Зеленоградская, 14

      День у Макса не задался с самого утра. Он, вроде бы, даже не вставал, а проторенная дорожка жизни уже свернула куда-то не туда. Сначала не сработал будильник, а когда Макс проснулся, еле-еле продирая заспанные глаза, то ему даже почудилось, что смайлик, нарисованный художником внутри циферблата, как-то особо ехидно ему подмигивает.       Потом позвонил начальник – дерганный дядечка, который носил твидовый пиджак в любую погоду и постоянно протирал носовым платком лысину. Она у него и так блестела, как восковая, но тому видно казалось, что недостаточно. Начальник был низкого ростика, полный, вечно брызжущий слюной. Отличительной его особенностью было то, что он не разговаривал, он кричал. Кричал на всех: на жену дома, на детей, на подчиненных, даже на голубей, что посмели поставить метку на его новенький «БМВ». А потом он расстраивался, что все на него обижаются, и кричал еще больше.       Макс, вздохнув, поднял трубку, предусмотрительно держа телефон на расстоянии вытянутой руки от ушей. Начальника было слышно и так.       - Орлов! Ты где!       - Я проспал, - честно ответил Макс. Он вообще придерживался мнения, что чем честнее говоришь с идиотами, тем сильнее они от этого впадают в ступор. Вот и начальник завис на целых тридцать секунд, что для него было новым личным рекордом.       - Ты!.. Ты!.. Ты!..       В голове начальника роилось столько ругательств, что кроме местоимений и восклицательных знаков ничего не могло вырваться наружу.       - Я, я, я, - покорно согласился Макс.       - Уволен! – взвизгнул начальник и бросил трубку.       Макс вздохнул, почесал подбородок с появившейся за ночь щетиной и решил не бриться. Какая теперь разница, если на работу все равно не идти? Не сказать, чтобы он сильно удивился. У Макса была особая черта характера – ему вечно не везло с трудоустройством. Мать говорила, что это он в отца: тот тоже никак не мог удержаться на одном месте. Но сам Макс по этому поводу ничего сказать не мог, отца он не видел лет с пяти.       А вот с работами у него и правда была полная непруха. Главное, что каждый раз виноват был не Макс. Он просто приходил на новое место, а потом начинались чудеса.       То он увидит вместо нового клиента какую-то крокозябру, то начальник подозрительно начинает отращивать нос… А один раз он просто сказал, что в проводах явно засел какой-то бес, потому что ни один компьютер не работает. На следующий день фирма исчезла, будто ее и не было. Только пустые кабинеты, где раньше были столы с компьютерами и работники. На полу разве что валялся забытый прайс-лист пятилетней давности с рожицами в углу, пририсованными заблудшей секретаршей, втайне мечтавшей быть иллюстратором ужастиков.       И теперь вот это. А начиналось все невинно: объявление нашел в интернете, требуется, мол, такой-то такой-то, с высшим образованием и желанием трудиться. Макс трудиться не желал, но деньги нужны были ему больше, чем лишний час за компьютером, да и находился офис недалеко от дома. Когда он пришел на собеседование, начальник показался ему немного странным, но к этому он привык. В офисе было всего человек шесть вместе с крикуном, так что он был седьмым. Первые пару дней Макс работал нормально, его все устраивало. Даже то, что свои обязанности он представлял очень смутно. Потом начались предсказуемые странности: то клиент зайдет в офис начальника и не выйдет, то посреди кабинета непонятно как появляется человек в мокром водолазном костюме, то мимо прошмыгнет мелкая собачонка с вампирскими клыками и перепонками… И каждый раз, когда Макс упоминал это в беседе с коллегами, тихими и молчаливыми молодыми людьми, они тут же прерывали разговор и разбредались по своим местам. Чем дальше, тем более косо поглядывал на Макса начальник и тем меньше коллеги походили на нормальных живых людей. Они как-то бледнели, вяли… А потом Макс проспал и обнаружил, что его уволили.       Посмотрев на телефон – старенькую «Нокию», еще с кнопочками – Макс порылся внутри еще сонной душонки в поисках сожаления или угрызений совести, но ничего не обнаружил. Мать говорила, что совесть у него отторглась ввиду ненадобности еще в подростковом возрасте, но порой он все же чувствовал какие-то шевеления рядом с печенью, именно там по его версии скрывался загадочный зверь по имени «совесть». Но нет, на этот раз все было глухо, как в танке. Только явилось сожаление, что деньги, заработанные в странной конторке, скоро кончатся, а жить на что-то надо, а значит… надо снова искать работу.       Квартира у Макса была такая же бестолковая, как он сам. Когда здание проектировали, архитектор явно намудрил что-то со стенами, потому что одна из комнат была треугольной, а в другой было сразу четыре окна. Но Макс не отличался лишней прихотливостью, поэтому его такое положение вещей вполне устраивало. В треугольной он обустроил себе спальню, в углу вбив в стену толстую трубу, приспособив ее под турник. С самого момента торжественного водружения по назначению турник не использовался. Макс честно обещал себе начать подтягиваться завтра, но «завтра» наступать не спешило. То надо заняться уборкой, то внезапно выйдет новая часть его любимой игры, то надо срочно посушить где-нибудь брюки… А из турника получалась такая удобная вешалка. Собственно, именно так он и использовался – в качестве дополнительной вешалки. В данный момент на нем рядком висели черные носки с цветными пальцами. Макс собственноручно выстирал их накануне, а батарея, которая располагалась прямо под турником, была настолько горячей, что сохли они на раз-два-три.       Внезапно освободившийся день манил своей непредсказуемостью. У Макса в загашнике было очень много планов: починить ноутбук, убраться в холодильнике, забежать к матери, чтобы та помогла убраться в холодильнике, позвонить Кате и спросить, она его точно бросила или скоро заявится с претензией, что он не звонит и не пишет. Да, с девушками Максу не везло точно так же, как с работами. Он никак не мог понять, что им от него нужно. И главное, они ведь на вопросы совсем не отвечают! Спросишь ее: «Хочешь шоколадку?» - она скажет «нет». Начнешь есть ее в одно лицо – устраивает истерику, что он ее не любит и не ценит. И где тут искать логику?       Кате звонить не хотелось, ноутбук чинить не было денег. Оставался холодильник. Поэтому Макс, как истинный самостоятельный мужчина в самом расцвете лет, бодренько собрался и поскакал домой к матери. Не то, что он действительно был таким жалким и беспомощным, нет. Просто его вгоняло в священный ужас то, что находилось в недрах холодильника. Там таилась коварная кастрюля с супом из щавеля, который стоял там уже месяц. Кастрюля медленно зарастала новыми формами жизни, и от нее уже опасно попахивало. Макс к готовке имел самое отдаленное отношение, умел только жарить на завтрак омлет и запекать курицу на ужин. Все остальное находилось за пределами понимания его сильного мужского ума. Обычно он так и питался: утром омлет, вечером крылышко или ножка. Не заплывал жиром он только потому, что его жилистое тело заплывать жиром отказывалось в принципе. Даже худело, когда Макс не ел что-то вредное.       А на улице расцветала весна. Стоял конец марта, таял снег и пели птички. Чтобы дойти до дома мамы, Максу надо было пройти по аллее мимо детской площадки. Детей там не было, наверное, потому, что вся площадка была залита лужами разной степени масштабности. Летом там постоянно кто-то сидел или играл. Да и сам Макс в юности зависал там с друзьями, только не для того, чтобы сделать куличики, а чтобы выпить чего-нибудь запрещенного для подростков и выкурить стащенных друзьями у родителей сигарет. Площадка навевала приятные воспоминания о хулиганской юности, и Макс улыбался, вышагивая по мокрому асфальту. Он скользил взглядом по еще голым деревьям, по пустым качелям и радовался жизни. Бывает такой настроение порой, когда все хорошо и на душе так легко, так просто становится!       Внезапно будто кто-то толкнул его в спину, и Макс споткнулся на ровном месте. Он тряхнул головой, чувствуя странное жжение в шее, будто бы чешется что-то в воротнике. Дернулся и резко повернулся, сам не понимая почему. Глаза его уловили неясное очертание женщины, сидевшей на мокром столе. За ним обычно пенсионеры играли в домино или лото, максимум их юные внучки приходили с аптечкой. А эта женщина...       Моргнув, Макс понял, что ему вновь все чудится. Никакой женщины там и в помине не было, только три вороны клевали поверхность стола, размоченную растаявшим снегом. Две вороны были пухлые, пушистыми, а одна маленькая, будто еще совсем птенец.       И все-таки Макс был уверен, что он видел женщину на столе. Черноволосую, с красными, как кровь, губами. Она смотрела на него немного презрительно, надменно, но смотрела! Пусть Макс видел ее всего какое-то жалкое мгновение, но она показалась ему реальней, чем все остальное вокруг. Но чем сильнее он напрягал глаза, тем больше уверялся, что ему все-таки почудилось.       - Да ну его, - тряхнул он головой, поправляя кепку на вихрастой голове. – Уже вон черти что мерещится… - сказал он и направился дальше, легко выкидывая из памяти этот странный случай. С ним в последнее время такое случалось особенно часто, из чего он делал логичный вывод, что надо бы навестить доброго дядю в белом халате в специальном доме для таких особенных мальчиков, как он. Если бы Макс зацикливался на своей легкой ненормальности, он бы уже давно слег дома с компрессом и пил бы таблеточки.       Мать Макса была довольно своеобразной женщиной. Звали ее Клавдией Владимировной, но на отчество она принципиально не откликалась. Говорила, что еще слишком молода, чтобы к ней обращались как к матроне. Выглядела она тоже не на свой возраст, изо всех сил стараясь походить на ту юную красавицу, которой она когда-то была. Она красилась в рыжий, густо подводила глаза, как было модно во времена ее молодости, носила обтягивающие джинсы и постоянно бегала на свиданки со случайными лысеющими мужчинами, у которых намечались пивные животики и отмирали амбиции.       Клавдия пыталась устроить свою личную жизнь, которая как-то приостановилась после того, как ушел отец Макса. Сначала она воспитывала сына, потом работала, а потом сын вырос, работа устаканилась, а на личном фронте оказалось, что никому ее притянутые гравитацией телеса уже и не нужны. Клавдия стала активно заниматься спортом, ухаживать за собой, постигать дзен и читать возвышенную литературу. Поэтому в квартире был постоянный ремонт, стены непрерывно перекрашивались, а Клавдия, перетянув кудрявые волосы, некогда такие же светлые, как у сына, аляповой лентой, обычно обнаруживалась где-то под потолком с кистью в руках. Макс именно там ее и нашел: мама пыталась нарисовать очередной уравновешивающий энергетические потоки рисунок вокруг люстры, но что-то приличное в очередной раз не получалось.       - А меня опять уволили, - без приветствия начал Макс, плюхаясь на диван, покрытый пленкой. Такой прозрачной пленкой, сильно напоминавшей пищевую, была покрыта вся мебель, а пол устелен старыми газетами. Казалось бы, зачем? Но Клавдия ко всему подходила ответственно, к тому же ее творческие порывы обычно заканчивались тем, ей снова приходилось переклеивать обои. Каждый раз отвозить мебель в мебельную химчистку, которую она умудрилась найти на другом конце Москвы, ей было откровенно лень, поэтому в ход шла пищевая пленка.       - И почему я не удивлена? – отозвалась сверху Клавдия, опасно покачиваясь на стремянке. – Весь в отца. Что делать будешь?       Макс пожал плечами и предпочел не отвечать на заранее риторические вопросы. Его мать часто спрашивала его, чем он думает, куда собирается идти работать, но при этом отвечала тоже всегда сама, стоит только подождать. И правда, не выдержав тишины после такого важного вопроса, Клавдия стала щебетать с высоты стремянки, почему-то напоминая Максу малиновку. При этом она бодро размахивала кисточкой, с которой во все стороны летели голубоватые капли краски. Она приземлялась на кресла, на столики, оставляя памятные пятна на пленке. Потом Клавдия будет сильно удивляться, как они там оказались, даже скажет, что это Макс постарался. У Клавдии была еще одна черта – ее мысли скакали куда быстрее ее слов, поэтому она часто прерывала монолог, перескакивая с темы на тему. Язык еще договаривал, а голова стремился выплеснуть новую идею, отчего на практике выходила полная сумятица. Именно поэтому Макс как-то прослушал, когда она закончила ругать на все лады его блудного папашу и задала какой-то вопрос, прошедший мимо его ушей.       - Это, э-э-э, сложный вопрос, ма, - выкрутился, как он думал, Макс. – Я так сильно над ним задумался, что забыл его точную формулировку. Не повторишь?       - Что сложного в просьбе глянуть почту? – сдвинула брови Клавдия. – И ты снова назвал меня «ма»! Я же просила!       - Ну, не могу я тебя по имени называть, - дернул плечами Макс, поднимаясь на ноги. – Это странно.       Пока мама вдавалась в подробности, почему он должен, нет, просто обязан называть ее именно Клавдией, а не производными от ее прямого названия, заложенного в умы человечества еще тогда, когда первые люди углем рисовали на каменных стенах пещер, Макс поплелся в прихожую, где лежало ведро с письмами. Это было именно ведро. Когда-то там стояла красивая плетеная корзина, но потом у Клавдии случился очередной кризис личности, и корзина была сожжена вместе с лаптями и плетеными подставками под бокалы.       В обычном пластиковом ведре, гордо именованным почтовым отделением квартиры Орловых, скопилась пачка писем различной степени давности. Рассеянность свою Макс получил вовсе не от отца, как любила заявить мать, а от нее, от Клавдии. Только вот ее рассеянность локализовалась очень избирательно, концентрируясь, в основном, на ключах, чехлах для телефона и письмах. Почту она проверяла настолько «часто», что однажды Макс обнаружил в ведре паутинку. Паука он пожалел, поэтому письма пришлось вытаскивать через дно.       На этот раз не было ни живности, ни даже призрака отца Гамлета. Макс взял пухлую пачку и понес ее в гостиную, разглядывая по пути. Счета, какая-то реклама, еще реклама, уведомление из налоговой, журнал, на который мама когда-то подписалась по акции и забыла отписаться…       - А это что? – сам у себя спросил он.       В руки попал толстый конверт, значительно отличающийся от остальных в пачке. Он был сделан из дорогой качественной бумаги, поверхность которой была шершавой, и когда Макс касался ее, нервные окончания в пальцах посылали ему забавные сигналы. Ему даже показалось, что бумага как будто немного колется. На обратной стороне желтоватого конверта был от руки написан адрес узким почерком, который было сложно читать из-за линий и завитков на концах. «Семейству Орловых», - значилось в строке «кому». Отправителя письма как-то идентифицировать не удалось. Казалось, именно эту строчку автор письма старался вывести витиеватее всего. Сам конверт был запечатан сургучной печатью, на которой был оттиснут незнакомый Максу герб. Приглядевшись, он различил в гербе незнакомые ему символы и решив, что это какая-то иностранная ересь, на этом и успокоился.       - Ма, а что за странное письмо? – позвал Макс Клавдию. Та заглянула ему через плечо, хмыкнула что-то неопределенное и отправилась смывать с рук краску. Письмо интересовало ее еще меньше жалоб соседей на шум в полпятого утра. Вообще Макс был хорошим мальчиком, в детстве порывавшимся высидеть из магазинного яйца ястреба-пикировщика и натравить его на врагов. Но даже такой образец воспитанности не мог устоять перед таинственным письмом, тем более, что в мамином неопределенном хмыкании он расслышал прямой призыв к действию.       Сургучная печать сломалась с легким треском, и в нос Макса тут же ударил слабый сандаловый аромат. Он, конечно, на своем веку не так уж и много повидал сургучных печатей, но почему-то он был уверен, что сургуч так пахнуть не должен. В конверте лежал единственный свернутый листок желтоватой плотной бумаги, которую Макс с некоторым сомнением опознал как пергамент. Подозрения по поводу письма усилились, так как никто из его знакомых или знакомых Клавдии не мог прислать им пергамент.       Однако сомнения развеялись, уступив место недоумению, когда Макс развернул листок, оказавшийся ничем иным, как торжественным приглашением на похороны. Кто вообще присылает приглашения на похороны? Да еще торжественные?       Макс пробежал глазами витиеватый текст, явно написанный от руки, а не набранный на компьютере, так как шрифт Макс опознать не смог, да и вряд ли какой-либо программист сумел бы воссоздать подобные закорючки и черточки в буквах.       - Ма, а ты знаешь кого-нибудь под именем Константина Орлова сорок девятого года рождения? – крикнул он, разглядывая приглашение.       Из ванной донесся грохот, будто кто-то не в меру впечатлительный упал на корзину с грязным бельем. Макс не стал в панике бежать туда, так как насколько он знал свою мать, в корзине скопилась одежда за по меньшей мере месяц, а если ее в очередной раз одолел порыв устроить генеральную уборку в квартире, то там же валялись старые простыни и шторы, которые мама сняла, но постирать забыла. Так что куча, на которую радостно свалилась Клавдия, была очень похожа на профессиональный батут.       И точно, через пару минут взбудораженная мама выкатилась из ванной в сопровождении белой простыни, на которой виднелись пятна краски. Поправив ленту на волосах, Клавдия подошла к сыну и вчиталась в приглашение.       - Постой-ка, - пробормотала она, сдвигая брови. – А уж не твой ли это дед?       Челюсть Макса отправилась в долгий полет воздух-линолеум. Если об отце он знал исключительно мало, так как Клавдия отказывалась про него говорить, когда он был маленький, а когда Макс вырос, он сам не хотел ничего про него слышать, даже если периодически на его мать и нападало неистовое желание познакомить сына с корнями, то о его семье он не знал абсолютно ничего. Даже не так, он не знал, что у него вообще была какая-то семья.       - Мой дед? – вскинул бровь Макс, глядя на мать так, будто она по меньшей мере сказала ему, что решила устроить дома бассейн с пираньями.       Клавдия снова посмотрела в приглашение.       - Ну, да, смотри, здесь же указано, - ткнула она пальцем в пергамент. – «Поверенный господина Орлова приглашает его прямого потомка Максима Владимировича Орлова, 23.09.1991 года рождения, на проведение церемонии захоронения останков усопшего», - зачитала она. – И вот здесь значусь я, как твоя мать и жена его сына, - добавила она, глядя в конец текста.       Макс, не веря своим глазам, снова прочитал приглашение. Он был уверен, что еще несколько секунд назад там не было ничего, связанного с ним. Однако вот она, запись. Несколько раз моргнув, Макс остановился на том, что просто невнимательно читал. С ним такое случалось.       - Так, значит, у меня есть дед, - сказал он сам себе, но глядя при этом на мать.       - Конечно, есть, - фыркнула она, - а ты думал, что твой отец с луны свалился? Есть у тебя дед, то есть, был, - поправилась она. – Когда твой непутевый папахен укатил обратно на свою луну, он все пытался с тобой встретиться, деньги присылал, но я не брала, - Клавдия обхватила себя руками, будто бы защищаясь от воспоминаний. Но долго переживать было не в ее натуре, поэтому пару секунд спустя она добавила, снова фыркая: - Но я ничего брать не стала и сказала ему, чтобы катился вслед за сыночком. Вот еще, сами справимся.       - И… что?       - Ну, и все, - буркнула Клавдия, восстанавливая душевное равновесие. – Кокнулся дедуля твой. На похороны пойдешь?       Макс от такой формулировки слегка остолбенел, но с первым потрясением справился быстро. Он тоже долго не переживал, но не потому, что как мама просто не любил «заморачиваться» по пустякам, а потому, что ко всему подходил философски. Чего переживать, если все равно ничего сделать уже нельзя? Можешь что-то изменить – не ной и иди делай, не можешь – все равно не ной. Никто не Ной кроме Ноя.       - Наверное, схожу, - пожал он плечами. – Делать-то все равно нечего, а там, может, хорошее что-нибудь случится. Встречу там кого и все такое…       Макс сунул приглашение в карман куртки, оставив забытый конверт на тумбочке возле почтового ведра. А зря… причудливые закорючки на сургучной печати, которые он опрометчиво принял за иностранный язык, сложились в довольную рожицу, мигнули несколько раз и исчезли. Вслед за ней растаял и конверт, оставляя после себя только слабый запах сандалового масла.