Ханан

В таверне было шумно и душно. Путешественники рассказывали друг другу истории об увиденных землях, а из-за столов, где мужчины играли в кости, постоянно слышались просьбы подлить еще пива. Полненькие девушки только и успевали, что подходить за новыми порциями излюбленного хмельного напитка жителей Ирхмаана к барной стойке, как тут же подносили их нетерпеливым посетителям. Со всех сторон доносились самые последние сплетни княжества, похабные анекдоты и жалобы на поднятые налоги на торговлю. Казалось, что здесь было еще громче, чем обычно на рынках в воскресное утро, и это на самом деле было так. За самым длинным столом сидело множество караванщиков, разодетых в дорогие ткани и обвешанных золотыми украшениями. По центру восседал известный на все южные земли своим качественным и, безусловно, дорогим товаром торговец Джавхар. Люди шептались, что его гарем был больше, чем у самого правителя Ирхмаана, но так ли это на самом деле, никто не знал. Слуги, когда-либо работавшие в доме этого человека, боялись и слово молвить про него самого и его богатства, поэтому люди и стали побаиваться его. Чего только о Джавхаре не говорили… Но сейчас он был здесь, в окружении своих гостей и приятелей, и казался белой вороной на фоне других гудящих посетителей таверны. Этот уже преклонного возраста мужчина почти безмолвно сидел в компании других купцов, изредка попивая пиво из неряшливой деревянной кружки так, чтобы каждый сидящий возле него человек мог оценить первоклассную работу самых высокооплачиваемых ювелиров страны на его длинных пальцах. — Джавхар, — обратился к нему один из купцов, уже слегка покачиваясь из стороны в сторону, – Я слышал, что одно из своих колец ты нашел среди красных песков! — Твоя правда, — смиренно отозвался тот, совершив поклон головой. – Мои люди нашли его, — он указал на аккуратный перстень с большим рубином на одной из рук. – Недалеко от Великого караванного пути. — Я слышал, там недавно снова было нападение иррингов! – сказал кто-то из купцов. — Три каравана так и не дошли до Гелиси, хотя до этого их видели в Тузере! – произнес второй. — В этом Астарху невесь что творится! – возмутился третий. – И когда их правитель заставит иррингов спрятать свои сабли в ножны?! Ездить торговать туда становится опасно с каждым годом все больше и больше. Слышали, что говорят о старике Али, торговце золотом с северного побережья? От него и других людей его каравана не осталось и следа! — Ну, — мягко засмеялся Джавхар, приглаживая свою седую бороду. – Слава богам, Али получил по заслугам. Он был обманщик еще тот. Наживался на всем, что видел. Жадный какой, ух. Каждую медную монету считал, – купец замолчал, задумчиво рассматривая деревянную кружку. – А вот других караванщиков жалко. И Рамида – какой у него шелк был, ах! Мои жены только его ткани просили в подарок. И Низама – такой чудной человек, слова на языке Астарху сказать не мог, а возвращался в Ирхмаан с пустыми сундуками и полными кошелями золота. И старика Мухтади помните? Да… его тоже жалко. Как и предсказывали ему, что сгинет там же, где и его женушка, так и помер средь жарких песков… да еще и сына с собой прихватил… — Смышленый был мальчонка, – отозвался один из купцов. – Помню, как Мухтади меня с ним знакомил, когда тот был ещё подростком… Этот, я подумал тогда, не пропадет… — Да, — согласился Джавхар. – Хоть и был он Мухтади не… Неожиданно к их столу подошел незнакомец. Он бесцеремонно подставил табурет и, сев на него, снял с себя капюшон: — Надеюсь, я могу к вам присоединиться, — скорее утвердительно, чем вопросительно произнес он. Полуденный Астарху встретил Хаифа привычным рабочим шумом. Во дворце вовсю кипела работа — служанки натирали до блеска мраморные лестницы и полы, юные наложницы рассаживали вновь привезенные со всего света диковинные цветы, перебрасываясь между собой веселыми рассказами и звонким смехом. А рядом с дворцовой кухней разгружались большие повозки с провизией и дорогим вином, привезенным купцами из-за моря. Хаифа добровольно вызвался помогать носить тяжелые кувшины с любимым хмельным напитком Гелиси — вишневым элем, привезенным из Ирхмаана. В тайне юноша надеялся, что ему перепадет хотя бы кухоль пьянящего, сладкого, словно патока, нектара. Который он так любил в юности. Казалось, один глоток эля может вернуть юношу в родные земли. Домой. Там, где он вырос. Работа была закончена, когда солнце уже клонилось к закату. Пожилая кухарка похвалила Хаифа за помощь и, заметив его взгляд в сторону ирхмаанского эля, великодушно выделила небольшой, но полный кувшин, добавив от себя немного диковинных фруктов. Дневная суматоха, гвалт да припекающее солнце вызывали лишь одно желание — спрятаться хоть ненадолго от всех этих людей в пьянящей прохладе сада. Даже он, буквально выросший в пустыне, среди песков, успел изрядно подустать за весь этот длинный, будто бесконечный день. Расположившись под раскидистой ивой у искусственного озерца, Хаифа с наслаждением втянул прохладный воздух, насыщенный запахом моря, а в его голову настойчиво возвращались события последних двух дней. Было безумно стыдно за некрасивую, на его взгляд, сцену, за эти слезы, выставленные напоказ перед чужим человеком, его Хозяином… Никогда он не позволял себе быть слабым, даже когда умерла любимая мать, оставив его с убитым горем отцом. Даже сейчас, оставшись наедине с самим собой, он чувствовал, как горит от стыда лицо, да еще этот поцелуй, на который он так опрометчиво согласился. Нет, Анвар был с ним ласков, поцелуй более чем хорош, но… Лучше бы все было как прежде — их ругань, драки и повелительный тон со стороны наследника. В таком случае, Хаифа мог бы ненавидеть его с чистой совестью, сопротивляться обаянию мужчины и не чувствовать себя настолько доступным и потерявшим собственную гордость. Как ни крути, Анвар по прежнему оставался его хозяином… Хаифа налил немного пряной жидкости в прихваченный кубок и с умиротворением прикрыл глаза, сделав первый глоток. Губы обжег до боли знакомый и такой родной вкус творения ирхмаанских пивоваров. Хаифа ужасно истосковался по дому, но стоило признать, что и дворец калифа постепенно переставал быть чужим местом. А его обитатели, в частности и его хозяин, Анвар, уже не казались сбродом эгоцентричных тиранов. Юноша бесспорно понимал поведение наследника в первый день их знакомства. Жестокостью он хотел указать рабу на его место, на пропасть между ними двумя. Однако из-за прирожденной мягкости мужчина местами давал слабину, а вскоре у него зародился интерес — как долго продержится птичка? Когда же она станет покладистой? И Хаифа было горестно в этом признаться, но сдался он достаточно быстро. Но разве ломали его? Нет. Его брало как раз теплое отношение Анвара, что было, откровенно говоря, странно, учитывая условия их знакомства. Наконец, кувшин показал дно, и юноша, ощущая в голове и теле приятную расслабленность, поднялся со своего места и направился в покои. Прежние мысли больше не тяготили, в походке Хаифа чувствовалась легкость и неторопливость. Он, улыбаясь чему-то своему, плавно и грациозно, словно кот, пересекал коридор южного крыла. Как раз там, где находились их с Анваром покои. Из комнаты калифа приятно веяло пестрым ароматом гвоздики, и юноша, повинуясь какому-то совершенно ребяческому желанию, прикрыл глаза и позволил себе следовать манящему запаху. Будущий калиф, повернувшись спиной к огромному зеркалу, безуспешно пытался затянуть на поясе кушак из черного шелка, придать ему более чинный и благопристойный вид. Но ткань то соскальзывала, то образовывала совершенно неподобающие складки. Анвар уже тысячу раз пожалел, что так рано отпустил всю прислугу, решив, что сам вполне может справиться с затейливыми одеждами для особых случаев. И зачем только отец решил принять послов иррингов, если таковыми можно было назвать тех оборванцев, что сейчас находились в зале для приемов? Анвару совершенно не нравилась идея договора с этими людьми, а еще больше не нравилось то, что именно ему предстояло принять окончательное решение. — Помочь? — раздался сзади голос Хаифа, и Анвар удивленно повернулся, застав того на пороге. Он даже не слышал, как в его комнату вошли. — Если не трудно, — слегка улыбнулся он, впрочем, от Хаифа не укрылась некоторая напряженность во взгляде и нервность в движениях. — Никак не могу справиться с этим заморским шелком, так и норовит выскользнуть из рук. — М, какой-то праздник? — поинтересовался юноша, ловко принявшись завязывать края ткани в тугой узел. — Нет. Прибыли послы иррингов, нужно обсудить с ними детали договора, — Анвар заметно поморщился. — Иррингов? — руки на поясе калифа замерли. — Да. Очередной виток политических интересов отца, в которых я обязан принимать участие. Ирринги хотят заключить с нами договор, согласно которому они прекращают нападения на караваны торговцев, — Анвар пожал плечами, не особо желая продолжать эту тему. Хаифа передернуло. — Договор? — глухо вымолвил он. — После всех бед, которые они принесли вашим и соседним землям?.. Да они не заслуживают права на существование! Не то что... — он осекся. — Никогда не понимал народ Гелиси... вы какие-то... — А что ты предлагаешь? Войну? — ухмыльнулся наследник, сложив руки на груди. — Кажется, своими нападениями на мирный люд ирринги не дают выбрать что-либо другое... — поморщился Хаифа. — Не понимаю... неужели ты их защищаешь? — Хаифа, ты казался мне умным человеком, намного умнее тех, что меня окружают, но ты ничего не смыслишь в политике и военном деле. Пустынники никогда не будут драться у стен нашего города, а нашим людям попросту не выжить в сражении с ними в Айзерее. Она их дом — каждый бархан, движение ветра знакомы им с рождения. А на помощь других стран не стоит и надеяться. Поэтому — да, мы заключим с ними договор, — губы будущего калифа сжались, взгляд снова словно покрылся льдом и стал строгим, даже в чем-то упрекающим. — Они... убийцы, — прошептал Хаифа, отводя взгляд в сторону. Перед глазами, словно по щелчку пальцев, появились картины недавних событий — суета и клубы пыли, лошади, несущиеся прямо на них, крики женщин и хищные прищуры темных глаз, наполненных звериной злостью и жестокостью. — Политика — довольно грязное дело. Приходится пренебрегать мнением единиц ради блага целого народа. Тем более, Хаифа, не в твоей власти влиять на решения калифа. Как и мои, впрочем. — Разве... — удивился юноша. — Разве я указывал тебе, что делать? Я просто сказал, что не вижу логики в том, что великая держава Гелиси струсила перед напором кочевиков и так боится потерять поддержку своих людей, что готова идти на уступки перед какой-то... ничтожной кучкой вооруженных бандитов! — с долей насмешки тут же выпалил он. — Ты не видишь логики в словах своего правителя? И считаешь его трусом? — усмешка Анвара стала совсем недоброй, горячий нрав делал свое дело. — Обида за смерть родных ничто по сравнению с предполагаемой гибелью тысяч людей. -А кем другим может являться калиф, если готов уступить такому воинствующему народу! Никто не может поручиться, что они станут придерживаться условий договора. А раз Гелиси так страшна война с ними, не трудно догадаться, кто сядет вам на шею... — Кажется, ты забыл свое место, Хаифа, — в голосе наследника появились гневные нотки. — Не след мальчишке, купленному для ублажения своего господина, высказывать сомнения в правильности его суждений. И уж тем более — называть трусом своего калифа. Хаифа задохнулся от обиды. Нет, приблизительно это он и рассчитывал услышать в ответ на свой совсем неуместный и дерзкий вопрос, но чтобы это так задевало... юноша даже не думал. Упрямо поджав губы, Хаифа круто развернулся и уже было собирался как можно быстрее выйти из этой проклятой комнаты, как его руку крепко сжали. — Не торопись, — с легкой ухмылкой произнес Анвар, в очередной раз показывая свое превосходство. И юноша разозлился еще больше. Не помня себя от злости, он начал наносить калифу один за одним быстрые и сильные удары, получая такие же в ответ. И неизвестно, чем бы все это закончилось, не появись на пороге правитель Гелиси. Двое телохранителей тут же растащили дерущихся в стороны, руки Хаифа оказались вывернуты так, что ему пришлось немыслимо изогнуться, чтобы хоть немного ослабить боль. Калиф сделал незаметное движение головой, и стражники, ударив парня по ногам, заставили его опуститься на колени. — Как ты посмел, раб, ударить своего господина? — и не дожидаясь ответа Хаифа, Икраам повернулся к сыну. — Что же ты, Анвар, настолько мягок со своими наложниками, что поднять на тебя руку для них — самое обычное дело? После этих слов калиф приблизился ко все еще стоящему на коленях юноше, довольно грубо приподнял его за подбородок, не обращая внимания на испепеляющий взгляд, и продолжил: — Думаю, на его теле прекрасно будет смотреться рабское клеймо, предпочтительно на самом видном месте. Чтобы все видели, кому он принадлежит, да и сам об этом не смел забыть.