***
— Прости, не удалось нормально позавтракать, — ворчливо достал Джотаро сигарету, сидя на лавочке возле ресторана, откуда их вытащили к пяти Джоске и Окуясу. Заметно посвежевший Нориаки стоял в сторонке, чтобы на него не дуло ветром и умиленно смеялся. — Какой же это завтрак, если мы пришли туда аж в три часа дня. К тому же, мы успели съесть лазанью и салаты. Мне этого вполне достаточно для… Для нашего первого похода в ресторан! — Еще скажи, что это было первое свидание, — Джотаро прыснул и Нориаки, засмеявшись, пнул в его ноги немного снега, который стал потихоньку таять. Все же Европейская зима не позволяла сугробам надолго залеживаться. Следом Нориаки вздохнул и посмотрел на небо. Умиротворенные плывущие белоснежные облака по чистому голубому небу Германии. Разве не прекрасно? Так хотелось, что этот новый год был хорошим и счастливым. Глядя туда, в небеса, Нориаки и сам чувствовал, как ему до прекрасного спокойно и легко. И все благодаря своей исповеди и тому, что Джотаро его принял с большинством изъянов… С плеч упал тяжеленный груз и Нориаки стал меньше волновать отец, Дио и кто бы то нибыл. Джотаро докурил и подошел вот такой вонючий к Нориаки и с абсолютно счастливой безмятежной улыбкой Какеин на него посмотрел. — Что? Плохо пахну? — Ничего. Пахнешь ужасно, — но почему-то Нориаки захотел его поцеловать и встав на носочки, наплевал на ненависть к табачному дыму. Жесткий омерзительный запах ударил в ноздри, но и плевать, ведь дыхание задержалось само собой, когда губы молодых людей превратились в красивый поцелуй. По окончанию Джотаро довольно замычал и прижался к его шее лицом, руками обнимая его талию в расстегнутом пальто. — Яре-яре, мне безумно нравится моя спелая вишня. — Звучит ужасно пошло, — Нориаки снова посмеялся и сплел его холодные пальцы со своими. Они отправились вниз по Кленовой улице. — Спасибо за «завтрак». Джотаро кивал с улыбкой. Он впервые решил сводить Нориаки вкусно поесть, после того как они гуляли по построждественскому городку и у него начал выть живот. Поесть и правда было необходимостью, а холл отсыпался. Джотаро принял сложное для себя решение сводить его в единственный в городе ресторан. «Поларис», как нам известно, вызывал у него не лучшие воспоминания. Разбитый рояль, штрафы, позорное изгнание. Даже сейчас люди из персонала посматривали на него и посмеивались, то ли от того, что хотели бы провести день после Рождества вместе с семьей и просто нашли жертву насмешек, то ли, действительно, бывший пианист этого ресторана выглядел так комично. В принципе, второе тоже можно понять, оба юноши ужасно помятые после дивной ночки и долгой прогулки. Ну, такого рода прогулки, где присутствуют снежки, валяния, поцелуи в снегу и ледяной ком за шиворотом. Честно, еще не понятно, пришли они поесть или посушиться. — Не забудь, — сказал Джотаро нащупав в кармане помимо пачки сигарет и самокруток черную бархатную коробочку. — Мои вишневые сережки! Спасибо, — Какеин переложил их в свою сумку, накинутую на плечо и прижался лбом к его плечу. — Обязательно проколю и буду носить. — Только осторожнее с отцом. — Да, ты прав, постараюсь не попадаться ему на глаза с этим. Они спустились с улицы и пересекли снова тот же самый мост. В холле уже стоял шум и в главном зале расставляли все-все стулья. Особенно ужасно выглядели те, кто оставался ночевать прямо в мюзик-холле и Джотаро с Нориаки присоеденились к их числу. Им, как новичкам, еще не шибко было понятно, что будет происходить на таком собрании. — Цезарь проводит летучку, ничего необычного, — смело и хрипло заявил Рохан. — Еще выдадут премии перед каникулами. Это не могло не радовать, особенно Джотаро, который потратил большую часть оставшихся у себя денег на ресторан и небольшой подарок для Нориаки. Он проследил и за тем, как Цезарь готовился к тому, чтобы провести собрание.***
Цезарь проснулся в районе десяти утра. На чердаке достаточно посветлело и он без труда поднялся, выпил воды, умылся и посмотрел на Джозефа среди смятых простыней. Его красивое смугловатое тело лежало к нему спиной и каждая мышца вырисовывалась невероятным узором. Манило целовать и сердце с трепетным замиранием стучало в груди. И все же мрачные мысли вместе с трезвостью вонзились в голову — он пообещал ему слишком многое, а готов ли соблюдать собственные обещания и слова? Цеппели прикусил губу и тихо отодвинув стул, сел перед своим зеркалом и столиком с кучей заколок, бабочек и косметики для выступления. Тут же специально купленные стразы и стекляриус для наряда Дроссельмейра. Цезарь открыл пудру и постарался немного скрыть белым слоем яркие синие и оранжевые пятна от укусов и страстных поцелуев. Награда от Джозефа, не иначе. Затем Цезарь привычным образом подчеркнул ресницы черной тушью и со вздохом принялся расчесывать волосы. Mamma mia, какой кошмар. Что он ему скажет? Мысли говорили: «Цезарь, какого черта? Ты совсем уже сошел с ума? Идиот, просто конченный идиот, неужели ты сам этого не хотел?» Ах, хотел и очень. Душа рвалась на части от понимания насколько сильно он хотел бы быть с ним, но к сожалению, это было слишком сложным этапом. Цезарь растеряно отошел к комоду и стал надевать легкий свитер. Сегодня можно обойтись без рубашек. Бежевый и нежный, с маленькой дырочкой с боку. Зацепился когда-то… Что же сказать Джозефу. Цезарь безусловно, хотел отношений с ним и вчера, точнее сегодня, но ночью, он с готовностью принял подарок и подарил ему себя. Больше того, Цезарь признавался в любви и клялся, что все теперь будет иначе. Придется объяснять всему холлу, потому что иначе пойдут вопросы. Джозеф не остановится, он будет желать большего, а Цезарю так не хотелось посвящать свою жизнь чему-то, кроме работы в холле. Дыхание перекрывало. Обидно и нервно, Цезарь достал из стола бумажку и сел за него, выводя красивым подчерком несколько слов. Доброе утро на итальянском. Он оставит загадочный намек… Все правда изменится, Цезарь даст шанс их отношениям, однако сначала нужно осадить Джозефа, замедлить его, сказать, что это был подарок. Они обсудят и обговорят все позже, обязательно. Джостар поймет его мысль. Цезарь хотел просто немного осмыслить произошедшее, чтобы они пришли ко всему на трезвую голову. Бумажку он оставил на тумбочке и зная ДжоДжо, пошел спокойно заниматься работой, потому что раньше четырех вечера он не проснется. Дальнейший его день заняло возглавление уборки. Конечно, уже заранее был договор с уборщиками из города, но он и проснувшийся Спидвагон им во всем помогали. Приятным моментом дня стало пробуждение мальчишек. Цезарь подложил им приготовленные от них с Джозефом подарки под елку и Джоске с Окуясу, освобожденные сегодня от грязных работ, с восторгом стали играться с самолетиком и кораблем. Глядя на это, Цеппели лишний раз себе отметил, что иногда слишком холоден с детьми. Около трех часов дня Цезарь попросил их позвать оставшихся вне холла участников их постановки. Ему обязательно были нужны Нориаки и Джотаро, Дио, Абдул и Жан-Пьер, остальные, уже не так важно. Когда все стали собираться, они сдвинули стулья в два полукруга и заняли места. Цезарь же поставил один стол перед ними напротив сцены и накрыл красивой, самой более менее чистой скатерью и всех вчерашних. Праздничная золотая ткань лоснилась в свете включенных софитов. Так же разложил на ней показательно белоснежные конверты с элегантными подписями имен. — Добрый день, дамы и господа мюзик-холла «Крылатое солнце», — звучит удивительно, но у них в труппе были девушки, выступающие в каких-то стандартных номерах, возможно, мы с ними еще встретимся. Последние из занявших места были мальчик Коичи и громко вошедший Дио Брандо. Он с походкой павлина проследовал к своему месту под стоны тех, у кого раскалывалась голова (а то есть всех), к стульям, критично их оглядев. Естественно, как всегда довольно злой взгляд наткнулся на прижавшихся друг к другу голубков — чертов пианист и «Марихен». Ну и плевать, Дио уселся как можно дальше, даже не сняв пальто. — Прошу прощения, — с достаточным безразличием проговорил он и Цезарь лишь снисходительно вздохнул. Оба они знали, каким ценным певцом был Дио и Цеппели к его выходкам давно привык. — Спасибо всем собравшимся и тем, кого сейчас с нами сейчас нет… Так, а Джозеф наверное подойдет позже. Хорошо, я не вижу некоторых в толпе, но в принципе, сейчас не будет ничего сверх важного. Я бы просто хотел подвести итоги уходящего года и нашего первого и последнего, надеюсь, только в этом году, грандиозного выступления, — Цезарь держал в руках листочки с заранее подготовленной речью и подтянувшись, легко запрыгнул на край сцены, присев там. Проигнорировать Дио с его «если не важно, зачем меня вообще отвлекли» сложно, но не невозможно. — Так вышло, что до этого наш мюзик-холл был лишь какой-то сборкой чего попало. Мы впихнули в наш второй дом все, что могли дать наши былые возможности. Раскопали фокусника Жан-Пьера, прекрасного факира Абдула, которые сыграли в нашем новом детище игрушек Принца. У нас есть прекрасные голоса Джотаро и Дио. И… Я вообще-то тоже пою, — публика посмеялась. — Джозеф, наша особенная звезда. И Джозеф, застывший возле двери с лестницы, притаился с приятной улыбкой. — Он помогал мне с самого открытия. Нет, с тех времен, когда это место принадлежало моему дедушке. Я безумно люблю мюзик-холл и все, что мы с вами здесь делаем. Обожаю танцы моих прекрасных ангелов, Какеин, Рохан Кишибе, Леоне и Бруно. Нориаки и Рохан — вы шикарные, безумно потрясающие танцоры. Жаль, Леоне и Бруно с нами нет сейчас, но они тоже прекрасные люди не смотря на все невзгоды. Я хочу поблагодарить ребятню: Джоске, Окуясу и Коичи. Нашего повара Тонио и бармена Роберта Спидвагона. И я рад, что браться Д`Арби сегодня сидят с нами здесь и тоже это слышат, — вы наш азартный дух и наши, честно говоря, денюшки. Особенно я благодарен нашим новичкам Нориаки и Джотаро за новые идеи и вдохновение к новому дыханию. Следующий год будет особенным для «Крылатого солнца» и запомнится всем навсегда, я обещаю. Прошедшее выступление, не смотря на весь кураж и счастливую атмосферу не было идеальным. Грустно это признавать, понимаю, но это начало, а не предел. Если раньше для нас песни, сложные мукальные и танцевальные номера оставались мечтой, то теперь я готов бросить все силы, чтобы превратить из типичного заведения вечернего формата нечто новое, что привлечет еще больше зрителей из всех уголков Европы. Мы сделаем свой маленький Мулен Руж и никто нас не остановит! Иначе я не Цезарь Антонио Цеппели, а это не мюзик-холл «Крылатое солнце»! — Цезарь улыбнулся под взрыв аплодисментов. — Хорошо, спасибо. Но двигатель любого прогресса — немного критики. Конечно, раз все мы здесь собрались и согласились, что «Щелкунчик» не был идеален, я бы хотел и немного заострить внимания на проблемах. Я выделил несколько критериев. Во-первых, нам не хватает пластичности текстов, во-вторых, Дио. Ты иногда слишком много на себя брал, в следующий раз не пытайся всех переблистать. В-третьих, я видел много расстеряных лиц. Играли немного не уверено, но я понимаю, это не просто танцы и фокусы. Они, несомненно тоже сложны и заслуживают внимания, но тем не менее, актерское ремесло для многих в новинку. В любом случае, я рад, что все свершилось и даже не сорвалось. И даже никто не грохнулся со сцены. Mamma mia, еще раз я этого не переживу! Ну, что ж. А теперь я раздам ваши премиальные конверты! Всем спасибо. — Цезарь, мы тебя любим! — Раздалось из толпы через небольшую фразу и Цезарь вздрогнул, неожиданно отрываясь от листка и утыкаясь взглядом в ряды стульев и членов труппы. Кто это сказал? Но в целом это стало неважно, потому что все, и даже самые «злобные» — встали и стали хлопать со словами любви и благодарности. Цезарь… Замер и с глубоким вздохом спрыгнул со сцены, обходя стол и протягивая им руки с настоящими слезами на глазах. — Спасибо, спасибо, grazie miei amati soli! Спасибо, мои любимые солнышки, я никогда не забуду ваш труд! Произошла дикая куча мала и Цезарь ласково и добро смеялся и каждый по-итальяски расцеловал его щеки, перед тем как разойтись к конвертам. И Цезарь, оставшись в отдалении от шумной толпы вокруг стола, с теплом улыбался. — Цез, — прозвучал неожиданный голос за плечом и мужчина, вздрогнув, обернулся. Его глаза встретились с глазами Джозефа. Он вроде и сохранял на лице слегка подрагивающую улыбку, но во взгляде Цеппели увидел боль. — Цезарь, а я? Мы… — Ты все слышал? — Да, спасибо, но… Твоя записка. Ты правда так банально решил прикрыться тем, что это все был алкоголь и подарок? — Цезарь, а тут моего имени нет! Цезарь уже ушел в себя. От радости и умиления не осталось ничего, только страх и волнение перед Джозефом. — Цезарь… — снова кто-то ноет в толпе. — НЕ СЕЙЧАС, ВАШУ МАТЬ! — Сорвался он и шум максимально прекратился в зале. Все обернулись на него и замерли с непониманием и вопросом, глядя на стоящих поодоль Цезаря и Джозефа… — Я… — Нет, не их мать, а твою Цезарь, — неожиданно твердо произнес Джозеф. — Объясни всем нам и прекрати уже мямлить и бегать по углам. Ты дал мне потрясающий секс, поклялся в очередной раз в любви, был со мной и обещал, что все будет иначе! А теперь, ты снова пятишься и пытаешься найти какие-то идиотские отговорки! — Хватит меня позорить. — Хватит позорить? Ох, я за пять лет слышал эту фразу от тебя чаще, чем ты мог себе представить за каждый неверный шаг на сцене, за каждую оплошность. Потому что, тебе все. Все. Нужно только так как хочешь ты и меня ты используешь каждый день, только потому что моя тупая собачья любовь это удобно! — аквамарины в его глазах горели невероятным пламенем и Цезарь раздосадовано повел плечами от неприятности этой ситуации. Все пялились на него и сверлили дыры в его спине. — Джозеф, умоляю, давай… Давай поговорим наедине. Все ведь хорошо, почему ты так завелся, смотри, я даже приготовил тебе деньги… Здесь… Почти вся твоя зарплата за последний год, возьми… Цезарь протянул ему из кармана особенный золотой конверт с красной лентой и улыбнулся, но Джозеф резким движением руки снес его с ладоней и оскалился в гневе: — Да не нужны мне твои никчемные деньги! Можешь ими подавиться, просто жду недождусь, когда ты уже наконец-то признаешься в своих чувствах по-настоящему или хотя бы прекратишь меня водить за нос как свою псину. О да, я понимаю, приятно использовать любящего человека для всех твоих прихотей, но, здесь, перед всеми, скажи что ты чувствуешь! Скажи! СКАЖИ, ЦЕЗАРЬ, ТЫ МЕНЯ ЛЮБИШЬ? ТЫ БУДЕШЬ СО МНОЙ? Джозеф говорил на грани срыва. Цезарь прекрасно знал его гнев и его боль. Сейчас злость перетекала в отчаянное желание заплакать и рыдать так громко, как только возможно. Цезарь до крови вонзился зубами в губу, а ногтями в покрасневшие от легкого удара руки Джозефа, ладони. Страшно и больно, он в позорном смятении взглянул то на него то на свою труппу, что еще минуту назад восхваляла и возносила его. Неожиданно вперед вышел Нориаки. — Цезарь, пожалуйста, скажи ему и нам всем, что ты чувствуешь к Джозефу? — Какеин, закрой рот. — Цезарь огрызнулся, сжимая кулаки сильнее. Не надо к нему сейчас лезть. Но Дио тоже вылез, как человек, который знает Джозефа и Цезаря с двенадцати лет: — Слушай, старина, Джозеф прав. Нельзя пытаться быть и строить из себя хорошего, когда ты самого своего близкого человека просто равняешь с землей. Если у вас наконец-то случилось что-то, О ЧЕМ НАМ ЗНАТЬ ХОТЬ И СОВЕРШЕННО НЕ ОБЯЗАТЕЛЬНО, да, Джозеф, да, Цезарь? Но всё-таки, оно случилось. И если это правда, то ради всего святого, Цез, сделай уже хоть один мужской поступок — скажи ему да или нет. — Я сам знаю, что мне говорить, мне абсолютно плевать на ваше мнение! На твоего и этого рыжего выскочки! Никого я не люблю! Мне просто захотелось! — Цезаря снесло окончательно и он дрожа, обхватил себя руками. Он ощутил себя пятилетним ребенком в детском саду на стульчике и посмотрел на Джозефа снова ища в нем поддержку и всегда ему присущую заботу. Вместо этого он увидел лишь боль и безразличие. — Я, хотел сказать… Совсем не это, я люблю… Джозеф покачал головой и поджав губы, просто развернулся молча уходя через центральную дверь. — Я хотел сказать не это… — повторил Цезарь как в бреду и прижал холодные ладони к пылающим от стыда щекам. Oh mio Dio, perché sono così sciocco, mio amato Joseph. Sono un pazzo…* — Ты сказал достаточно, идиот, — Дио фыркнул и показательно отбросив конверт с деньгами на стол, поправил дерзко лацканы пальто. — Я знаю вас почти с пеленок, не думал, что в итоге все, на что у тебя хватит духу, так его разбить. Дио ушел следом. Не за Джозефом, домой, досыпать. Но раненный так же, как и он. Джотаро даже не шелохнулся, хотя имел планы набить Брандо морду. Сейчас в нем все замерзло, он просто стоял, обнимая Нориаки за плечи и пытаясь шепнуть, что зря он полез. Какеин, однако, единственный, кто не засобирался уходить, оставляя конверты на столе, и когда в зале остался только Цезарь, Нори и Джотаро, а последние Абдул и Жан-Пьер, шумно шлепнув свои конверты сверху кучи остальных, цыкая и качая головами, вышли, осуждающе посмотрев на хозяина заведения. Рыжий мальчик подошел в оглушающей тишине зала, где казалось... Даже лампы стали светить тусклее. Нориаки от чего-то почувствовал Цезаря таким же одиноким и несчастным, как часто чувствовал и себя. Сегодня он потерял не только Джозефа, ведь доверие труппы будет вернуть не так-то просто. Он не побоялся быть отвергнутым, приближаясь к Цезарю и начиная с легкого прикосновения худыми пальцами к свитеру молодого мужчины. — Все наладится, никуда он не денется, — сказал Какеин Цезарю, осторожно его обнимая. — Джотаро. И Джотаро тоже подошел, приобнимая их двоих за плечи. Цезарь замер в немой истерике и лишь плечи его подрагивали от напряжения. — Я хорошо его знаю, он вернется, — попытался тихо произнести хоть что-то Джо-Джо. — Он… Даже пальто не надел. Не надел свое пальто. И мне даже нельзя за ним сейчас идти….! Solo un disastro e tutto a causa mia! Цезарь плакал и выл в чужое плечо, пока за окошком под крышей сгущался холодный вечер, а с неба снова посыпался снег. Только теперь влажный, липкий. Мерзкий, как он сам.