Осенние каникулы мистера Куинна

U2 — Every Breaking Wave

Собрав необходимые для поездки вещи, Мюррей сверился с кратким списком, который набросал. В него входили: — Теплая куртка (на побережье должно было быть холодно); — Термос с чаем (непременно очень крепким, чтобы пробудиться, если туманные пейзажи наведут на глаза сон); — Пирог с клюквой и орехами, любезно предоставленный Мамс (ей нравилось, что они проводят время вместе, наверняка она тайно надеялась, что Килиан снизошлет на него благодать, и он решится осчастливить ее внуками); — Зонтик (он точно не знал, как он пригодится в пути, но приложение погоды показывало кратковременные дожди, так что поостеречься стоило); — Оставшиеся презервативы; новая голубая пачка, приобретенная в обход смены Джемаймы в универмаге (он определенно знал, как они пригодятся, но сомневался, что на пустынном берегу где-то выдастся время и место); — Телефон (заменяющий целый комплект необходимых в пути вещей: навигатор, компас, карта и т.д.); — Немного денег на всякий случай; — Мятная жевательная резинка. Целая куча всего. Дорога не должна была занять долго. Навигатор показывал около двух часов, если перемещаться без остановок. Килиан уточнил у него по смс время и спросил, собрался ли он, на что Мюррей жизнерадостно написал: «Да, отец». В ответ он вновь получил смайл-чертенка. … Когда с подкачкой шин и упаковкой багажа (частично сзади велосипеда, частично распиханного по карманам) было покончено, Мюррей сел на свой агрегат и поскрипывая отправился к приходскому домику. Погода благоволила, и Мюррей нехотя вновь обратился взором к создателю. «Неужели никаких знаковых гроз, приятель?» Проезжая по преимущественно сухой дорожке, он не смог отказаться от ребячества и въехал в лужу, взметнув в воздух фонтан брызг, разбрасываемых вращающимися спицами колес. Были в этом и минусы: на влажную шину прилип мерзкий листочек. Своим навязчивым шуршанием он мог бы довести до белого каления, если бы Мюррей не был мыслями далеко-далеко отсюда. Выехав за поворот, он тут же заметил ждущего его Килиана. Поглаживая свой багажник, к которому тоже была прилажена всякая кладь, тот задумчиво докуривал, стряхивая пепел в коробку на веранде рядом. Он обулся в удобные кроссовки и закатал джинсы на лодыжках. Все продумал. Нервно бросив окурок в жерло ящика, Килиан выдохнул остатки не впитавшегося в него дыма и поднял голову, замечая Мюррея. Вряд ли рядом кто-то был, но все равно единственное, что позволил себе Килиан, это коснуться своим бедром его, проезжая мимо. — Чего ты снова набрал? — спросил Мюррей, оценивая масштаб багажа. — Это все одеяло. — М-м, одеяло? — Мы же не будем сидеть на голых камнях. — Ясно. — Он не был разочарован, но постарался заставить свой голос звучать немного менее заинтересованным. — А еще сэндвичи. И что-то. Мюррей не стал предлагать использовать возможности своего навигатора — Килиан выехал к дороге так уверенно, что можно было точно сказать: она для него хоженая, и он знает путь. Мюррей позволил отъехать ему чуть вперед, наблюдая сзади. Это зрелище было достаточно привлекательным. Красный блестящий велосипед, темная шевелюра на фоне неба, заполненного неоднозначными облаками, перемежающимися солнцем, отличная задница. И голени. Отвлекшись, Мюррей мазнул ногой мимо педали и чуть было не соскочил в кювет. К счастью, Килиан не заметил его оплошности, сбавив темп лишь минут через пять, чтобы поравняться с ним. — Помнишь, мы как-то ехали этой дорогой? — Он прищурился засвеченному горизонту. — Не особенно. — Если память Мюррея не лгала, то их до Глендерри никогда не отпускали одних, когда они были детьми, а после желания ездить туда не было. — Нет. — Мой старик возил нас туда на своей тачке. Один раз, кажется. — А. Что-то такое… вроде… Картинки плыли в воспоминаниях достаточно блекло. Синее авто с длинным кузовом, они на заднем сидении, раздражающие мистера Хьюза своими бесконечными вопросами. Он взялся везти их куда-то, лишь бы избежать пристального внимания миссис Хьюз, донимающей его в те выходные коврами, которые нужно было выбить. Заехав в самый песок, тот долго ругался, а потом недовольно допивал остатки светлого пива на дне бутылки, пока сын с другом прыгали в холодную воду, убегая от белокурых волн. Мистер Хьюз никогда не был образцом заботливого отца. Правда, что Мюррей запомнил тщательно, когда они с Килианом жались друг к другу на заднем сидении, пытаясь согреться, он все же включил печку. — Забавное было время. Пожалуй, Мюррей не рассчитал свои силы. Признаваться в этом, конечно же, у него желания не было, но по мере их движения на запад он понимал, что переоценил себя. Навигатор, рассчитавший расстояние от Друра до Глендерри, говорил о неких сорока пяти километрах. По времени он звучал оптимистично — два с половиной часа с учетом средней скорости велосипедиста. Довольно скоро Мюррей понял, что он вряд ли был примером среднего велосипедиста. Короткие расстояния от дома до дома в Друре, которые он преодолевал с праздной легкостью, ничего не говорили о его навыке в целом. Около десяти лет, проведенных вдали от колес, дали о себе знать. Мышцы икр загудели, а ягодицы устали. Он даже выплюнул жвачку, потому что жевать и крутить ногами одновременно было хлопотно. Он немного даже поворчал про себя на Килиана. Тому поездка давалась легко, несмотря на его вредную привычку, которая должна была сказаться на дыхании. Но тем не менее ехал он ровно, чувствуя себя вполне комфортно. — Сделаем остановку? — спросил Килиан спереди. — Если ты хочешь, — ответил Мюррей, как он надеялся, не очень воодушевленно. … Глендерри встретил их в половине пятого — дорога в целом заняла чуть более трех часов с учетом передышки. Дав ногам и заднице немного отдохнуть, Мюррей преодолел оставшуюся часть пути с меньшим страданием. Но, тем не менее, когда они в конце концов добрались до травянистого холма чуть поодаль от побережья и заняли себе место, его радости не было предела. Поросшая серо-зеленой травой возвышенность открывала вид на песок пляжа, где океан касался земли белыми языками волн. Ветер, идущий с него, пробирал снизу, обволакивая глаза и губы холодом, но наверху еще было тепло. Мюррей поднял голову — солнце уже почти испарилось из дня, но нагретая за день земля тут была еще довольно приятной. Расстелив на большом пологом камне толстое одеяло, Килиан забрался наверх и поболтал ногами, давая им заслуженный отдых. Мюррей мог поспорить, миссис Эванс не баловала Килиана сложными блюдами и сладкой выпечкой. Тот протянул руки к пирогу, расставив пальцы, только что не чирикая, как птенец, ожидающий завтрак в своем гнезде. Мюррей хмыкнул, глядя, как тот сжимает крошащийся кусок в салфетке, довольно зажмурившись. Телефон он взял не зря. За свою поездку Мюррей сделал всего пару снимков, да и те в первый день. Но тем забавнее было пополнить фототеку недовольным Килианом, вытирающим рот от крошек. Мюррей оглянулся. Хотя они и были на своеобразном пьедестале окружающей местности, народу вокруг не было. Он позволил себе сесть рядом, так близко, чтобы прикасаться всей своей ногой к его. — Твоя Мамс просто кудесница, — прошамкал Килиан с набитым ртом. — Никто не печет такие пироги. — Ага. —  Мюррей взял сэндвич с сыром, поэтому пока оценивал блюдо только по чужим комментариям. — Не помню, рассказывал ли я тебе, но когда я еще был… когда отец еще был жив, они иногда ссорились. Он ворчал, она кричала, но потом она замешивала тесто, пекла свой яблочный пирог, ставила его на стол и говорила: «Так, все». Отец всегда сдавался. — Универсальное оружие, — хмыкнул тот. — Здорово, когда вот так… заботятся и… Ну ты понимаешь. — Угу. Мюррей сделал большой глоток все еще теплого крепкого чая и поежился от уютного контраста тепла внутри и холода снаружи. Облизав пальцы, Килиан доел свой кусок и отряхнул крошки с колен. Удовольствие на его лице сложно было описать. Мюррей чуть было не выронил термос, потому что Килиан начал целовать его в щеку и ухо совершенно неожиданно. — Эй, если такое делают с тобой пироги, я клянусь, выучу какой-нибудь рецепт. — Он засмеялся: картина себя готовящего была несколько странной, но совсем уж вразрез с его образом жизни не шла. — Выпечка и оральный секс. Подход к тебе есть. Килиан же его шутку не особенно оценил. Отклонившись назад, почти настолько далеко, что они больше не касались коленями, он сложил руки между бедер и устремил взгляд к океану. Он молчал, и Мюррей уже даже не мог догадаться, чем в этот раз досадил ему, поэтому он сразу же взял его руку в свою и сжал, согревая. — Ну ты чего? — Все нормально. О чем он мог думать? Разве что эти слова заставили его обратиться к будущему, которое казалось далеким и холодным. А частично невозможным. Это не были размышления о последних днях, что они могли быть вместе. Потому что это было всего лишь короткое время, которое могло кончиться и нет. Но большая туманная перспектива дальнейшего пугала. — Я люблю помогать людям, — сказал вдруг Килиан. Он уже говорил это раньше. — Мне нравится быть священником. — Я помню, Килиан. Я не заставляю тебя… не заставляю тебя отказываться от этого. — Слова или чай горчили во рту — уже было сложно разобрать. — Да, потому что это не ты. Потому что это я. Килиан тяжело вздохнул, опуская глаза. — Я знаю многих преподобных, которых это не заботит. Знаешь, обет безбрачия. Они хорошие люди. У некоторых есть… женщины. Или партнеры. Они говорят, что душой принадлежат Богу, но телу нужен кто-то рядом. Кто-то физический. Я никогда не знал, как к этому стоит относиться. Но теперь… Чем же в итоге я отличаюсь от них? — Может, это вовсе и не так плохо? — Мюррей нахмурился. — Они ведь не стали хуже, верно? Они так же спасают души и вряд ли им недоступна какая-то особая благодать из-за того, как они проводят ночи. — Я так не могу. — Килиан отпустил его руку, подтягивая ногу под себя. — Не так. Я долгое время думал, что это все из-за каких-то церковных правил или чего-то другого, что мешает мне. Им не мешает. А мне… Может, это моя вина? Это я не способен посвятить себя чему-то одному? — Ты так говоришь, как будто это плохо. Если тебя хватает… — Меня не хватает. — Он вздохнул так тихо, будто вовсе не дышал. — Как я могу быть праведником, если так часто думаю о тебе. О земном. Простом. Плотском. Я не могу отпускать грехи людям, сам являясь настолько порочным. — Килиан… — Помолчи. Я столько раз слушал, теперь я хочу сказать. Последнюю фразу он обронил не зло, но как-то деловито, будто все эти годы действительно слушал одного лишь Мюррея и хотел вернуть ему долг. — У тебя было девять лет, чтобы найти себя. — Он вздохнул. — А мне хватило девяти дней, чтобы себя потерять. Килиан смотрел вдаль и щурил глаза, но блестеть влагой они не переставали. — Я действительно не задумывался о будущем. До того, как приехал ты. Мне нравилось все, как оно есть. Люди, приходящие ко мне, то, что я мог им сделать, то, что они заставляли меня чувствовать. А теперь… кем я буду через десять лет? Через двадцать? С кем? Я не хочу заканчивать, как они. В доме для престарелых священников, проплаченном епархией, или на попечении какой-нибудь родни, которую не знал в жизни. Не хочу заканчивать в одиночестве. Быть… ненужным. Сердце, стучащее где-то в глубине и отдающееся наружу, как будто из-под толщи воды, ныло. Мюррей слушал и боялся прервать его, потому что это было оно. То, что будет. Что он сейчас скажет. На этой небольшой исповеди, в которой тот наконец оказался по ту сторону от невидимой решетки. Он может сказать, что больше не хочет быть тем, кем является, и Мюррей навсегда поверит в то, что из-за него его друг и возлюбленный потеряет часть смысла своей жизни. Он может сказать, что это все должно кончиться прямо сейчас. Сказать далеко от Друра, от родных и славных мест, от дорог, по которым они бродили, постели, что делили в объятьях друг друга. Какое бы это ни было решение, Мюррею придется его принять и понять. Как бы больно ни было. Потому что Килиан заслужил это. — Я думаю о тебе так часто. Я так устал быть один. Они все… мои прихожане… я помогаю им, и мне радостно это. — Килиан рассмеялся с болью. — Но кем я буду без того, кто я сейчас? Кем я буду без людей, которых люблю? Без долга, который помогает мне существовать? Сейчас я не вижу. Не вижу того, что будет. — А я вижу. Чтобы верить в Бога и… чувствовать его, необязательно ходить в церковь. Бог — это вера. А религия… религия — это правила. Чтобы быть хорошим человеком, помогающим людям, необязательно быть священником. Быть должным делать это. Ты — хороший человек. Этого у тебя никто не отнимет. Килиан наконец осмелился поднять взгляд. Он повернулся к Мюррею и ждал некоторое время, пока тот посмотрит в ответ. — Мне нужно время, — сказал он. — Однажды — этот день настанет, я знаю — я наберусь силы и храбрости на то, чтобы признаться себе, кем я хочу быть на самом деле. Каким человеком. Мюррей не выдержал и вновь опустил глаза. — Но знай, кем бы ни был этот человек, он хочет быть с тобой. Надеюсь, ты дашь мне достаточно времени на это решение. Выдохнув, Килиан мотнул головой, будто споря с самим собой. — Это произойдет не завтра и не через… неделю или даже месяц. Я не знаю, сколько мне нужно. Но… если ты поймешь меня… — Я люблю тебя, Килиан. — Сухость от соленого воздуха в горле зацарапала его, как наждачка. — Я уже говорил тебе. — Не говорил. Ворох воспоминаний, и он действительно не смог найти то, где бы честно признавался ему в любви. Наверное, Килиан столько раз хотел услышать слова. Все те моменты, когда он замолкал, напряженно прислушиваясь к тишине. Тогда нужно было сказать? Почему он не говорил? Почему не находил в себе смелости? — Теперь говорю. — Он вновь нашел его руки, сжимая. — Я дам тебе столько времени, сколько тебе нужно. Я буду ждать. Килиан поцеловал его, и в этом поцелуе не было желания и поиска чего-то нового. Его губы были соленые от воздуха или сожаления, но сколько было в этом прикосновении надежды. Зажав теплый термос между бедер, Мюррей освободил обе руки и обнял его, вжимаясь лицом в шею. Так тесно, чтобы стало больно. Чтобы запомнилось. Чтобы выцарапалось в памяти, как так никогда и не написанные слова на стволе старого дерева. А потом облака разверзлись, являя темную тучу, и хлынул дождь. … Вокруг было темно и серо из-за пелены дождя и окончательно ушедшего солнца. Они собирали вещи, наскоро распихивая их по сумкам, и что-нибудь точно потерялось — в темную траву ускользнула пачка мятной жвачки и еще что-то из содержимого кармана; скатывались к дороге, где хоть как-то можно было укрыться под кроной деревьев у обочины, потому что зонтика не хватало. И потом ловили попутку, приматывали на багажник авто велосипеды, смеялись, как безумные, наконец оказавшись в сухом салоне. Водитель ворчал, закатывая глаза, глядя на темные следы на обивке, но в целом чувствовал себя довольно хорошо, спасая двух балбесов, решивших прогуляться в самую неподходящую для этого погодку. Заплатив ему парочкой промокших купюр за неудобства, они наконец высыпались наружу неподалеку от приходского домика, как никогда манящего своим теплым нутром. — Это было совершенно ужасно. — Килиан бросил ключ мимо тумбочки, остановился на секунду, подумывая поднять его, но потом махнул рукой и оставил на месте. — Но зато запомнилось. Одежда, пропитанная ледяным дождем, липла к телу. Вода умудрилась пролезть даже под куртку, вымочив рубашку. Мюррей в панике проверил застегнутый на молнию карман, но там, по счастью, все еще было сухо — телефон работал. — Ставить чай, срочно ставить чай. — Размашистыми шагами Килиан перешел к обогревателю, включая его и набрасывая поверх потерпевшее одеяло. Он даже не стал заглядывать в пакет, что сталось с едой, молча выливая содержимое в раковину. Хлебное море тут же утекло в слив, оставив нетронутыми только два островка — куски сыра. Холод грыз сперва через одежду, но даже когда ее количество уменьшилось, приятнее не стало. Казалось, будто кожа покрыта льдистой коркой. — Я теперь точно не забуду этот день, — тихо выступал Мюррей. — У тебя есть что-нибудь, что можно на себя набросить? Подумав, он решил, что лучше будет попросту не одеваться, а согреться другим способом. В тот день, что он впервые остался тут на ночь, Килиан ознакомил его со священничьей ванной комнатой. От обычной она не отличалась ровным счетом ничем. Даже никакого тебе мыла в форме облаток и шампуня «Слезы Христовы». Засунув себя в горячую воду, Мюррей почувствовал себя наконец человеком. Тепло чугунной ванны окончательно заставило его разомлеть, а чувства, чуть закоченевшие под плюющимся льдом дождем, — оттаять. И внезапно внутри стало холоднее, чем снаружи. Ведь все… кончилось? Он не был уверен. Разговор, прервавшийся — или же не прервавшийся, а завершившийся, — буйством погоды, казался далеким, будто они говорили об этом неделю назад или месяц. Вот только сказанные слова всплывали в памяти до противного отчетливо. Значило ли это, что пока нет смысла продолжать? Пока или вообще? Прерванное такое короткое счастье стыло остатками заварки в чашке его души, оставляя на боках мутный налет. Как от него было избавиться? Мюррей запрокинул голову на борт, глядя в потолок. Было просто об этом не думать, пока они убегали от дождя или пытались не смеяться в салоне любезного автомобилиста, чтобы он не счел их сумасшедшими. Внизу они держались за руки, и это место было теплым, несмотря на лед отягощающей мокрой одежды. Он хотел, но слабо мог поверить в происходящее, когда незапертая дверь тронулась с места, и Килиан оказался внутри. Наверное, пришел сказать, что чай уже готов. Или что-нибудь такое. Но он вряд ли пришел за этим, подумал Мюррей, когда тот стащил с себя промокшие джинсы с бельем и залез к нему внутрь. Потому что еще оставалось время. Еще ничего не кончилось. Обвивая его ледяное тело руками и водя ими по спине, надеясь отогреть, Мюррей улыбался ему в темные мокрые волосы и целовал в висок. — Ты же простишь мне еще одну слабость, да? — осипшим голосом спросил Килиан. — Я прощу тебе все слабости. Килиан тихо засмеялся и повернулся к нему лицом, целуя мокрыми губами. И в тот момент все было хорошо. И правильно. Потому что дальше — ничего не было. И дальше — было все. Что можно построить, создать. — Я люблю твой пенис, — серьезно сказал Килиан, глядя ему в глаза. — М-м… спасибо? — Дурак. Килиан опирался на руки, сидя между его ног. Его кожа сменила цвет с неаппетитного бледного на розовый. — Знаешь, — он наклонился очень близко к уху, но так, без его пытливого взгляда, было немного проще, — чего я хочу? Мюррей догадывался. Потому что мгновения расставания были самыми горькими. И сладкими в предвкушении неминуемой однажды встречи. Можно было позволить себе что угодно. — Отдать тебе все. Он потерся носом о завиток потемневших русых волос Мюррея у виска. — Все, что у меня есть. — Он облизнул нижнюю губу. — Ты же понимаешь, что я имею в виду? Перед глазами Мюррея помутнело, и его окончательно повело. Он понимал. — А как же чай? — Бог с этим чаем. … Мюррей был так взволнован, что чуть было не принял роковое решение — дотащить Килиана до кровати на руках. Хорошо, благоразумие дало ему опомниться. Ноги все еще дрожали от велопрогулки, да и весил Килиан наверняка немногим, но побольше его. Нервный смех, рвущийся изнутри, рассекал последующие мысли, мешая собраться им в кучу. Он думал о том, что могло понадобиться, но все ускользало от него, как дым сквозь пальцы. Килиан потянул его за руку в постель, и от одного этого приглашения он уже был возбужден сверх меры. Они даже толком не вытерлись, и теперь в комнате казалось холоднее. Частично из-за капель воды на коже, частично из-за окна, за которым все так же шумел дождь. На улице совсем почернело. Мюррей оперся о матрац правой рукой, левой обхватывая лицо под собой и целуя. Так глубоко и продолжительно, как могло позволить себе их время, и его самообладание. Он. Так. Долго. Ждал. Так дьявольски хотел обладать Килианом, что ни одно воспоминание о мире вокруг не могло помешать ему. Распятие укоризненно квадратно смотрело на него со стены над головой Килиана, но это был всего лишь крест из темного дерева. Колени Килиана дернулись первый раз неуверенно, но потом все же разъехались в стороны, пуская ближе к себе. Мюррей замялся от его робкой доверчивости, не зная, что стоит сказать. Он был готов ждать сколько угодно, чтобы получить его полностью. Своего друга. Своего мужчину. Своего священника. Кем бы он ни был. Подтянув одну его ногу ближе к груди, Мюррей рассмотрел его там внизу и, вздохнув, взглянул в его лицо. Приподнятые брови Килиана, его приоткрытые губы, гипнотические глаза, то жмурящиеся в ожидании, то любопытно открывающиеся, дрожа ресницами. Разве он уже не в был раю, если достоин наблюдать его таким? Это стоило любого наказания после. Мюррей облизал пальцы и пробно пробежался по чарующе неизведанной территории в тени его ног. По линиям мягкой кожи к их средоточию, уводящему внутрь. Второй рукой — по его колену, бедру. Огладить живот и уверенно обхватить член, чтобы отвлечь от дискомфорта, который мог прийти вначале. По лицу Килиана сложно было понять, прямо ли ему это не нравится, или он не может привыкнуть. Мюррей раньше не имел дела с новичками, но был готов научить. Был готов ко всему, если дело касалось Килиана. Сплюнув еще, он растер слюну между пальцев и прошел дальше. Напряженное бедро Килиана дернулось. Руки сжались в кулаки. Мюррей наклонился и поймал конец его члена губами, не давая ему упасть. Тревожный пульс в глубине Килиана колдовски манил. Слушать его было проще, когда он не видел лица, не видел глаз, не видел волнения. — Если тебе не нравится, мы можем это не делать, — пообещал Мюррей, отрываясь. Чужая рука схватила его так же нервно, как в первый раз, когда Килиан подумал, что он хочет встать и уйти. — Нет. Мне все нравится, — твердо сказал он. — Хорошо, если так, — Мюррей был не в силах посмотреть на него, — я в первый раз не то, что не кончил, я вообще подумывал завязать со всем этим. Сексом. Килиан засмеялся, и это расслабление пошло ему на пользу — пальцы скользнули глубже. — Там хорошо, — выдохнул Килиан, растопыривая пальцы рук, чтобы захватить больше простыни, за которую держался. — Здесь? — Вот сейчас. М-м. Сейчас. Растроганный его желанием помочь словами, Мюррей поцеловал его в живот. Килиан в ответ запыхтел взволнованным паровозом. Гул внутри головы стало так просто спутать с гулом дождя снаружи. Мюррей потерял счет времени, сколько готовил его. Сколько щупал плоть, сколько напитывал взгляд текучим зрелищем разбросанного тела перед собой, пьянящим крепким хмелем белой кожи и тугих мышц. — Подожди, — он дотронулся до его груди, укладывая обратно, потому что Килиан сразу собрался сесть. — Нужно что-нибудь скользкое. Слюны мало. — В ванной, кажется, есть… масло ладана. Он ужасно покраснел, будто хранил в ванной не средство для рук, а плеть для грязных игр. Масло нашлось сразу. Флакон был маленьким, но почти полным. Его крышка пахла древесной смолой, и спокойствием, и мягкостью. Мюррея вновь пробрала дрожь. Килиан ждал, откинув голову на подушку, и, тяжело дыша, смотрел на крест над головой. — Я… кх, — Мюррей почесал затылок, — кажется, я потерял резинки, пока мы собирали вещи в Глендерри. — Ты брал их с собой? — Маленькая глупая улыбка Килиана расслабила его. — Вот неуемный. — Я? — усмехнулся он. — А кто вчера ко мне еще на кухне начал приставать? — Он приостановился и не стал смущать его больше: — Можно без них? Тот думал некоторое время, а потом медленно кивнул. Подтянув подушку ему под бедра и раздвинув ноги необходимо широко, Мюррей задержал дыхание и скользнул влажной от масла ладонью по стволу своего члена. Невесомой пеленой случайная смазка мягко окутала его кожу. Он хотел верить, что этого хватит. Килиан с облегчением выдохнул, когда он только коснулся головкой члена входа в него, словно это было самым страшным и болезненным. Но это было только пока. — Больно, — сказал Килиан твердым голосом, не жалуясь, но констатируя факт. — Прими это страдание как католик. — Эй. — Он засмеялся и, замешкавшись, пропустил его глубже. — М-м. — Прости. Мюррей замер, давая ему время на те пару дюймов, на которые он уже оказался внутри. — Не всовывается. Больно, — повторил Килиан. — Мне прекратить? — Нет. Я хочу. Пока они говорили, переключаясь на слова и лишнее дыхание, Мюррей толкнулся глубже. И, отвлеченный, Килиан действительно меньше переживал. — Я могу остановиться, — Мюррей замер над ним, — можем сделать это как обычно. Как ты хочешь. — Я хочу так. — Килиан неожиданно ревностно потянул его на себя. — Именно так. Именно сейчас. Он зажмурился. Еще секунда, и он бы сдался. — Я уже внутри. — Почти полностью, но достаточной частью, чтобы это уже было невыносимо хорошо. — О. — Килиан улыбнулся в облегчении, показывая верхний ряд зубов. — Тогда… Он потянул его за шею к себе, пока ухо не окажется в паре дюймов, чтобы сказанные слова слышало только оно и больше ничто вокруг. — Я твой, мистер Куинн. Теперь полностью. Делай со мной все, что хочешь. Член, и без того сжатый в тесной клетке жаркой плоти, дернуло от укола возбуждения. Было ли это оттого, что в этот раз их не разделяла латексная преграда, или от наконец завоеванного нетронутого дара, но это возбуждение показалось самым сильным, что захватывало за последние дни. — Да, сэр. Тело под ним принимало каждое движение. Расслаблялось, когда он входил глубоко, сжималось, задерживая внутри, когда подавался назад. Килиан отпустил его и разбросал руки в стороны, нащупывая все, что было вокруг. Подушку, простыню, кромку одеяла. Вспотели его лоб и шея, искристыми каплями влага сползала по светлой коже, накапливаясь в ямке ключиц, скатываясь от пупка к грудине. Мюррей уделил внимание оставленному ранее члену, и тот, к его удивлению, все еще был заинтересован в происходящем. Как и хозяин. Он очень этого хотел. Килиан тихо замычал и схватился за подушку под собой, комкая наволочку. Мюррей подумал, что еще никогда не видел что-то такое же желанное и восхитительное. Как он и его тело. И… его душа. Распятая перед ним, отданная на растерзание плотскому чувству и чему-то совершенному, что было между ними. — Боже, — Килиан облизал губы, чуть приподнимаясь от приятного спазма, — что это? Вероятно, он говорил обо всем в целом. — Твоя простата. Килиан хотел рассмеяться, но дыхания не хватило, и смешок прервался на середине; он откинулся назад, открывая шею. Мюррей огладил его бедра, наконец понимая, каково это. Теряться внутри, путаться в теле и душе, не зная, где что. Тонуть и находить на дне сокровище. Спинка кровати ударилась о стену. Распятие соскочило с одного из гвоздей и наверняка бы упало, если бы Мюррей не подтянулся наверх, накрывая его рукой. Не в этот раз. Дерево креста под одной ладонью, пульсирующий ствол члена Килиана в другой. Бога не было между ними. Он был всюду, но не там. Над и внутри. В каждой клетке. Создавал. Воскрешал. Благословлял. Но не разъединял. Подцепив крест на место, Мюррей вернулся вниз. Руки, ноги, губы, Килиан не знал, что со всем этим делать. Реальность ускользала из его ладоней, он дрожал и не мог совладать с собой. Его бедра обхватили так крепко, что было почти больно. Поймали в себя. Он вцепился в него всем, как если бы это могло спасти их. Последний толчок, распятие, и все его тело вокруг. Килиан рывком зажал рот рукой, стесняясь своего стона, и откинулся наконец назад, растекаясь под ним, как подтаявшее желе. Не выдержав, Мюррей закопался в его шею и содрогнулся, кончая внутрь вслед за ним. Он долго не мог найти в себе сил отпустить, слезть. Дрожали ноги — и не из-за велосипеда, — руки — на них еще чувствовались ребра распятия, губы — поцелованные сотню и один раз после. Килиан не мог заставить себя открыть глаза. Из уголка правого стекала слеза, мешаясь с испариной на виске. Мюррей вытер ее, гладя его по голове, и тот ластился к его руке, как щенок. Его все еще немного колотило от пережитых чувств. Их колотило. — Я так не хочу терять тебя, — прошептал Килиан. — Так не хочу. Снова.