Кукловод

От тела остался бессильный прах, Но плоти лишённая воля, Оставив в темнице последний страх, Бежит из обители боли.

Огонёк. Маленький красный пульсирующий огненный шарик настойчиво кружил над раздробленным фарфором кукольного тела. Вокруг не было никого, кто бы мог вложить этот шарик в свои ладони и поместить его в безопасное место, поэтому он, словно привлечённый светом мотылёк, жался к узкой полоске солнца, просачивающейся сквозь неплотно задёрнутые шторы окна. Генриха уже забрал Инквизитор, а теней бывшая кукла боялась. «Интересно, что он с ним сделает?» — подумал Граф. — «Но пока Инквизитор занят Генрихом, лучше бежать отсюда». Душа Графа была цела, а это значило, что он мог вернуться в тело. Правда, ему нужно было единое тело — со всеми конечностями и внутренностями. Где он мог его взять? Конечно, на улице, а для этого стоило выбраться на волю. Крохотный огонёк подлетел к двери и стал ждать, когда кто-нибудь откроет её. Ждать долго не пришлось. Тихие шаги за дверью известили, что скоро в комнате появится один из воронов, прислужников Инквизитора. И наконец дверь распахнулась, давая Графу возможность вылететь из комнаты незамеченным. Он скорее помчался по коридору, прижимаясь к стенам и стараясь не попадаться на глаза теням. Граф знал, что старый Замок полон этих ужасных тварей. Наконец входная дверь осталась позади и он взлетел повыше над городом. Предстояло найти удобное тело. Тела. То, что могло стать его телом, не вызывало доверия. Среди огромного количества валяющихся на улике нищих и калек только одно из тел подходило. Грязный, нечёсаный бродяга в старой износившейся одежде. Он лежал на обочине, разнося вокруг запах несколько-недельного перегара и давно не мытой кожи, сладковатый и тяжёлый. На лице его, опухшем и ужасно красном, сияли многочисленные синяки и ссадины. Глаза заплыли, а язык уже не помещался в рот, вывалившись между толстых бордовых губ. Графа передёрнуло. Неужели больше нет никаких вариантов? Ну хоть бы чуточку привлекательней и свежее. Он ещё немного покружил над городом и, убедившись, что ничего не подходит, вернулся к телу бродяги. «Придётся использовать его», — тяжко вздохнул Граф. Конечно, будь он свободен, он ни за что не выбрал бы это тело, но выхода не было. Он осторожно подлетел поближе. Будь он куклой, он зажал бы нос, столь отвратительный запах стоял вокруг. Но увы, он сам сейчас был в очень уязвимом состоянии. Крохотный огонёк просочился сквозь распухшие грязные губы в рот бродяги. Там, конечно же, ужасно пахло, но Граф терпеливо ждал, когда мужчина осознает, что во рту у него что-то постороннее и сглотнёт вязкую слюну. Только так Граф смог попасть внутрь его тела, растекаясь там красноватым сиянием. Сияние. Оно наполнило мужчину, пройдясь омывающей волной по его покалеченным внутренностям и возвращая им здоровый вид. Густая, вязкая кровь хлынула в органы, заставляя их вновь заработать. Граф растёкся по венам, вымывая из сосудов остатки алкоголя, возвращая душу в чистое состояние, заполняя собой измученный организм. Мужчина закашлял, с трудом осознавая происходящее — в нём было нечто чужеродное, и его требовалось немедленно извлечь на свет божий, но это никак не получалось. Следом бродягу вывернуло. Алкоголя в крови больше не было, и протрезвевший мужчина с ужасом и благоговением смотрел, как его опухшая кисть возвращается в норму, подсвеченная красноватым сиянием. В его разуме творилось чёрт-те что, подсознание затапливало чужеродное вещество. В голове звучал густой голос, явно не принадлежавший бродяге. «Кто здесь? Что со мной происходит? Пустите, что вы делаете?!» — Паника удушающей волной накрыла мужчину. «Не сопротивляйся мне… Я дам тебе другую жизнь. Лучше этой…» — Вкрадчивый шёпот заставил мужчину подскочить и начать махать руками, словно вокруг него летали мухи, которых он пытался отогнать. — Я не хочу этого! — Но спустя несколько минут мучительной борьбы человеческий разум сдался, позволяя Графу полностью захватить контроль над телом. По груди и руке разлился мертвенный холод металла, на коже появилась рана, будто здесь должно было быть еще что-то. Один глаз стремительно утратил окраску, сливаясь в белое мутное марево нечеловеческого цвета. Граф встал, потянулся и зашагал по улице.