***
Джоске прятал руки в карманы своего драпового пальто и выдыхал в холодный вечерний воздух облачка пара. Они с Окуясу, почти ничего не говоря, следовали за Джотаро до самого моста, который располагался по серединке и выделялся тем, что с него плевать вообще не интересно. Окуясу, когда они свернули с улицы, по которой возвращались с рынка, предположил, что этот огромный угрюмый мужчина, в темноте почти неразличимый, очень напоминал ДжоДжо Куджо. Джоске это самую малость озадачило, и он предложил совсем немного пройтись за ним. Нужно заговорить, спросить как и что! Вот только он шел быстро и выглядел невеселым уже со спины. В свете фонарей они убедились в его личности, но когда Джотаро шагнул на мост, они пошли в холл, неожиданно струсив и не желая попадаться на глаза великану. Черный ход, запах отменного табака, смешавшийся с запахом дешевых папирос, невидимые облака духов и относительная тишина работающего ресторана. Без представления народа собралось крайне мало, подумал Джоске, мимолетно заглядывая в зал со вторым мальчиком. Высокие красивые дяди, дамы в деловых костюмах, привезенных из Мюнхена. Джоске тоже хотел красиво одеваться, как в Америке, Франции или Италии. − Спросим у Доппио, не приносили ли нам почту? – предложил мальчишка, когда отнес с Окуясу покупки на кухню. − Конечно, Джоске-е-е! Я думаю, сегодня письмо от брата точно пришло! Он у меня военный, служит нашей родине уже несколько лет, и я даже… Как это слово? − Понимаешь? – Джоске слышал эту историю уже сотню раз, поэтому якобы проницательно мог подсказывать другу, пока они идут сквозь небольшую толкучку возле вешалок для одежды в левом углу от парадного входа. − Да, точно, понимаю! Понимаю, почему ему пришлось отдать меня, − Окуясу пробрался через шумную компанию девушек и подтянулся локтями, чтобы его голова точно была видна в окошке главного секретаря и заодно кассира Доппио. − О, Окуясу, привет! Джоске тоже тут? А вот и он, − рыжий парень кивнул второму мальчику, тоже залезающему рядом с Окуясу. Он собирался спросить, что детям нужно, но раздался телефонный звонок. – Минутку! Да, «Крылатое солнце», слушаем вас! Нет, сегодня только наша кухня вашем распоряжении, простите. Спасибо за звонок! Доппио снова повернулся к ним, ставя трубку на золотистые рожки. − Скажите, писем для нас не приходило? Может от моего папы? Или брата Окуясу? Его зовут Кейчо Ниджимура! − Простите, малявки, как всегда, ничего, − он грустно вздохнул и протянул им две конфетки и письмо. – Это для Цезаря. И еще! Не переставайте ждать! И они отправились к Цезарю на чердак, чтобы отдать письмо и вернуться в свою комнату. Уже там мальчики умылись и забрались под одно одеяло кровати Джоске. Они старались скрыть, как бывшие сироты боялись спать одни и поэтому делили койку на двоих. Когда внизу звучала музыка, доносящаяся сквозь щели в стенах и полах, они часто не спали, а разговаривали о прошлом, настоящем и будущем. − Помнишь, как ты впервые сюда попал? – спросил Джоске. − Конечно! Меня привезла какая-то тетя и передала под ответственность нашего Цезаря. И мне было так страшно, я очень хотел провалиться под землю и мечтал, чтобы меня забрал братик. Но про себя ты не рассказывал… − Ты просто забыл, − Джоске сел и погладил свое голое плечо, в свете от окна голубоватое, и Окуясу глянув на это, нахмурился. − Я помню, что я был маленьким никому не нужным мальчиком, мне было лет шесть, и меня хотели забрать силой в дом, из которого привезли тебя, но Джозеф их обогнал, отнимая от умирающей мамы… Тогда шел сильный дождь, и Цезарь долго меня отмывал от грязи… Я не многое сумел сохранить в памяти о маме, кроме ее коротких темных волос и добрых веселых глаз. Она долго болела. Я не очень горю желанием покидать этот дом, но я бы хотел встретить отца, вдруг он напишет? А ты? Что ты помнишь о брате? − Его смешные русые волосы и брошку в форме стрелки на военной форме. Еще у Кейчо строгий взгляд, но он всегда заботился обо мне. Иногда, конечно, злился, но это была чепуха по сравнению с тем, что он делал для меня. − Хоть что-то ты не забыл! − Если бы не наш ДжоДжо, я бы грустил очень сильно до сих пор! − Я бы тоже… И они посмеялись. Дверь со скрипом отварилась. − Не спите? – Это был Джозеф, и комната наполнилась радостным детским вскриком, потому что оба мальчика были счастливы видеть здорового Джозефа с перемотанной рукой и растрепанными волосами. После короткого визита к мальчишкам, Джозеф вернулся в их с Цезарем комнату и улегся на спину. Оказаться в собственной постели после больницы было настоящим чудом. Цезарь скептично наблюдал за тем, как он берет свой отложенный в сторону комикс и тихо посмеивается. Сам же он сидел с альбомом, от которого пахло типографией и залежавшейся бумагой. Цезарь нечасто его доставал, но использовал для постановки новых номеров, как сейчас, и как Нориаки, когда принес заготовки номера с Джотаро. Цезарь не претендовал на идеальный уровень рисования, он просто создавал зарисовки костюмов и образов для новой постановки, которую решил воплотить в ближайшее время. Черные линии туши немного растекались, встречаясь с красиво ложащейся на плотный лист акварелью, но все это смотрелось весьма стильно, как казалось Цезарю. Сменив краски на перо, он стал расписывать сами сцены и персонажей, что в них участвуют, реплики и прочее. Под шелест страниц и хихиканье Джозефа дело шло замечательно. Наконец, Цезарь изящно вывел заголовок и посмотрел на соседа по комнате – он перелистывал страницу комикса, выписанного аж из США, при помощи языка. Ну, конечно, одной рукой это было неудобно. Цезарь с теплом понимал, что Джозеф не очень грамотен в немецком, но зато с родным английским у него все чудно. − Я закончил, − сказал Цезарь, когда перестал пялиться на него минут пять. Такой долгий осмотр парня, безусловно, был вызван его долгим отсутствием, его… Цезарь правда боялся, что Джозеф не вернется. Тогда, в тот вечер. И теперь, видеть его относительно здоровым на его постельке, в домашних брюках и майке, которую он ему лично помог надеть, было настоящим счастьем. Цезарь часто преуменьшал значение Джозефа для себя, грозился его уволить и ничего ему не платил, но вряд ли кто-то знает, что иногда он, действительно, зависает на Джостаре взглядом и понимает, что только рядом с ним ему спокойно. Чувство безопасности и надежности. Джозеф всегда рядом, и отпустить его он вряд ли сумеет. Он может и дурачок на первый взгляд, но Цезарь знает – у Джозефа невероятный ум, а про внешность вообще говорить нечего. Слишком уж Джостар прекрасен. И все же, он не готов ему сказать в ответ на чувства даже «возможно». − Правда? Покажешь, что придумал? – Джозеф с увлечением отбросил свой комикс и поднял брови, глядя на Цезаря. Цеппели улыбнулся и, взяв свою рукопись, переместился на кровать друга, показывая ему целый сценарий нового, поистине огромного и чудесного номера, который совсем скоро должен был ожить на сцене «Крылатого солнца». − Ты так красиво нарисовал, вау! – они оба уткнулись в изучение набросков, Цезарь лежал на животе, а Джозеф на здоровом боку и его глаза пламенно бегали по картинкам. − Спасибо, − Цезарь улыбнулся, не осознавая, что это та спокойная улыбка, которую любит Джозеф больше всего, находя очень милой. – Это будет очень интересная сказка и для взрослых, и для молодых, и для детей. Я взял каноничную историю и слегка переделал, добавив больше не линейных отношений. − Вот как тут? – Джозеф показал кивком на изображение человечка в розово-зеленой пачке в объятиях другого человечка, облаченного в темную мантию. − Да, это Мышиный Король и Клара. Он будет держать ее в плену. − А это? Цезарь посмотрел на изящную фигуру человека в бело-зеленом с голубыми оторочками рядом с красивым принцем. − Это Принцесса Драже. − Так, значит это… − Да, мы будем ставить на Рождество «Щелкунчик».***
Наступил новый день, и Нориаки пришел на работу, пусть и без всякого намека на хорошее настроение. Стрелка часов бежала к отметке, означая скорое начало репетиции, и, когда парадная дверь с тяжестью хлопнула об проем, Какеин робко посмотрел на зашедшего в холл Джотаро. Как он снял свое заснеженное пальто, он уже не видел, и просто ткнулся в поднятый лацкан своего, в котором Нориаки сидел в помещении, никак не в состоянии согреться. Куджо подошел к нему и отодвинул стул стола, за которым он сидел, чтобы быть ближе. − Здравствуй, Какеин. Ты в порядке? − Да-да, здравствуй, − Нориаки, скорее всего, излучал ауру нежелания разговаривать и вообще его видеть, глядя на остывший чай. – Как можешь догадаться, не совсем. У меня весь вечер и утро состояли из выговоров о том, какой я никчемный человек, и компания у меня никчемная, что я докатился до того, что сплю со всеми подряд… Что… − Какеин вздохнул и продолжил после длинной паузы, растерянно отводя взгляд: − Все, что я делаю, не соответствует. Какеин вздохнул еще раз, когда ладонь Джотаро опустилась на его плечо и мягко сжала. − В чем не соответствует? Статусу? Или идиотским принципам? – он нахмурился. – Какеин, ты взрослый человек и не обязан все это выслушивать. Почему ты каждый раз возвращаешься к ним, если их отношение к тебе такое отвратительное? Зачем ты все это терпишь? Эти унижения – последнее, что ты должен получать, когда у тебя есть люди, которым ты важен. Которые готовы о тебе позаботиться, которые ценят твой труд. − Мне всего восемнадцать! Моих денег далеко не достаточно, чтобы жить одному. Ты думаешь Цезарь полностью покрывает расходы на наши костюмы? Как бы ни так, там есть процент наших вкладов, что и является зачастую половиной заработка. Джотаро…! Если бы ты вчера не высказал это все ему, не вступил бы в спор, то тогда бы все обошлось. Они начали привыкать к тому, что моя жизнь теперь такая. Но ты… Ох… Зря, Джотаро, зря, ты раздраконил его. − Он сам раздраконился, я лишь хотел тебя проводить и уйти, ну, может, помочь в саду, но это не моя вина, − он хмыкнул, и Какеин ответил на это тсыканьем. – Твоего заработка может и не хватит на все, но этого хватит, чтобы жить отдельно и нормально. Без излишек, конечно, но хотя бы без постоянной нервотрепки. − Джотаро, как ты не поймешь, что вчера ты оказался виноват? Ты начал свою пустую защиту, хотя я не просил тебя что-то ему отвечать. Мог бы хотя бы подумать, что твои слова мне в дальнейшем навредят. Лучше бы ты помог с теми несчастными поленьями, − Какеин почувствовал, как его кожа теплеет, и кровь разгоняется в жилах от такого разговора. Он снял пальто, не вставая, и снова уперся локтями в столешницу, как сидел до этого. Джотаро хмуро смотрел на него, а Какеин на него. Пауза затянулась, но ДжоДжо ее прервал: − Прости. Он меня сильно разозлил, − Джотаро вернул откинутую руку на плечо, но теперь как-то более обеспокоенно смотря на обнаженную кожу Нориаки. – Что это? Какеин взглянул на розовый отпечаток пальцев, украшавший мышцу между локтем и плечом. − А это… Еще один плод вашего спора, не думай об этом, − Нориаки смахнул руку своего друга и вздохнул. – И про ухажеров. Если ты думаешь, что я меняю мужчин, как перчатки, то это не так. У меня никого нет и не было. Мой отец просто пару раз видел, как меня провожают Джозеф, Цезарь, Дио, или я сижу с ними в городе, или хожу куда-то типа ярмарки. Просто они, скажем, тоже мои друзья в какой-то мере и до твоего прихода меня куда-то звали. Отцу этого хватило, чтобы он считал меня шлюхой, − Какеин выпил свой гадкий холодный чай и вздохнул. − Потому что так и есть. Неожиданный голос разбил атмосферу уединенного душевного разговора между Джотаро и Нориаки в пух и прах. Это колючий до безумия голос идиота-Леона, проходящего мимо. Нориаки на это высказывание только грустно опустил голову в сгиб локтя. − Лучше, когда у тебя есть ухажеры или хотя бы тот один человек, которому ты нравишься, чем когда ты настоящая и официальная шлюха, давно озлобленная и никому не нужная, − решительно произнес Куджо куда-то в сторону Леона, но и Нориаки, одновременно, звуча угрожающим голосом над его ухом. И снова он его защищает! Это удивительно, подумал Нориаки, что обрел такого большого, сильного и свирепого охранника, который обычно скрывает свои эмоции за непроницаемой маской своего лица и мерцающих лазурных глаз. Какеин поднял голову, вновь вздохнув и посмотрев на него, игнорируя крик Леона «Я все слышу, салага!» из кулис. − Спасибо. Может я смогу еще как-то тебя отблагодарить? − Какеин улыбнулся. – И кому это я нравлюсь? − Не за что. Еще твой урод-отец должен ответить за побои. Э-э, но ты не подумай, я ничего не буду с ним делать. Обещаю, − он кивнул, а потом замешкался, явно думая о вопросе Нориаки. Ответ, конечно, малость танцора застал врасплох. – Ну я… Думаю, что ты симпатичен Дио. Нориаки посмотрел на него, изогнув одну бровь, и потом рассмеялся, понимая, что Джотаро пытается отвертеться. − Понятно, романтик. Честность у тебя, конечно, на высшем уровне, − Какеин встал с места и пошел к сцене, как ему, Джотаро, должно быть, показалось. Но. У Нориаки все внутри заискрилось, когда он коснулся нежно и осторожно взлохмаченных черных прядей пианиста. Джотаро тут же поднял голову, и в его глазах Нори увидел не только удивление, но и малую долю волнительной радости. − Что… Что это ты имеешь ввиду? – спросил он, но Нори ничего не ответил на его вопрос, уходя и что-то себе тихо напевая под нос. В душе парня теплилось приятное ожидание совместного выступления, перенесенного на полторы недели, и это скрасило всю ситуацию с отцом. После вечернего шоу Какеин зашел домой и завернул на кухню. Это была небольшая комнатка с голубой плиткой в стиле голландской росписи. Окно было закрыто от света при помощи тяжелых деревянных ставен снаружи, которые открывали только летом. В легком полумраке кухня находилась даже днем, как и все в этом доме. Сейчас же ночь, и слуги уже давно отпущены по домам. Нориаки не хотел включать свет, чтобы вдруг не привлечь внимание отца, читающего в гостиной, поэтому просто стоял у черного пятна. На самом деле оно являлось тарелкой с остывшим вишневым пирогом. Внезапно, свет загорелся, и Нориаки застыл с кусочком во рту, тут же стараясь его откусить и отложить. − Ты на часы смотрел? − Да, отец. Я пытался быть тихим… − Нориаки поежился, не желая, чтобы он видел синяки, от его захватов и шлепков со вчерашнего вечера, особенно с учетом, что он их скрыл пудрой. – Простите. − Да ладно, коль пришел, мог бы, как человек, чай поставить и свет включить. Не изверги же мы с матерью. «Не изверги с матерью? Ты прав, вы не изверги, изверг только ты», − подумал Нориаки в ответ, дожидаясь еще одной подозрительной фразы от родителя, и откусил еще один кусок пирога. − Извини за сцену у дома, я терпеть не могу самовлюбленных щенков, типа этого … Как его там? Джотаро Куджо, − он спустился по маленькой лесенке (кухня была чуть-чуть ниже основного яруса дома, так как изначально вообще была пристройкой) и прошел мимо стола для готовки. В этой комнате семья, естественно, не питалась, для этого была столовая. Нориаки в этот момент хотел заявить, что Джотаро не самовлюбленный, в отличии от некоторых, но отец явно сейчас собирался выродить из себя что-то положительное, и он сдержался. − Ничего, он просто защищал меня. − Ты любишь его? Нориаки немедля покрылся слоем пунцовой краски, растекшейся по щекам. − С чего такие вопросы? Он мне просто друг. Я вообще не понимаю, как вы можете делать такие выводы, когда просто видите меня в компании другого мужчины. Мы не целуемся, не обнимаемся, а просто идем вместе, но вы же… Почему-то … Пф. Словно я чего-то о себе не знаю, а вы, отец, да… − Может так и есть? – Какеин посмотрел на него и увидел, как под его серыми усами горит усмешка. – Не спеши меня в чем-то обвинять, сын. Когда-нибудь. Когда-нибудь ты мне скажешь спасибо, − он взял стакан и налил из графина воды, протягивая ему. – Кушать в сухомятку тесто очень вредно, особенно для твоего спортивного сложения. − Это вы так просите прощения? – Нориаки вскинул бровь и взял граненый стакан, выпивая воду наполовину и с сожалением оставляя легкий след едва оставшейся на губах помады. − Именно так. Мне жаль, что я был так груб и сорвался на моем сыне. Мне следует быть осторожным. Иногда я просто забываю, что ты нежнее обычных мальчишек, моих младших братьев. Кхм. Я готов выполнить любую просьбу, Нориаки. Нориаки уже стоял к нему в полборота, лицом к пирогу и размышлял, оградившись от отца своей челкой. Это все было явно неспроста, и фраза «мне следует быть осторожным» на многое давала ответы. Разумеется, его отец просто не хотел делать из собственного ребенка врага, который будет вставлять палки в колеса своими протестами, например, в браке, подобранном самим папочкой. Нориаки вздохнул снова, понимая всю безысходность своего положения, но сейчас у него была великолепная возможность сделать кое-что важное. Он назвал имя. Имя, которое ему любезно раскрыл Рохан.