21 августа 196... года
Ред достал из пачки два листа бумаги, проложил между ними лист копирки и заправил всё в печатную машинку.
Он выставил «Леттеру» на стол в ночь приезда, но пока не садился за неё ни разу: не было времени. Вечером, после того, как приползал в свою комнату, он падал на кровать и засыпал, даже не сполоснув вспотевшее лицо и не почистив зубы.
Прислуги в поместье, если не считать Мура, было шесть человек: Моррис готовил, Билли занимался лошадьми, двором и гаражом, Бойл выдавал всем распоряжения, вёл счета и следил за порядком в доме, Ред был у него в помощниках и в основном занимался уборкой. На его счастье, большинство комнат в доме были закрыты и туда никто не входил месяцами — даже для уборки, а в те, что перед открытием для посетителей требовалось привести в надлежащий вид, в нужный момент запускалась целая толпа уборщиков из специальной компании.
В коттедже возле ворот жил садовник Хибберт с женой. Миссис Хибберт работала в доме: мыла посуду на кухне и убиралась в комнатах.
Время от времени Ред помогал Хибберту в саду или же Бойл придумывал ему новые задания, например, забрать бельё из прачечной в Госкинс-Энде, или отдать письма на почту в Лоули, или даже отвезти мистера Ардена на прогулку. Тот раз в неделю ездил к морю — дорога на машине занимала час — и там около трёх часов просто бродил по пляжу. По крайней мере так было в тот единственный раз, когда Реда отправили с ним. Место оказалось пустынным, только вдоль старого посеревшего мола были привязаны рыбацкие лодочки, но выглядели они так неухоженно, что, возможно, на них уже давно никто не выходил в море.
Ред остался ждать в машине, но иногда выходил и смотрел на Ардена с верха невысокого обрыва. Пару раз Ред терял его из виду: на Ардене были светлые парусиновые брюки и молочного цвета хлопчатобумажный свитер; в такой одежде на фоне белого песка он был почти не виден, когда уходил далеко. Только волосы темнели.
Арден, что на той встрече в Лондоне, что в Каверли, в своей унылой и консервативной тёмной одежде, с бледным лицом и зачёсанными назад волосами, упорно напоминал Реду персонажей старых немых фильмов: контрастно чёрно-белый, худой, аккуратный, волосок к волоску. Сегодня он показался другим, чуть более живым, менее похожим на запершегося в башне безумца.
После прогулки они поехали в прибрежный городок, где Арден пообедал в маленьком ресторанчике. Судя по объявлениям у входа, подавали там одних только крабов и устриц. Ред снова остался в машине, достал приготовленный заранее сэндвич с огурцом и начал жевать.
А ведь Арден приглашал его с собой... Ред предпочёл отказаться: возможно, это была своего рода проверка — уж больно странно это выглядело. Но соблазн был велик: оказаться с Арденом за одним столом, разговориться... Конечно, он бы не услышал от него ничего важного, но сам факт сближения многое значил. Тем не менее Ред отказался от приглашения. Он решил не рисковать понапрасну и дождаться того дня, когда Мур уедет в отпуск: вот тогда он будет выполнять часть его обязанностей и ему представится шанс начать сближение не столь фамильярным способом.
По дороге назад Арден поинтересовался, как Реду понравилось море. Ред удивлённо обернулся и ответил, что море показалось красивым, но не умиротворяющим, как это обычно бывает.
— Умиротворяющим... — повторил Арден. — Какой интересный выбор слова. Как ваш роман?
— Не написал ни строчки, — Ред стиснул руками руль.
— Не приходит муза?
Ред посмотрел на Ардена в зеркало: нет, его злая и жестокая муза сидела сейчас позади, она была неотступна и питала его ненавистью уже два года как.
— Мистер Бойл её отпугивает.
— То есть не даёт вам передышки?
— Я жду выходного дня.
— Удачи.
Выходной наконец наступил.
Ред крутанул валик печатной машинки, чтобы оставить побольше места для будущего заголовка: его он придумать пока не смог — и начал печатать.
Первый лист он извёл зря, в конце концов вышвырнув в мусорное ведро, но через секунду опомнился, вытащил оттуда и сжёг над пламенем спички. Он не мог поймать стиль, который подходил бы к той статье, которую думал написать. Он пробовал разные: стиль «Сити Ивнинг Пост» казался чересчур бедным на эмоции, умаляющим значение происходящего; стиль «Лифлета» всё безбожно опошлял и делал недостойным внимания и доверия; стиль, в котором писались интервью с аристократами и знаменитостями, отдавал фальшью и с первых же строк диссонировал с тем, о чём Ред собирался поведать.
Ред заправил машинку по новой. Он долго смотрел на чистый лист, не печатая, а просто прокручивая в голове фразы, и внезапно — возможно, это было влиянием места, в котором он находился, — он понял, что хочет написать так, как писала бы Виктория де Вер очередную свою сказочно-детективную повесть.
Некоторые предложения, а может, и целые абзацы из её книг он знал наизусть. Он зачитывался ими в детстве и в юности и, даже будучи взрослым, иногда вспоминал, с каким восторгом проглатывал главу за главой. Теперь он уже мог оценивать её книги иначе: судить о языке, об оригинальности сюжетных ходов, но об этом ему не хотелось думать. Главным в её книгах были история и герои, совершенно невероятные герои. В детстве, когда он долго не читал про них, то начинал скучать, как по настоящим друзьям, и приходилось снова просить мать отвести его в библиотеку: о покупке собственных книг речи не шло, жили они, конечно, не впроголодь, но бедно, как почти все в послевоенные годы. Библиотека при школе была плохой, новые книги в неё почти не поступали, и Реду каждый раз приходилось долго уговаривать мать, чтобы она вместе с ним пошла в другую. По прямой до библиотеки было пятнадцать минут ходу, а на велосипеде и того быстрее, но на этой прямой находились огромные зерновые склады, те самые, где работал бухгалтером отец, и приходилось делать большой крюк. На второй или третий день упрашиваний мать соглашалась, и Ред по дороге едва ли не молился, чтобы не все книги Виктории де Вер были разобраны.
Реду казалось волнующим даже само её имя. Он думал, что она тысячу раз была права, когда решила издаваться под одной только девичьей фамилией; полная, де Вер-Торрингтон, теряла всякую магию. Громоздкая фамилия мужа прицеплялась к её звучному имени, как слизняк.
Ред, начиная статью, не надеялся точно воспроизвести изящный, полный неожиданных метафор и сравнений, но одновременно ясный, кристально-чистый слог Виктории де Вер. Её книги напоминали Реду гобелены: тысячи крошечных стежков, каждый из которых был совершенен, но словно бы незаметен, приобретая значимость и смысл лишь как часть общей картины. Да, он не мог писать так — да статьи так и не писали, но он нашёл чем вдохновиться.
«
Эту историю, которая по своей запутанности может сравниться лишь с книгами Виктории де Вер, невозможно рассказать, не обратившись к биографии самой знаменитой писательницы.
В послевоенные годы леди де Вер-Торрингтон познакомилась с дальними родственниками мужа, Арденами, о существовании которых раньше даже не подозревала. Хотя до выхода первой книги «Старших зеркал Ангрима» оставалось ещё три года, леди де Вер уже тогда была знаменита: легендарная серия про братьев Мидсаммер была завершена. Семейство Арденов состояло всего из двух человек: Анны Арден и её сына Филипа. Его отец погиб во время налёта люфтваффе, а мать, работавшая в военном госпитале, именно там и заразилась туберкулёзом.
Если можно верить слухам, Ардены не обращались за помощью к своим более состоятельным родственникам: о Филипе якобы упомянула в письме поклонница Виктории де Вер. На письма читателей отвечали секретари издательства, передавая леди Виктории лишь некоторые, и в этом можно увидеть очередное вмешательство судьбы: то письмо не сочли очередными измышлениями поклонников. У леди Виктории было огромное количество родственников, в том числе небогатых, и сейчас мы, наверное, никогда уже не узнаем, что заставило её написать своей читательнице с просьбой указать адрес Арденов. Хотя, возможно, вся эта история — сплошная выдумка, и Анна Арден напрямую попросила леди Викторию о помощи.
Судьба до того момента юному Филипу отнюдь не благоволила. Три последних года войны он провёл без родителей в эвакуации, но когда вернулся к матери, то их почти сразу же постигла новая беда: обнаружившийся туберкулёз и потеря работы. Наверняка явление леди де Вер показалось ему сказкой, примерно такой же, в какой очутился Кейт Мидсаммер. В послевоенные годы жизнь даже состоятельных людей не была лёгкой, но она вряд ли была сравнима с теми тяготами, что довелось испытать Арденам».
Перечитав написанное, Ред почесал в затылке.
Не то.
И дело было не в том, что стиль хромал и нимало не напоминал Викторию де Вер, а в том, что он не хотел, чтобы это звучало так... Филип Арден невольно начинал вызывать сочувствие. Кто не пожалеет сиротку, лишившегося отца и уже теряющего мать? А Реду было нужно совсем иное: Арден должен был казаться человеком, едва не с колыбели высчитывающим и умеющим войти в доверие, притворившись невинным агнцем. Арден должен был вызывать у читателей никак не сострадание, а ту гадливость, что сам Ред испытывал к Найджелу Торрингтону. Странно, но чувства по отношению к Ардену были другими. Это было однозначное неприятие, но иное по сути, без ощущения гадливости. Когда он пусть и немного, но узнал Ардена лично, представление о нём начало сильно меняться, парадоксальным образом становясь всё более и более неопределённым. Об Ардене однозначно можно было сказать лишь одно: он слегка не от мира сего. Большую часть времени он просиживал в кабинете или библиотеке, в гости к себе почти никого не приглашал, а сам куда-то ездил исключительно редко, предпочитая решать дела в переписке или по телефону. Затворническая, ограниченная жизнь плохо сочеталась с расчётливостью и умением втереться в доверие, которые Ред так старательно Ардену приписывал.
Ред решил продолжать: пусть пишется, как пишется, потом он всё подправит.
«
Тайны возникают с самого начала: вопреки встреченному мной во многих статьях мнению, что леди Виктория взяла опекунство над Филипом Арденом после смерти его матери, найденные мной архивные документы говорят о другом: в мае 194... года, когда Филип появился в поместье Каверли, Анна Арден была жива».
Далее Ред, сверяясь со своими записками и несколькими старыми черновиками, изложил всё то, что он узнал о процедуре получения Викторией де Вер опекунства над Арденом ещё при жизни его матери. Ясно было, что мать была так тяжело больна, что не могла заниматься ребёнком и опасалась его заразить, но Ред не сумел сдержаться и не забросить наживку — намекнуть на удивительную готовность семилетнего мальчика расстаться с матерью после того, как появилась возможность жить в поместье Торрингтонов.
После этого он перешёл к следующему герою истории: Николасу Фицджеральду Альфреду Эдуарду Торрингтону. Пожалуй, в этой пьесе Колин был единственным персонажем, который вызывал у Реда безоговорочную симпатию.
«
Когда юный Филип Арден поселился в Каверли, там уже жил один мальчик, пятнадцатилетний Колин Торрингтон, родной сын леди Виктории. Большую часть года он находился в Итоне, но, когда вернулся на очередные каникулы, обнаружил, что комната соседняя с его отдана Филипу Ардену».
Ред не знал наверняка, какая именно комната была отдана в доме Ардену, но, как он успел понять, в доме было лишь две детских и находились они через стенку друг от друга.
«
Несомненно, живущему вдали от дома мальчику показалось, что мать нашла ему замену. Каким бы умным, рассудительным и сердечным юношей Колин ни был, над ним с детства и, более того, с рождения висела мрачная тень смерти».
Ред хмыкнул: наверное, он слегка перебарщивал. Он исправил «висела» на «нависала». Чуть лучше.
Он в очередной раз попробовал представить, каково это — с детства знать, что твоя жизнь не будет такой, как у других, что она будет короткой и под конец мучительной. Как меняет человека чувство обречённости? И думал ли Колин, что болезнь настигнет его столь быстро?
У Колина было всё: ум, обаяние, красота, положение в обществе, деньги, умение завоёвывать друзей и женщин. Наверное, из такой жизни уходить ещё страшнее.
Ред решил не заострять внимание на том, что Колин в студенческие годы вёл весьма разгульную жизнь и чудом вывернулся из нескольких крупных скандалов, но, в конце концов, так было со многими студентами. На выдающегося негодяя Колин совсем не тянул. И Ред считал, что кое-какие грешки, как и невоздержанность, были ему во многом простительны. Когда он думал о Колине Торрингтоне, то вспоминал об одном латиноамериканском авторе, статья о котором была опубликована в университетском журнале, где Ред работал после Норфолка. В его семье по наследству от отца к сыну передавались слабое зрение и слепота, и этот человек читал как одержимый, стараясь до того момента, как лишится зрения, прочесть и запомнить всё, написанное человечеством. Наверное, Колин, зная, что скоро станет недвижим, точно так же пытался успеть сделать и попробовать всё, прожить полную жизнь за несколько лет... Отсюда были его попойки, поездки на боксёрские, петушиные и собачьи бои в Ист-Энд, ночные заплывы в водоёме Сэнфорд-Пул, лихачества за рулём и безумные гонки на яхтах.
«
Несмотря на то, что был единственным и горячо любимым ребёнком, Колин вовсе не рос избалованным бездельником, он был одним из лучших учеников что в Итоне, что в Тринити-колледже, и у его бывших соучеников и преподавателей остались о нём самые добрые воспоминания. Как и его отца в своё время, Колина ждало блестящее будущее и яркая, содержательная жизнь, даже если она была бы недолгой».
Ред порылся в папке с заметками и перебрал несколько покрытых крючками стенографической записи листков. У него не хватило времени расшифровать и перепечатать записи своих разговоров, и сейчас приходилось подолгу сидеть над каждым. Просматривать стенограммы по диагонали у Реда не получалось.
Пока он возился с интервью, в голову пришла мысль, что нужно бы в начале статьи дать описание Каверли. Сейчас, когда он пробыл в поместье уже неделю, оно больше не казалось ему таинственным и особенным — обыкновенный большой дом, немного запущенный, как и сад; и Ред постарался воскресить те чувства, что испытал, когда увидел Каверли впервые.
Год назад ему пришлось идти сюда из Лоули пешком. Дни были очень длинными, и в шесть вечера темнеть и не думало, но, когда он подошёл к главным воротам, солнечный свет потускнел и на ясное прежде небо наползла вереница сизых облаков. Они были плотными, но не сплошными, и было видно, как в разрывы льётся жёлтый лучистый свет.
Решетчатые, с позолоченными навершиями в виде копий ворота были заперты, а высокая каменная ограда тянулась в обе стороны. Там, где створки ворот смыкались, кованое кружево вздымалось вверх, поддерживая герб Торрингтонов. Золотой восстающий лев на зелёном щите. Позолота пошла тёмными пятнами, а зелёной краски то ли не было никогда, то ли она стёрлась — Ред просто помнил герб по описаниям. По бокам от ворот на каменных столбах сидели каменные же бык с человеческой головой и лев, щитодержцы Торрингтонов. Усаженный так, как сидят собаки, бык смотрелся неестественно и жутковато, напоминая уродливую насмешливую горгулью.
Ред потому так внимательно рассматривал ворота, что смотреть больше было не на что: от ворот по тёмному парку шла узкая аллея, и в конце два ряда деревьев смыкались, так и не показав дом, хотя в деревне говорили, что его от ворот видно. Дело наверняка было в наступающих сумерках.
Ред долго стоял за воротами в тишине, нарушаемой лишь пересвистом каких-то птиц. Даже ветра не было.
И вдруг солнце, прорвавшись через зазор в облаках, осветило дальний конец аллеи, показав серую каменную стену и полыхнув жёлтым в окнах. Это длилось не дольше минуты, а потом всё снова погасло, погрузившись в ещё более густую темень.
Ред поёжился: ему не было страшно, его не мучили недобрые предчувствия — ему просто стало невероятно одиноко. Хотелось броситься отсюда бегом и нестись по лесу, пока не покажутся рассыпанные по пологому склону холма дома Лоули.
Кто знает, каким впервые этот дом увидел Филип Арден, как он провёл тут первую ночь, в спальне, за окнами которой качались высокие деревья парка...
Когда Ред походил по этим коридорам и комнатам, то начинал понимать, откуда взялись те прекрасные и мрачные картины, которые рисовала Виктория де Вер в своих книгах.
Ему вдруг захотелось ещё раз увидеть детскую комнату. Пару минут он сомневался: его могли увидеть и поинтересоваться, почему он в свой выходной бродит по дому, но Ред сомневался, что с кем-то случайно столкнётся. Дом был слишком большим для живших в нём шестерых человек, даже если прибавить к ним прибывшего вчера гостя, Найджела Торрингтона.
Это было до смешного печально: Ред собирался раскопать его историю, находился буквально в двух шагах от него, но так и не увидел. Видел он лишь дорогущую машину, на которой тот прикатил, «Ягуар И»: она стояла в гараже, и Билли стирал с неё пыль. Еду сэру Найджелу что в комнаты, что в столовую подавал Бойл, на прогулку (в отличие от с утра пораньше ушедшего в парк Ардена) Торрингтон не выходил...
Ред вынул бумагу из машинки и убрал под рубашки в шкаф. Он не думал, что в его комнату кто-то войдёт, но предосторожность не могла быть лишней. По крайней мере у двоих кроме него самого были ключи от этой комнаты.
Он проскользнул мимо коридора к кухне, отметив, что там слышны голоса и Морриса, и Бойла. У Алистера Мура сегодня был выходной. Оставался Билли, но он не ходил по комнатам в главном доме. Хозяин и гость тоже, скорее всего, сейчас беседовали в библиотеке или бильярдной.
Ред сжал в ладони лежавшие в кармане ключи. На колечке их было два. Один, с пятью зубчиками, открывал дверь в его комнату; второй, с тремя зубчиками, с десяток других комнат в доме.
— Это мастер-ключ от всех гостевых спален и части общих комнат, — пояснил Бойл, когда выдавал его. — Так что когда я пошлю вас для уборки в одну из них, вам не нужно будет просить ключи.
Как Ред понял, комнаты, в которых хранилось нечто ценное, вроде картин, серебра или дорогого фарфора, отпирались другим мастер-ключом, который Бойл держал при себе, а когда нужно было отправить туда Реда, он выдавал ему ключ от строго определённой комнаты, а не от всех. Также, Бойл сразу предупредил, у него был мастер-ключ от всех комнат прислуги:
— Не обижайтесь, Смит, скорее всего, я никогда не войду в вашу комнату без вашего на то разрешения, однако правила дома таковы, что я могу это сделать при необходимости. Но за четыре года здесь такая необходимость ни разу не возникла.
— А есть у вас ключ от всех дверей в этом доме? — с невинным видом спросил Ред.
— Только у мистера Ардена, — чуть обиженно ответил Бойл.
Ред уже открыл рот, чтобы спросить, в какие комнаты Бойл не мог попасть, но побоялся показаться чрезмерно любопытным. Он всё равно это выяснит: он уже знал, что ключи от кабинета Ардена были только у Мура, а от спальни Ардена даже у него не было. Арден сам говорил, когда там пора прибраться, и приглашал Бойла.
Пару дней назад Бойл отправил Реда навести порядок в детской:
— Мы поддерживаем её в чистоте. Она небольшая, это несложно, а во время экскурсий её больше всего и смотрят.
Ред в своё время сам пробовал попасть в Каверли на экскурсию, но, разузнав, как обстоят дела, бросил затею как неосуществимую. Дом открывался для публики лишь трижды в год: по одному дню в пасхальные и летние каникулы и двадцать третьего сентября, в день рождения леди Виктории. Посетителей приглашалось немного, и предпочтение отдавалось детям и организованным группам из школ; взрослому туда можно было попасть лишь в качестве сопровождающего либо в случае, когда не будет желающих детей. В туристическом бюро в Госкинс-Энде Реду сразу сказали, что для того, чтобы увидеть дом, с которого было списано поместье Мидсаммеров, даже школьным классам приходится стоять в очереди по два года, и они вообще не помнят случая, чтобы в Каверли на экскурсию попал взрослый без ребёнка.
Но Ред всё равно туда попал, и не в окружении галдящей толпы. Он увидел детскую Колина своими глазами, стоял там один, без всяких экскурсоводов и бархатных шнуров, и осторожно прикасался к его вещам...
Комната близнецов Мидсаммеров из книги не была точной копией этой хотя бы потому, что кровать тут была одна. Но выглядела она точь-в-точь как одинаковые кровати Кейта и Теренса. Деревянные столбики с бронзовыми шишечками, частые прутья и роспись с несущимися по морю кораблями на высокой, массивной боковине. Разве что травянисто-голубой цвет, в который были выкрашены кровати, всегда представлялся Реду более темным, но на деле он оказался водянистым и блеклым.
Многое другое, насколько Ред помнил, тоже повторялось: вид из окна, шёлковые шторы с китайским рисунком, настоящий крутящийся штурвал, закреплённый перед окном, две люстры с подвесками из цветного хрусталя, которые дрожали, если дёрнуть посильнее заедающую оконную раму, парта в углу, камин с полкой из жёлтого мрамора, шкаф с игрушками, кресло-качалка у двери, ковёр со странным геометрическим орнаментом, привезённый отцом Колина из поездки по колониям.
Не было только второй кровати и второй парты. То место, где должна была бы стоять кровать Теренса, занимал большой стол с замком и целой армией игрушечных солдатиков. Стол, как это устраивают в музеях, был накрыт стеклянным куполом.
Ред осмотрел всю комнату и подумал, что будь он двенадцатилетним поклонником серии книг про братьев Мидсаммеров, то пришёл бы в восторг, оказавшись здесь. Но забывать, зачем он сюда пришёл, тоже не стоило. Ред покосился на принесённые вёдра и тряпки.
Он открыл окна, протёр пыль, пропылесосил ковёр и начал его скатывать. Он был лёгким и мягким, на ощупь напоминавшим войлок. Ред катил его от окна к двери и, когда дошёл до уровня стола с солдатиками, замер.
На полу чернело большое, фута три в диаметре пятно. Ред склонился над ним, потрогал обгоревшие кусочки паркета. Дощечки в самом центре были то ли заменены, то ли шпонированы — они были светлыми. Но большая часть круга так и хранила следы лизавшего его пламени: паркет был дубовым, и Ред догадывался, что даже огню было не так уж просто разрушить плотную древесину.
Он посмотрел на стол, заменявший кровать Теренса, на окно, на дверь. Да, он не ошибся: это было то самое место, где в первой книге «Близнецов Мидсаммер» вспыхнул круг синего огня, в который тёмные фейри втянули Теренса, — событие, ставшее основой сюжета всей серии.
Ред, не проявляя никакого уважения к исторической реликвии, сел в кресло-качалку. Теперь он понимал, что наличие пятна всего лишь говорило о том, что Виктория де Вер облекла какое-то рядовое событие — опрокинутую во время пятичасового чая спиртовку или загоревшуюся ёлку — в мистическую форму и превратила в явление служителей Неблагого двора, но в самый первый момент ему показалось, что он стоит на пороге какого-то страшного и опасного открытия, как раз такого, о котором мечтал, и что в истории близнецов правды гораздо больше, чем кто-либо подозревает.
Он тогда быстро прошёлся шваброй по полу и вернулся к Бойлу за новым поручением, но теперь ему хотелось вновь увидеть и вновь ощутить... Он сам не знал что… Нереальность происходящего, вторжение рока в жизнь Торрингтонов — и в свою.
Ред, стараясь не шуметь, поднялся на третий этаж. Его ботинки предательски зацокали разве что на лестнице со второго на третий этаж: на всех других были расстелены ковровые дорожки, плотно прижатые медными прутьями, а так как выше второго редко кто поднимался, лестница на третий этаж была голо-мраморной. Дорожка наверняка была заботливо скручена и упрятана Бойлом.
Волшебство в комнате Колина не повторилось. Оно было так нужно Реду, чтобы написать про дьявольски счастливого вначале и страшно несчастного в конце Колина, про беззаботного — и уже обречённого — мальчика, но на него навалилась какая-то отупляющая тоска. Он постоял на пороге, а потом вновь сунул ключ в скважину и запер дверь.
Он уже хотел пойти обратно к лестнице, как вспомнил про вторую детскую.
У него был ключ. Если не от всех дверей, то от многих. Оставалось только решить, дверь справа или дверь слева. Ред наугад сунул ключ в замок левой. Он легко повернулся.
Ред щёлкнул выключателем, но свет почему-то не зажёгся. В Каверли это не было удивительной вещью: проводка была старой и время от времени что-то в ней нарушалось.
Пройдя через слой застоявшегося, пыльного воздуха к окну, Ред сдвинул в сторону плотные шторы на одном из окон, а потом обернулся.
Он ещё пока шёл начал догадываться, что увидит.
Все статьи, что он прочёл о Виктории де Вер, её книгах и семье, повторяли одно: в «Старших зеркалах Ангрима» в образе Анселя Филдинга, мальчика, прикованного к инвалидному креслу и смотрящего на мир — не наш, а существующий в параллельной сказочной реальности — сквозь стоящее в его комнате старинное зеркало, писательница изобразила своего сына. Таким образом она изживала свои страхи: увидеть, как Колин теряет возможность двигаться, наблюдать, как медленно уничтожает его недуг, и пережить собственного ребёнка. Многие писали о предвидении. На вкус Реда, звучало романтично, но не отвечало реальному положению вещей, Виктория де Вер не предвидела, она просто знала, что Колина ждёт судьба отца и деда. Поэтому она и писала свои книги о детях, которые оставляют своих родителей, и о детях, которые никогда не взрослеют.
Ред смотрел на комнату, в которой не прибирались уже давно, затянутую паутиной и покрытую слоями пыли, и всё равно узнавал. Даже с мебелью, покрытой чехлами.
Он стягивал один чехол за другим, зная, что там увидит: вот тут георгианский стул, обтянутый тёмно-синим штофом с рисунком в виде крошечных семиконечных звёздочек, а тут — птичью клетку из гнутой серебристой проволоки, в которой будет сидеть фантастическая игрушечная птичка с лиловым оперением и шафранным хохолком, а тут — если сдёрнуть и этот чехол — будет высокое, выше человеческого роста, трёхстворчатое зеркало в резной раме.
И если в комнате Колина повсюду встречались мелкие расхождения с комнатой близнецов из книги, то эта детская — детская Филипа Ардена — была полностью, до мельчайших подробностей, так скрупулёзно описанных в тексте, комнатой Анселя Филдинга. Ред изумлённо оглядывался и ходил кругами. Он не мог в это поверить. Он подошёл ещё раз к окну и посмотрел на шторы: даже пасторальные картинки совпадали. Двое крестьян, ослик с повозкой, трое крестьянок, одна с фартуком, полным яблок...
Получалось, своего невероятного Анселя Филдинга, любимого героя миллионов читателей, Виктория де Вер срисовала вовсе не с сына! Даже инициалы совпадали: Ансель Филдинг — Филип Арден. Ред где-то читал, что в первой версии романа фамилия Анселя была Фостер. Фостер — намёк на приёмного ребёнка. Как можно было быть настолько слепыми? Даже цвет волос указывал на Ардена: он, как и Ансель, был темноволосым, в отличие от светло-русого Колина. Зато эта бледная кожа, которая словно никогда не видела солнца: в случае с Анселем это практически так и было. Только вот глаза: у Анселя они были ярко-голубыми, а у Ардена... Ред задумался. У Ардена они были сине-серыми, насыщенного сумрачного цвета, как северное море.
Виктория де Вер обвела всех вокруг пальца: бросила наживку в виде паралича, и все кинулись за ней. Мимо этой детали и намёка на семейную трагедию сложно было пройти, хотя в одной из статей кто-то высказал очень умную, оказывается, мысль: паралич Анселя, столь явно указывающий на болезнь Колина, был единственной во всём творчестве леди де Вер деталью, где писательнице изменил её тонкий вкус. Намёк был излишне прямолинеен, даже грубоват. И Виктория де Вер, если знала об этих словах, наверняка смеялась: это её читатели были слишком грубоваты для того, чтобы оценить её игру. Это они, увидев знакомое слово, радовались и били в ладоши, не давая себе труда задуматься и копнуть чуть глубже.
Ред не мог понять только одного: почему про эту комнату никому не было известно, почему экскурсии не водили сюда, в самую настоящую комнату Анселя Филдинга, где не было, пожалуй, одного лишь инвалидного кресла?
Он снова обходил комнату, пальцами стирал пыль с вещей. Всё это было описано в книге. Не за один присест, конечно: тогда на описание ушло бы страниц десять. Но обездвиженный Ансель не видел ничего, кроме этой комнаты, его мир был ограничен ею, и за четыре книги читателям его мир стал известен в мельчайших подробностях.
Ред в третий раз вернулся к окну, чтобы раздёрнуть все шторы, когда от дверей донёсся ровный, немного насмешливый голос:
— Решили навести здесь порядок по собственному почину?
Арден стоял в дверях, прислонясь плечом к косяку, и едва заметно улыбался. У Реда отлегло от сердца: Арден, судя по всему, не был рассержен.
— Я хотел доделать... Я не успел намазать полы мастикой в другой детской, — соврал Ред. — Вчера не успел. А сегодня ошибся дверью.
Арден чуть опустил веки, давая понять, что мастика его ни капли не интересует.
— Должно было хватить пары секунд, чтобы это понять.
— Простите, я не должен был... — Ред понимал, что сейчас всё висело на волоске. — Я не собирался... Но когда я увидел комнату, я сразу её узнал. Почему вы не откроете её? — он отошёл от окна и сделал несколько шагов к Ардену. — Зачем хранить это в тайне?
— Не люблю, когда лезут в мою жизнь, — произнёс Арден, пристально, с намёком глядя в глаза Реда. — А быть «настоящим Анселем Филдингом» — верный способ этого добиться. Для «настоящего Питера Пэна» всё плохо кончилось, вы в курсе?
— Для которого именно?
— Почти для всех.
— То есть это правда? Вы были прототипом, а не Колин?
— Леди Виктория сидела здесь со мной по вечерам и рассказывала истории, разные... Она всегда закрывала створки зеркала перед тем, как уйти, потому что меня... меня немного пугали отражения. Мне казалось, что там что-то движется. Она придумала, что то, что движется, не обязательно злое и опасное, что это могут быть друзья.
— Как у Анселя? — поражённо произнёс Ред.
Он, пусть это и не было то, что он искал, уже узнал то, что годилось на целую статью. Правда о «настоящем Анселе Филдинге»! Хотя о статье он сейчас не мог думать, он думал о Виктории де Вер и том, как она сплетала в своих книгах правду и вымысел.
— В отличие от Анселя, — отведя глаза, сказал Арден, — у меня не было друзей.
— А Колин? — решился на очередной вопрос Ред.
— Другом он мне точно не был. Когда я приехал сюда, мне было семь, а ему пятнадцать. Я восхищался им, а он... он общался со мной, потому что это радовало его мать, но на самом деле он испытывал... — Арден на секунду замолчал. — Думаю, что раздражение.
— Он ревновал к вам леди Викторию?
Глаза Ардена сузились — Ред понял, что перегнул палку с расспросами, — но на губах появилась странная улыбка: казалось, Ардена эта ситуация забавляла.
— Конечно, нет. Он же не ревновал её к любимым лошадям или собакам. Его мнение обо мне было ничуть не выше.
— Просто я подумал, что он мог воспринять это так, будто мать нашла ему замену.
— Он был Колином Торрингтоном. Ему невозможно было найти замену.
— Он правда был таким, как о нём пишут?
— Ему было очень много дано, — медленно, растягивая слова произнёс Арден, снова глядя будто бы куда-то внутрь себя, в собственные полузабытые воспоминания. — Блестящий молодой человек — это как раз про него. Всё остальное... — Точно проснувшись, Арден вдруг вскинул голову: — С чего вдруг такой интерес?
— Мне всегда нравились «Старшие зеркала Ангрима», не представляете, как я ждал следующую книгу, — Ред не обманывал; и он до сих пор поверить не мог, что разговаривал теперь с живым Анселем Филдингом, правда, сильно повзрослевшим. — А когда я понял, в какой дом я поеду на работу, то прочитал биографию. Что в этом плохого?
— Любопытство. Оно мне не нравится.
— Это естественное чувство.
Арден подошёл к зеркалу и сделал то, на что так и не решился Ред: раскрыл створки. Отражения были затуманены тончайшим слоем пыли, а кое-где амальгама разрушилась, пойдя тёмными точками, словно брызгами. Правая створка, точно как в книге, немного искажала предметы, делая их более вытянутыми. Реду хотелось подойти ближе, осмотреть резьбу, встать так, чтобы в створках увидеть коридор отражений, но он не смел.
Он не мог сказать, что Арден его пугал, но в его присутствии он чувствовал странное напряжение — и почти совсем не чувствовал той ненависти, что привела его сюда.
— Я не входил сюда три года, — произнёс Арден. — Хотите, расскажу, почему леди Виктории пришлось сочинять для меня сказки? — Он на секунду повернулся к Реду, и в полумраке глаза блеснули как-то слишком сильно, влажно. — Через два дня после знакомства со мной Колин спросил, не приходят ли ко мне корриганы [1]. Я сказал, что нет, не приходят. А он сказал, что на месте Каверли раньше стоял другой дом, настоящий замок, со стенами, подвесным мостом и рвом. Это, кстати, правда, — добавил Арден. — Потом стены разрушили, ров засыпали, вместе с жившими там корриганами. Но они остались живы, поселились в подвалах нового дома и жаждут мести. Я бы не поверил, если бы... Колин был болен, вы знаете, но тогда с ним не происходило ещё ничего по-настоящему плохого. У него только внезапно холодела кожа на ногах, словно его касались куском льда. И это место покрывалось мурашками. Обычно от холода покрываешься мурашками весь, или только руки, ну или ноги. А у него мурашки появлялись ровно в том месте, где он чувствовал это фантомное прикосновение. Иногда пятно было небольшим, размером с яблоко, иногда чуть не на всё бедро. По-разному. Но чаще всего это была полоса дюйма в три шириной или такое необычное пятно, по форме напоминавшее то ли звезду, то ли отпечаток ладони с шестью пальцами. Мы поднимались вечером по лестнице в свои комнаты, и он вдруг заорал, что его кто-то схватил, а потом, когда мы вошли в комнату, показал, как высыпали мурашки. Это странно выглядело, правда. Отпечаток чьей-то руки. Такое нельзя симулировать... Колин делал так ещё несколько раз. И я поверил, что это корриганы, что они... В общем, я был впечатлительным ребёнком, тем более, недавно попал в дом, где жили братья Мидсаммер. Когда Колину надо было возвращаться в школу, он сказал, что раз его теперь дома не будет, корриганы станут приходить ко мне, захотят утянуть меня под землю, где до сих пор есть останки старого рва, полуразрушенная кладка, чёрная гнилая вода, которая не может вытечь оттуда уже триста лет...
Реду от шелестящего и размеренного голоса Ардена, негромко раздававшегося в темноте, стало не по себе. Он представил ров, засыпанных в нём корриган, темноту, одинокого ребёнка... Подземное кольцо вокруг дома, заполненное смолистой трёхсотлетней жижей. И никакой здравый смысл, никакие убеждения, что не может быть трёхсотлетней воды, не помогали.
— Вы боялись, что явятся корриганы? — спросил он.
— Сначала только их, потом страхи начали разрастаться, я придумал ещё кучу всяких существ. Я не мог избавиться от этого ещё год, хотя леди Виктория, конечно, рассказала, откуда у Колина возникало ощущение холода. Сказала, что ему очень нелегко и я должен пожалеть его и не сердиться за шутку.
Арден молчал и смотрел на себя в зеркало, словно впервые увидев. Ред видел одновременно его правильный острый профиль и отражение лица в зеркале. Он не хотел думать об этом, не хотел думать об Ардене так, но тот был красив. В его чертах было что-то хрупкое и одновременно властное, почти завораживающее, и Ред чуть не застонал от того, что не мог вспомнить, где же это видел — не само лицо, а вот это колдовское и опасное в облике. И вот тут он впервые подумал об этом: о том, что Арден мог интересоваться мужчинами. Вернее, о том, что мужчины должны были интересоваться им. Отвечал ли он?
Ред опомнился и отвёл взгляд — он уже с десяток секунд рассматривал Ардена. Уши и щёки у него лихорадочно горели, и он надеялся, что в темноте этого не видно.
— Опустите шторы и закройте комнату, — распорядился Арден. — Вам здесь нечего делать.
Он вышел в коридор, когда Ред бросился к нему: он должен был спросить. Он не знал, будет ли второй такой день, когда Арден будет расположен отвечать на вопросы. К тому же вопрос был невинным, уводящим в сторону от того, чем занимался на самом деле Ред.
— Когда я прибирался в соседней детской, то нашёл на полу пятно, будто от огня. Откуда оно?
— Возле кровати Теренса? — Арден спросил так, словно в той комнате действительно была вторая кровать и там действительно когда-то жил Теренс Мидсаммер. — Оно появилось давно, ещё до моего приезда. Прислуга говорила, что Колин устроил пожар.
— Почему их двое? — вопрос прозвучал словно выстрел в упор, требовательно и резко.
— Об этом написали с десяток книг, — ответил Арден с лёгкой усмешкой, говорившей, что всё написанное в них — ерунда.
— Да, чего только не предположили, но только вы знаете правду.
Болезнь Колина не давала исследователям покоя, и они объясняли появление двойника Колина желанием Виктории де Вер родить второго ребёнка — и мгновенным отказом от этого, чтобы не обрекать на мучения и второе дитя. Близнец был нерождённым сыном, а похищение детей фейри — попыткой сделать их бессмертными.
— Исследователи всё слишком усложняют, — сказал Арден. — Пишут о нерождённых детях и бессмертной душе, которая переживёт умершего Колина. Они умножают сущности без необходимости, на самом деле это один ребёнок.
— Я не совсем понимаю...
— Это один ребёнок. Колин. Вам никогда не казалось странным, что такая писательница, как леди Виктория, не смогла придать близнецам до их похищения хоть сколько-то индивидуальности? Их характеры, реакции, речь неотличимы. Вы же хотите стать писателем. Как думаете, персонажи могут быть одинаковыми?
— Такое случается, но не у леди де Вер, вы правы.
— Она писала об очевидных вещах: о том, что в человеке есть плохое и хорошее, и он может выбрать любой путь, но этого никто не увидел. Конечно, заниматься психоаналитической трактовкой гораздо увлекательнее.
— В Колине было так много плохого, что набралось на целого Теренса Мидсаммера?
— Вы лезете не в своё дело, Смит, — Реда перемена тона буквально хлестнула холодом.
***
По дороге в свою комнату Ред наткнулся на Бойла, катившего по коридору сервировочный столик.
— Что-то случилось? — спросил он.
— Нет, ничего такого, — Ред машинально поправил волосы, подумав, не растрепались ли они, и понял, что у него весь лоб в поту.
— Как будто привидение увидели.
— Я видел мистера Ардена, мы даже немного поговорили, — начал Ред на случай, если хозяин сделает Бойлу выговор за то, что прислуга бродит по дому.
— Это он вас так напугал? Это из-за сэра Найджела. Когда он приезжает, мистер Арден иногда бывает... непохож на себя самого.
Ред не успел ничего спросить: Бойл покатил столик дальше по коридору.
Вечером этого дня он всё же увидел Найджела Торрингтона: Билли выгуливал лошадей, когда Торрингтон неожиданно объявил, что уезжает. Бойл послал Реда выгнать машину из гаража.
Когда Ред остановил её у главного крыльца, Найджел Торрингтон уже стоял там и курил. Он оглядывал двор и маленький круглый цветник в центре с каким-то презрительным неодобрением, но, когда он увидел свою машину, в прищуренных глазах появилось выражение удовлетворения.
Ред впервые видел человека, которого заочно ненавидел два года, так близко: он выглядел, наверное, моложе своих сорока, холёный, ухоженный, но тёмные желтовато-лиловые полукружья под глазами его старили, придавая лицу болезненный вид. У него были чуть впалые щёки, нос с горбинкой и крупные белые зубы. Возле рта, придерживая сигарету, чуть подрагивали красивые длинные пальцы. Порода в Найджеле чувствовалась.
— Постойте, — сказал Найджел, когда Ред освободил для него водительское место. — Смит, не так ли?
— Так, сэр, — у Реда всё внутри похолодело.
Он злился на себя: что за слабак, об этом ведь и мечтал, подкрасться к ним, увидеть вблизи, а теперь при виде Торрингтона холодеет от страха, а при виде Ардена вообще впадает в транс, словно кролик перед удавом.
— Будете работать вместо Мура? — Найджел рассматривал его излишне придирчиво, с ног до головы.
— Да, когда мистер Мур уедет в отпуск.
Мур всеми силами давал Реду понять, что тот — уборщик и кухонный рабочий, и ему позволено будет разве что марки на конверты наклеивать, и нечего надеяться, что он станет заменой секретарю.
— Ждёте не дождётесь?
— Эта работа мне больше по душе, чем уборка.
— Арден сказал, вы колледж окончили?
Ред не поверил своим ушам: Арден говорил о нём?
— Да, окончил.
— И пошли на лакейскую должность? — Найджел обнажил свои красивые зубы в презрительной улыбке. — Ну-ну... Ещё один, значит?
— Простите, я не понимаю.
— Готовы ради него на всё, да?
Ред на самом деле ничего не понимал.
— Специально вас выбрал, — Найджел опять оценивающе осмотрел его с головы до пят. — И опять на мой вкус. Но запомните вот что, Смит: держитесь от меня подальше, если вам жизнь дорога. А Ардену передайте, на Эллиота я второй раз не попадусь!
Не дав Реду и слова сказать в ответ, Найджел захлопнул дверь. Двигатель не был заглушен, и машина в ту же секунду рванула с места.
Вечером этого же дня Ред, несколько раз подумав, стоит ли расспрашивать об этом прислугу, всё же задал на кухне вопрос:
— Мне сегодня сэр Найджел говорил про какого-то Эллиота. Ни черта не понял. Кто это такой, не знаете?
В кухне вдруг повисла смущённая тишина.
— Думаю, сэр Найджел имел в виду Джеймса Эллиота, предыдущего секретаря, — заговорил Бойл после того, как Моррис и Билли уважительными и немного напуганными взглядами передали ему право голоса. — Он работал здесь до мистера Мура.
— И почему сэр Найджел про него упомянул?
— Нужно было уточнить это у сэра Найджела, — отсёк попытку продолжить разговор Бойл.
Это было странно. В доме сплетни не приветствовались, но о сэре Найджеле на кухне всё же говорили, хотя больше о том, что он пережил в Голландии, как тяжело был ранен и что после того стал постоянно носить при себе оружие. То, что при упоминании Эллиота все резко позакрывали рты, намекало на то, что вопрос был важным.
Поздно вечером, когда Ред вышел подышать воздухом перед сном — он весь вечер просидел в своей душной комнатушке за рукописями и за машинкой, — то увидел, что на противоположном конце двора в конюшнях горит свет.
Он был в конюшнях всего лишь два раза, когда Бойл посылал его туда за Билли. Особой любви к лошадям он не испытывал, высокие и мощные животные его, городского жителя, скорее пугали. Он признавал их красоту и грацию, даже ум, но после того, как он проходил мимо денника, в котором держали чёрного жеребца по кличке Свенгали, а тот вдруг прянул к нему, попробовав ухватить за плечо, желание любоваться на грацию вблизи пропало.
Билли только рассмеялся:
— Этот красавец у нас такой, близко не подходи. Мальчик с характером! Мистер Арден молодец, что его купил. Да и девочкам веселее.
Девочкам, двум кобылам-трёхлеткам Дафне и Айрис, может, и было со Свенгали веселее, но держали их вдалеке от него, потому что жеребец кусал и их. Ред не знал, зачем Ардену этот дьявол Свенгали: на прогулки по парку и окрестностям он чаще всего брал Дафну или Айрис. Ред пару раз видел его во дворе или из окон: Арден в седле держался великолепно.
Ред дошёл до конюшни и от дверей позвал Билли. Тот возился с какими-то щётками и скребками, развешивая их по крючкам на стене. Ред для вида поболтал с ним о лошадях и о шикарном автомобиле сэра Найджела, переведя потом разговор на Джеймса Эллиота.
— А что ж все так замолчали-то, когда я о нём спросил?
— Да была с ним одна история. Поганая, прямо скажем.
— А что за история?
Билли сполоснул руки в ведре с водой, а потом начал старательно вытирать тряпкой:
— Бойл считает, что он… ну это… Что у него что-то было с сэром Найджелом. Понимаешь, да? Была гроза, а тут как гроза, часто свет выключают и телефон... Бойл пошёл разносить свечи, и где-то он там их то ли увидел, то ли что… Он и сам не уверен, может, говорит, показалось…
— Сэр Найджел он что, он… Господи! — воскликнул Ред. — Это правда?
— Не знаю. Мы в эти дела не лезем. Такое о человеке сказать — это оскорбление. В тюрьму посадить могут, и не посмотрят, что он баронет и сэр. Как вон этих троих, один же там лорд был… [2] В общем, дело тёмное, — Билли хохотнул. — Но Бойл ведь тоже из-за ерунды бы не сказал. А мы ещё всё думали тогда, чего это сэр Найджел сюда зачастил? Чуть не каждую неделю тут...
— И Арден Эллиота после этого выгнал?
— Нет, не выгнал. Хотя Бойл ему намекнул, конечно. Он ушёл потом, месяца через два. Да, Бойл что-то видел сильно до Рождества, а ушёл он в январе или феврале. Не знаю, сам ушёл или Арден его уволил... Он уехал на выходные и оказался в больнице, а в больнице угадай где?
— Где? — Ред задал вопрос, которого с победительным видом поджидал Билли.
— В Альфингтоне!
Ред всё понял моментально, но нельзя было подавать виду, что ему такие детали известны, — откуда бы ему знать?
— И что? — он изобразил недоумение.
— Там же как раз у сэра Найджела дом. Он больше в Лондоне живёт, у него там где-то квартира есть, и в Альфингтоне ещё. Ну и семейный особняк, но там, говорят, одни руины.
— Теперь ясно, — протянул Ред. — Ишь ты!
— Ага, и после этого Эллиот приехал сюда, злющий, лицо в синяках.... Он ни с кем не разговаривал, собрал свои вещички и укатил.
— А куда?
— Без понятия. Адреса он не оставил. Он тут не больно с кем общался. Поработает наверху, потом в комнате сидит или бегает с биноклем птиц смотрит. У него был блокнот, и он туда всё записывал: где увидел, когда, какой вид. К морю мистера Ардена всегда он возил: сам вызывался. Один гуляет, другой птиц считает. Там полно их, видели ведь. А мне легче — ехать никуда не надо.
— А мистер Арден? Он не водит вообще?
— Он водит, только зачем ему? Говорит, боится, что за рулём задумается.
27 августа 196... года
Ред уже два дня как исполнял обязанности секретаря Филипа Ардена. Но, как Мур и предупреждал, обязанности его состояли в надписывании на конверты адресов из адресной книги, отбраковке рекламных писем, заказе звонков в Лондон и поисках книг в библиотеке. Арден не утруждал себя даже тем, чтобы подойти к полке и взять книгу: он называл автора и заголовок и просил Реда отыскать.
Письма, кроме откровенной ерунды вроде поздравлений по случаю дня рождения или двадцатилетия брака, Арден отдавал уже уложенными в конверт. То, что Ред будет раскрывать приходящие, тоже не предполагалось.
Ред даже провёл небольшой эксперимент с чайником: сможет ли он отпарить клапан конверта, а потом заклеить обратно. То ли у него руки росли не из того места, то ли это было правдой только в книгах про «Чёрный кабинет», но если держать конверт над паром достаточно долго, чтобы расклеить, он пропитывался влагой настолько, что бумага при высыхании становилась волнистой. С надрезанием тонким перочинным ножом тоже не всё выходило гладко: нужна была хорошая практика, потому что пока у Реда получалось аккуратно вскрыть лишь одно письмо из четырёх-пяти, а в случае с письмами Ардена он права на ошибку не имел. В общем, получив вожделенный допуск к переписке Ардена, Ред не мог прочитать ни одного действительно важного письма. Впрочем, письма такими уж важными не казались: Арден переписывался в основном с сотрудниками издательства, какими-то банкирами и «Форбз и Милуолл».
У меня нет друзей. Так он сказал.
Неужели действительно не было никого, кроме Найджела Торрингтона? Ни мужчин. Ни женщин. Мысли опять сползали к тому, о чём Ред подумал в комнате Анселя Филдинга: не интересовался ли Арден мужчинами? Отсюда и «дружба» с Найджелом — очередному постыдному факту о нём Ред даже не удивился. А ведь Найджел был женат... Правда, недолго, два года всего. Потом развёлся и вернулся к прежней развесёлой жизни.
Реду стало неприятно от мысли, что Найджел мог думать о нём самом в таком же ключе. Это его «на мой вкус» липло теперь к коже, стягивало её, чувствовалось на ней, словно подсыхающая слюна, — как если бы Найджел его лизнул. А он явно думал о нём как-то так, не зря ведь упомянул Эллиота в сравнении с ним.
Что же у них там произошло? Может, родственнички не поделили Эллиота? Но тогда Эллиот должен был бы быть полным идиотом, что забрался в постель Найджела прямо в доме Ардена. Да и тот никак не среагировал на предупреждение Бойла. Хотя кто его знает, может, и среагировал, может, порвал с Эллиотом, перестал пускать в свою спальню...
Ред поводил языком, чтобы набрать слюны в пересохший рот: откуда только что в голове берётся?
Тем не менее он выполнил просьбу Найджела Торрингтона, при первой же возможности передал предупреждение Ардену. Тот пробормотал ленивое «как интересно» с совершенно отсутствующим видом, а потом добавил чуть более осознанно: «Не обращайте на него внимания. У него выходки одна дичее другой», — и снова вернулся к книге.
***
Мур, когда объяснял Реду, что от него требуется на новой должности, дал Реду два ключа: один открывал библиотеку, другой — кабинет. Именно в кабинете за рабочими документами, книгами и журналами Арден проводил большую часть дня. Кабинет сообщался при помощи потайной лестницы — хотя какая уж она потайная, если о ней говорили прислуге, — со спальней Ардена на втором этаже. В первый же день, как остался в кабинете один, Ред попробовал подняться наверх, но винтовая лестница была перегорожена посередине тяжёлой деревянной дверью, ключей от которой у Реда, разумеется, не было. Но насчёт ключей у Реда уже была кое-какая идея; она появилась после того, как он получил доступ к библиотеке и к хранящимся там энциклопедиям.
В кабинете, как Ред успел быстро убедиться, не хранилось ничего важного. Переписка была рассортирована по ящичкам с алфавитными разделителями, и Арден даже пару раз просил Реда разложить прочитанную корреспонденцию. Но писем из «Форбз и Милуолл» там, к примеру, не было. Наверняка самое важное Арден держал у себя в комнате.
Никаких писем от или к Джеймсу Эллиоту тоже не нашлось. Но Ред решил пойти другим путём: Эллиот мог знать очень интересные вещи, и стоило потратить усилия на то, чтобы его отыскать. К тому же он был едва ли не единственным человеком, работавшим на Торрингтонов или Ардена, чей след Ред сумел взять.
Два дня назад он написал письмо в Британский орнитологический траст в надежде на то, что, как и большинство англичан, занимающихся наблюдениями за птицами и состязающимися, кто высмотрит и определит больше видов, Эллиот был членом этой организации. В написании помогла опять же энциклопедия «Британника».
«В Бич Гроув, Тринг, Хертфордшир.
Уважаемый господин или госпожа,
К сожалению, я не состою членом Вашей организации, но наблюдение за птицами уже долгие годы является моим главным увлечением. В прошлом году я имел честь познакомиться с членом БОТ Джеймсом Эллиотом, который в то время проживал в Дорсете. Мы несколько раз встречались и беседовали и в своё время много спорили, правильно ли мистер Эллиот определил виденную им птицу как Vanellus gregarius. Думаю, Вы согласитесь, что шансы увидеть её в наших местах невелики.
В ходе наблюдений, сделанных уже после отъезда мистера Эллиота из Дорсета, у меня появились факты, которые могли бы многое добавить к предмету нашей с мистером Эллиотом дискуссии. Я хотел бы вернуться к ней посредством переписки и поэтому решил поинтересоваться, не сообщал ли мистер Эллиот Вашей организации свой новый адрес. Возможно, он присылал годовой отчёт наблюдений или указывал адрес для доставки «Бёрд Стади».
Буду очень благодарен, если Вы дадите знать, как я могу связаться с мистером Эллиотом. Со своей стороны прилагаю к письму чек на два фунта, которые с удовольствием жертвую на благо траста.
Заранее благодарю,
Редверс Смит.
Госкинс-Энд, Дорсет».
Ред не решился указать в обратном адресе Каверли: почту забирал он сам, и он же её и разбирал, но кто знает, что могло произойти... Он бы не хотел, чтобы письмо из Орнитологического траста обратило на себя внимание Ардена. Тот, по натуре казавшийся Реду подозрительным, мог задуматься, с чего вдруг Смит заинтересовался птицами.
Теперь оставалось только ждать и надеяться, что Эллиот действительно был членом БОТ и что орнитологи вышлют его адрес.
***
Ред отвёз письма на почту в Лоули с утра пораньше. В отличие от Мура, ездившего туда на видавшем виды пятнадцатилетнем «лендровере», под которым, стоило припарковать, обязательно натекала лужица масла, Ред предпочитал велосипед. День, несмотря на конец августа, обещал быть жарким, и поэтому Ред выехал из Каверли ещё до завтрака, съев на кухне кусок хлеба с джемом, и теперь, в полдевятого утра, уже разбирал почту в кабинете. В доме стояла глухая, недвижимая тишина. С отъездом Мура и убылью одного лишь человека пустота в доме словно разрослась раза в два. Может быть, это было связано всего-навсего с тем, что Ред теперь реже видел остальную прислугу, так как большую часть дня находился в библиотеке и кабинете. Сам Арден там показывался не так уж часто, а даже если и показывался, то сидел так тихо и неподвижно, что его с лёгкостью можно было принять за предмет интерьера.
Ред с удивлением обнаружил, что даже скучает по занудному и высокомерному Муру. У того в комнате был проигрыватель, и из-за двери часто доносились то Саймон и Гарфункль, то Элвис Пресли, то первый альбом «Битлз». Ред насчитал, что у Мура было всего десять пластинок, некоторые он крутил часто, некоторые, Элвиса к примеру, ставил лишь раз или два. По вечерам в своей комнате Мур смотрел «Би-би-си Два», изменяя каналу лишь с «Университетским вызовом» на «Ай-ти-ви». Пару раз Ред даже останавливался под дверью и слушал, что за вопросы задаёт Бэмбер Гасконь. В комнате Реда телевизора не было, а тот, что стоял в столовой для прислуги, поломался. Отъезд Мура погрузил дом в окончательную и непроницаемую тишину.
Покончив с письмами, Ред прошёл в библиотеку, чтобы разобрать то, что Арден накидал за вчерашний вечер на стол для чтения. Читал он беспорядочно: вперемешку лежали только что изданные «Стенхоупом» книги и газеты, книги на французском, немецком и английском, атласы и указатели, работы Тойнби и Тэлбота-Райса, романы Диккенса, Гаскелл, Бальзака, Торнтона Уайлдера — и тут же Керуак и выпуски «ОЗ» с их бесноватыми обложками. На отдельном столе были сложены в стопку старые издания «Нью Стейтсмен», и по состоянию страниц можно было понять, что Ардена интересовала только вторая половина, литературная, выходившая под руководством Дженет Адам Смит. Это был профессиональный интерес.
Реду удалось подслушать несколько телефонных разговоров Ардена, но говорил он тоже в основном о деньгах или о работе, больше о последней, много, долго, придирчиво. Ред не мог понять, почему Ардену было не переехать в Лондон и не руководить издательством оттуда. Это было бы удобнее, и на телефонных переговорах можно было сэкономить целое состояние. Но теперь, когда он понаблюдал за Арденом, ему казалось, что Каверли притягивает его и не отпускает. Он был привязан к этому поместью, может быть, и не по своей даже воле, связан с ним слишком многими тайнами. Арден и любил его, и не мог вырваться из его тесных и прочных объятий.
Дверь за спиной Реда открылась. Он обернулся и увидел Ардена: тот был в своей униформе для прибрежных прогулок: парусиновых штанах, тонкой просторной рубашке и теннисных туфлях.
— Доброе утро, сэр, — поздоровался Ред, чувствуя, как внутри что-то привычно ощетинивается при виде Ардена, разве что спина не выгибается, как у кошки, увидевшей собаку. — Попросить Билли приготовить вам машину?
— Может, вы сядете за руль, Смит?
Разумеется, Смит сел за руль. Он был рад этому и не рад. С одной стороны, его воодушевляло сближение с Арденом: можно было надеяться, что тот хоть словом обмолвится о чём-то необычном, может быть, станет доверять ему; с другой стороны, он опасался чрезмерного внимания. Мур не возил Ардена на пляж, это делал Билли. А вот с Эллиотом они ездили вдвоём... И теперь он приглашает его, уже второй раз. Что это значит, и значит ли хоть что-то?
Всю дорогу до пляжа Арден молчал, не проронил буквально ни слова, просматривал журналы, которые взял с собой, и какие-то машинописные листы в толстой папке. Потом была обычная прогулка на несколько часов, во время которой Ред изнывал от жары, пока Арден не вернулся. Видимо, от той же самой жары щёки у него немного раскраснелись и над верхней губой блестели маленькие капельки пота.
Ред открыл перед Арденом дверь автомобиля.
— Благодарю.
Он стоял так близко от Реда, что тот почувствовал неуместное смущение — почему он никак не может успокоиться и думает без конца об этом проклятом Эллиоте, который был готов для Ардена на всё? — и опустил глаза. Взгляд тут же остановился на левой руке Ардена. Тот закатал рукава рубашки, и стало видно сразу несколько синяков чуть ниже локтя. Они напоминали следы пальцев и были выцветающего, желтовато-сизого оттенка, как раз такого, как если бы кровоподтёки появились неделю назад, во время приезда Найджела Торрингтона.
Арден, конечно же, заметил, куда Ред смотрит, но снова никак не отреагировал. Просто сел в машину и попросил ехать сразу домой, без заезда в город.
Там, стоило Реду переодеться и прийти в библиотеку, Арден выложил ему на стол несколько конвертов. Отдельно он положил чек на пятьдесят фунтов:
— Произошла небольшая путаница. Я увидел в бухгалтерском отчёте, что послал чек на тридцать фунтов, когда собирался на семьдесят. Деньги предназначались вдове человека, который долго работал в Каверли, она, как я понял из письма, сильно нуждается... Напишите ей хорошее, учтивое письмо, объясните как-нибудь это недоразумение. Адрес на старом конверте.
Ред сначала отложил всё в сторону и только потом, когда Арден закрылся в кабинете, посмотрел на конверт и обратный адрес.
Мэри Энн Прайс.
Господи, неужели вдова Герберта Прайса? Единственного человека из прислуги Колина, чьё имя Реду хотя бы было известно? Вдруг муж ей что-то рассказывал? Вдруг после него остались дневники — хотя вряд ли, лакеи редко пишут мемуары...
До следующего выходного оставалось три дня.
Вечером Ред поехал в Лоули и заказал звонок миссис Прайс в Монктон, Уилтшир. Звонить ей из Каверли было слишком опасно.
Ближе к полуночи Реду пришлось ехать обратно, не дождавшись обратного звонка от телефонистки: паб, откуда он звонил, закрывался. Ред так и так собирался повидать миссис Прайс лично, и придётся, видимо, сделать это без предварительного звонка. Ничего страшного, увидев чек на пятьдесят фунтов, миссис Прайс простит ему невежливость.
___________________
[1] Корриганы — в бретонской мифологии водяные духи, являющиеся или в виде карликов, или в виде прекрасных женщин, которые заманивают и утягивают под воду мужчин.
[2] Билли имеет в виду нашумевшее дело, в ходе которого за решёткой оказались общественный деятель лорд Монтегю, журналист Питер Уайлдблад и состоятельный землевладелец Майкл Питт-Риверс, получившие сроки от двенадцати до восемнадцати месяцев за склонение к гомосексуальной связи. Дело получило резонанс благодаря известности фигурантов и в итоге подтолкнуло к созыву комиссии под руководством лорда Волфендена, которая занялась изучением преступлений, связанных с гомосексуальными отношениями. По завершению работы комиссии был написан так называемый «Отчёт Волфендена». Герои текста время от времени вспоминают обвиняемых именно по этому делу.
