Кукловод

Песня летит, наполняя собою Души не знавших покоя вершин; Вдруг яркий свет ослепил, и в фарфоре Сердцем забился прекрасный рубин

Театр. Он снова видел этот сон, несколько недель назад мучавший его неизвестностью, но теперь органист, вышедший на сцену, не прятался в тенях органа, не укрывался ими, словно крыльями ворона. Мужчина просто стоял возле инструмента, и Мастер поразился, насколько похожей он создал свою куклу. Точная копия его маленького творения стояла перед ним в неярком свете старых прожекторов, облачённая в старинный, богато украшенный вышивкой бархатный камзол, тонкие атласные брюки и высокие сапоги со шнуровкой. На этот раз Мастер чувствовал себя гораздо комфортней в этом разрушенном зале. Он со знанием дела прошёл по сбитому красному ковру, уселся в потёртое и ободранное бархатное кресло и приготовился слушать орган, которым, он нисколько не сомневался, снова будет мучить его таинственный органист. Остальные сиденья по-прежнему пустовали, в воздухе витал запах заброшенности, пыли, паутины ничуть не убавилось, а тонкий хрусталь люстры неярко поблёскивал в полумраке. Знакомым движением органист уселся на резную скамью выплывшего на сцену старого, проржавевшего органа, привычно кивнул, опустил тонкие белые пальцы в украшении резного кружева вычурной манжеты на пожелтевшие клавиши и торжественно начал. Мастер ожидал просто игры, терзающей душу музыки и поэтому совершенно не готов был, что по залу разнесется звучный и богатый обертонами голос поющего органиста. Слова напоминали латынь, которой Мастер совершенно не знал. Слова. Мастер слышал их впервые, но чувствовал себя так, словно знал их наизусть. Голос органиста проникал прямо под кожу, миновал разум, внедрялся в душу тающим на кончиках пальцев ощущением и рождал внутри потребность эти слова повторить. Мастер сам не заметил, как его губы зашевелились, стараясь поймать малейшие изменения тембра голоса Графа. Теперь Бернд мог называть его по имени, не боясь больше, что тот исчезнет. А песня всё звучала, и Мастер послушно повторял её слова, совершенно не замечая, что прожекторы загораются ярче, позолота очищается от грязи, старый бархат сидений обновляется, возвращая зал в приличный, чистый вид. Органист пел — и вокруг сновали призраки, постепенно приобретая чёткие очертания вполне реальных людей, разодетых в кринолины платьев и грубое сукно сюртуков. Зал наполнялся едва различимым говором голосов. Мужчины оборачивались, поднося руку к голове, приветствовали Мастера, дамы мило улыбались и кивали, рассаживаясь по своим местам. По залу прокатилась волна аплодисментов, как только органист закончил своё соло и поднялся с места, собираясь раскланяться. Зрители уже вскочили со своих кресел и теперь приветствовали талант Графа стоя. Многие женщины плакали, утирали глаза кружевными платочками. Музыка никого не оставила равнодушным. Меж тем зал наполнился сияющим светом, среди которого уже невозможно было ничего различить, кроме чёрной фигуры органиста. Он раскинул руки в стороны и громовым голосом повторил слова песни, и едва он закончил, как его заволокло ослепительно-белой пеленой. Такой, что Мастер вынужден был зажмуриться. Свет. Мастер не сразу сообразил, что он прорывается сквозь закрытые веки и вовсе не снится ему. Он с трудом открыл глаза и поразился, что всё вокруг затоплено им. Ужас и паника охватили его, ему казалось, что всё полыхает в огне. Он вскочил с постели. Но нигде ничего не горело. Лишь на его столе был адский бардак — эскизы разлетелись по полу, баночки со стеками были перевёрнуты, а краски, которыми он недавно покрывал лицо своего Графа, растеклись по столу и уже впитались в дерево. Кукла же была сброшена со своего постамента на пол и лежала там бесформенной массой. Вот к ней-то Мастер и бросился в первую очередь. Но едва он протянул руки, чтобы поднять Графа и усадить его обратно, как вдруг полыхнул красной искоркой рубин в груди его творения, посылая по телу куклы неясную, едва ощутимую дрожь. Словно в холодном фарфоре забилось новое сердце. Маленькое плечо дернулось, и Бернду почудился вздох. Он убрал руки и сильно потёр глаза, надеясь, что это ему только снится. «Привидится же такое!» Однако через несколько минут кукла вновь зашевелилась, сама встала на ноги. Блеснул в ослепительном свете фарфоровый лоб, Граф поднял голову, открыл разноцветные глаза и посмотрел на Мастера.