Кукловод

Скоро не будет пустого отребья — Город дотла будет предан огню. Ведь он один — Повелитель — и скверно Будет тому, кто не служит ему.

Часы. Огромные медные и латунные шестерёнки медленно отмеряли его время на главной башне замка. Шестерёнки поменьше нетерпеливо бежали вперед, зацепляясь зубчиками за бока своих соседей и толкая их без остановки к новому дню. Тусклый свет узкими пыльными полосками просачивался меж них, замирая на каменном полу, мощённом узорчатой плиткой. Он любил наблюдать, как большая резная стрелка тяжело падает ещё на одно деление вниз, с грохотом замирая на чёткой толстой линии. Он любил слушать громогласный бой старых часов, дребезжащий в ушах, словно он оказывался внутри медного колокола, эхом отдаваясь по всему организму. Он любил выходить на балкон и вставать прямо под витражную крышку часов, на которой неяркими разноцветными бликами играл тусклый из-за дыма и пыли свет, собираясь в разноцветную мозаику на тяжёлой плитке пола. Балкон. Прямо под башенными часами располагался резной кованый балкон, с которого город был виден как на ладони. Тяжёлый дым от труб работающих заводов висел над крохотными змеящимися улочками, по которым, словно муравьи, бегали маленькие люди. Он усмехнулся — скоро не будет этих людей. Скоро город заполнят холодные и бездушные слепые машины. Скоро весь город будет похоронен огнём — сгорят дома бедняков, погибнет вся нищета, скормленная голодным жерлам машин, исчезнут крысы и нечистоты, смытые всепоглощающим пламенем. Пламя. Внезапно яркое для тусклого вечера, весёлое, жизнерадостное, оно казалось чужеродной деталью в его мире. И оно с удовольствием пожирало протягиваемые ему сухие тонкие конверты, жадно набрасываясь на них и превращая в пепел. Приятно шуршащие листы вмиг развеивались ветром. Очередные донесения с городских заводов — то тут недовольны его политикой, то тут. Впрочем, его это мало волновало — недавняя проверка на паровозном заводе Браншвайгеров показала, что в большинстве своём люди боятся его. Ну ещё бы! Одно неверное слово или движение — и ты в тюрьме, в грязных застенках со множеством пыточных орудий. Мало приятного. Ему нравилось жечь эти письма, смотреть, как они тлеют, навсегда поглощая сказанные кем-то слова. Пламя плясало по до жути одинаковым фразам, обрывая их короткую жизнь. А потом он вытряхивал пепел с балкона, на город. И смотрел, как он кружит по ветру в причудливом танце. Ветер. Едва ощущаемый, ветер играл в складках лёгкой атласной юбки, что своим подолом скользила по каменной кладке, густая и чёрная, как тень, забирался под пластинки доспеха драконьей кожи, исписанного запирающей магией, залезал в наручи тёмного металла, чтоб заблудиться там, путался в пальцах, обтянутых приятно пахнущей маслом кожей перчаток, скрывающих его бесплотные кисти. Ветер имел чудесное свойство — он уносил тревоги вдаль и приносил перемены, иногда превращаясь в настоящую бурю, сминающую своим натиском всё живое, обнажая низменные пороки человечества. Впрочем, он бурь не боялся. Для него ветер был словно колыбель. Он с радостью ласкался к потокам, что скользили меж его крыльев, наслаждался упругой силой, что била в лицо, перехватывая дыхание и слепя глаза. — Ваше сиятельство, к вам посетитель, — раздался за спиной каркающий голос его подопечного Деймоса. — Я не принимаю сегодня. — Он просит встречи с вами и ссылается на то, что знает нечто важное для вас. Белые мёртвые глаза сверкнули в полумраке. — Неужели ты считаешь, что я приму это отребье? — Вкрадчивый шепот заставил воспитанника поморщиться и втянуть голову в плечи. — Он говорит, что это поможет вам получить нечто ценное для вас. — Неужели? Деймос молчал, лишь низко опустив голову и стараясь не показывать глаза. Ворон! Хорошо же знает своего хозяина! — Хорошо, пусть войдёт. Но передай ему, что у него есть ровно пять минут и после он уберётся отсюда. Деймос низко поклонился и вышел, сопровождаемый мёртвым взглядом.