Специально для тех, кто читает шапки невнимательно: имейте в виду, что в этой работе я не указываю предупреждения.
16 августа 196... года
В ушах ещё стоял шум Паддингтонского вокзала: грохот составов, крики носильщиков, царапающие ржавым по ржавому объявления поездов, — а Ред Смит уже вынул папку с документами и, устроившись на скамье так, чтобы никто из пассажиров не видел написанного, начал читать. Кое-что он пролистывал, потому что знал едва ли не наизусть, кое-что нужно было освежить в памяти. В свои двадцать семь Ред на память не жаловался, но всё равно боялся, что, приехав в Каверли, упустит какую-нибудь мелочь, не заметит намёка и потеряет след.
Пока судьба ему благоволила. Ничем иным он не мог объяснить того, что Филип Арден именно его выбрал в качестве... слуги? Помощника? Посыльного? Ред затруднялся сказать, как ему следовало себя называть. Это было неважно. Важно было то, что волей случая он мог подобраться к Ардену так близко, как никогда раньше.
Рассматривать вырезанные из газет фотографии Ардена Ред не стал: они все были старыми, сделанными ещё в школе Роттсли. Самая новая была оксфордских времён, снятая на втором курсе — последнем, который Арден окончил. На ней он выглядел ничуть не старше, чем в Роттсли, таким же тощим мальчишкой с острым лицом и тёмными провалами глазниц. Ред видел оригиналы этих фотографий во время поездки в Роттсли. Снимки были чётче и светлее, чем перепечатанные в «Дейли Мейл» и «Сандей Пикториал», и на крошечном, меньше ногтя мизинца лице Ардена уже можно было заметить тот самый отпечаток странной и тревожащей красоты, которая удивила Реда — почему-то очень неприятно — при личной встрече.
Ред поёжился, когда вспомнил Ардена и взгляд его тёмных глаз. Взгляд казался пугающим, пронзительным и видящим всё, но главного Арден всё-таки не увидел: Ред Смит не собирался на него работать, он собирался проникнуть в его дом, в тёмное логово в богом забытом месте, и вытащить на свет все грязные тайны. А они у Ардена были, Ред не сомневался.
Ред никогда бы не обратил внимания на Ардена, если бы тот не пытался так старательно что-то скрыть.
О Филипе Ардене Ред слышал раньше. Об этом в своё время много говорили: о молодом человеке из ниоткуда, неожиданно унаследовавшем крупное состояние, об учрежденных им стипендиях и премиях, о впечатляющих тратах на благотворительность и о его издательстве. Да-да, этот недоучка купил старое и уважаемое, но находящееся на грани банкротства издательство «Стенхоуп», продав гораздо более надёжные активы: недвижимость в Лондоне и паи судоходной компании. Никто в здравом уме не пошёл бы на такой риск, но Ардену повезло — хотя Ред предпочитал видеть в этом лишь волю случая, — и издательство благодаря серьёзным вложениям и новому руководству из убыточного превратилось в процветающее. Но пять лет назад, в самый разгар пересудов, благотворительность и премии Реда, тогда ещё студента, не интересовали. Когда же он начал собирать старые сплетни, то постоянно припоминал, что уже об этом слышал: и о не появляющемся в обществе богаче, и о покупке «Стенхоупа», и о передаче доходов от книг Виктории де Вер Детской больнице Эвелины, и о ранней смерти Колина Торрингтона, и о его наследстве...
На Ардена Реда вывел Найджел Торрингтон, троюродный брат покойного Колина. Ред тогда — счастливые времена, о которых он сейчас вспоминал с улыбкой, мгновенно переходящей в зубовный скрежет от ненависти к Ардену, — работал в «Сити Ивнинг Пост», и это была работа мечты. Нельзя было сказать, что он к тому времени сделал значительную карьеру: он всего лишь три года как выпустился из колледжа, но перспективы были многообещающими. Ред мечтал писать о рынках, экономике и финансах, и, видит бог, было о чём: о причинах забастовок по всей стране, о последствиях безработицы в Северной Ирландии, о том, к чему приведёт создание ОПЕК; но доверяли ему пока статьи, в лучшем случае, о растущих объёмах продаж еды и напитков через автоматы или о надоевших всем спорах насчёт летнего времени и его экономическом эффекте. По-настоящему значительных тем Ред касался лишь вскользь, но на его счету всё же была пара удачных статей об экономических преступлениях, и Ред мечтал стать этаким Шерлоком Холмсом от финансов: обличать мошенников, раскапывать информацию, которую скрывали от общественности, предавать огласке сговоры банкиров, писать истории из мира денег, которые по увлекательности не уступали бы романам Агаты Кристи.
Тем летом много говорили о смерти полковника Монтегю, если точнее, лорда Майкла Клиффорда Монтегю, восьмого графа Лилфорда. Он был героем Великой войны и успел — правда, уже не столь героически — поучаствовать во Второй мировой, в конце сороковых начал политическую карьеру, но не очень удачно, став в итоге всего лишь светским персонажем. После его смерти выяснилось, что он оставил после себя огромнейшие долги. Вся его прекрасная светская жизнь: театры и квартиры в престижнейших частях Лондона, клубы и дорогие рестораны, отдых в Каннах и Швейцарии — велась в долг.
Так родилась идея для статьи. Реду совесть не позволила плясать на костях полковника и героя, поэтому он решил взяться за ещё живых аристократов подобного толка, которые жили не по средствам и могли бы олицетворять собой упадок британской знати.
По правде говоря, сложно было сразу сказать, живёт та или иная семья по средствам или нет, и Ред несколько раз брал ложный след. Он обнаружил гораздо больше случаев обратного, когда обладающие хорошими доходами семьи жили скромно, но и нужные примеры тоже нашлись.
Найджел Торрингтон, кавалер Военного креста и ордена «За выдающиеся заслуги», одно время член парламента, оказался именно таким. Как удалось Реду выяснить, поначалу жизнь сэра Найджела вовсе не баловала: он происходил из младшей, бедной, линии Торрингтонов; отец его был обыкновенным провинциальным доктором с весьма скромным доходом. Во время войны Найджел участвовал в операции «Маркет Гарден» и оказался одним из немногих выживших. В последующие годы он занимался то одним, то другим, но более всего политикой, однако ни одно из начинаний денег ему не приносило, скорее, наоборот, вгоняло в расходы. Но зато, когда разница в возрасте перестала быть настолько заметной, он сдружился и, как выражались некоторые, стал прилипалой своего троюродного брата, яркого, успешного, а после смерти матери, Виктории де Вер-Торрингтон, ещё и головокружительно богатого Колина Торрингтона.
Ред мог представить себе страдания Найджела: столь близкий родственник и столь далеко отстоящий на социальной лестнице. Ред был уверен, что Найджела снедала зависть к кузену, к его остроумию, внешности и таланту очаровывать всех, даже к его знаменитости-матери, чьи книги продавались по всему миру, а главное — к его деньгам. Наверняка Найджелу приходили в голову мысли, что деньги Торрингтонов мог бы унаследовать и он, но на пути стояло слишком много людей: сначала должны были умереть родители Колина, потом Колин, потом отец самого Найджела, и только ему наследовал бы он.
Ред мог легко представить, как Найджел считал умерших, как притворно соболезновал и ликовал в душе, потому что каждый гроб был его ступенью вверх. Сначала умер отец Колина, потом отец Найджела, потом во время речной прогулки утонула Виктория де Вер; и тогда осталась лишь одна ступень: кузен Колин, который в двадцать два года вовсе не собирался уступать Найджелу дорогу.
Наверное, в те годы больше всего на свете Найджел Торрингтон боялся, что Колин женится и наплодит наследников, но Колин так этого и не сделал, зато у него обнаружились первые признаки болезни, сведшей в могилу его деда и прадеда. Ред не знал, каковы были те самые первые признаки, известно ему было лишь то, что через четыре года после их появления у совсем тогда ещё молодого Колина отказали ноги, и он передвигался по дому в инвалидном кресле.
Найджел наверняка считал дни и недели до того момента, когда болезнь заберёт его кузена. Его дед и прадед дожили до весьма преклонных лет и провели наполовину недвижимыми долгие годы, но, судя по тому, что болезнь проявилась у Колина гораздо раньше и обездвижила его гораздо быстрее, можно было рассчитывать на более скорый финал.
Ред понимал, что сам это придумал, вообразил плотоядно поджидающего новые смерти Найджела Торрингтона, украсил его образ чертами, которые, возможно, реальному человеку не были присущи, но ему упорно виделось в нём нечто омерзительно-паучье, хитрое и опасное, — и тем сильнее становилось желание этого мерзавца разоблачить.
Если бы после смерти Колина Торрингтона Найджел разбогател, можно было бы долго спекулировать — конечно, тонко балансируя на грани, чтобы не нарваться на иск за клевету, — на возможности того, что Найджел ускорил смерть больного родственника, потому как в последние месяцы он от него буквально не отходил. Но всё сложилось самым неожиданным образом. Конечно, Найджел был упомянут в завещании, но ему отошли лишь титул баронета, кое-какие фамильные побрякушки и имение Грейвуд, родовое гнездо Торрингтонов. Как удалось выяснить Реду, родовое гнездо пустовало уже лет семьдесят, дом был запущен, а земли истощены и не возделывались. С большой вероятностью, от Грейвуда расходов было больше, чем доходов. Всё прочее, ещё при жизни леди Виктории отданное в фонд под управлением надёжных лондонских «Форбз и Милуолл», было завещано Филипу Ардену.
Можно было ожидать, что Найджел подаст в суд: он был ближайшим родственником, тогда как Арден состоял с Колином в родстве настолько отдалённом, что это можно было не принимать во внимание. Кажется, прапрабабка Ардена была из Торрингтонов. К тому же, Найджела и Колина соединяли приятельские отношения с детства, и многие знали, что по предыдущей версии завещания всё отходило Найджелу.
Ситуация была странной, даже необъяснимой: Колин Торрингтон и Филип Арден, судя по всему, не испытывали большой любви друг к другу. Детали не были известны, но все считали, что после достижения двадцати одного года, когда Колин перестал быть его опекуном ¹, Арден вообще не виделся с Колином, в чём все видели чёрную неблагодарность — учитывая, как много семья Торрингтонов сделала для нищего родственника. Новость о том, что состояние Торрингтонов перешло Филипу Ардену, взбудоражила всех и сама по себе, и в силу окутывавшей историю таинственности. Что бы ни происходило между Колином и двумя его сонаследниками, оно осталось неизвестным. Никаких новостей не просачивалось ни из-за серых каменных стен Каверли, ни из конторы Форбза и Милуолла. Было известно лишь то, что Найджел остался практически ни с чем и даже не стал с Арденом судиться.
Тем не менее, новоиспеченный сэр Найджел, баронет Торрингтон, вёл жизнь куда более роскошную, чем запершийся в имении Каверли Арден, чем и возбудил интерес Реда. Регулярные обеды в «Ритце», остановки в самых роскошных гостиницах во время поездок на континент и дорогая машина были Найджелу явно не по средствам. Время от времени Найджел ввязывался в странные начинания вроде создания массового автомобиля-амфибии или производства особых транзисторов для калькуляторов, но все его затеи терпели крах. Тем не менее, жить Найджел продолжал на широкую ногу, как и раньше.
Ошибкой Реда было то, что он обратился со своими вопросами напрямую к секретарю Найджела. До этого он собирал о нём информацию окольными путями, но, конечно же, правила предполагали, что журналист в таком случае должен обратиться за комментариями к тому, о ком писал. Из четырёх остальных героев будущей статьи трое общаться с Редом отказались, один согласился, а с Найджелом возникла загвоздка: через два дня после разговора с секретарём Реда вызвал редактор и распорядился исключить из статьи упоминания о Найджеле Торрингтоне, а лучше вообще подыскать другую тему. Ред не согласился, но ему в ответ сказали, что он может не надеяться напечатать подобный материал в «Сити Ивнинг Пост», и пригрозили потерей места, если он не прекратит вести подкопы под уважаемых членов общества. Реда это только раззадорило, и он решил, что сможет продать материал в другую газету, более либерально настроенную. Торрингтон был консерватором, так что можно было надеяться, что лейбористская пресса ухватится за возможность устроить члену конкурирующей партии публичную порку.
Но если кого и выпороли публично в итоге, так это самого Реда: его уволили из «Сити Ивнинг Пост», да ещё и с волчьим билетом. После ухода из «Пост» он не смог устроиться ни в одно хоть сколь-либо приличное издание, не говоря уже о том, чтобы снова писать на темы экономики и финансов. Ему даже писать о погоде больше не доверяли.
Самое обидное, Ред так и не узнал, что за слухи распространились о нём в журналистской и издательской среде. Возможно — он знал эту компанию как никто другой — это не было известно даже тем, кто усиленно о нём перешёптывался, они лишь делали вид, что знают
нечто. Нечто настолько тёмное и постыдное, что о таком неудобно говорить, либо же связанное с высокопоставленными людьми, чьи имена не хотелось бы пятнать в связи с покрытым позором именем Уильяма Буллера (под этим псевдонимом Ред был известен среди газетчиков). Наверняка, когда разговор заходил о нём, все замолкали с многозначительным видом: «Нет, пожалуйста, давайте не будем об этом. Мы же все знаем, насколько это грязная история». Ред стал жертвой заговора всеобщей псевдоосведомлённости, когда никому не хватало смелости признаться, что он не знает, что натворил Уильям Буллер: это значило бы выставить себя в глазах всех остальных посмешищем и человеком, которому не доверяют настоящие тайны. Ред пару раз наблюдал подобное со стороны, но теперь сам оказался загнанным в угол. К кому бы он ни обращался, все отказывались помочь или что-либо объяснить с типично британским видом: «Господи, Буллер, не будем об этом. Я не хочу даже вспоминать. Ты делаешь только хуже, когда пытаешься трясти своим же грязным бельём».
Ред сумел найти работу в маленькой газетке в Норфолке — ему, родившемуся в лондонском пригороде и проработавшему на Флит-стрит несколько лет, казалось, что его, как отслужившую своё вещь, отправили в пыльный чулан под крышей. Через полгода он сумел перебраться в университетское издание в городе, находящемся как раз на полпути между запретным Лондоном и Норфолком, краем забытых вещей. Оттуда он несколько месяцев спустя всё же перебрался в столицу, в дрянную газетёнку «Уикли Лифлет», которая публиковала скандальные и никем не проверенные новости, проплаченные рецензии на представления в Вест-Энде и даже пошловатые дамские романы с продолжением.
Ред, который во время написания своих финансовых детективов и особенно во время рытья подкопа под Найджела Торрингтона приобрёл бесценный опыт выискивания информации, которую хотели бы скрыть, писал для своего «жёлтого» работодателя разоблачительные материалы и сочинял остроумные и часто язвительные комментарии к купленным у папарацци фотографиям знаменитостей. И неплохо на этом зарабатывал, между прочим. Его коллеги, конечно, не знали, чем подогревались его язвительность и резкость: надеждой на то, что когда-нибудь он вот так же жёстко и колко пройдётся — и не на страницах «Лифлета», а как минимум в «Дейли Мейл» — по Найджелу Торрингтону и Филипу Ардену.
Он ненавидел их обоих и мечтал рано или поздно вытащить на свет все их тайны, наверняка тёмные и отвратительные, иначе они не стремились бы так скрыть даже невинные на первый взгляд вещи. Его именно это и насторожило: настолько острая и агрессивная реакция Торрингтона. И Ардена, как потом выяснилось.
Впервые на своей тропе войны Ред столкнулся с именем Ардена ещё во времена работы на «Сити Ивнинг Пост». Ему удалось по телефону выдать себя за работника службы надзора за судами и вызнать, что чек за оплату яхты «Антуанетта», арендованной Найджелом Торрингтоном на трёхдневное празднование своего дня рождения, выписал вовсе не Торрингтон, а Арден. Тогда Ред ещё не погрузился в историю этого семейства так глубоко, но всё же заинтересовался тем, почему Арден платит за развлечения кузена десятой степени родства. Отношения между ним и Найджелом должны были быть не самыми приятными, но всё выходило наоборот. Причём, и это подтверждали многие, друзьями эти двое никогда не были, и не потому, что не нравились друг другу, а из-за банальной причины — серьёзной разницы в возрасте. Когда Найджел начал регулярно навещать Колина в Каверли, ему было двадцать семь, а Ардену всего четырнадцать.
У Реда, пока он это раскапывал, всё внутри зудело от восторга и предвкушения: история обещала быть ещё запутаннее и интереснее, чем он предполагал. Но после увольнения эйфория сменилась разочарованием. И вот тогда имя Филипа Ардена всплыло во второй раз: как имя того, кто выкинул его с работы и разрушил репутацию.
Издательство Ардена кроме книг выпускало ещё и пару еженедельных газет, посвященных литературе и искусству: «Лондонское литературное обозрение» и «Театральную неделю»; так что он должен был иметь связи и кое-какое влияние в этой среде, но Ред не думал, что такие. Тем не менее Арден сумел то ли договориться с редактором «Пост», то ли надавить на него, и Реда уволили.
Так начался его крестовый поход. Месяцы без работы в Лондоне, когда он отказывался признать, что теперь его место лишь в третьесортных журнальчиках, месяцы в промозглом Норфолке в обществе дымящей угольной печки, месяцы нудного отупляющего труда в университетском издании — все они были наполнены мыслями о том, что он раскопает всю правду об Ардене и отомстит.
Ред не верил, что такие люди, как Филип Арден и Найджел Торрингтон, — обладающие богатством, влиянием и связями и не гнушающиеся использовать их так нагло и беспринципно — не имеют тайн. Они у них наверняка были, и то, как Арден бросился их защищать, только подтверждало эту теорию. Ему было что скрывать.
По какой-то причине Арден вызывал у Реда приступы даже большей ненависти, чем Найджел Торрингтон. Во-первых, это он обратился с просьбой к своим знакомым в издательских кругах, во-вторых, та самая не дающая покоя тайна была связана именно с ним. Не с прожигателем жизни Торрингтоном, а именно с ним. Этот человек, почти безвылазно живущий в Каверли, общающийся с людьми через секретарей и несправедливо, в обход ближайшего родственника, получивший в своё распоряжение целое состояние, точно что-то скрывал. Не мог не скрывать. Но Ред, как ни бился, не мог понять, что именно. Нелюдимость не являлась преступлением, а все прочие деяния Ардена говорили скорее в его пользу: он занимался благотворительностью и покровительствовал писателям, точно какая-нибудь стареющая герцогиня, не был замечен в порочащих связях — впрочем, в непорочащих тоже не был, не пытался уйти от налогов или незаконно сократить сотрудников, не интересовался политикой...
Единственный лучик надежды промелькнул лишь тогда, когда Ред съездил в Лоули, деревню, расположенную в паре миль от Каверли. Ред собирался порасспрашивать местных жителей об Ардене и Торрингтонах и опасался лишь, что они пожелают защитить своего соседа от любопытства приезжего и ничего не расскажут. Но проблема оказалась в другом: люди из Лоули и рады были бы посплетничать об Ардене, но, к сожалению, ничего о нём не знали. Они видели его не чаще, чем жители Парижа или Нью-Йорка, то есть практически никогда. Он разве что проезжал, невидимый, по главной улице в одной из своих машин. Даже прислуга не делала закупок в местных магазинах, и всё под заказ привозилось из соседнего городка, причём и прислугу среди жителей Лоули не набирали. Арден вообще предпочитал людей из другого графства. «Это ещё сэр Колин начал, — объясняли Реду. — Рассчитал всех, кроме Герберта Прайса. Никого не брал из деревни и вообще окрестных мест. Мистер Арден тоже не берёт, но мы к нему и сами не пойдём».
Это настороженное неприятие порадовало Реда, потому что доказывало, что он был прав: что-то с Арденом было нечисто, однако никаких подробностей из жителей Лоули выудить не удалось. Обычно беседы с ними скатывались к тому, каким чудесным молодым человеком был сэр Колин, как он страдал, как несправедлива оказалась к нему судьба, какое блестящее будущее разрушила болезнь и как непохож на него новый владелец Каверли. Да ещё пересказывали старые истории, которые Ред и без того знал. Как Виктория де Вер-Торрингтон взяла на воспитание семилетнего Филипа Ардена после смерти его матери, как опекунство над ним перешло Колину, когда леди Виктория погибла при неясных обстоятельствах — тело так и не было найдено, — и как тяжело было Колину с мальчишкой, который без леди Виктории точно с цепи сорвался: убегал из дома, воровал серебро и продавал цыганам, стоявшим табором на выгоне, набрасывался на прислугу (доктору Эшворту однажды даже пришлось накладывать шов на лоб слуге, в которого Арден запустил подносом), и как Колин, верный данному матери обещанию, всё же старался обеспечить маленькому паршивцу всё лучшее, отправил его в Роттсли (пусть не Итон или Хэрроу, но место сильно лучше школы, в которой учился сам Ред), а затем в оксфордский Баллиол-колледж, который Арден бросил в начале третьего курса и на долгое время пропал, объявившись лишь незадолго до смерти Колина.
Все эти слухи — о том, что Арден втёрся в любимчики сначала к леди Виктории, а потом, хотя сэр Колин никогда его не жаловал, сумел околдовать и его, — будоражили воображение Реда. Он изобретал всякого рода объяснения и строил предположения, но каждый раз приходил к выводу, что между Арденом и Найджелом должен был существовать сговор, целью которого было скорейшим образом завладеть состоянием Торрингтонов. Но зачем для этого Найджелу, ближайшему родственнику, был нужен сообщник?
Ред как раз перелистывал сейчас то, что когда-то записал со слов жителей Лоули. После каждого разговора он аккуратно заполнял блокнотные страницы именами и датами, но сейчас, когда перечитывал, всё казалось бесполезным. Ключ к загадке Ардена лежал в ином месте.
Единственной зацепкой стало имя Герберта Прайса, слуги из Каверли. Он уехал из Лоули ещё при жизни Колина Торрингтона, но в деревне остались его родственники, и через них Ред выяснил его теперешний адрес. Прайс с женой жил под Эпсомом, Ред списался с ним и уже был готов отправиться на встречу, но Прайс внезапно как под землю провалился. Ред заказывал звонки и слал телеграммы, но всё без толку. Отлучиться из Лондона он не мог: как раз произошла та неприятная история с работой, но перед тем, как уехать в Норфолк, Ред всё же отправился в Эпсом, найдя опустевшую квартиру с надписью «Сдаётся недорого» на дверях. Как ему сказали соседи, Прайс с женой внезапно собрали вещи и уехали, не оставив нового адреса. Ред был уверен, что без вмешательства Ардена не обошлось и тут: тот отсёк единственный след, который Ред сумел взять. Имена прочих слуг не были ему известны. В деревне вспоминали то некоего мистера Брауна лет сорока и с веснушками на носу, который каждый день ходил на почту, то некоего то ли Филдса, то ли Фелпса, который раз в неделю жутко набирался в деревенском пабе и становился буйным — по его словам, из-за контузии, полученной в Нормандии, и прочих лиц, которых Ред решительно не знал, как отыскать.
Сейчас он немного переживал, что кто-то из жителей деревни мог узнать в нём того, кто два года назад приезжал и под предлогом интереса к жизни Виктории де Вер расспрашивал о её сыне и воспитаннике. Но тогда — везение из везений — он носил бороду и очки в роговой оправе (с обыкновенными стёклами, исключительно для придания серьёзности); а стоило и то, и другое убрать, как он превращался совсем в другого человека. Гораздо сильнее он переживал тогда, когда решил написать Алистеру Муру, секретарю Ардена. Именно к нему следовало обращаться по поводу приёма на работу.
Ред тщательно просматривал журналы, издаваемые Арденом, в поисках чего-нибудь любопытного. За все годы ему ни разу ничего стоящего не попалось, кроме того самого объявления: искали человека, согласного выполнять работу по дому и саду и иногда мелкие задания, близкие к секретарским, и поселиться на длительный срок в уединённом особняке в Дорсете. Комната для проживания и стол предоставлялись, выходной обещали один в неделю.
От слов «уединённый особняк в Дорсете» у Реда всё поплыло перед глазами. Каверли! В объявлении говорилось о Каверли! Это был не просто шанс, это был перст судьбы.
Он в тот же день написал письмо Алистеру Муру, молясь, чтобы ему и Ардену не было известно настоящее имя Уильяма Буллера. Но если они и потрудились выяснить, как на самом деле звали въедливого журналиста, он ведь ничем не рисковал: ему просто пришлют отказ, и всё на этом. Или же не напишут вовсе.
Псевдоним Ред придумывал вместе со своим первым редактором. Тот сразу заявил, что имя Редверс Смит под заголовком статьи будет смотреться нелепо и стоит изобрести нечто более приятное и обычное.
Ред за всю свою жизнь не встретил ни единого человека с таким же именем — кроме своего дяди, естественно, и лишь однажды слышал от коллеги о том, что в детстве его водили к врачу по имени Редверс Кинг. Это имя было популярным недолго: в первое десятилетие двадцатого века, когда национальным героем был генерал Редверс Буллер. Позднее оно снова вернулось в категорию редких, вернее, редчайших. Отец назвал Реда так в честь дяди, который, будучи старшим из четырёх сыновей, не просто воспитывал братьев после смерти отца, но и сумел, работая по восемнадцать часов в день и недоедая, дать всем им какое-никакое, но образование, вытянув всю семью из одного из самых нищих и грязных кварталов Степни в относительно благополучный район.
Ред вполне привык к своему необычному имени, и оно не вызывало у него раздражения, к тому же гораздо чаще он пользовался короткой формой — но её редактор тоже отверг, сказав, что «Ред Смит» звучит по-американски топорно и годится разве что для спортивных новостей. Идея взять в качестве фамилии генеральскую, «Буллер», родилась почти сразу, а имя «Уильям» было просто первым пришедшим в голову.
Видимо, Алистеру Муру имя Редверс Смит ничего не говорило, так как через неделю Реда пригласили на собеседование.
Реду показалось, что Муру он не понравился; вернее, они оба друг другу не понравились. В Реде некстати взыграла классовая ненависть: Алистер Мур явно появился на свет в небедной семье и привык жить на всём готовом. Реду даже на его аккуратные усы щёточкой, прикрывавшие пухлые губы, неприятно было смотреть, как и на прекрасный, точно по фигуре костюм. Сам Ред был в старом костюме, купленном лет пять назад: новый был испорчен чернилами из протёкшей ручки. Ред оглядывал свой короткий и широкий по теперешней моде пиджак смущённо, Мур — с лёгким превосходством во взгляде. Как бы там ни было, через четыре дня после встречи с Муром Реда пригласили для беседы с Арденом.
Ред так себя накрутил перед личной встречей с ним, что, когда вышел из подземки, ему казалось, его сейчас хватит удар и разобьёт паралич, если он немедленно что-нибудь не выпьет. До встречи оставалось около получаса — он ещё успевал зайти в бар и взять виски с содовой или имбирным элем, но всё же сдержался, заказал только кофе с коньяком.
Ред не видел ни одной пристойного качества фотографии Филипа Ардена. Везде он был пойман или вполоборота, или слишком мелко, так что, как Арден выглядит, Ред представлял лишь в общих чертах. Арден походил на свои старые юношеские фото и одновременно не походил. Начать надо было с того, что Ред никогда бы не подумал, что этот человек на два года его старше. На вид ему было никак не двадцать девять, а в лучшем случае двадцать четыре. Худощавый, острый и лёгкий, он, как и на тех старых фотографиях, напоминал Питера Пэна, готового вот сейчас взлететь и в мгновение ока исчезнуть, или же близнецов Мидсаммер из книг Виктории де Вер, причём сразу обоих, тёмного и светлого. Закончить стоило тем, что Арден был красив.
В его внешности ощущалась небольшая примесь небританской крови — какой-то средиземноморской, насколько это было известно Реду: узкое, но без английской угловатости лицо, каштановые, тёмные едва ли не до черноты волосы, густые ресницы и нездешние глаза, казавшиеся большими на худом, тонкокостном лице. Во внешности чудилось что-то знакомое — но не по тем фотографиям, и Реда никак не оставляло то беспокоящее зудящее чувство, которое гложет, когда не можешь вспомнить простейшее слово или фамилию старого знакомого.
— Садитесь, мистер Смит, — тем временем произнёс Арден.
Они начали разговор. Арден задавал вопросы неторопливо и вежливо, всматриваясь в лицо Реда с подозрительной пристальностью, но отвечать на них было легко.
— Вы закончили колледж. Почему соглашаетесь на подобную работу? — спросил Арден. — Полагаю, мистер Мур объяснил вам ваши обязанности.
— Я не боюсь и не стыжусь физического труда, — ответил Ред. — Вы предлагаете достойную оплату, что для меня немаловажно, а ещё я искал нечто подобное: уединённое место, тишина, отсутствие... хм... соблазнов.
— Какого рода соблазнов? — требовательно спросил Арден. — Что вы имеете в виду? Выпивку? Наркотики?
— Нет, я имел в виду знакомых, развлечения... Понимаете, я собираюсь писать книгу... Роман. У меня не получалось заняться этим, хотя идеи были давно. Мне кажется, атмосфера вашего дома подойдёт идеально. Только не подумайте, — поспешил добавить Ред, — что я буду занят только своим романом. Я ни в коем случае не стану пренебрегать своими обязанностями, а писать буду по вечерам и в выходные.
Арден усмехнулся:
— Только не подумайте, что сможете использовать знакомство со мной.
— Нет-нет! Разумеется... Конечно, это было бы большой честью для меня, если бы ваше издательство опубликовало мою работу, я очень высокого мнения о выборе книг для печати, но я не рассчитываю на подобное... на какое-то содействие с вашей стороны.
— Вот и отлично, — заключил Арден, посмотрев на Реда как-то иначе, оценивающе и немного подозрительно.
— Уже одно то, что я окажусь в том же месте, где были написаны романы леди де Вер, многое значит для меня.
Арден кивнул. Он не был удивлён словами Реда: у Виктории де Вер было огромное количество поклонников не только среди детей, но и среди взрослых. Сюжет её последней книги, тетралогии «Старшие зеркала Ангрима», вращался вокруг политических интриг и был наполнен весьма сложными расчётами, когда герои пытались восстановить полную картину происходящего из обрывков или же решали, как им поступить в той или иной ситуации. До сих пор велись споры, является ли книга подходящей для подросткового чтения или это всё же история для взрослых.
Спустя неделю после разговора с Арденом Реду пришло письмо от Алистера Мура: мистера Редверса Смита приглашали на работу в Каверли.
Ред быстро уладил свои дела с «Лифлетом», взяв там шестинедельный отпуск: он рассчитывал вернуться из Каверли через месяц — он или что-то откопает сразу, или ему вообще ничего не суждено откопать — отнёс два чахлых цветка соседке, собрал небольшую дорожную сумку и уложил в кофр свою любимицу, своё сокровище, «Леттеру 22», недавно купленную на смену довоенной ещё пишущей машинке.
Идея с писательством казалась Реду отменной: он может вечерами записывать то, что узнал за день, может печатать на машинке статью про Ардена для отсылки в газету или журнал — и никому это не покажется подозрительным.
Поезд всё ещё шёл по бесконечным пригородам Лондона, но Ред Смит был мыслями уже там, где окажется спустя две пересадки и пятнадцать часов.
***
Маленькая железнодорожная платформа Госкинс-Энд, на которой Ред вышел, в темноте выглядела иначе, чем Ред её помнил по предыдущему приезду. Тогда его поезд прибыл днём, и деревушка показалась пыльноватой, малолюдной, но уютной и приветливой. Сейчас он сошёл далеко от крохотного зданьица вокзала — будка служителя и навес, и лишь увидев в темноте слабый свет пары фонарей, побрёл в ту сторону.
Кофр от печатной машинки был на редкость неудобной для переноски штуковиной: нести его можно было лишь перед собой, уперев в грудь или живот; если же держаться за приделанную сверху ручку, кофр бил по ноге, а углы не позволяли удобно подхватить его под мышку.
Ред тащился по дорожке вдоль рельсов, перехватывая кофр и сумку то так, то этак и надеясь, что посланная из Каверли машина его всё же ждёт. Глаза быстро привыкли к темноте, но Ред всё равно не видел ничего, кроме очертаний вокзала и синеватых бликов света на отполированных тысячами колёс рельсах, да ещё мутно светился серп луны. Ред чуть не вскрикнул, когда из темноты к нему шагнула тёмная и высокая фигура.
— А, вот и вы, Смит! — прозвучал едва ли не над ухом чистый и молодой голос Алистера Мура. — Чёртова темень! Хоть глаз выколи... Как добрались?
— Добрый вечер, мистер Мур. В дороге всё хорошо, только вот тут...
Алистер Мур, судя по всему, не собирался помогать ему с багажом: он был секретарём Ардена, а Ред всего лишь прислугой с некоторыми привилегиями. Словно для того, чтобы у Реда не возникло никаких заблуждений об иерархии в доме, Мур пояснил:
— У Билли сегодня выходной, обычно со станции подвозит он, а Бойлу не доверяют садиться за руль в темноте. Что-то с глазами... — Мур разгладил аккуратные рыжеватые усы. — На свету всё прекрасно, ни одну пылинку не пропустит, но в темноте зрение подводит.
— Простите, — Ред решил сразу начать с выяснения, кто есть кто в доме, — а Бойл... это... — он запыхтел, в очередной раз перекидывая кофр в другую руку.
— Это ваш начальник, — пояснил Мур и усмехнулся: — Лет пятьдесят назад он был бы дворецким. Мистер Бойл — старший над прислугой.
— Он много лет служит в доме?
— Я думаю, года три или четыре.
Они наконец добрались до станции, и Мур в свете фонаря разглядел кофр:
— Это у вас что? Печатная машинка?
— Да, она, — Ред последовал за свернувшим куда-то во тьму Муром. — Я упоминал, я начинающий писатель. Возможно, меня будет лучше поселить подальше от остальных, чтобы я не досаждал им шумом.
— Это решите с Бойлом, — отмахнулся Мур. — Но зря вы её сюда везли. В доме машинок не менее пяти. Некоторые остались ещё от леди Виктории.
— Не уверен, что мне позволили бы... Тем более, если это машинки, за которыми работала Виктория де Вер.
Когда они обогнули здание вокзала, Ред увидел машину, стоявшую с зажженными фарами.
— Разумеется, вам позволили бы. Мистер Арден в этом отношении довольно... демократичен.
Ред запомнил эту характеристику, как и оговорку «в этом отношении»: судя по всему, в других отношениях Арден демократичностью не отличался.
Мур открыл дверцу багажника: и Ред, пока укладывал туда свой скудный, но неудобный в переноске скарб, спросил:
— А мистер Арден, он... Ему сложно угодить?
Мур сверкнул нагловатыми глазами:
— А вам как показалось?
— Я очень мало с ним говорил, но я слышал о нём. Мне он показался человеком несколько эксцентричным, так что я не знаю, чего ожидать.
Во взгляде Алистера Мура появилось нечто надменно-покровительственное:
— У него есть особые требования, иногда ему бывает трудно угодить, но работать на него — одно удовольствие. Главное — не суйте нос куда не следует, Смит, вот этого он жутко не любит.
— Я даже не думал! — Ред постарался напустить на себя смиренный вид, который, по его мнению, должен был быть у начинающего безработного писателя.
***
Комната, которую выделили Реду на первом этаже пристройки, где жила прислуга, освещалась плохо, и он сразу подумал, что ему потребуется настольная лампа. Стол в тесной комнатке, слава богу, был, как и широкая кровать с коваными спинками, высокий старинный шкаф, пара стульев и умывальник с узким зеркалом для бритья. Окно было маленьким и закрывалось решёткой.
На обыденно современной кухне с покрытыми голубым пластиком шкафами и лампами дневного света на потолке Реда накормили ужином: дали кусок холодного мяса и жареную картошку. Он, признаться, ожидал увидеть совсем другую кухню — такую, которая подобала бы Каверли с его залами для приёмов, портретной галереей, знаменитой библиотекой и оранжереей.
Бойл, уже почти совсем седой мужчина лет пятидесяти, коротконогий, зато с внушительным торсом, понял, почему Ред так удивлённо осматривает кухню.
— Сделали два года назад. Главная кухня — потом можете посмотреть, если будет время, — осталась как есть. Но там всё очень устарело, мы ей не пользуемся. Открываем, когда бывают экскурсии.
Получалось, всего лишь три раза в год...
Ред пробормотал что-то про то, что безумно рад оказаться в таком доме и что в подобных особняках он никогда не бывал раньше.
Он до сих пор не мог поверить в происходящее. Всё оказалось просто, как дважды два. Так не могло быть: словно ему стоило лишь захотеть, чтобы оказаться в Каверли, рядом с Филипом Арденом.
______________________
¹ До 1970 года совершеннолетие в Великобритании наступало в двадцать один год.
