Бессмертная, не значит неуязвимая.

      Мне холодно. Очень, очень холодно. Не могу не то чтобы перевернуться, а даже пальцем пошевелить. Подавлена. Всё тело, каждую клеточку, каждый атом пробирает дрожь. Измотана. Не могу встать. Пыталась согреться, проводя ладонями по плечам и предплечью. Но это не помогает. Я поднесла руки ко рту и выдохнула в них. Из промежутков между пальцами струился пар. Моё дыхание было настолько горячим, что, казалось, будто я обожгусь. Но, вместо этого, я получила волну тепла в руках. На мгновение, всего на один миг, стало хорошо, и мне показалось, что для счастья именно этого мне и не хватало. Я зажмурилась, но в следующий момент, место тепла в ладонях занял холод. Неприятная тяжесть внизу живота напоминала об утреннем происшествие. Ещё буквально неделю назад, я была обычной девушкой шестнадцати лет. Являлась не самой популярной в школе, но и не одной из тех, кому было плевать на свою внешность. А вот мой брат, так как был известен по всей школе, а может и дальше, был популярен у девушек. К тому же, превосходный игрок в регби, капитан. «Беги, Грейс! Беги и не смей оглядываться!» В общем, у меня в жизни было всё, что нужно нормальному подростку, а сейчас я лежу на сыром бетоне и умираю от холода, изредка вздрагивая. Потом не будет ничего. Ни рая, ни ада. Потом не будет дней благодарения, дней рождения, Рождества. Ни — че — го. Потом будет только вечный мрак и непрекращающийся холод. Глубокая пустота, в которую можно падать бесконечно долго. За всю эту неделю я потеряла всё: свою семью, друзей, статус прилежной ученицы и свою невинность, которую берегла для кого — то особенного. «Пожалуйста не на…» * * * * * Знаю, что они следят за мной. Каждое моё движение, вздох, мысль — они фиксируют всё. Они говорят, что я, возможно, смогу продержаться дольше, чем другие образцы. Но я так не считаю, потому что уже как неделю я почти не ела, спала очень мало, из — за боли, которая пронзает всё тело. Иногда, она бывает невыносима и я отключаюсь на несколько часов. Просыпаюсь я уже с бинтами на ранах. Они считали, что насилием из меня можно выбить всё: веру, надежду, любовь и все человеческие эмоции. Эти люди хотели создать идеального человека, в котором не будет изъянов и банальных слабостей. Давайте представим себе его: сильный, с железными не только нервами, но и костями, выносливый, способный действовать хладнокровно, тихо и незаметно. Но если сравнивать меня и их понимание идеального человека, то я не особо выделяюсь физическими способностями, могу сорваться из — за пустяка или даже мелкой детальки. А также, я девушка, которая не прикасалась к огнестрельному оружию и не смогла бы убить человека. Что же такого особенного они во мне нашли? Они говорят, что я здесь в полной безопасности. Ага, как же, как мышка в мышеловке. Если честно, я никогда не была смелой. Нет, ну правда. Раньше я боялась ночью ногу из — под одеял высовывать. И сейчас, я лежу здесь, на холодном, даже немного влажном полу, покрытая синяками и ссадинами. Левая бровь и нижняя губа рассечены. Во рту металлический, даже ядовитый привкус крови. Кажется, у меня сломан нос. А ещё ребро. И вывихнута нога. Но мне настолько холодно, что я этого почти не чувствую. Я слышала до боли знакомый голос, который прорывался сквозь эти толстые стены. Дэн. Он зовёт меня. Пытался вырваться из рук солдат. Часто дышал. Умолял выпустить меня отсюда. "Прости, приятель, - говорила я хриплым шёпотом - Всё кончено". Сонный паралич. Дайте подумать, симптомы очень схожи с моими. Что — то давило на грудь и не давало полноценно дышать. Вокруг меня метались какие — то тени. Водили хороводы, будто я какой — то ритуальный костёр, это было похоже на жертвоприношение. Но я знаю, что тут никого нет и быть не может. Кому я нужна? Кто вспомнит про меня? Вот — вот засну. И, кажется, больше не проснусь Умру и…никогда не проснусь… Ах, помню как я в первый раз проявила себя. Заступилась за человека. Неожиданно для такой трусихи как я, да? Этим человеком была беременная девушка. Если бы я не заступилась, это бы сделал кто — нибудь другой, по сильней ме… * * * * * * * * * * * * * * * * Первое что я вижу, это белый потолок. Медотсек. Ну конечно, где ж мне ещё быть. Впервые я оказалась тут неделю назад, когда меня вырубили в лесу. Во второй раз, это было четыре дня назад, за неповиновение, плохое поведение. За то, что мне выпала честь поучаствовать в эксперименте. И наконец в третий раз, прошлым утром. Или позапрошлым, или… Не знаю. В общем, помню, что была здесь три…, а нет, уже четыре раза. Моя первая смерть. Моё первое возрождение. Моя вторая жизнь. Тяжело описать чувства, которые я испытывала. Что-то среднее между истерикой и яростью. С одной стороны, я была до безумства рада тому, что жива, что дышу и вижу. Но с другой, если поразмыслить, что может со мной может произойти? Они сожгут меня, утопят, лишат воздуха, разорвут на части. Я слишком труслива для таких смертей. Слишком неженка для таких экспериментов. Они считали, что насилием можно развязать мне язык. И они оказались правы. Под давлением боли я не могу молчать, не могу не застонать, не могу удержать звука во рту. Первые дни я просто молчала и смотрела на всех исподлобья со всей злостью и отчаяньем на которые у меня оставались силы. Да, злость и отчаянье это всё, что я тогда была в силах испытывать. И сейчас тоже самое. И слёзы текут из моих глаз. Я плачу и не могу остановиться. «Ты — слабая» «Мы сломаем тебя» «Ты — ничто» Наконец я сделала первый вздох, и сделала его так жадно, как будто изголодалась по воздуху. Как будто не дышала уже целую вечность. Сразу после этого я всхлипнула и прикрыла глаза. Стиснула челюсти, чуть не поломав их. Невероятно. После смерти, наверное, тело должно быть истощено. Я смогла сжать простыни на которых лежала. Услышала звук рвущейся ткани. Видимо кто — то тоже услышал этот звук, потому что я услышала движение сбоку от меня. — Грейс? — мягкий голос. Но ужасно громкий. Здесь что, динамики? Я закрыла уши ладонями и поморщилась. Боже. Голос эхом отдаётся у меня в голове. «Грейс, рейс, ейс…» Кто — то взял меня за запястье. — Что с тобой? — Он всё ещё громкий, как на рок — концертах, а пульсация в моей голове, это ритм. И он постепенно набирает темп. Я умерла, вот что со мной. Нос не дышит, поэтому я часто дышу ртом. — Хватит! — хотела сказать я уверенно и грубо, но получилось умоляюще. — Пожалуйста. Вдруг, я почувствовала, что меня коснулось ещё одна рука, но уже холодная, как лёд. Я вздрогнула и кожа покрылась мурашками. Медленно открываю глаза и убираю ладони от ушей. Дэн и Гвен. Это наверное одни из тех людей, которых я рада видеть после воскрешения. По моим щекам с новой силой льют слёзы и я бросаюсь к парню на шею. Дэн — мой лучший друг, чего не могу сказать о Гвен, её я знаю примерно неделю. Она здесь медсестра, но единственная из тех, кто здесь работают, с пониманием и сочувствием относиться к всему отряду. Он, видимо немного растерялся, поскольку только через несколько секунд его ледяные руки всё-таки легли мне на спину. Он нёс, всякий бред, типа «всё хорошо», «я больше не дам им ничего с тобой с делать» и «этот ублюдок получит по заслугам». Он знает. А я молча продолжаю это слушать. Его футболка уже мокрая от моих слёз.  — Я больше так не хочу. Посмотрев на девушку, я увидела в её глазах… жалость? Она прикрыла рот ладонью, чтобы заглушить всхлип. Нет, нет, нет. Это не всё. Я пыталась сбежать от них. Даже умерла ради того, чтобы почувствовать себя свободной. Правда не по своей воле. Но это не важно. Теперь я понимаю, что умру ещё не один раз.