Зеленоградская, 14

      Это были самые странные похороны, на которых когда-либо побывал Макс. Не то, чтобы он присутствовал на многих, все-таки их с Клавдией круг общения концентрировался в основном на их ровесниках, а они умирали крайне редко, иногда даже слишком редко. Конечно, будучи хорошим мальчиком, Макс никогда не желал никому долгой мучительной смерти, нет. Но некоторые индивиды так и просились познакомиться с ближайшей укладывающей асфальт машинкой.       Макс, уверенный, что именно так одеваются нормальные люди на чужие похороны, надел черный костюм с темно-синей рубашкой, однако, когда он пришел в нужное место, оказалось, что он слегка выбивается из общей цветовой гаммы. Буквально, как паршивая черная овца в стаде белых как облака товарок. Все гости на этом мероприятии были одеты в белое с ног до головы, даже лак на ногтях некоторых дам был белый. Мужчины были в белых костюмах с кремовыми туфлями и галстуками. На Макса они смотрели снисходительно, но никто не сказал ему ни слова против.       Но на этом неожиданности не кончились. Не было ни отпевания, ни печального шествия с завываниями на заднем фоне, которые часто сопровождали православные похороны. Макс было решил, что его дед исповедовал другую религию, но при этом ни одна не приходила ему на ум, а спросить было не у кого.       Вся процедура похорон заключалась в том, что сначала гости собрались в просторном шатре, в котором почему-то было слишком тепло для шатра на улице. Там стоял закрытый гроб, который потом транспортировали на кладбище. Гроб запечатали, погрузили в землю и засыпали землей. На этом, собственно, похороны и кончились. Далее гости снова переместились в шатер, и происходящее окончательно превратилось в обыкновенную светскую сходку странно одетых людей. Все были будто знакомы друг с другом, по крайней мере общались дружелюбно.       Что больше всего поразило Макса, так это то, что практически никто не рыдал навзрыд, не было эксклюзивных истерик от жен или любовниц. Гости на похоронах были какие-то моложавые, за исключением нескольких стариков, стоявших плотной кучкой. Максу особо запомнился тот, что был одет в белый халат, подпоясанный голубым кушаком. У него была длинная борода, про которую Макс, не будь он твердым пофигистом, сказал бы, что она как-то подозрительно переливается.       Нет, откровенно никто не веселился, но и скорбной печали не предавался. Люди вежливо разговаривали, попивая шампанское из высоких бокалов, кто-то обменивался теплыми приветствиями, и, главное, каждый из них хотя бы раз подошел к Максу и выразил соболезнования. При этом они смотрели на него оценивающе, будто чего-то ждали.       Поначалу Макс пытался запомнить их лица, но после двадцатого человека они стали в памяти смешиваться, а после пятидесятого комната вокруг Макса стала кружиться, норовя в любой момент уйти в астрал и оставить его висеть в неизвестности. Звуки смешивались, цвета танцевали в сумасшедшем калейдоскопе, а голоса людей смешивались в непрекращающийся гул, который только нарастал и нарастал.       Внезапно ледяная рука коснулась его ладони. Вздрогнув, Макс резко вернулся в реальность, будто пробка, вылетевшая из бутылки. Несколько раз моргнув, пытаясь вернуть четкость зрения, Макс сжал рукой ладонь, от которой исходила спасительная прохлада. Она накатывала волнами, разливаясь от его пальцев по всему телу. Виски резко отпустило, и Макс только тогда понял, что голова его раскалывалась от боли, а там, внутри головы, кто-то будто бы пытался надуть воздушный шарик.       Когда зрение пришло в норму и вернулось ощущение реальности, Макс сумел разглядеть того, чью руку он сжимал будто спасительный круг. Перед ним стояла бледная девочка лет десяти-двенадцати в закрытом белом платье по колено. Большие голубые глаза в окружении пушистых ресниц смотрели на него так спокойно и умиротворенно, что Макс поневоле расслабился, чувствуя, как его отпускает напряжение.       — Мне жаль вашего дедушку, — тихо сказала она, не отпуская руки. Макс и сам был не уверен, что хотел, чтобы она забрала свою небольшую ладошку. Казалось, будто только она и держит его в рамках сознания, отпугивая прочь мелкие букашки бреда, которые так и норовили заползти ему в уши. — Он был хорошим человеком.       — Спасибо, — выдохнул Макс, на этот раз действительно искренне. Девочка светло улыбнулась, и Максу внезапно показалось, что ее тонкий силуэт немного светится, будто от ее кожи исходит легкое сияние.       Раздалось легкое покашливание, и Макс перевел взгляд вверх, различив, наконец-то, за девочкой женщину. Она была высокой, черноволосой, и ее губы алым пятном выделялись на фоне бледной кожи и кожаного белого платья. Внезапно Макса пронзило узнавание: он был уверен, что именно ее он видел тогда на детской площадке! Но как такое возможно?       Женщина, будто читая его мысли, усмехнулась, скривив четко очерченные губы. В ее лице читалось неприкрытое ехидство, а черные глаза смотрели на него так же, как все, будто она была готова повесить на Макса ценник. Причем ценник был явно со скидкой, ибо взгляд ее ничего хорошего Максу не предвещал.       — А вы…       — Фаина, — тонко улыбнулась женщина, протягивая руку над головой девочки так, будто она ожидала, что вместо рукопожатия Макс оставит на ней легкий поцелуй, как это было принято лет сто назад.       Макс уже собирался отпустить руку девочки и сделать то, чего хотела от него эта Фаина, ведь он же был воспитанным мальчиком, как вдруг девочка резко обернулась и бросила в Фаину такой взгляд, что даже Макс невольно отдернулся. Фаина же и вовсе побледнела.       — Я думаю, Максиму на сегодня хватит общения, — твердо сказала она, сжимая руку Макса, но глядя при этом на женщину. Та как-то поникла, но ничего не сказала, склонив голову.       Оглядевшись, Макс понял, что не только Фаина поникла, но и все, кто там был, резко отошли прочь, устанавливая между ними дистанцию в пару метров. Кто-то даже поспешно отвернулся, а несколько мужчин в белых котелках вообще вышли из комнаты. Девочка повернулась к Максу, снова умиротворенно улыбаясь.       — Выведите меня на свежий воздух, пожалуйста, — попросила она, но с тем оттенком непреклонности, с которым обычно танк въезжает на вражескую территорию. Вроде как вы нас и не ждали, да и мы не навязываемся, но чего уж там.       Макс согласно кивнул, хотя прежде подобное подчинение всяким малявкам за ним замечено не было. Но было что-то в этой девочке такое, что-то особенно, что выделяло ее среди ровесников. Макс не смог бы сказать что, но он ощущал это настолько сильно, что мог бы, казалось, потрогать пальцами и даже запачкать.       — Меня, кстати, Хаврошей зовут, — произнесла девочка, когда они сели на скамейку в саду.       Похороны проходили на Мошкинском кладбище. До этого Макс никогда там не бывал, поэтому наличие розария рядом с кладбищем воспринял как должное. К тому же, вот станет какому-нибудь несчастному выжившему родственнику плохо, а присесть и негде. А так, розочки, фонтанчики, огонечки повсюду. Тут и новость, что хитрый усопший троюродный дядюшка отписал на тебя все долги, будет воспринята лучше. Опять-таки, на потерявшую сознание барышню можно водичкой из фонтана побрызгать. И не важно, что она там какая-то зеленоватая и пахнет странно.       — А я Макс, — отозвался наш герой, потирая лоб. Свежий воздух здорово прочищал мозги, но то странное ощущение головокружения все никак не желало уходить. К тому же Фаина смотрела на него как-то подозрительно странно, и Макс никак не мог понять, чем это вызвано.       «Какое странное имя — Хавроша», — думал, тем временем, Макс. «Как из сказки какой-то, что ли…»       — И ничего не странное, — надулась Хавроша, выпячивая нижнюю губу. — Обычное имя, не страннее всяких там.       — Чего-чего? — встрепенулся Макс, который из всего, что она сказала, расслышал только последние несколько слов. Но девочка пропустила его слова мимо ушей, покачивая ножкой. Она вертела головой по сторонам и складывала из пальчиков разные фигурки. Макс краем глаза следил за ними, пытаясь понять, что это за фигурки, но она двигала ими слишком быстро, чтобы он мог в них разобраться.       Они сидели так, в розарии, всего минут десять, но Максу показалось, что прошел целый час. Они не говорили, птички не пели, но умиротворение стояло такое, что он чуть не уснул. Под воздействием этого повсеместного спокойствия это странное чувство в голове Макса отступило и границы его сознания со щелчком встали на место.       Успокаивающая тишина была нарушена бесцеремонным вторжением худощавой молодой женщины в деловом костюме. На носу у нее были круглые очки в тонкой оправе, в руках толстая синяя папка, а на лице профессиональный пофигизм.       — Максим Владимирович? — осведомилась она, деловито поправляя полы пиджака.       Макс согласно кивнул, хотя и с долей сомнения. Нет, что он-то Максим Владимирович, он знал, но по отчеству его величали редко, и эти моменты как-то сами собой случались именно тогда, когда он попадал в ситуации далекие от мирных.       Женщина подошла к ним ближе, и Макс увидел, что волосы у нее практически белые, а глаза водянисто-голубые. От нее слегка веяло морским бризом. Не тем, который пихают в мужские дезодоранты, а настоящим. Макс даже на мгновение почувствовал себя на берегу моря в Адлере, где он как-то провел лето у родственников очередного кандидата в папахены. Кандидат через полгода куда-то слился, но Макс из-за этого не особо расстраивался. Какой там расстраиваться, когда даже имени не помнишь.       — Я представляю «Гейхман и партнеры». Господин Гейхман в силу непреодолимых препятствий не смог сегодня присутствовать, но он обязательно встретится с вами позже для обсуждения ряда вопросов, — произнесла она сухим канцелярским тоном. — Для вступления в наследство вам необходимо подписать документы, осмотреть…       — Простите, что? — перебил ее Макс, хмурясь. — Мне показалось, вы сказали наследство.       — Вы услышали верно, именно это я и сказала, — девушка вроде бы не пошевелилась, но между бровей залегла едва видимая складка. — Ваш дедушка оставил завещание, в котором вы значитесь единственным наследником. Об иных живых родственниках нам ничего не известно, поэтому мы считаем себя вправе предложить вам вступить в наследство сразу же, не дожидаясь истечения периода в шесть месяцев.       — Наследство? — тупо повторил Макс, глядя на помощницу нотариуса как известное млекопитающее с рогами на свежепостроенный элемент деревянного зодчества. — Вы точно не ошибаетесь? Я даже не знал, что у меня был дед, а тут такое…       — Вы можете отказаться от наследства, тогда оно отойдет государству, — осторожно произнесла девушка, хватая папку так, что ее белые пальцы от усилия посерели.       Макса перспектива передать внезапно появившееся наследство от так же внезапно появившегося родственника как-то не радовала. Все-таки халявная копеечка сердцу всегда дорога, а Макс успел прикипеть к ней всей меркантильной душой, даже несмотря на то, что прошло секунд пять. Любовь с первого взгляда не оставляет вариантов.       — А что входит в это наследство? — поинтересовался он, косясь на Хаврошу, которая откуда-то достала зеркальце и теперь играла с ним, совершенно не обращая внимания на разворачивающиеся рядом события.       Девушка открыла папку, с трудом отцепившись от нее, и, откашлявшись, сказала:       — Согласно последней воле усопшего вам переходят все счета, открытые в России и Швейцарии, коллекция картин, несколько транспортных средств и земельный участок с жилым домом в Московской области.       Макс почувствовал, как земля уходит из-под ног. Копеечка оказалась не просто большой — гигантской! Его охватила эйфория, отчего он почувствовал себя очумевшим воздушным шариком. Но шарик далеко не улетел: мнительная натура Макса дала о себе знать.       — И что, никакого подвоха? — поинтересовался он, хмурясь.       — Какой подвох может быть в завещании? Если вы сомневаетесь в добросовестности нашей фирмы… — в свою очередь нахмурилась помощница.       — Да нет, просто как-то все это подозрительно. Бесплатный сыр бывает только в мышеловке и все такое, — пробормотал Макс, почесывая в затылке.       К его удивлению помощница Гейхмана помрачнела и сузила глаза за стеклами очков, становясь от этого какой-то совсем голубоватой. На Макса дохнуло холодом, а в воздухе повис стойкий запах озона, как бывает перед грозой.       — Константин Константинович умер, это трагедия для всех, кто знал его хотя бы пять минут, — произнесла она ледяным тоном. — По-вашему, это похоже на бесплатный сыр?       Прежде чем Макс успел что-то сказать, заговорила Хавроша, ни к кому конкретно не обращаясь. Она даже головы не повернула, все так же глядя в зеркальце.       — Не надо драмы, это не театр, — спокойно произнесла она. — Максим никого не хотел обидеть.       И снова произошло что-то сложно объяснимое: помощница «Гейхмана и партнеров» после слов Хавроши как-то сжалась и даже отступила на несколько шагов назад. Макс недоуменно перевел взгляд с нее на девочку, но Хавроша как смотрелась в зеркальце, так и смотрелась, ни на что не реагируя.       Первым делом Макс, как хороший мальчик, решил сообщить о неожиданно большом наследстве матери. Клавдия, услышав новость, едва не села в ведерко с краской. В последний момент траектория ее спланированного падения на пол поправилась, и она присела рядом с ним. Новость о том, что Макс серьезно думал (пару секунд) над тем, чтобы отказаться от всего этого буквально упавшего с неба подарка, повергла ее в еще больший шок.       — Не так я тебя воспитывала! Не для того растила! — закричала она, пока Макс осознавал, что этот момент в подробном рассказе стоило опустить.       Клавдия приходила в себя весь вечер, пока Макс, оставшийся у нее дома, проигрывал в голове события, произошедшие на похоронах, и пытался разобраться, что, собственно, произошло конкретно. Воспоминания приходили с трудом, кусками. В то же время в памяти не было никаких пробелов, которые говорили бы, например, о том, что он принял кончину внезапно появившегося дедушки слишком близко к сердцу и вследствие этого принял на грудь. Но беспричинное пьянство Макс за собой никогда не замечал, однако весь день подозрительно расплывался, как этикетка колбасы перед близоруким.       Хорошо Макс помнил как он на похороны пришел, а вот саму церемонию уже как-то смутно. Прием после похорон он помнил еще более смутно, зато как они с Хаврошей сидели в розарии — очень отчетливо. И чувство облегчения, когда она дотронулась своей детской ладошкой на приеме, тоже. Помнил ту женщину с красными губами, причем остальное лицо как-то терялось. Потом снова смутный провал.       А потом явилась эта помощница, и тут меркантильный ум свежеиспеченного наследника ухватился за реальность цепкими потными ладошками. Вот так живешь себе, живешь, а потом — раз! — и появляется из ниоткуда дедушка, да еще и с приданым. То есть, с наследством. Макс, конечно, чувствовал где-то глубоко внутри позывы погрустить, что с внезапным родственником он так и не познакомился, но они быстро утопали в мечтах о сказочном богатстве. К тому же, по его уверенному разумению, если бы этот его дедушка хотел бы с ним знаться, он бы так или иначе, но появился в его жизни. В конце концов Макс уже давно не был мальчиком, который во всем слушается маму.       Кое-что все же Макса задело в речи помощницы с невозможно белыми волосами. Она сказала, что им ничего не известно о других родственниках. А ведь по идее где-то там должен был быть его отец… Макс встречаться с ним желанием не горел, но почему-то всю жизнь был уверен, что он где-то есть, где-то живет. А тут такое. «Об иных живых родственниках нам ничего не известно». А если уж им не известно, то тут только спиритический сеанс поможет.       Добравшись в тот день до дома, Макс залез в интернет и погуглил эту фирму. Оказалось, что «Гейхман и Партнеры» широко известно в далеко не узких кругах. У них были такие клиенты, что Макс не мог поверить своим вроде бы не лгущим глазам. Как, интересно, затесался в эту компанию его дед?       Константина Орлова он тоже погуглил, однако результаты разительно отличались. Была только небольшая статья о коллекционере, который пожертвовал музеям картины разных эпох, до сей поры считавшихся уничтоженными, да еще отсканированная страница журнала с его фотографией с открытия выставки в одном из музеев.       Макс увеличил фото и долго рассматривал его, пытливо ища сходство. Его дед был высоким, довольно худым мужчиной, который даже в возрасте не потерял озорной блеск в глазах. Конечно, про блеск Максу оставалось только догадываться, но по тому, как человек на фото стоял и улыбался камере, он заключил, что дед его был тем еще сорванцом. И уж точно не тем несчастным стариком, которого рисовало ему воображение. Он был одет в модный костюм, даже на фотографии отдающем дороговизной, на запястье сверкали часы, а усы и густые белые волосы были аккуратно уложены и убраны зажимами. Этакий престарелый денди.       Больше никакой информации о нем не было. Макс еще поискал немного, но внутри он уже смирился с тем, что все это так и остается непонятым и неразгаданным. Откуда у его деда было столько денег? Почему он так и не встретился с ним? И главное — почему он все оставил ему, Максу? Неужто хотел посмертно замолить огрехи сына?       Погрузив в сервер еще немного печали, Макс встряхнулся. Чего уж теперь-то страдать. Это вот раньше надо было страдать. А теперь нужно разбираться. В том числе с наследством. Он уже точно решил, что отказываться от него не будет. Дурак он, что ли?       Старый деревянный Дом протяжно скрипел на сильном ветру. По-зимнему холодный, ветер так и норовил проникнуть в каждую его щель и растрясти ссохшиеся доски как можно сильнее. Дом пока стоял, но с каждым днем, проведенным без хозяина, будто разваливался. Если бы он был человеком, про него можно было бы сказать, что тот стареет не по дням, а по часам. Дом, конечно же, человеком не был, но все-таки старел точно также.       Дому было плохо без хозяина. Будь его чувства хотя бы чуточку ближе к понятным людям, сказали бы, что он страдает. Он то скрипуче вздыхал, отчего внутри возникали целые смерчи появившейся откуда ни возьмись пыли, то протяжно выл, отчего населявшие его жильцы хватались за уши. Он даже не игрался с измерениями, отчего планировка внутри оставалась неизменной уже несколько недель. Жильцов это очень беспокоило. Они привыкли жаловаться на то, что каждое утро к кухне надо идти новым путем, и это постоянство их слегка пугало. Они чувствовали, что с Домом что-то происходило, только ничем помочь не могли. Дому нужен был хозяин, тот, кто сможет договориться с ним и вселить в него новую жизнь.       Жильцы стали серьезно беспокоиться и уже собирались устроить экстренный совет, как вдруг, совершенно внезапно, они услышали громкий скрип пера, скребущего толстую дорогую бумагу. Звук этот согласно всем законам природы, физики и простого здравого смысла не должен был быть различим вообще, но по Дому он пронесся, словно ураган, сметая все на своем пути.       В тот же миг Дом будто проснулся от этого долгого мучительного сна. Он снова вздохнул, но на этот раз он не страдал, а расправлял застоявшиеся стены, как иной человек расправляет конечности после долгого сидения в одном положении. Трещины стали исчезать, пыль и многовековая паутина сами собой растаяли в небытие, а полы засияли, будто бы целая бригада бравых домовых без устали натирали их целый месяц.       Жильцы переглянулись и поняли, что произошло. Дом чистил дальние закоулки, переставлял мебель, прокладывал новые пространственные карманы, чтобы в самый неудобный момент добавить парочку лабиринтов. Новый хозяин Дома вступил во владение и скоро прибудет, и Дом усердно к этому готовился.