6 января 1939 год.
Джозеф вздрогнул, выдернувшись из сна. Чудесного, знаете ли, сна, но рука споткнулась на ровной простыне, которая таковой в такую рань быть не должна. Они вернулись с Цезарем из … Мать его, Парижа! Представляете!... только ночью и Джостар намеревался проспать до обеда, но его пташку, конечно, никакими цепями к постели не прикуешь. Каникулы неумолимо заканчивались. Джозеф этому искренне рад, хотя и проводить дни без торопливости в компании итальянца – самое прекрасное, что с ним случалось. Это были волшебные деньки, но Джозеф без капли сомнения уже мечтал преступить к шоу. Однажды ночью Цезарь в очередном оргазме шептал ему грубые зарисовки идей, еще не оформленные в нечто безумное. Единственное, что понял взмыленный Джозеф, так это то, что их ждет по истине потрясающий для шоу год. А для того, чтобы устроить настоящую Фиерию в «Крылатом солнце» Цезарь совершил лучший подарок во вселенной, пригласив и отправив их в Город Любви. Париж! И хотя Джозеф понимал, что такое путешествие Цезарь бы никогда не устроил просто так, радость его переполняла в миг, когда они сели в поезд. Целью стал популярнейший «Мулен Руж». Никак не отойдя от впечатлений, Джозеф сладко потянулся и перевернулся на живот, лениво свесив руку с кровати Цеппели и коснувшись смуглыми костяшками древесины пола. Зима ни капли не заставляла Джозефа бледнеть, а теперь, когда Цезарь укоренился в его рутине и вовсе, краснеть словно не переставал. Окончательно проснуться его вынудил пробивающийся сквозь доски и дверь звук рояля. Точнее, неописуемой игры Цеппели. Джозеф разулыбался и поднялся с постели за считанные секунды, резво отправляясь чистить зубы и одеваться. Внизу во всю репетировал Цезарь, он скользил пальцами по клавишному составу рояля и воодушевленно смотрел лишь за собственными руками – никаких нот перед ним не стояло, пюпитр совершенно пуст, а Цезарь, словно чародей, создавал невозможное волшебство, а именно какое-то дикое танго. Джозеф с улыбкой вышел из кулис, с лаской обнимая его плечи и наслаждаясь профессионализмом родившимся вперед самого Цезаря. Жаркие губы расцеловали висок, а в подтверждении его таланту и стараниям в обучении – Цезарь даже не вздрогнул, не прекращая мелодию. – Горячая штучка. – Я? – Цезарь, закончил красивой музыкальной точкой и рассмеялся, задирая голову к Джозефу, а тот тоже расхохотался, обнимая крепче. – Да нет же, композиция. Только не говори, что будет новый номер с танго. – Бери выше, Джозеф, у нас будет все новое. Формат шагнет шире. Конечно, чтобы сделать настоящую сенсацию, нам стоило ехать не в Париж на рандеву, а в Америку, но мой кошелек это не потянет. Джозеф рассудительно кивнул, заглядывая в глаза Цезаря. Все понятно. – Ах, ты правда хочешь бурлеск? Смело. Мы же в Германии, у нас здесь что ни день то война, все дела… Йо, Цезарь, будут голенькие? Цезарь вновь разразился смехом, выдерживая паузу и опустил крышку рояля, отходя к их старенькому подержанному патефону в другой части сцены. Он стоял возле двери к запасной пожарной лестнице и там почти всегда закрыто. Ничего, в принципе, нового, но Цезарь часто убирал туда какой-то ненужный временно хлам. Там же валялась их рождественская ель, коробки с уже снятыми украшениями и много чего другого. Кстати, не все еще убрано, так что скоро нужно будет оповестить работников о генеральной уборке. Цезарь удолетворенно вздохнул, заводя ручку проигрывателя. – Ты неисправимый болван, Джозеф. Бурлеск в Америке – уже не столько интереса, но жанр комедии с эротикой гениален, я не буду повторять их опыт, но принесу в холл больше романтики Парижского кабаре. Голенькие – вполне возможно, но я не хочу связываться с партиями и законом, mamma mia, – Цезарь улыбнулся, вынимая из встроенного ящечка на колесиках пластинку, а затем из красного картонного футляра с итальянскими черными надпиями. Через минуту по холлу распространилась музыка совершенно отличающаяся от игры на музыкальных инструментах, столь редкая в этих стенах – патефон совсем не подходил для шумных мероприятий их мюзик-холла и даже на репетициях это было проблемой, нежели решением отсутствия пианиста. Все же их музыка – авторское решение, а патефон загонял артистов в рамки доступной музыки. Таким образом, Цезарь счастлив до безумия, имея в штате работников Джотаро Куджо и Марка, но ни одного, ни другого, Цеппели абсолютно не хотел дергать с заслуженного отдыха перед долгим забегом. Джозеф подготовку расценил правильно – не может Цезарь ставить музыку, если может сыграть сам, да еще и то невероятное танго, которое играло в «Крылатом солнце» пару минут назад. Джозеф заинтриговано куснул свою губу, а глаза сами по себе прищурились, выжидающе глядя на любовника. Омега гордо вскинул голову, когда из трубы патефона вылетели первые нотки танго – страстная классика, но всё стало еще яснее. – У нас будет совместный номер. Цезарь громко высказался и с усмешкой подошел к Джозефу, хватая его за руки. Джозеф, на самом деле, не был знатоком таких бальных танцев, но настроения и задумки, читаемой в глазах любимого хватило сполна, так что в резких и четких движениях, они быстро закружились по сцене, не боясь рискнуть каблуками туфель – на Джозеф новые, на Цезаре совсем обычные лакированные. Музыка сначала играла с переливами и звоном, а затем скрипка и обилие разных музыкальных инструментов слилось в драматичную и завораживающую композицию. Джозеф несдержанно выдохнул, глядя в эти зеленые глаза напротив. Горячее дыхание так близко, скользящие руки партнера по телу. Казалось, словно чувства впереди них и уносят так далеко, как только это возможно. Мир окрасился в красный, разворот Цезаря в руках – совсем не танго, да и стало плевать, это как кровавых отхлест. Джозеф не стесняясь, ловит. Целует шею, то удар ножом в спину, давление скачет, ты умираешь. Поцелуй среди страстных соцветий музыкальных роз, до боли сжаты пальцы на запястьях. Цезарь ведет пальцами от манжета через грудь к другой ладони, медленно на растяжке музыки, нога едет вперед на выпад, а Джозеф с жадностью выжидает замедление, чтобы на возношении композиции сделать скачок и подобно кобре, он хватает, сжимает пальцы Цезаря, уводит его в другую часть зала, их шаги шумные, широкие, иногда заглушающие пластинку. Кажется, у этих двоих уже давно своя пластинка… А может не кажется? Джозеф уловил каждый миллиметр задумки Цезаря и готов исполнить на все сто процентов, он чувствует, как каждую каплю хорошего вина, вкус этого номера. Он знает, куда ставить ногу, лево и право, здесь он закручивает его, вот тут отпускает, Джостар тяжело дышит, мокрея, но не отпускает Цезаря, пока не понимает, считывая мысли блондина как свои собственные. Цезарь не закрыт. Редчайший момент, когда Цезарь полностью раскрыт, как романтическая книжка. Сегодня он жалкая копия себя, жмущаяся к Джозефу с пущей любовью, позволяющая глотать подобно воздуху сценарий номера. Каждая эмоция движения, каждая вскинутая голова, медленный нарочито взмах руки, Джозеф устраивает поддержку за ребра, которые клеткой сомкают легкие и бьющееся сердце. Двое сливаются безупречно, умудряются расстегнуть друг другу рубашки, где-то в процессе танца что-то идет не по плану и крыша падает. Джозеф хищником сносит Цеппели в рояль, тот трагично делает оглушительный «ой», когда от насилия инструмент роняет поднятую крышку, а ягодицы Цезаря тем временем мнут скрытые клавиши. Спасибо, что он догадался, иначе бы пришлось пожертвовать белыми и черными. Поцелуи, посыпавшиеся градом на влажные, но обветренные после жгучего танца губы, Цезарь застонал, когда почувствовал боль вспышкой и собственную кровь на языке из-за укуса. Джозеф дергано и мощно содрал с него подтяжки, жилетку и хотел бы не оставить от рубашки и следа, но новая насыщенно-фиолетовая ткань из самого Парижа – слишком опасно. Остатки возбужденного ума понимали, что внезапный срыв и близость не стоят смерти в последствии гнева Цезаря. Оставив его рубашку не снятой, но расстегнутой, Джозеф под дикое танго успел поцеловать гладкую грудь Цезаря, а руками уже стащил с него брюки, гаденько оставив висеть их на одной ноге, а сам расстегнул свое главное достоинство, вынимая его из штанов и вновь сплетаясь в поцелуе. Кульминационное событие музыки, особый шарм, когда огромный член пронзает тебя, точно насвозь. Цезарь с болью сжимает волосы Джозефа, а сам отбрасывает назад голову, выкрикивая его имя и радуясь, что мальчики временно у Абдула… Член двигается внутри, как влитой за эти недели, а Джозеф, потеряв сознание от любви, не забывает, однако, о всех изученных чувствительных точках Цезаря. Член двигается, вколачивается и бьется в закрытую матку, попадая туда на отлично, а внутренний зверь любого альфы рычит в шею, широко раскрывая рот и царапая клыками обнаженную шею. Цезарь и смеется и плачет, стоня от удовольствия, как никогда в жизни. Природная смазка от такой прыти стекла на блестящую и без того поверхность рояля, а пальцы еще больше сжали волосы Джозефа. Другой рукой Цезарь стискивал его фланелевую домашнюю рубашку до хруста ткани и стонал, чувствуя каждый толчок Джозефа внутри широким и мощным органом, а его собственный член тем временем бодро уперся в край рубашки Джо… – Mamma mia. – Oh, my, GOD… Вдохи и выдохи смешались в один такт с танго на пластинке, а она неумолимо неслась к концу, вознося вместе с кульминацией в музыке и наших героев в рай, а возможно, опуская в самый ад, особенно когда Джозеф не сдержался и уронил Цезаря спиной прямо на грань клавиш и верхнюю плоскость рояля. Снова старый инструмент застонал не тише Цезаря, а Цеппели помолился, чтобы не треснуло что-то из двух – его спина или сам рояль. Они неслись к развязке вместе с музыкой, ладонь в ладонь, губы к губам, член мощно погружался и тут же почти вылетал, а Цезаря не пришлось и просить, чтобы он раздвинул ноги шире самой знаменитой омежьей проститутки Амстердама и Берлина… Наконец, пластинка выкрикнула самые последние акты и Цезарь прогнулся, крича следом! – ДЖОЗЕФ. Джозеф не прекратил толкаться, даже когда почувствовал влагу, пропитывающую рубашку, он сжимал Цезаря, кусая и без того украшенную засосами шею еще более яркими разводами всех оттенков красного, пока член без устали расталкивал недра Цезаря. Колени сводило судорогами, в руках пульсировала каждая вена, но Джозеф не прекращал движения, пока, наконец, последний аккорд танго не завершился скрежетом иглы по пластинке, а Цезаря, схватив, отбросили в сторону в прогибе – в лучших традициях любого выступления, младшего партнера… прогибали, склонив над самым полом… Широкая грудь раздувалась от гонки. Холл наполняло лишь шипение патефона и их собственное шумное дыхание, пока Цезарь раскрыл губы, но закрыл глаза и до дрожи отдался каждому своему чувству и ощущению. Итальянец буквально чувствовал горячую сперму внутри себя, стекающей по краям и дышащего над ним Джозефа. Да. Номер получится замечательный. Прянная вишня в шоколаде. Алый атлас и сияющий черный шелк. И вдруг, раздался ненавистный, но оглушающий стук в парадные двери. Цезарь дернулся, моментально понимая, что ничего хорошего от этой утренней вести и визита им лучше не ждать.Часть вторая. «Бурлеск»