Осенние каникулы мистера Куинна

След от велосипедных шин на земле был довольно четким, хотя Мюррею даже не нужно было на него смотреть. Эту дорогу он знал если не лучше остальных, то достаточно: уж за одиннадцать лет выучил. Его немного озаботило, какой помятой выглядела его рубашка, поэтому он застегнул куртку, чтобы та не попадалась на глаза. Мало ли, вдруг кто-то из учителей, все еще преподающих в школе, мог заметить его и счесть каким-нибудь безработным хлыщом. Расползание такого рода сплетен ему не льстило. Лучшая и единственная школа Друра была огорожена такой же сланцевой изгородью, как и церковный двор, только выше. Обсаженное зеленью небольшое одноэтажное здание с плоской крышей и широкими окнами стояло у фасада участка, отдавая остальное пространство спортивной площадке. Попасть внутрь было проблематичнее, чем взглянуть на школу издалека. Дежурные преподаватели, бдящие покой школьной территории, могли не узнать старого ученика и не купиться на историю, что он хочет просто посмотреть. Вздохнув, Мюррей оперся руками об изгородь, заглядывая внутрь школьного двора. Покосившись краем глаза на заинтересовавшуюся им пожилую женщину, он отступил. Вид у нее был воинственный и деловой. Очевидно, приняв его за какого-нибудь маньяка-педофила, подкарауливающего своих жертв, она была готова отбивать своих поднадзорных до последнего. Увидев, каким быстрым шагом она приближается к нему, Мюррей благоразумно отошел на пару футов и уже отвернулся, чтобы пойти по своим делам, когда его окликнули. — На место, Куинн! Мышечная память дала о себе знать, и он обмер, прямо как на уроках… — Миссис Браун? — оборачиваясь, спросил он. Осунувшаяся женщина с затянутым на затылке пучком серых волос действительно при ближайшем рассмотрении оказалась его старой учительницей. Впрочем, ничего удивительного. Если даже мистер Суинни остался на своем месте, что ожидать от педагогов, еще не вышедших на пенсию. Приблизившись к нему, миссис Браун взглянула на него снизу вверх строго и решительно. Но потом улыбка тронула ее маленький поджатый рот. — Я рада тебя видеть, — сказала она, касаясь свободной от сумочки рукой его локтя. А уж он-то был как рад. И не только потому, что занятый разговором с ней, он прошел мимо караула безо всяких подозрений. Миссис Браун никогда не была его любимой учительницей. У него вообще их не было, но эта вдобавок вызывала еще и неприязнь. Ее уроки математики были такими скучными, что он чаще смотрел в окно или перебрасывался с Килианом и Финолой записками, чем слушал ее, в связи с чем ему частенько прилетало. Иногда его отчитывали, иногда оставляли после занятий. Нередко учительница говорила, что из него не выйдет даже фермера, потому что с его способностями он не сможет посчитать, сколько у него в отаре овец. На выпускном Мюррей был невероятно рад, что уроки кончились, и ему больше не придется видеться с этими растлителями его детской психики, насаждателями знаний. Но как же, как же он был счастлив увидеть ее. Пожалуй, миссис Браун сильно изменилась. Не до степени некоего его преподобия, но все же возраст сделал свое дело. Припудренная пылью седины, она походила на недовольный гриб, хотя живость из ее движений не пропала. Сообщив, что у нее первый урок — третий, она отвела его в пока не занятую аудиторию и усадила перед собой, как на контрольной. Рассказывая кратко о себе, Мюррей не мог не испытывать дрожь, бросая взгляды на все тут. После недавнего — как он узнал — ремонта, многое из оборудования заменили на новое. Например, в кабинетах физики или химии. Но в математике мало что претерпевало изменения. На шкафах стояли все те же учебники, и лишь таблицы с формулами на стенах стали краше и желтее. — Я не думала, что ты столького добьешься, — честно сказала миссис Браун. — Ты никогда не любил учиться. Больше балбесничать и шататься. — Мне просто не давалась математика, — так же искренне ответил он. Она хмыкнула. Сложив сухие ручки в замок, миссис Браун приподняла голову. — Ты не один, кого я не видела столько лет, — сказала она. — Почти все подались в Дублин или в соседние города. Все оставляют провинцию. — Но вы все же с кем-то виделись? — С некоторыми, да. Ты же помнишь Финолу, вы с ней вроде бы дружили? — Конечно. — Вышла замуж за маклера через год или два после окончания школы, так и уехала в Корк. Там очень упали цены на недвижимость. — О, здорово. — Про Патрика Хасси, ты, наверное, все знаешь. — Ммм, — он нахмурился, — может быть, не все. — Странно, — миссис Браун повторила его выражение. — Я думала, вы уже породнились. Последний раз, когда я его видела, он был с твоей сестрой. Так он сказал. Мюррей откинулся назад с победной улыбкой. Хасси. Долговязый болван за задней партой. Точно. «О. Да. Джемайма. Ты думала, я не узнаю, кто это?» Не обращая внимания на его глупое выражение лица, миссис Браун коротко обрисовала еще парочку почти позабытых людей. — Про Килиана Хьюза, наверное, слышал, да? — в этом взгляде так и читалось: «ты, конечно же, зашел первым делом в церковь?» — Кое-что, — с самым серьезным видом признался Мюррей. — Не ожидал, что он примет такое решение. — Да, это немного… — Она пожала плечом. — Никогда не видела, чтобы кто-то решался на такое до тридцати лет не по настоянию родителей и не следуя семейной традиции. — Наверное, у него были причины, — осторожно проговорил он. — Конечно. Она улыбнулась куда-то в пустоту. — Это пошло ему на пользу, — сказала она. — У него получается что-то лучше, чем у меня. Удержать внимание учеников, например. — О, правда? — Конечно. Говорит с ними на их языке. Не то что сленг или… как это называется? В общем, они его слушают. — Наверное, девочки больше смотрят, а не слушают, — пробормотал он. — Не без этого! — Он не думал, что услышит, как она смеется, но этот звук, который вылетел из ее рта, определенно был похож на смех. Не каркнула же она, в самом деле. — Не считая новой учительницы литературы, среди преподающих он единственный моложе тридцати пяти. Но не это главное. Ему действительно нравится это делать. Работать с детьми. Я несколько раз была на его уроках катехизиса и, конечно, не пропускаю мессы. И, мне кажется, на уроках он не менее одухотворен, чем в церкви. У отца О’Рурка выходило не так славно. Ты должен был помнить, с какими скрипом он отвечал на вопросы детей о библейских чудесах и их физическом обосновании. Но Килиан очень хороший мальчик. Мне кажется, — она снизила громкость своего голоса до шепота, делясь сокровенным, — он бы в тайне хотел иметь своих детей, и из-за невозможности этого так сходится со своими учениками. — Это… интересное замечание. — Пожалуй, да. Они поговорили ни о чем еще некоторое время, пока миссис Браун не спохватилась, бросая взгляд на часы над дверью. Совсем новые часы. — Скоро звонок, — напомнила она. — Ты, наверное, не в школу шел? У тебя какие-то дела рядом? — Что-то вроде того. Взяв с него слово, что он самостоятельно найдет выход, миссис Браун озадачилась подготовкой аудитории к уроку. Ему этот исход разговора совершенно понравился. … Это был урок у младшего класса, самые основы. Мюррей помнил об этом у себя довольно отстраненно, отец О’Рурк на самом деле при всей своей понятливости — хотя после некоторых аспектов уже трудно было это так назвать — преподавал без особого энтузиазма. Пожалуй, одним из немногих воспоминаний о тех уроках было то, как один из одноклассников донял его вопросами о том, на каждой ли планете свой бог и, если он выглядит по образу и подобию своих творений, то правда ли, что на Марсе он будет зеленый и с антеннками, как показывали марсиан в вечернем комедийном шоу. Ох и не поздоровилось же ему потом за альтернативное мнение. Мюррей не думал, что его со двора можно было заметить. Присобранная у края окна плотная шторка, предназначенная для затемнения аудитории в случае демонстрации фильмов, удачно скрывала его от одной части класса, в то время, как преподавательский стол был виден довольно хорошо. Вот со звуком было неважно. Звонкие голоса детей слышались отчетливо, но вкрадчивый тихий Килиана — едва. Задралась рука одного из сидящих на втором ряду. — Я слушаю тебя, Брайан. — Килиан развернулся к ученику лицом. В его руках не было ни мелка, ни указки, которые обычно покручивал его предшественник, испытывая волнение от встреч с новым поколением. — Отец Хьюз, раз Бог наблюдает за нами всюду, — Брайан оглянулся на сверстников, подбадриваемый их вниманием, — он смотрит на меня, когда я в туалете? Класс дружно загоготал, что Килиана, впрочем, нисколько не смутило. — Нет, в этот момент он наблюдает за Шоном. — Он повернулся к громче всех смеющемуся мальчику. Тот сразу притих. — Отец Хьюз, — бойкая девочка на первом ряду не дождалась, пока дойдет очередь до нее, начиная без разрешения, — моя бабушка говорит, что познала беса однажды… — А я познал много раз, — перебил ее Шон, — у меня есть игра на приставке, там их надо мочить. — Отец Хьюз, — вновь привлекла его внимание ученица, — на что они похожи? — Рогатые и с хвостом. — Я не тебя спрашиваю! — Я думаю, Мэри, она могла иметь в виду искушения, говоря о бесах. — Кушать! — выкрикнул кто-то сзади. — Когда уже перерыв? — А что такое искушения? У Мюррея уже немного гудела голова, но Килиан, привычный к детскому шумному любопытству, только вздохнул. Подойдя к преподавательскому столу, он оперся о него правым бедром, садясь на край. — Соблазны, уводящие с пути. Слабости, которым… поддашься и… Он еще раз вздохнул. — …очень расстроишь Господа, — более мягко закончил он. — И себя. — Зачем же им поддаваться, если знаешь, что расстроишь? — усомнилась Мэри. — Все не так просто. Если бы от этого было легко отказаться. Но они находят прорехи в твоем самообладании, давят на больное и заставляют делать неправильные вещи. — Я бы не поддался на какие-то соблазны, — с уверенностью заявил Брайан. — А если бы этим соблазном было что-то, что ты очень любишь, но тебе нельзя? — Смотреть телевизор ночью, — пробормотал он через некоторое время, видимо, выбрав меньшее из своих любимых зол. — Но нельзя же. Если узнают, и днем запретят. — А если бы кто-то предложил тебе, сказав, что никто не узнает? — Ну. Только если никто не узнает, — быстро справился с моральным выбором Брайан. — Тогда я не против. — Видишь. Но так не будет. Потому что ты в любом случае будешь знать, что поступил неправильно. А главное — быть открытым и честным перед самим собой. Бог и так все видит. Мальчик насупился. — У вас тоже есть соблазны? — вернулась к расспросам Мэри. — У всех они есть. — И вы делаете неправильные вещи? Мюррей задержал дыхание. — И я делаю, — Килиан посмотрел в сторону. — Но я старался избегать вещей, которые сбивают с пути. Стараюсь. — Вам легко говорить, вы же священник. — И поэтому у меня искушений только больше. Они говорили еще долго, говорили обо всем на свете, и Мюррей слушал, пока не прозвенел звонок. Он поспешил ретироваться со своего пункта наблюдения, пока собирающаяся на улицу школота не обнаружила его. … Игнорируя воспоминания о жужжащем классе со своими нелепыми вопросами, Мюррей, бредя к дому, все время возвращался к картинке увиденного. Было так забавно наблюдать за этим. Ему, конечно, в принципе нравилось наблюдать за Килианом, будь это на мессе, в больнице, где он слушал пациентов, кому нужно было выговориться, в школе или перед завтраком у плиты. Что-то у него получалось лучше. Например, беседовать с детьми. А что-то хуже — Мюррей вспомнил омлет и тяжело сглотнул. Он помнил также и ту мессу, Килиана, преисполненного своим долгом и любовью к людям вокруг. В тот момент Мюррей и подумать боялся о том, чтобы получить его часть. Такую часть. А теперь это. Сколько интересного скрывалось в нем. Он понял слова и миссис Браун, говорящей о некой одухотворенности. Но также и частично опроверг их. Ему казалось — только казалось, но что-то внутри говорило, что он прав, — будто Килиану нравились эти уроки вовсе не из-за того, что в каждом втором ребенке он видел невозможность заведения собственных и хотел восполнить пробел. Миссис Браун думала, что это потому, что он свято чтит свой долг. Кто-то другой мог бы подумать, что это из-за того, что он не связал бы свою жизнь с женщиной в любом случае. Но Мюррей думал о совсем другом. Отец О’Рурк, квадратный и суровый преподаватель, с неохотой отвечал на вопросы, предпочитая зачитывать заповеди и говорить о том, что грешить нельзя. И особенно — о безгрешности священнослужителей, положенной в основу католицизма. Он не сходил до компромиссов, не принимал современное течение религии и прививал свою точку зрения ученикам. Чего уж, сам Мюррей боялся довольно многих вещей, потому что ему было обещано сгореть за это в аду. Он не был уверен, что отец О’Рурк был по-настоящему злодеем. Все же он делал то, что было, по его мнению, хорошо, и помогал в чем-то понять и обрести себя. Это было больно. Жаль, что не на все распространялась его добродетельность. За ту часть урока, свидетелем которой стал Мюррей, он не услышал ни одной угрозы. Не услышал ничего о злом и жестоком боге, каковым считал его в этом возрасте сам. Были просто плохие и хорошие вещи. Он, конечно, не застал начало с введением в сам материал. Возможно, они как раз тогда исследовали религию как она есть — учение цитатами из тысячелетних книг. Но то, что услышал Мюррей, вдруг показалось намного значимее и нужнее. Килиан рассказывал о морали. Том, как стоит и не стоит поступать. Не делал из себя культ. И не хотел обжечь, как сделали это с ним однажды. Мюррей почувствовал себя невероятно уставшим, наконец оказавшись после небольшой прогулки у дверей дома. Кобонка, ощутив его настрой, не стала донимать и молча провела его в комнату, опустившись на пол у порога. Дурацкая мысль о том, что Килиан стал священником отчасти для того, чтобы исправить ошибки, совершенные не им, плавала на подкорке сознания. Мюррей крутил ее, разминая и растягивая, как пластилин. Ведь Килиан не ушел из семинарии, когда перестал осознавать себя неправильным, а служение — единственным выходом и спасением от греха. Быть может… быть может, потеряв его, Мюррея, он не нашел ничего лучше, чем утонуть там, где не место личным переживаниям. Погрузиться в чужое и оставить свое. Мысль казалась эгоистичной, болезненной и настоящей. Он никогда не решится спросить Килиана об этом. … Больше долистав, чем дочитав «Наивно. Супер» до конца, Мюррей сделал вывод, что вывода у книги нет. Возможно, так и было задумано. Или он просто ее не понял. Или у некоторых книг не было выводов. Последнее предположение ему не понравилось. Он любил логичные финалы, где раскрывается какая-то идея. И он снова подумал о финале. Своем финале. Финале своих осенних каникул в Друре. Распечатка электронного билета на самолет, заткнутого в книгу Лу, пестрела датой, приближающейся так скоро. До субботы оставалось четыре дня, не считая этот, а он столько не успел. Не то чтобы он мог успеть все, что запланировал. Мюррей подумал о фрикадельках и детективах. О прогулках и поездках. О том, что они могли сделать и сказать. Он представил, как было бы здорово сесть на велосипеды и покатиться куда-нибудь к берегу моря в, например, Глендерри, где ветер срывает капюшон, будто сдергивая большими невидимыми руками. Где соленый дух воды лижет кожу, а запах бесконечной и неподвластной стихии туманит разум. Они бы пили из термоса чай, стынущий за секунды, а, спрятавшись в какой-нибудь горной заимке от глаз и погоды, целовались бы, как безудержные в своем желании жить и пробовать подростки. Но оставалось четыре дня. У Килиана была работа — пусть и такая необычная, — и все, что они могли, — это вечера. И детективы. И, возможно, фрикадельки. Но на их приготовление тоже ушло бы слишком много времени, что они могли провести, просто дотрагиваясь друг до друга кончиками пальцев и губ, смотря друг в друга и медленно теряя. Было бы здорово порвать билет и расстаться с настоящим, как будто его и нет. Как будто все эти долгие годы, что Мюррей собирал свою жизнь как мозаику, ничего не стоили. Но они стоили и стоили слишком много для них обоих. Кобонка приподняла свою посеревшую от времени голову и громко фыркнула. У нее был бы план получше, подумал Мюррей. Никаких сложностей. Тюкнуть Килиана по голове, увезти с собой и оставить в другом мире, где его время не было бы ограничено, и никто не мог что-то запретить. Но он не имел на эту жизнь права. Боль в груди, как будто он хлебнул слишком много воды, растянулась до сжавшегося желудка. Сложно. … Если бы Мюррей пил чай в тот момент, когда увидел идущего к их дому Килиана практически под руку с Мамс, он бы оросил им стекло, как опрыскиватель для цветов. Но пока он сидел на кровати, он мог только взволнованно сжать ткань на брюках. Нет, волноваться тут по сути было не из-за чего. Она же ничего не знала. А если бы знала, то уже снесла бы дверь с петель и забросала его каштанами, как главного грешника всего Друра. Но чаепитие все равно вышло на редкость нелепым. — Отец мне все рассказал! — воскликнула Мамс, указывая на него пальцем. Кажется, время опрыскивателя не прошло. Мюррей с трудом проглотил все, что было у него во рту. — Конечно, я вспомнила, что ты с ним хорошо дружил и естественно было бы логично спросить у него, куда это ты запропастился. — Она меня вчера достала, — простонала Джемайма, опираясь лбом в кулак. — Ты еще, говнюк, трубку не брал. — Какой позор на мою седую голову! — Мамс бросила взгляд на Килиана. — Надеюсь этот, — она кивнула на второго ребенка, — вел себя хорошо? — О, да, миссис Куинн. — Килиан сделал крошечный глоток чая. — Мне очень жаль, что вы не знали о наших планах. Мы просто разговаривали, вспоминали… и другое. Мюррей сам вспомнил другое и закивал головой в подтверждение. — Смотрели фотоальбомы. Было поздно, я решил остаться там. — Ну это хорошо. — Мамс впервые по его приезду выглядела настолько умиротворенной. — Я могу быть уверена, что ты в хорошей компании. Он чуть было не захохотал. Всю его жизнь Килиан, с ее слов, был для него худшей компанией, которую можно представить. Какие перемены. — А я не уверена, — кисло отметила Джемайма, заставив его напрячься. — Я думала, ты нашел себе тут какого-нибудь трахаля. — ДЖЕМАЙМА. — Мать постучала по столу, чтобы сохранить подобие порядка, и улетела за новой порцией кипятка для заварки. — Смотреть фотки со священником это еще хуже, чем наклеивать марки с бывшим одноклассником. — Вам-то лучше знать, миссис Хасси, — не упустил случая ее поддеть Мюррей. Сестра пошла пятнами и сделала такие огромные глаза, что стала похожа на чихуахуа. … — Так ты нашел тут себе какого-нибудь трахаля, — заметил Килиан, лежа затылком на его животе. Он постарался выдохнуть дым в сторону окна, но тот все равно развеялся где-то над ними, бесследно тая. Теперь, когда у Мамс больше не было повода для беспокойств, общего времени в пределах приходского дома стало больше. — Да какого-то нашел, — со смехом признал Мюррей. — Дал познать одному священнику беса и ввел его во искушение. Килиан молчал несколько секунд. Можно было подумать, что он всерьез размышляет над его словами. Но потом он вытянул руку и шлепнул его по бедру. Догадался. — Ты все-таки следишь за мной. — Он задрал голову, заглядывая в лицо Мюррея. — Ну, немножко. — Ты маньяк. — Немножко! Смеясь, Мюррей вытянулся и поцеловал его в макушку, так надеясь, что тот не заметит, как ему на самом деле страшно. Страшно от неумолимо приближающегося расставания, финала короткого — он бы назвал его курортным, если бы Друр походил на курорт, — романа. Он ненавидел эти мысли, ненавидел, насколько пытался не обращать внимание на время ранее — когда нужно было просто расставить все точки над i, в первые дни, оглушенный чувствами и состоянием непрекращающегося счастья. Они все чаще молчали и просто держались за руки. Забирались в постель не чтобы заниматься любовью, а чтобы тихо-тихо лежать, соприкасаясь лбами. Бóльшую ненависть вызывали только часы. Секундные стрелки, каждый их шажок, пересекаемый так быстро. Мюррей осторожно расстегнул ремешок на часах Килиана и, сняв их, отложил на тумбочку, спрятав за «Остров сокровищ». Тот не сказал ничего, деля его слабости, и лишь обнял крепче, заворачивая в охапку себя в глупой надежде удержать. — Я никогда не поддавался искушениям так, — шептал Килиан, и голос его дрожал. — До тебя. Было столько возможностей. Но я… я никогда… Он тяжело вздохнул. — Это только ты. Может, ты мой демон? — Я не настолько хорош. — Настолько. Если и должны были эти моменты их беспечного сентября стать последними, Мюррей хотел их запомнить. — Что ты думаешь о Глендерри?