Буду я, как стрелецкие женки,
Под кремлевскими башнями выть
Анна Ахматова
Нарцисса Малфой никогда не думала, что будет вспоминать тяжелыми длинными бессонными ночами свою единственную встречу с Марьей Долоховой. Вспоминать с каким презрением и ненавистью она смотрела. Ни до, ни после таких ведовских глаз Нарцисса не видела. А ещё не помнила, чтобы к ней испытывали такое отвращение. Отвращение столь глубокое, что не объяснить и не привязать к чему-то конкретному. Марье для особенной выразительности хватило всего одного слова. — Англо-саксы. Прошипела она сквозь зубы, прежде чем сплюнуть. Совсем молодой тогда Нарциссе его хватило, чтобы замереть бездыханной статуей и не посметь пройти по коридору своего же дома. Минутой спустя, качая головой из стороны в сторону, Марья произнесла ещё два слова: — Будет война. О чём ещё она шепталась с братом на своём жестоком раскатистом языке, Нарцисса не смогла вытащить из своей памяти и, как следствие, перевести. Зато эти две мало что значащие фразы вместе с образом сухой, маленькой, постаревшей до срока женщины с её злыми горящими глазами остались с Нарциссой на всю жизнь. Они снились ей раз за разом пугая до полусмерти, каждый раз когда дела пахли керосином. Чужой язык звенел в голове обвинительным приговором, обещая покарать. Не за грехи, ошибки, ложь или несправедливость, даже не за веру в ложных богов. За саму суть. За что-то сидящее глубоко внутри, глубже чистой крови и магии, Марья Долохова хотела их всех уничтожить, стереть с лица Земли не только Пожирателей Смерти, но и их политических оппонентов. Это знание было страшнее всего, что Нарцисса в своей жизни видела и знала. Существование подобной злобы, объясняющейся одним, казалось бы не связанным предложением. — Освенцим, а ещё почитайте как нибудь о бурских войнах, леди. Мгновение, в которое устрашающий большинство не хуже Тёмного Лорда Антонин Долохов становится милосерднее сестры. Перед Нарциссой тогда словно бы хрустальная стена обрушилась. И ещё раз обрушилась, когда она разобралась с подсказками и поняла, — он тоже их ненавидит. Так же слепо и в тех же терминах, что и сестра. Тогда она бесцеремонно ворвалась к нему в кабинет посреди ночи, чтобы обнаружить что её ждали и задать единственный вопрос: — Зачем? — Должна же у меня быть хоть одна маленькая слабость за столько лет, леди. — Но почему я? К чему из всех людей на Земле он выбрал именно её, чтобы посвятить в тайну своего предательства, а то и чего похуже. — Вы — идеальный вариант, — пожал плечами Антонин. — Достаточно деятельны, чтобы понять и сделать выводы и достаточно бездеятельны, чтобы оно не ушло дальше любым способом. Вы не можете объяснить словами главное, а оттого умолчите об остальных деталях. — Но как же Темный Лорд? Не боитель, что он заинтересуется вашими мыслями? — Как я имел возможность убедиться, ваша чудесная головушка ему неподвластна, пусть я не до конца понимаю как вы этого добились. Касательно меня — проку от мыслей на языке который ты не знаешь. А к глубокой легилименции, где маг видит уже не слова, а образы не сложно и подготовиться. — Вы всё продумали! — Не без этого, — вновь согласился с ней Антонин. — Иначе не продержался бы столько лет в шпионах. Присаживайтесь, леди, я налью вам выпить и честно отвечу на любые вопросы. — Вы не боитесь, что я вас уничтожу? — сжала руки в кулаки Нарцисса. — Вы только что признались, что угрожаете моей семье. — Дорогая Нарцисса, мне плевать чем закончится ваш междусобойный островной конфликтец. Мир не вращается вокруг клубов беззубой змеи и ощипанной курицы. — Тогда, что вы здесь делаете? — Служу своей стране. Как бы пафосно это не прозвучало. — Вы родились в Польше, — отчего мало кого интересовавший факт биографии предателя тогда вспомнился можно было только догадываться. — Да, но это ничего не меняет. Империя превыше всего, пусть нынче она обветшала и сыпется. — Не думаете, что вас могут предать? Если мы проиграем, вы окажетесь в Азкабане до конца своих дней, а то и что похуже! — Шпионов постоянно предают. Такая у нас работа — быть вечными невидимками, в лучшем случае награжденными посмертно. Это не имеет значения. Надеюсь, вы никогда не поймете почему. В тот вечер, почти два десятилетия назад, Нарцисса посчитала слова Антонина оскорбительными. Думалось, что он считает ничего не смыслящей, не заслуживающей объяснений девчонкой. Теперь она слышала в них милосердие, пусть по-прежнему не понимала, что шпион чужой страны имел в виду. Она пронесла тайну его предательства через всю жизнь. До сих пор боясь больше, чем Тёмного Лорда. Даже больше, чем неминуемого будущего. Отчего-то Нарцисса знала, что таких грустно-понимающих глаз как у Антонина Долохова нет ни у кого из её знакомых и никогда не будет. Никто из них не знал и не чувствовал того, что испытал этот человек в неведомых, далёких от жизни в Англии далях. Пару дней назад, когда неминуемость настоящего начала предопределяться, Нарцисса отважилась на второй в жизни разговор по душам с этим человеком. — Я был там, — ответил он честно на завуалированный вопрос. Годы Азкабана не умалили ни острый ум, ни память этого человека. — Я был в Берлине в мае сорок пятого. Вошёл в составе штурмующей армии. Ваш надутый индюк может вещать что угодно о положившей конец войне дуэли, но я знаю как всё было на самом деле. Будь моя воля с удовольствием бы оторвал ему голову голыми руками. Жаль в грядущие месяцы мне едва ли удастся побыть вашим гостем. Будет достаточно, если мальчик не провалится, а как это организовать вам, голубушка, придётся придумать самой. — Вы презираете меня? — Нет, скорее наоборот. Мне всегда нравились отважные женщины. — А как же… — осеклась Нарцисса не зная как выговорить всё объясняющее «англо-саксы». — Все мы люди в конце концов. Об этом очень важно не забывать, — понял её без слов Антонин. — Более того, я не считаю неспособность вашего мужа убивать детей чем-то ужасным. Скорее наоборот. Непонятно почему сомнительный комплимент, он же прогноз провала грядущей операции в министерстве, приободрил Нарциссу. Благодаря этому ей удалось утешить мечущегося из угла в угол мужа и проводить на должное обернуться Азкабаном задание. Странное милосердие карих глаз Антонина Долохова оставалось с ней до первой одинокой ночи в пустом меноре. Стоило лечь в постель оно сменилось яростным зеленым блеском глаз его сестры. Марья Долохова была злой дикой волчицей. Настоящей ведьмой из древних легенд. Она бы не постеснялась зубами впиться в глотку врагу и держать пока не издохнет. Держать до последней капли собственной крови и дольше, если потребуется. Марья Долохова умела ненавидеть так, как Нарцисса Малфой и помыслить не могла. В сравнении с ней она нежный цветок, выращенный в оранжерее и оберегаемый от всех бед и напастей. Что Нарцисса может сделать против обрушившейся на её дом бури?