Мюзик-холл «Крылатое солнце»

Золотой свет лился из лампад, рассеиваясь в облачках дурманных благовоний. Абдул сидел по-турецки на куче мягких подушек с золотыми кисточками, пока Польнарефф рассудительно мотал на палец закрученный провод телефона. Телефон же у них тоже необычный, привезенный из путешествия и выполненный под заказ — еще больше бронзовых витиеватых деталей и вставок, держащих трубку в обычном спокойном положении на ножках из виноградных блестящих лоз. Прекрасное утро двигалось к обеду, но тревожный звонок прервал семейную идиллию одного из последних отпускных дней. Карие глаза с янтарным отблеском внимательно изучали бледное личико супруга, а Жан-Пьер оставался внимательным и сосредаточенным, словно сейчас решалась судьба всего иудейского народа. Довольно забавно, учитывая, откуда Абдул родом. Наконец, Жан-Пьер качнул головой и учтиво выдохнул, моргая красивыми голубыми глазами. — Хорошо, ребята, я понял, — Жан-Пьер опустил трубку, погружая ее в ненастоящие глубины виноградных листьев, а на лице отражалась полнейшая озадаченность. Абдул не спешил спрашивать, в чем же дело, а вместо этого спустился с софы на пол и, как предписывает традиция и его вера, подогнул по привычке левую ногу под себя, а правой в это время протянулся к еде аккуратно, беря тремя пальцами сладкий лукум и отправляя себе в рот. Не один Абдул, однако, наблюдал за телефонным разговором Жан-Пьера и когда тот печально опустился рядом с мужем, притихшие сыновья сползлись со всей гостиной к нему на руки и колени. И конечно же, Джоске и Окуясу тоже подслушивали, выходя из-за резной колонны. — Что-то с нашими родителями? — Джоске сглотнул, в данный момент не постеснявшись назвать родителем даже Цезаря, ему вообще не хотелось отпускать их в это дурацкое путешествие и Абдул, зная это, полностью понимал волнение мальчишек. Он знал, что Джоске говорит родители не сравнивая воспитателей с настоящими, но сердце мальчика слишком полно любви и привязанности к ним. Происхождение Джоске в принципе служило причиной того, что каждый отъезд Джозефа из городка становился некой проблемой — малыш просто не хотел расставаться с опекуном. Абдул понимал как никогда, что сила крови — не выдумка. Он убеждался каждый раз, посмотрев на то, как Джоске тянется к приемному родителю, что настоящее родство не умолчишь и не скроешь. — Все в порядке! — Жан-Пьер всплеснул единственной свободной рукой, обнимая второй своего маленького абдульчика и тихо посмеялся. — Они вернулись вчера ночью и хотели забрать вас вечером, но сейчас сказали, что в холл пришел какой-то важный человек. Я не имею права сказать как есть, но вы должны пойти в комнату и собраться. Не бойтесь, все нормально. — Что за человек? — Окуясу моргнул, выпучив глаза, в принципе, как обычно и схватил Джоске за рукав, когда они пошли в сторону лестницы на второй этаж дома. — Раз говорят, что ничего страшного, значит, это наверное сиротская проверка. Пойдем собираться, — мальчики скрылись пока Джоске рассудительно объяснял все названному брату, а Абдул провел пальцами по сладким губам: — Ты мне ничего не объяснишь, да? — Seigneur, bien sûr! Господи, конечно же, ахах, чтобы они там грели уши наверху? Ну уж нет. Потом расскажу. Абдул кивнув, находя это ужасно правильным — ни один мальчишка не уйдет собирать свои вещи, зная, что как только они покинут комнату, начнется обсуждение, но на языке Жан-Пьера вертелось кое-что еще и Абдул это точно чувствовал. Если бы это было бы по вопросу приемышей Джозефа и Цезаря, он бы даже не повел бровью, прекрасно доверяя Дж… Ответственному Цезарю такие вопросы, но в данной ситуации явно висело в воздухе напряженное «что-то» еще. Жан-Пьер опустил глаза в пол, зная, о чем думает муж и закусил слегка розовую губу, произнося совсем негромко, как бы подбирая слова и взволнованно находя силы признаться: — К ним пришли люди еще и из вермахта*. — Жан-Пьер, ты же знаешь, людей уже давно постепенно выдергивают из семей, этого стоило ожидать и в нашем городке, — Абдул вытер руки салфеткой и поддерживающе провел молочного цвета ладонью по его плечу, а затем по черным кудрям сына. Француз смотрел проникновенно, пока в голубых глазах разливалось море тоски и страх его оправдан — одна лишь маленькая деталь в законе Германии предрешала судьбу Жан-Пьера. Он не был омегой и не был гаммой, утвержденной несколько лет назад «Мировой организацией по гендерному различию альф, омег, бет и следующих». Беты все еще по всем законодательным пунктам являлись существом не рожающим детей, а единичные случаи приписывались к особенностям детородной системы, неким отклонением. И если материнство и отцовство для Рейха становилось главной ценностью в последние годы и всячески поощерялось, то о военной составляющей вопроса говорить не приходилось. Все это им объясняли доктора, когда Жан-Пьер вопреки природе взял и родил пятерых здоровеньких детишек. Вердикт таков — в случае чего его призовут на службу ровно так же, как и Абдула. Озвучивать дальнейшие страхи и предположения при детях не хотелось. Абдул и Жан-Пьер обменялись тяжелыми взглядами, молчаливо принимая решение, что если произойдет угроза их семье и военное положение, то сначала они попытаются как-то доказать, что Жан-Пьер обязан остаться и теперь не подходит под общепринятое понятие беты, подарив немецкому государству не одного ребенка. Если и это не поможет, то неплохим решением будет оставить детей Цезарю или хотя бы Роберту. Абдул придвинулся ближе, своими мягкими, как их подушки, губами целуя любимого в щеку и в лоб, а обычно неугомонные дети сидели совсем тихо, прижимаясь к родителям. — Так кого-то призвали? Джозефа? — поинтересовался осторожно Абдул, заглядывая в глаза Жан-Пьеру, но тот покачал головой. — Пока всё в порядке, просто попросили списки работников, которые служат «Крылатому солнцу» больше года на законном основании и проверили документы, ознакомились с возрастами, полом, семейным положением. Выделили в отдельную колонку тех, кто будет ездить раз в неделю в секцию по стрельбе в соседний городок. Цезарь сказал, что там, вроде, есть ты, кто-то из Д`арби, Джозеф, разумеется тоже. Наш italien уже нервничает по этому поводу, но пока все тихо, никого не забирают. — Тогда, Поль, давай ты не будешь накручивать себя раньше времени, тц-тц. Жан-Пьер кивнул, зарываясь лицом в волосы ребенка и крепко обнимая костлявые мальчишеские плечики, пока не раздались шаги по лестнице и уже одетые мальчишки показались со своими рюкзаками. — Мы готовы, — голос Джоске немного дрогнул в предвкушении и заметно, как сжали пальцы манжеты его пальтишко, Окуясу жался сзади и опускал глаза в пол, даже не представляя, что ожидает именно его.

***

Джоске и Окуясу отказались от сопровождения, и брели по городу опущенные в воду. Точнее, от того, чтобы их проводили, отказался именно Джоске, которому жизненно необходимо было провести время в дали от чутких и заботливых, но все же не родных людей, без криков детей и иногда давящей атмосферы арабского дома. Окуясу же просто язык проглотил. Не хотелось ему говорить очередную глупость, тупой вопрос. Вообще не хотелось быть тупым и раздражать своим ограниченным умом Джоске, который и без того выглядел так, словно в холле его ждет непременная казнь. — Больше всего я боюсь, что нас сдадут обратно по детским домам. Основания у них могут легко найтись. Джозеф и мистер Цеппели, хоть ради нас и расписались однажды, все равно … Ну, я читал, что если это все не по-настоящему, нас могут забрать. Они, конечно, любят друг друга, я думаю, но разве этого достаточно? У нас даже дома нет. Нас легко отберут, потому что мы живем на втором этаже музыкального кабаре и взяли то нас зачем? Ради денег, ты знаешь, Окуясу. Я так люблю Джозефа… Мистера Джостара, он такой хороший. — Я слышал, что они год назад уже расторгли это все, потому что отцам-одиночкам платят больше и роль мистера Джостара вообще маленькая… — Окуясу неожиданно высказался, поднимая на Джоске темный взгляд печальных глаз. Джоске хотел грубо ответить что-то вроде «Да тебе то откуда знать?», но он сдержался и крепко сжал ладонь Окуясу в варежке, понимая, что после приемной семьи этот мальчик — самое ценное, что у него есть. Он хотел бы предложить Окуясу сбежать, но куда они пойдут? Так и так попадут в детский дом, где будут сидеть голодные по лавкам, жевать хлеб и выживать. Лучше добровольно сдаться и не устраивать лишних проблем и без того занятым взрослым. Город сегодня стоял абсолютно тихим, снег подтаял мерзкими коричневыми лужами на дорогах, изредка проезжали извозчики на запряженных по одной лошадях в небольшие экипажи, проезжали грузовики. Небо стояло серое и тяжелое, давящее в тысячу раз сильнее, чем в любой другой пасмурный день. Народ по улицам не гулял, а Рождественскую ярмарку стали собирать. Джоске и Окуясу даже остановились на пару минут, чтобы посмотреть как мужики достают из автомобиля коробки, загружают туда некупленные товары, снимают с домиков яркие украшения. Что могло быть хуже в такой мрачный день, когда небосвод густыми гуашевыми разводами скользит по самым верхушкам местных гор, царапая брюхо и роняя из него на землю снег? Ну, конечно же! Снимать с домов и прилавков последние остатки счастливых праздников. Болью отозвались слова Джозефа до того, как они уехали. — Мальчики, в этом году все будет очень хорошо. Ни о чем не беспокойтесь. Наконец, между домов показалась раскинувшаяся набережная, уже привычные черные стволы деревьев с голыми ветвями, вода вобравшая в себя всю смурную гущу небес. Сегодня ничего не выглядело вдохновляющим и интересным, не хотелось бежать пускать кораблики, даже лета не хотелось, поэтому они просто молча повернули за угол и прошли совсем немного до красных дверей мюзик-холла и ободранных за зиму и осень плакатов. К весне Цезарь снова попросит Рохана помочь с новыми афишами, но Джоске этого уже не застанет, не увидит как Рохан снимает свои дурацкие костюмы со стразами, забирается в распятнистистый старый свитер и широкие штаны с дырками да заплатками, как корячится на столе в главном зале холла, расставив свои банки краски. Вспомнилось, как он пачкает лицо цветными разводами, щурится, высовывает язык выводя красивые картинки, улыбается видя свой успех. Рохан всегда ругался на Джоске, когда тот вставал с метлой слишком близко, чтобы посмотреть. Рохан. Джоске резко развернулся и пошел от дверей холла, его нос окончательно раскраснелся, но не от холода и по щекам полились первые слезы. — Д…Джоске! Ты куда, блин, куда, братан? — Окуясу в шоке стиснул рямку рюкзака и шмыркнув носом, побежал за ним, но Джоске остановился не дойдя даже до угла, сползая по стволу дерева на клумбный квадратик взмокшей земли со снегом. — Блин, ну Джоске, тут же… тут же … Собачки писали, — Окуясу растерянно нахмурился, поднимая друга, который собрал половину отмершей коры на свое пальто и рюкзак, обтеревшись об дерево и стал отряхивать его рукой, ругаясь мысленно, что теперь и его варежки в древесине и грязи. — Одежду попортишь Цезарь ругаться будет кошмар, еще выпорет. — Я не хочу уезжать! — заныл откровенно мальчик, вытирая глаза ладонями от льющейся воды, а сам весь дрожит от рыданий и всхлипываний, от чего все содержимое рюкзака затряслось, бренча пряжками. — Тут же Рохан! Я… Я … люблю его, я буду его мужем! — Во даешь, казанава! — Казанова, дурак… — Да какая разница, блин, тебе лет сколько? — Мне скоро двенадцать! — Джоске совсем раскис, но плакать перестал, спрятавшись лицом в шарфе друга, понимая, что и правда, сбежать от проблемы не получится и никаким мужем ему не стать, но Джоске искренне любил Рохана Кишибе первой любовью в кумира и идеал нежных мечтаний, чистых и детских. — А что тут происходит? — Джоске поднял голову, когда Окуясу повернулся к прозвучавшему голосу над мальчишками и они с ужасом уперлись взглядами в самое ужасное, что можно встретить в этом городе и на улице. Дио Брандо! — Во имя бога, что… За чертовщина? Дио брезгливо осмотрел испачкавшегося Джоске с мокрым задом и затем его мокрое от слез лицо. — Выглядите как два обездоленных попрошайки, на, утрись, — Дио протянул Джоске платок и ему пришлось вытереться, а еще и высморкаться, а Брандо со вздохом погладил его растрепанные волосы с хохолком очевидного происхождения. — Вы куда с рюкзаками? Школы еще не начали работу. — Н-нам нужно в холл! — Окуясу боязливо вжал голову в плече и Дио цыкнул, разворачивая их за плечи и подталкивая мальчишек к дверям мюзик-холла. — Тогда, смею предположить, вам в другую сторону! Давайте, живее. — Ваш платок, сэр, — протянул Джоске ткань. — Оставь себе. Они зашли в здание, дверь гулко ударилась за спинами об косяк и заскрипела вторая. Мальчики бросили взгляд на окошко Доппио, где сегодня, конечно, никого не было, но искренне хотелось увидеть перед моральной кончиной как можно больше знакомых лиц и сохранить их светлый облик в памяти на долгие годы. Дио всегда такой злобный и мерзкий, но Джоске сейчас понимал, что даже в нем есть толика чего-то светлого. Внутри встретила прохлада. Конечно, не так морозно, как на улице, но чувствуется, что помещение давно не протапливали, поэтому раздеваться совсем не хотелось. В целом, о такой необходимости никто не оповещал — может уже через пару минут за ними приедет автомобиль и они попрощаются со своим домом навсегда? Тем не менее, Джоске решил, что стоит раздеться. И не святить коричневым пятном на попе уж точно. Немного гордости в нем осталось! Джоске расстегнул пальто и кивнул Окуясу на ближайший стол, отодвигая стулья для рюкзаков, а Дио остался в пальто, как всегда фамильярно и нагло предпочитая этикету свой личный комфорт. Сцена пустовала, софиты не горели, за баром тишина и никакого стука бокалов, по которому на каникулах мальчики скучали. Всё это вело их неминуемо к кабинету Цезаря. Каждая ступенька лестницы наверх отдавала в уши шаг, словно отмеряющий смерть барабан. Вся детская впечатлительность Джоске и Окуясу стянулась в узел, хотелось убежать все сильнее, но за спинами поднимался Дио, который тут же их остановит. Медленно, ступенька за ступенькой, приближался кабинет. Джоске и сам не знал, почему раньше времени распереживался, но основания, безусловно, имелись. Он помнил тот день, когда его привел Джозеф, как вчера. Он даже представить не мог, каким трудом этот сердобольный мужчина смог выскребсти из приюта абсолютно чужого ребенка. Джозеф подарил ему счастливые годы в холле и теперь все рискует разрушиться. О, еще в воспоминаниях Джоске горело, как он отмывался в большой белой ванне в комнатке на втором этаже. Собственно, возле кабинета и их комнатки, а Цезарь тогда тер его спину, пока вода не превратилась в черную. Джоске припоминал, что после детского дома у него еще были блохи. И их тоже выводил Цезарь. Нельзя его назвать мамой или папой-омегой, конечно, но он все равно о них заботился. Окуясу думал о том, что как его теперь найдет его брат, ведь Окуясу всегда верил и ждал, что его милый братик найдет его здесь, но теперь… Снова отъезд. Эти четыре-пять лет прошли как один счастливый миг со своими взлетами и падениями, удачами и неудачами. Оку и сам понимал, что не очень умный, но надежда теплилась, что он станет взрослым юношей здесь, в холле, встретит свою любовь, что Джоске поженится с этим красавчиком, Роханом, а теперь ужас сковывал грудь Окуясу. Джозеф и Цезарь очень хорошие люди, но больше всего он не хотел терять почти единственного друга Джоске. Самого лучшего и классного, с которым ничего нет невозможного и с которым так весело играть. И все же, они уперлись в деревянную дверь кабинета Цезаря. Дио протянул над ними руку и постучал, не дожидаясь ответа открывая дверь и пуская вперед мальчишек. Цезарь, подсвеченный тусклым светом от окна, нервно курил сигарету без мундштука. Его злое лицо сразу впилось в голову, но затем взгляд парней привлек и сидящий в сторонке Джозеф, выглядящий ничем не лучше. А потом… перед столом Цезаря сидели два человека — женщина в строгом костюме, похожая на ту, что привела однажды Окуясу в этот холл, а так же мужчина, точнее, молодой человек с копной русых волос. В этот миг Джоске понял, что все его страхи напрасны и нервно приоткрыл рот, осознавая — за Окуясу пришли. Его брат взаправду жив. Окуясу в удивленном и шумном охе прижал к лицу ладошки. Его… Брат! Он тут же его узнал и стоило юноше в военной форме встать со стула, Окуясу бросился к нему на шею, хватаясь и крепко обнимая с громкими криками и рыданиями. — Кейчо! БРАТАН! БРАТИК КЕЙЧО! Окуясу счастливо вопил, но Джоске не успел почувствовать радости за друга, он испытал нечто совсем странное, впервые испытанное и он поджав губы, развернулся, скрипнув ботинками на половицах. Вся сила ушла в руки и Джоске мощно оттолкнул стоящего на пути Дио, стремительно убегая куда глаза глядят. — Джоске! — Джозеф вскочил с места и отчаянно бросил взгляд сначала на Цезаря, потом вопрошая на женщину в форме, и как только он нашел какое-то немое согласие в них двоих, пулей выбежал за парнишкой. Цезарь же посмотрел на ошарашенного Дио, чувствуя себя опущенным в чан с ледяной водой от предстоящего серьезного разговора. Цеппели сел, тяжело вздыхая и смахивая пепел в жестянку. Найденный брат Окуясу — великолепная новость, но был один нюанс и первые же тревожные звоночки прозвучали в кабинете: — Кейчо, а ты же меня заберешь?