Доблестью моей облекаюсь

Проходят дни, месяцы, годы. Микасе двадцать три, она давно сменила грубую форму разведотряда на светлое сатиновое платье, а некогда короткие волосы заплела в смолянисто-чёрную косу. Походку не утяжеляет ни привод, ни смертоносные клинки – в них более нет нужды. Человечество победило. Человечество восстало из пепла, и новая эра рассвела над залитой кровью землей. Давящие тени Стен навсегда пропали из памяти выживших. - Урок закончен, - Аккерман размашистыми движениями стирает мел с доски и отрешенно наблюдает, как белые разводы пачкают тёмную поверхность. Сзади раздаются шумные детские выкрики, и девушка ласково улыбается: ей нравилась эта бурлящая молодая энергия. Такая, какая она должна быть в их возрасте. Не обремененная утратами и болью, чистая и наивная. Исцеляющая. Кто-то настойчиво дергает подол платья. Эберт, бойкий мальчишка лет семи, очень напоминающий Эрена, пытливо смотрит снизу вверх, прижимая к груди внушительных размеров тетрадь. В зелёных глазах – серьёзная не по годам задумчивость. - Мисс Аккерман, - произносит чуть вкрадчиво, - мисс Аккерман, а это правда, что вы были в разведотряде? Микаса усмехается по-доброму и присаживается рядом с ним на корточки. Кивает подтверждающе. - Да, была. Я стала кадетом в пятнадцать лет. - И титанов видели? - Видела. Много раз. Ужасное зрелище. Эберт замолкает на какое-то время, с сосредоточенным видом обдумывая полученную информацию, а затем вдруг выдает: - И вы знали командора Эрвина? И командора Ханджи? Аккерман не может сдержать короткого смешка. - Само собой. Я находилась под их прямым руководством… До того, как они погибли. Она решает не добавлять эту фразу. Лишь мысленно отдает честь товарищам, отдавшим свои жизни за победу. В какой-то момент это стало привычкой. - Значит, вы были знакомы и с капралом Леви?! – в интонации мальчика появляются нотки восторга. – Он правда был лучшим воином человечества? В горле встает комок. Однако Микаса уже умело подавляет его и надевает излюбленную маску отстраненности. - Да. Он… отличный боец и… замечательный человек. Всегда заботился о нас, своих подчиненных. Слово «был» теряется где-то средь сочетания букв. Она так и не научилась произносить его. - Я бы хотел быть на него похожим… - Эберт мечтательно улыбается и сильнее прижимает тетрадь. – А Эрен Йегер… - Ну, достаточно, - Микаса перебивает мальчика, чувствуя, что не в состоянии дальше развивать эту тему, и заботливо треплет его по волосам. – Мне идти надо, да и тебя друзья ждут. Как-нибудь потом ещё поговорим. Эберт немного разочарованно хмурится, но все-таки отступает. Прощается и покидает учебную комнату с остальными детьми, пока Аккерман чересчур старательно делает вид, что занята раскладыванием книг на столе. Медленно выдыхает, когда наконец остается одна. Всё в порядке, Микаса. Ты отлично справляешься. Ты молодец. Пальцы будто сами натыкаются на спрятанное в нижнем ящике письмо. Она неторопливо разворачивает его и в очередной раз пробегается взглядом по знакомым строкам. Писал Жан. Интересовался, как у неё дела, и приглашал в Столицу на празднование годовщины победы, которую устраивала Хистория. Рассказывал также и о своей жизни, пусть и не слишком подробно и немного смущенно. Описывал службу в королевской охране, куда он устроился после окончания войны. Спрашивал об Армине… Девушка аккуратно складывает письмо и кладет его в сумку. Она ещё не написала ответ, но лучше бы это сделать как можно скорее. Покидает пределы школьного здания, с удовольствием пробуя на вкус приятный летний ветер и едва уловимый запах вербены. Солнце близится к закату, и его согревающие лучи окрашивают улицы в яркий оранжево-красный цвет. Шиганшина удивляла своим стремлением к жизни. Всего за год город-призрак расправил крылья, отряхнулся, окреп и воскрес блистающим фениксом. О трагических событиях напоминали лишь некоторые полуразрушенные дома, которые не успели восстановить, да одинокий памятник в центре, возведенный в честь погибших солдат. И ещё – не слишком очевидно – разросшееся до обширных размеров кладбище на окраине. Аккерман знает это лучше всех. Она приходит туда каждую неделю с охапкой цветов и кропотливо убирает сорняки у небольшой малозаметной могилы. Начищает до блеска надгробную табличку, бережно обводит подушечками пальцев гравировку родного имени. «Эрен Йегер». Покойся с миром, любимый брат. Настанет день, когда мы снова встретимся с тобой. Микаса даже в самом страшном сне не могла представить его смерть. Её существование без него. Но когда это случилось, ей почему-то стало легко. Так легко, что захотелось ударить себя хорошенько, чтобы привести в чувства. Разум ужасался. Сердце же упивалось свободой. Словно всю жизнь она таскала на груди неподъемный душащий камень, и кто-то вдруг перерезал верёвку. Вместе с его гибелью родилась настоящая Микаса Аккерман. И сколько бы она не оплакивала его, этот камень никак не хотел возвращаться. - Я дома, - голос растворяется в тишине помещения. Девушка оставляет на кухне купленные на рынке продукты и осторожно заглядывает в соседнюю комнату: - Армин, ты голоден? Арлерт отзывается не сразу. Увлеченно пишет что-то, волосы на макушке – в незатейливом взлохмаченном хвосте. Он выглядит настолько по-домашнему, настолько… беззащитно, что Микасу на мгновение охватывает волна материнской нежности. Парень чиркает пером последнее слово и, наконец, оборачивается. - Прости, не заметил, что ты пришла, - проговаривает виновато. – Ты что-то спросила? - Не важно, - Аккерман подходит ближе и заглядывает через его плечо в текст. – Как продвигается книга? - Неплохо. Половина уже есть. Хотя некоторые части, возможно, придется переписать… - Уверена, что там всё идеально. Армин почему-то грустно улыбается и переводит тему. - А у тебя как дела? Как в школе? - Ничего нового. Дети все такие же неугомонные и всё так же не хотят учиться, - Аккерман решает не упоминать их неловкую беседу с Эбертом. – Кстати, мне написал Жан. Зовет в Столицу на годовщину победы. - Вот как, - Арлерт заинтересованно приподнимает брови. – Ты поедешь? Девушка мнется пару секунд, не зная, как лучше сформулировать ответ, и в конце концов честно признается: - Скорее всего, нет. Я… я не могу тебя здесь бросить. Воцаряется мучительное молчание. Зря она это сказала. Но это было правдой. В последнее время Армин крайне ослаб здоровьем. Силы титана истязали его тело, и теперь он с трудом передвигался даже по дому, не говоря уже о поездках на дальнее расстояние. - Звучит как оправдание, - раздается тихое возражение. – Пару дней я бы спокойно протянул без твоей помощи. Аккерман просто пожимает плечами. - Пойду приготовлю ужин. Она намеревается как можно быстрее вернуться в кухню, дабы избежать лишних споров, однако Арлерт оказывается проворнее. - В чём дело, Микаса? В чём по-настоящему дело? Начинается… Девушка шумно набирает в лёгкие воздух и не спешит ввязываться в препирательства. Друг же, будто игнорируя её раздражение, упрямо продолжает: - Я знаю, что ты чувствуешь. И знаю, почему отказываешься ехать. Да, Столица полна плохих воспоминаний. Но в Шиганшине их больше. Почему бы тебе не развеяться? Не встретиться со всеми? Я уверен, тебе станет лучше… - Встретиться с кем? – от её интонаций веет могильным холодом. Она заглядывает парню в глаза и безжалостно добавляет: – Все мертвы, Армин. Даже Конни и Саша. Все. К сожалению, Арлерт никак не реагирует на её вспышку гнева. Привык. И какие бы жестокие вещи она не говорила, каждый раз встречал их с понимающей улыбкой. - Жан и Хистория будут рады тебя видеть. Особенно Жан. Я надеюсь, ты не забыла, благодаря кому ты смогла… пережить всё это. Армин умел бить по больному, когда оно требовалось. Вот и сейчас мастерски вспорол заживающий шрам и внимательно оценивал нанесенный урон. - Я прекрасно всё помню, - Аккерман изо всех сил пытается не дать огню злости угаснуть, чтобы не проиграть, однако, увы, парень успел зацепить нужные струны. Сознание постепенно заполняется смиренной апатией. – Я всё помню. И я благодарна ему больше, чем кому-либо в своей жизни. Просто… я не могу. Не хочу. Чёрт возьми, она даже не в состоянии нормально выразить свои эмоции. - Так не может дальше продолжаться, - слова с глухим стуком ударяются о стены. – Забудь его, Микаса. - Кого? – глупый вопрос срывается с губ. Девушка надавливает на виски, ощущая внезапный приступ головокружения. – Я давно приняла смерть Эрена… - Я не про Эрена сейчас говорю. Вот оно как. Арлерт решил идти до конца. Посягнул на опасную черту и без сожалений переступил через неё. - Ещё ничего неизвестно, - отчаянная бесполезная попытка самооправдания. – Он пропал без вести. Он может быть жив. Друг лишь кривится в болезненной гримасе. - Не обманывай себя, Микаса. Ты не ребёнок. Скажи, как много людей, пропавших без вести, возвращаются живыми? Хотя бы просто возвращаются? Тем более из горячих точек. Уже прошло достаточно времени, он должен был хоть как-то дать о себе знать. Ей нечего возразить. У неё нет ни логических доводов, ни доказательств. Только надежда, каким-то абсурдным путем оставшаяся теплится в душе. - Я не хочу тебя ранить. Клянусь, Микаса, я не хочу, - его голос начинает дрожать. – Но каждый день я молюсь, чтобы ты наконец оплакала его смерть и заглянула в своё будущее. Мне… мне ведь недолго осталось. Невыплаканные слёзы пламенем жгут грудную клетку. Девушка хватается за подол платья, мнёт его в кулаках, стирая верхний слой кожи. Сжимает зубы и не позволяет ни единому всхлипу вырваться из горла. Не смей. Нельзя. Как только ты заплачешь, это будет значить конец. Действительно конец. - Не говори так. У тебя ещё много времени. - Сколько? Год? Два? – она знает этот нездоровый блеск в его глазах. – Я больше не вытяну. Уже сейчас я практически ходячий труп. Микаса смотрит в пол и не видит перед собой ничего. Словно где-то дернули рубильник, и все чувства разом отключились. - Перед своей смертью я хочу увидеть тебя счастливой, - парень откидывается в кресле и устало прикрывает глаза. Спор вымотал и его тоже. – Я хочу, чтобы с тобой остался кто-нибудь рядом. Уверен, Леви хотел бы того же. Слишком эгоистично? - Нет. Я понимаю тебя. Принятие. Так это называется? - Я поеду в Столицу. - Хорошо. Спасибо. Армин изнеможенно, но всё ещё любяще улыбается. Аккерман остается лишь улыбнуться в ответ. *** Микаса покидает пределы Шиганшины через неделю и отправляется туда, где воздух до сих пор пропитан кровью. По крайней мере для неё. Жан встречает её с таким искренним ликованием, что девушке становится немного не по себе. Поборов стеснение, Кирштайн заключает её в крепкие объятия, а Аккерман позволяет себе принять их, и в какой-то момент она ловит себя на мысли, что ей даже приятно. Неловкость от долгой разлуки отходит на второй план. Парень помогает ей разместиться в гостинице, одновременно рассказывая о всякой ерунде, но Микасу успокаивает эта его восторженная болтовня. Простая и ни к чему не обязывающая. По-своему уютная. Она украдкой наблюдает за его лихорадочными движениями и не может сдержать мимолетной улыбки. Возможно, она скучала по нему больше, чем предполагала до этого. Жан всегда был бесхитростен в своих чувствах. Открыто смеялся, открыто плакал, открыто грустил и радовался. С ним пропадала необходимость ломать голову над тайным смыслом каждой брошенной фразы. В какой-то мере она ему завидовала. - Вроде, всё, - Кирштайн вытирает пот со лба и оглядывает комнату. – Ты, это, не отказывай себе ни в чем. Корона покроет все расходы. - Я ненадолго, - Аккерман не хотелось показаться слишком наглой. – Как там Хистория? Она спрашивает это, скорее, из вежливости. С нынешней королевой они никогда особо не были дружны. - В порядке. Получше всех нас. Очень хочет тебя увидеть. Девушку немного обескураживает подобная заинтересованность собственной персоной. Вслух она, конечно, ничего не произносит, но приходит к выводу, что Рейес, скорее всего, не оставила надежды заманить её в королевскую охрану. А, может, и правда соскучилась. Друзей у неё почти не осталось. Чёрт его знает… От переизбытка впечатлений у Микасы начинает побаливать голова. Она распускает тугой пучок, и волосы рассыпаются по плечам в долгожданной свободе. Становится легче. Боковым зрением она замечает, как Жан напрягается и быстро отводит взгляд. Точно… ему же так нравились её волосы. Даже с Эреном поцапались из-за этого. Глупые. Когда это было? Кажется, что целую вечность назад. - Ну, мне пора уже, - Кирштайн пятится в сторону выхода и ободряюще добавляет: - Я к вечеру освобожусь. Если хочешь, можем прогуляться по городу потом. Ну, или завтра. Завтра как раз само празднование будет и всё такое… Я зайду, в общем. Только… Он неожиданно тушуется, и Аккерман бросает на него вопросительный взгляд. - Ты не против, если к нам присоединится моя девушка? Наверное, Микасе следовало бы удивиться. За долгие годы, проведенные вместе, влюбленность Жана стала чем-то самим собой разумеющимся. Неизменная константа. И, казалось, так будет всегда. Однако человеческие чувства нельзя подвести под единую математическую формулу. В принципе под формулу. В этот миг она испытывает к себе отвращение вместе с осознанием собственной жестокости. Без тени сомнения, Кирштайн лучший человек, которого она когда-либо встречала. Человек, который всегда бескорыстно заботился о ней, подставляя плечо в трудную минуту и не требуя ничего взамен. А она лишь воспринимала это как должное. Он заслуживает большего. Он заслуживает всего счастья, что есть в этом мире. - Конечно. Я не против. Что ж, Армин. Кажется, твоей мечте не суждено сбыться. Жан облегченно выдыхает и, тепло попрощавшись, покидает комнату. Девушка с грустью смотрит ему вслед, вспоминая жар сильных рук, не позволивших ей когда-то погрязнуть в бездне отчаяния. Она не замечает, как срывается с места и оказывается на лестнице. - Жан! Парень останавливается и озадаченно вглядывается в её взволнованное лицо. - Спасибо тебе, - слова без усилий соскальзывают с кончика языка. – И прости меня. За всё. Прости, что так и не смогла полюбить тебя. В его глазах отражается безмолвное понимание. И буквально на долю мгновения – та самая нежность, с какой он смотрел на неё с самой первой встречи. Медленный кивок. Лёгкая улыбка. - Увидимся вечером, Микаса. Он уходит. Теперь точно. Аккерман прислоняется к стене и ощущает обволакивающую тело радость. Так хорошо. Так хорошо просто быть искренней. *** Микаса не знает, в какой момент прогулки по городу закрадывается навязчивая мысль завернуть в сторону бывшего штаба разведкорпуса. Ей незачем туда возвращаться. Оказаться средь стен замка, насквозь пропитанных запахом погибших товарищей, равносильно самоубийству. Даже Жан признается, что никогда не заглядывал туда с самого дня победы. Не смог. - Там много хороших воспоминаний, - нехотя отзывается. – Но ворошить прошлое слишком… Больно. Он не договаривает. Аккерман догадывается. - Не ходи туда. Пожалуйста. Станет только хуже. - Я не буду. Конечно, она не будет. Она только посмотрит. Издалека. Одним глазком. Запретный плод сладок. И тянет к нему с адской силой. Такой, что, в конце концов, все доводы рассудка меркнут по сравнению с манящим предвкушением чего-то особенного. Но там нет ничего особенного. Кроме бесчисленных призраков прошлого. Микаса понимает это, когда видит пустые глазницы полузаброшенного здания. Кое-где ещё сохранились стёкла, однако и от них веет обезоруживающим одиночеством. Обшарпанный фасад мрачно возвышается над землей, оставляя гнетуще-тяжёлую тень. Тихо. Мёртво. Это место стало совсем не таким, каким она сохранила его в своей памяти. Проход к замку зарос бурьяном и крапивой, репейник настырно цепляется за одежду, но Аккерман продирается сквозь зелёную завесу и толкает скрипящие двери. Эхо раскатами разносится по пустынному залу. Сердце сжимают стальные тиски. На секунду воображение издевательски подкидывает яркие, почти реалистичные образы. Эрен и Армин, Конни и Саша, Жан, Инга, Имир, Райнер, Бертольд, Криста, всё ещё Криста. Смеющиеся. Оживленно разговаривающие о чем-то отстраненном. Командор Эрвин, наблюдающий за ними с улыбкой. По одну руку - Ханджи, увлеченно вещающая ему об очередном эксперименте, по другую… Девушка с хрипом выдыхает. Никого. Тут никого нет. Только ты, Микаса. Но и тебя здесь не должно быть. Она сожалеет о своем опрометчивом поступке. Сожалеет до горечи во рту. До гула крови в ушах. Уходи отсюда. Сейчас. Немедленно. Аккерман вот-вот готова рвануть в сторону выхода и бежать до потери сознания так далеко, как это возможно. Делает первый шаг, второй, а затем вдруг застывает в немом потрясении. Чисто. В замке чисто. Нет ни пыли, ни паутины в углах, ни грязи на полу, а окна свободно пропускают солнечный свет, заигрывающе поблескивая. Она сходит с ума. Определенно точно. Бредит наяву и радостно верит своим же иллюзиям. Однако поздно. Судьбоносный импульс успевает пронестись по каждой клеточке тела, удобно устраиваясь в самом эпицентре подсознания. Микаса бежит вперед. Комната за комнатой. Коридор за коридором. Бежит до тяжести в груди и рези под рёбрами. Проверяет каждую часть здания. Кухня, столовая, больничное крыло – пусто. Казармы на втором этаже – пусто. Комнаты начальства на третьем… Комната Леви. Пальцы замирают над дверной ручкой, словно та была раскаленным куском железа. Голоса прошлого взвизгивают возмущенно и фальшиво. Аккерман обдает ледяным вихрем вырвавшихся на свободу воспоминаний. Сильнейшие не отступают, ведь так? Микаса толкает дверь. Сердце ухает куда-то в пятки, а глаза застилает пелена слёз. На столе стоит чашка с дымящимся чёрным чаем.