения спустя мимо их убежища на эту ночь понеслись тени. Да на такой скорости, что люди с трудом могли различить их наличие. Вдруг совсем рядом с Чонгуком, неосмотрительно севшим слишком близко к контуру, возник Дикий, на всей скорости столкнувшийся с завесой, и недоумённо встряхнул головой. Все задерживают дыхание: люди и Чимин в страхе и осторожности, Юнги — в любопытстве. Волк не боится этого зверья, потому что, пусть и со слишком большими затратами сил, но сможет противостоять стае, другое дело, что тогда их планы приблизиться к логову максимально незамеченными рассыпятся в прах. Поэтому он лишь опасно щурит раскосые глаза, внутренне собравшись и приготовившись подавлять чужую волю.       Но зверь лишь крепче становится на лапы, тянет носом воздух, и очевидно остаётся ни с чем, интуитивно обходя защитное поле и тут же теряя интерес к произошедшему, будто кто-то отвёл его мысли. Чимин бросает взгляд на Юнги, который в свою очередь претенциозно смотрит на Дикого, молниеносно исчезающего с поляны.       — Страх-то какой, — задушенно сипит Хосок, как только этот страх отпускает его из своих цепких когтей. — Стыдно признаться, но я чуть портки не обделал...       — Да уж, вблизи они и правда жуткие, — передёгргивает плечами Чонгук, поражаясь, насколько эти едва уловимые отличия от тех же Юнги, Чимина или... Тэхёна меняют животных и придают их образу какого-то гротеска. Жёлтую радужку буквально затапливает зрачком, делая яркий пигмент огненным обрамлением, белки красные от извечного озлобленного напряжения, что отражается и на морде, застывшей в гневном оскале белоснежных клыков. Шерсть выглядит неухоженной, что успело броситься в глаза даже в те короткие мгновения этой близости, отпечатавшись в сознании яркой неказистостью. Нет, с клыков не капала пена, но безумие и бешенство легко читались в этом облике. И, к своему страху, Чонгук всё же допустил мысль о том, что вероятность того, что Тэхён ещё жив, — ничтожно мала. Ужасные мысли, предательские. Он ловит на себе чиминов взгляд, в котором читается такое же смятение и понимание, но запрещает себе думать о худшем исходе — пусть всё разрешится на месте. Главное для них сейчас — выжить. И добраться до Тэхёна. До живого Тэхёна.       Ночь подходит к концу спокойно, нарушаемая лишь под утро всё тем же воем, в котором в этот раз редко, но пробивается скулёж, когда Дикие возвращаются к своему пристанищу. Разведённый для Чонгука и Хосока костёр тут же прикрывается чиминовыми чарами и остаётся незамеченным. Это вселяет надежду. На то, что чары действенны. На то, что шансов вытащить Тэхёна возможно стало больше.

*~°~

      — Помогите, — только и выдавливает из себя Хосок, когда волк под ним наконец останавливается, и Хо может отпустить Чонгука и буквально рухнуть на землю вновь, не в силах держаться на ногах и вообще в каком-либо отличном от горизонтального положении. Парень стонет и утыкается лицом в мох, раскинувшийся по небольшой прогалине у опушки редкого леса.       Чонгук, как и прежде, не остаётся в стороне и тут же оказывается подле брата, правда, гладит его по спине скорее по инерции, потому что всё его внимание приковано к небольшой горе, что располагается от них всего в паре километров. Путники остановились у окраины лесного массива, далее же вплоть до горы простирается будто выжженная равнина. Даже слабой редкой поросли сорняков не пробивается.       Скоро. Совсем скоро всё закончится, и Тэхён будет в безопасности.       Юнги вглядывается в гору, старается смотреть глубже — так, как видел мир там, в схроне, когда его вынесло из тела, и потоки силы были видны столь чётко. И у него почти получается: воздух подёгривается дымкой, что колышется бледными цветными всполохами — потоки еле видны, но различимы. И то, что он видит, не может не заинтриговать и не зародить смятения: над горой возвышается серый мутный купол, и потоки, его составляющие, недвижимы, что особо чётко прослеживается при бесконечном движении вокруг него.       — Чимин, попробуй навести лёгкий морок, —мысленно просит он, стараясь не терять концентрации — оказалось, что это ви́дение даётся не так просто, как казалось тогда, в схроне.       Чимин, помогающий в это время Чонгуку, оборачивается на своего истинного, стоящего в десятке шагов от них. И хочет было задать вопрос, но чувствует исходящее от Юнги напряжение и понимает, что узнать можно позже. Чимин поднимается и подходит к волку, бросает быстрый взгляд на его лицо, но ничего необычного не замечает — Мин будто просто о чём-то задумался.       Лис смотрит на открывшееся пространство и шокированно приоткрывает рот, глаза его расширяются от ужаса — что могло произойти в этом месте такого, что вызвало подобные последствия? Он не всматривается, но видит — видит этот контур, окольцовывающий гору, и думает, что таким образом получает ответ на свой вопрос: то, что делает этот контур видимым — это сочащийся из земли густой чёрный дым, образующий своего рода невысокое ограждение. Чимин передёргивает плечами, думая о том, что если бы не Тэхён, то он бы ни за что не решился переступить эту границу.       — Чимин... —вырывает его из мыслей голос Юнги, и оборотень вспоминает о просьбе: он тут же распушает хвост и даже не задумывается над мороком. Представляет себе пробивающиеся из земли робкие побеги, что растут и постепенно создают вокруг них с Юнги зелёный островок. Жаль, что у него нет сил сделать это реальностью. Он вновь смотрит на контур и через какое-то время улавливает, как на том его отрезке, который находится прямо напротив, дым поднимается чуть выше и становится интенсивнее — словно костёр, в который подбросили сухой берёзовой коры.       Юнги же видит иную картину: магия, сотворённая Чимином, вьётся яркой рыжей лентой, мгновение баланструет над ним, но тут же срывается к куполу и растворяется в нём. Никаких хороших выводов на этот счёт не приходит...       — Это место лишено жизненных сил и в то же время пропитано силой, — первым подаёт голос Чимин. — И я не представляю, как мы преодолеем эту преграду, не лишившись своих... — в отчаянии шепчет он.       — Дождёмся заката — волки как-то покидают свою обитель и возвращаются обратно. Думаю, с заходом солнца граница либо пропадает, либо в ней что-то меняется, — Юнги не пытается успокоить или обнадёжить, он просто озвучивает их единственный шанс.       — Ничего себе, — раздаётся позади них хосоков голос. Парень успел более-менее прийти в себя и встать, отказавшись от помощи младшего. Чонгук же стоит рядом и с непроницаемым лицом ещё раз обводит взглядом открывшуюся картину. И очень старается подавить в себе подкатывающую панику, потому что чувствует, что всё не так просто, как кажется на первый взгляд. Что там, впереди их ожидает что-то пострашнее выжженого поля.

~°~

      Она обволакивает и не покидает, как и прежде — боль. Но теперь она наконец определилась, какое из своих воплощений хочет оставить именно с ним. Подбирала, прикладывала, проникала и нащупывала, — что больше придётся по вкусу. И Тэхён хочет верить в её милость, потому что та равномерно растеклась по грудине, животу и бёдрам, укутала в свою монотонность мягкой равномерной пульсацией. В этом и есть её снисхождение — в возможности привыкнуть и жить, не желая смерти. В возможности урывками наконец начать осознавать окружающую его действительность и вспомнить произошедшее. И как же хорошо, что он не помнит ничего после того, как один из Диких кинулся на него, вгрызаясь в уже повреждённую ногу. Тогда он и потерял сознание от боли. И в скором времени не пришёл в себя, возможно, от потери крови. Но почему так болит грудина? Ему сломали рёбра?       Он слышит тихое копошение подле себя и тут же — чувствует жжение на повреждённом бедре. И не может сдержать тонкого скулежа.       — Тише, тише, — слышит он еле различимый шёпот. — потерпи ещё немного, пожалуйста, мне нужно обработать твой живот, — кто-то промакивает ему лоб прохладной влажной тряпкой и оставляет её там же, потому что Тэхён буквально пылает. — Только не кричи, иначе будет только хуже, они не хотят тебе помогать, мне еле удалось сюда пробраться. А теперь... терпи...       И он сжимает зубы и молит всех Древних лишь о том, чтобы Чонгуку не вздумал сунуться сюда. Потому что Тэхён послупил бы именно так.