Маленькая шалунья.

Имиранда медленно начала рассматривать обстановку в тёмном, страшном помещении. Чёрная комната была нежилой, и заходили в неё крайне редко, точнее — никогда, разве только налёт нежданных гостей в этот недружелюбный дом вынуждал мадам — вдову вспомнить о её существовании; но вместе с тем она была одна из роскошных комнат дома. В центре стояла кровать с массивными колоннами из дорогого чёрного дерева, завешенная пунцовым пологом; два больших круглых окна с опущенными тёмно-серого цвета шторами были наполовину скрыты ламбрекенами из той же материи, спускавшимися фестонами и пышными складками; пол был выложен чёрной и ярко алой мозаикой, небольшой сундук в ногах кровати покрыт серым сукном с белой вышивкой. Стены обиты тёмно-синей тканью с чёрным рисунком; рядом с кроватью стаял маленький туалетный столик с круглым зеркалом, накрытым серой тканью. Сам столик был из чёрного дерева корфуна. На фоне этих темных цветов явно выделялась маленькая стопка светло-голубых подушек на постели, сама кровать застелена тёмно-серым покрывалом из меха горной кошки. В комнате был могильный холод, оттого что её почти никогда не топили; в ней царило безмолвие, оттого что она была удалена от других комнат и кухни; в ней было жутко, аж мороз по коже пробегал. Одна только Анша приходила сюда раз в пару месяцев, чтобы смахнуть с мебели осевшую пыль, да ещё сама мадам Дэф по ночам заходила, чтобы проверить содержимое некоего потайного ящика в стене, за мрачной картиной, где хранились шкатулка с драгоценностями и фотографии её умершего мужа; в последнем обстоятельстве, а именно в смерти дяди Имиранды, и таилась ещё одна загадка чёрной комнаты, того заклятия, которое лежало на ней, несмотря на всё это богатое великолепие. С тех пор, как умер Маркус Дэф, прошёл почти год; именно в этой комнате он испустил свой последний вздох; здесь, на этой кровати лежало его бездыханное, мертвое тело; именно отсюда слуги вынесли его гроб,— и с этого дня радостная жизнь маленькой сироты Имиранды Дэф начала превращаться в мрачное существование. Напуганная девочка всё ещё оставалась на том же месте, к которому её чуть не приковала старая злюка Ророна. Это было одно из двух старинных кресел из чёрного дерева корфуна, стоявшее неподалеку от серого каменного камина; перед девочкой стоял низкий столик, на котором стоял маленький световой кристалл в серебряной подставке. Он был единственным источником света в этой комнате; справа стоял чёрный комод с массивными серебряными ручками, похожими на львиные головы. На самом комоде были выставлены в ряд разные книги; сзади — занавешенные окна. Большое овальное зеркало в деревянной оправе, висевшее между окнами, повторяло пустынную торжественность комнаты. Девочка не была уверена в том, что её Ророна заперла на ключ, и поэтому, когда Имиранда наконец-то решилась встать с кресла, и медленно подошла к двери. Девочка неуверенно коснулась своей маленькой, дрожащей рукой до круглой, серебристой ручки двери, попыталась её повернуть. Но, увы, дверь так и не открылась! Имиранда поняла, что она всё ещё оставалась одинокой узницей этой ужасной комнаты. Тяжело вздохнув от обиды, она сделала несколько маленьких шагов от запертой, железной двери. Возвращаться вновь на место ей не очень-то хотелось, но пришлось сделать это. Она тихо села на мягкое сидение, обтянутое тёмно-красной тканью. В этой пугающей тишине девочке становилось всё больнее и обиднее. — Чем в действительности я заслужила такое наказание? — в недоумении прошептала Имиранда, положив руки на один из подлокотников, она всмотрелась внутрь кристалла, который стаял на краю столика. — Вот и дождь закончился. Интересно, а завтра будет ли отличная погода? Так хочется погулять в саду и полакомиться складками иродами. Они уже давно поспели. Но если я съем хотя бы одну, тогда меня опять накажут, — тяжело вздохнула девочка, смотря в кристалл, который переливался всеми цветами радуги. — Эх, Морно... ты всегда был таким гадким. Неожиданно на девочку хлынул поток воспоминаний о прошлом, о родителях, когда те были всё ещё живы. Имиранда вспомнила, как радостно она гуляла по красивым аллеям королевского парка, держа за руки обоих родителей. И великолепный, нежный голос своей матери, когда та пела девочке колыбельные на ночь. Из глаз девочки потекли слёзы. — Мамочка, папа... почему вы не дали мне умереть с вами? — еле слышно прошептала она, вытирая своей маленькой рукой слёзы с лица. — Непомерная грубость и жестокость этого Морно, надменное равнодушие и неприязнь тёти, несправедливость и вечное перешёптывание слуг, ко всему этому я уже привыкла и смирилась с тем, что лучше точно не будет. Но почему я должна вечно страдать, почему меня все в этом доме так сильно презирают? Почему я не умею никому понравиться и все мои многочисленные попытки заслужить хоть одно доброе слово, так напрасны? Почему, например, к Виане, которая чересчур жадна и эгоистична, у которой отвратительный характер, капризный, и заносчивый, все относятся снисходительно? Красота Вианы, её роскошные кудри и красивые глазки, видимо, пленяют каждого, кто смотрит на нее, и за них ей прощают любое плохое дело. Морно также никто не противоречит, его никогда серьезно не наказывают, хотя он каждый день бьёт дорогую посуду, без причин дерётся с Ароной и со мной, травит слуг и сторожевых волков ядовитыми травами. Часто крадет из дома световые кристаллы, и срывает юбки со своих сестёр на прогулках перед мужчинами; он даже называет свою мать «старой каргой, и надоедливой жирной козомой, которую давно надо зажарить», к тому же он вечно смеётся над её хромотой и не нормальным цветом кожи, хотя у него тоже такая кожа. Ко всему он не прислушивается ни к чьим словам, и сильно, часто ревет впустую. Это непомерно раздражает всех. И все-таки он ненаглядный, любимый сыночёк мадам Дэф. Мне же не прощают ни-че-го и даже сваливают провинности других. Хоть я стараюсь больше чем они сделать всё хорошо. Я никогда от своих обязанностей не отлыниваю, а меня все кому не лень называют сиротка-идиотка, криворукой дурой и лживой нищенкой, и так весь этот год. Год в аду. — Имиранда всё говорила и говорила с тишиной и темнотой. Её тяжёлые, сонные веки понемногу стали опускаться. Голова у девочки всё ещё сильно болела от ушиба, из ранки на лбу не переставая сочилась тонкой струйкой липкая, багровая кровь. Однако никто Морно даже не одного слова не сказал за то, что он без причины ударил свою кузину; а Имиранде, которая восстала против него, чтобы избежать дальнейшего насилия, — девочка вызвала сплошное негодование у всех, корме Ароны. — Нечестно, это просто несправедливо, несправедливо! — твердила она, себе с какой-то недетской ясностью и с огромной обидой в душе. Усталость за длинный, неудачный день взяла своё, и Имиранда медленно заснула. — Имиранда... — тихий, нежный голос звал её. — Имиранда, просыпайся. Ты наверняка голодная. Просыпался, я принёсла тебе поесть. Девочка неохотно открыла глаза. Перед ней стояла её старшая кузина Арона с небольшим круглым серебряным подносом в руках. — Арона?! — недоуменно прошептала девочка, протирая руками свои сонные глаза. — Тебя могут наказать за это. — Это уже мои проблемы, — отмахнулась девушка, ставя поднос на столик. На нём были тарелка со сладкими лепёшками из съедобной осоки и вытянутый белый кувшин с розовым чаем. Рядом с тарелкой стаяла маленькая, белая чашка. — Ешь... пока никто не увидел. — Спасибо, Арона, — поблагодарила Имиранда девушку, накинувшись на еду. — Болит? — поинтересовалась Арона. — Уже нет, — ответила девочка, запихивая очередной кусок лепёшки себе в рот. — Нужно обработать, — недовольно проворочала Арона, наливая в чашку горячий чай из кувшина. — А то может начаться заражение крови. — Не надо. Они увидят, что крови нет, и сразу всё поймут, — прошептала взволнованная девочка, удивлёно смотря на Арону. — Не проблема, — вновь отмахнулась девушка, развязная пояс своего толстого тёмно-синего халата с капюшоном. — Завтра вечером приедет мой Огранас, и я его попрошу тебя увезти тайком отсюда к нашей тёте Ноите. Я ей уже письмо отправила. Она ждёт тебя. — Но это опасно. Если нас поймают, то тогда нам всем грозит каторга на Маурти. — Ты как всегда, напрасно волнуешься. — Арона сняла с себя халат, присела на корточки перед девочкой и его накинула ей на плечи. — Это же твой шерстяной халат, — удивлёно вскрикнула Имиранда, смотря на добро улыбающуюся девушку. — Я думала, он тебе дорог как память об отце. — Тише, тирана разбудишь, — прошептала Арона, нежно поглаживая правой рукой девочку по щеке. — И к тому же он сейчас тебе нужен больше чем мне. Здесь холодно как в начале сезона цветов нэфая. — Арона, когда ты с Огранасом поженитесь, вы меня заберёте к себе? — спросила сонным голосом девочка. — Конечно, да, — ответила с улыбкой девушка. — Мы втроем будем вместе жить в большом красивом доме. — Не втроем, — уверенно сказала девочка, — а у нас будет большая семья. И в которой будет много весёлых малышей. А я с ними возиться буду. — Ха-ха-ха, Имир! — звонко рассмеялась Арона. — Ты знаешь все мои мечты. Доедай. Виана передала, что мама в бешенстве, и тебя отсюда не выпустят два дня. — Это понятно, — тяжело вдохнула Имиранда, смотря на дверь, которая была чуть приоткрыта. — Как там Анша? Морно сказал, что готовит ей какой-то приятный сюрприз. — Вот гад Чеженский, опять что-то задумал, — недовольно проворочала Арона, встав с корточек. — Чежен — планета не проходимых зарослей джунглей? — спросила девочка, вставая с кресла и придерживая руками халат. — В созвездии золотых ангелов... — Говорят, что там нет ни горя и ни зла, — тяжело вздохнула Арона, собираясь выходить из комнаты. — Королева Моргана, такая красивая и добрая. — Это всё сказки для детишек, Чежен на самом деле нет, — с грустью произнесла Имиранда, — Идеальный мир, мир без войн, без голода и без страданий всего лишь мечта. — Нет. Тут ты не права, — возразила ей девушка, взяв рукой дверную ручку, и осторожно приоткрыв дверь начала осматриваться по сторонам. — Чежен есть. Мне папа в детстве часто рассказывал о ней. — Ладно, — неохотно согласилась девочка, — приятных тебе снов и сладких, как спелая ягода меси. — Тебе тоже. Я ещё зайду днём и запирать на ключ не буду, — прошептала Арона, закрывая за собой дверь. Девушка начала замерзать, так как была только в тонкой, светло-зелёной ночнушке до колен и на одной бретельке через голову, и в коричневых туфлях на маленьких каблуках. Вскоре шаги Ароны по каменной лестнице окончательно затихли. И вновь Имиранда осталась один на один со своим проклятым одиночеством в этой ужасной чёрной комнате.