Записи серийного убийцы

Я закатываю рукав и крепко затягиваю жгут на плече. Указательным аккуратно щелкаю по шприцу, выгоняя воздух. Разгибаю перетянутую руку и другой резко вкалываю в вену. Неприятная боль укола мгновенно пробегает к мозгу. Ввожу. Блаженный яд расходится по телу… Неземной кайф. Я литрами вливаю бухло в горло, топя в нём этот поганый серый мир. Выкуриваю по сто пачек сигарет в день, теряясь в эйфории дыма. И не жалею. Это того стоит. Кто я? Я — зависимый. Нет, я не штырюсь героином и не ужираюсь водкой, это лишь аллегория, но у меня есть собственный наркотик. Особый. Я на самом деле осознаю, что хобби стало для меня привычкой… даже чем-то большим — моей зависимостью, манией и в тоже время пленом. Сродни тому, как подростки, уткнувшись в мониторы, погружаются в свой виртуальный мир. Сначала это просто развлечение, игра на вечерок, но потом они уже не могут без симуляции жизни, без этой альтернативы реальности. Это уже называют игроманией. Так и я не могу без крови, без охоты, без моей замены всем этим нудным занятиям. Однако, что в этом плохого? Лучше постепенно убивать себя тем, что тебе по-настоящему нравится и приносит удовольствие, чем скучно прожить всю жизнь, лучшим воспоминанием в которой будет чёртов поцелуй в школе. Лучше быть счастливым дураком-оптимистом и рано подохнуть, нежели депрессивно тянуть жизнь, как жвачку, давно потерявшую вкус. Но за героин, конечно, больно уж мучительная расплата, так что советовать не буду; охота на людей на 95% безопаснее, рекомендую! Платить нужно за любое удовольствие. Лучше вам не видеть того, что происходит, если я долго не убиваю — начинается ломка. Я становлюсь неуправляемым наркоманом, нуждающемся в дозе. Старого соседа, который медленно спускается по лестнице, преграждая мой путь, я запросто могу сделать кровавым колобком. Папашу ученика, возомнившего себя боссом, который просто мерзкий тип, я могу яростно распотрошить на глазах у всех, окрасив стены вокруг новым цветом. Могу изрезать самого себя, чисто случайно. Все что угодно может произойти в состоянии «голода». Зверя необходимо выпускать и кормить, иначе он сам вырвется наружу и разорвёт всё вокруг в клочья. Я не импульсивен, не бросаюсь на всех подряд, совсем наоборот, я всегда был сдержанным и предельно спокойным, но ломка выворачивает меня наизнанку. Благо, с приобретением опыта я научился сдерживать её как можно дольше. С течением времени я лишь совершенствовался. Ошибки стали редкостью, ведь я знаю, как убивать наиболее правильно, без грязи и последствий. К слову, вам наверняка интересно, что было после произошедшего с первыми двумя жертвами: а всё до безобразия просто! В первом случае ко мне не было значимых предъяв в силу того, что это была самозащита; я отделался всего лишь исправительными работами. Что касается убийства в парке, насколько мне известно, главным обвиняемым был тот мужик, что увёл девушку убитого, разрушил их пару, в следствие чего жертва пожаловала ко мне. Не знаю, чем там всё закончилось, но если того чувака посадили, то мне как-то фиолетово; возможно, он того заслуживал. В одно время я даже пытался завязать, но, как видите, не вышло. Мой наркотик меня не отпускал. Это было гораздо сложнее, чем сломать вожделенную сигарету; ты, скорее, сломаешь себя в попытках бросить это дело. Я становился неуправляемым, необычайно агрессивным и дёрганным — превращался в ходячую бомбу, готовую взорваться от чего угодно. Из-за этого я чуть было не угробил себя и свою «карьеру»… Я пытался вернуться в нормальную жизнь, но она меня впускать не хотела, словно предателя, выгнанного из городских стен. Меня всё вокруг донельзя бесило и раздражало. Я боялся, что вот-вот сорвусь, поэтому решил отдохнуть в тихом и безлюдном месте, расслабиться. Не знаю, что на меня нашло: я не большой любитель ходить по грибы, скорее, это был лишь повод отправиться в молчаливый лес, несмотря на то, что время было уже совсем не грибное — примерно октябрь. Это был не тот золотой восхитительный месяц, коим его часто показывают классики в своих стихах. Было сыро и дождливо, грязно и серо. Была жизнь, а не стихотворение. Очень рано утром (в то время, когда все ночные задроты уже ложатся спать, а ранние пташки еще не пробудились) я на велосипеде поехал подальше от бетонных стен к лесу. Ехал достаточно долго, пока мои мышцы не начали сигналить, что время остановиться. Сначала, спрятав велик в кустах, я просто гулял по зеленой чаще. После недавнего дождя было свежо. С ветвей голых деревьев на лицо, за шиворот срывались тяжелые капли воды, и мне это даже нравилось. Я чувствовал себя единым целым с природой. Я пытался хоть как-то уйти от обрыдлой обыденности. И всё было хорошо до момента, когда я понял, что не могу найти ни одного ебучего съедобного гриба. Под ногами видел лишь грязь, да кривые поганки, вместо искомого (как и в жизни: на пути постоянно либо гнилые люди, либо чёртовы лицемеры). Я начал жутко злиться, словно ребенок, что не может пройти уровень в игре, и ничего не мог с этим поделать; мне нужен был хоть один дурацкий гриб для галочки. И небесная вода уже казалась не благом, а китайской пыткой. Кап-кап-кап по темени — заставляет выйти из себя. Кап-кап-кап — голова разрывается. А в ней одна мысль: когда наконец найду заветный гриб, то сразу сожру его на месте! Я достал свой нож, и вместо грибов мне уже хотелось срезать чёртовы деревья. Вдруг из-за спины прозвучал голос, отчего я вздрогнул: «Ну что, дядь, как улов?» Хер его знает, откуда взялся этот лесник-грибник, но это появление было весьма неожиданно. Я дёргано обернулся. Увидев нож в моей руке, он изменился в лице: ехидная улыбка пропала, глаза сделались настороженными; на вид ему было лет пятьдесят-шестьдесят. Я сказал, выдержав небольшую паузу, что улов хороший. Вид у меня, наверное, был пугающим. Я сказал, что нашёл то, что искал. И напал на него, внезапно, как пантера, дождавшаяся лучшего момента. Он попытался убежать, но я крепко схватил его за капюшон, опрокинув на землю. Этот идиот завопил во всю глотку, заставив меня разозлиться ещё сильней. Я сорвал поганку, попавшуюся под руку, и силой запихнул в его перекошенный рот. Он бился в истерике, пытаясь выплюнуть отраву, а из его глаз текли слёзы… Я зарядил ему по щам с размаха, чтобы не сопротивлялся, затолкнув гриб глубже в глотку. Но мужик всё равно продолжал брыкаться и издавать звуки, пытаясь привлечь внимание, наивный. А я всё бил и бил ему по лицу, вбивая гадость всё глубже, как гвоздь в стену. Кровь со слезами брызгала во все стороны. Этот лесник оказался крепче, чем я думал, до конца не хотел сдаваться — он попытался схватить меня, принять на себя инициативу, но я среагировал и рефлекторно полоснул его лезвием по бедру. Он мерзко всхлипнул, и я воткнул нож ему в руку. Его глаза стали огромными, казалось, они сейчас вылезут из глазниц, однако я оказал страдальцу помощь и вдавил их внутрь. Он уже не оказывал никакого сопротивления, но был еще жив — кое-как, выдувая розовые пузыри, дышал носом, из которого ручейком текла кровь. Я устал, потому не стал с ним возиться, выдернул нож из руки и перерезал бедолаге горло. Последние остатки его жизни брызнули красным фонтанчиком. Если бы это тело увидели его родные, то точно бы не узнали: настолько было ужасно заплывшим и перекошенным лицо, набухшим словно какой-то бутон уродливого цветка; всё равно что портрет с ещё не засохшей краской растереть по всему мольберту — нечто похожее. Кровь медленно растекалась, смешиваясь с дождевой водой, образуя лужи, ручьи багрового цвета. Стало так спокойно, казалось, не только у меня, а даже в душе самого леса, будто я удовлетворил его. Два главных естества мира: природа и смерть. Эта жертва тебе, мать-природа. Надеюсь, ты довольна. Я вернул тебя к истокам, дядь. Я бы и сам был рад умереть в таком месте. Так что будь счастлив. На земле так и стояла его корзина с грибами, забрызганная грязью и кровью. Добрый лесник любезно ими поделился. Свою изначальную задачу я выполнил, поэтому нельзя сказать, что поход за грибами оказался неудачным. С тех пор попыток завязать я не предпринимал. Да и если бы тогда получилось, уверен, я бы пожалел: моя жизнь стала бы скучной, бесцветной — заурядной. Больше я не даю этому наркотику настолько овладеть собой. Как говорится, всё под контролем. В этом деле нужно хладнокровие и трезвость. Однако даже у опытного хирурга случаются промахи, когда он делает надрез сильнее, чем требуется (или наоборот). Однажды и я сделал неправильный «надрез». Невозможно просчитать каждую деталь и мелочь. Я никак не мог ожидать, что после хорошенького удара хоть кто-то найдёт сил ответить мне тем же. Вот меня и резанули как следует в ответ, отчего я замешкался и не добил жертву сразу. Определённо, в тот день я недооценил парнишку, щуплого и, казалось, совсем слабенького. Я не хило ранил его в живот и потому не думал, что он хоть слово сказать сможет, но, как видите, его «слово» оказалось весьма и весьма веским. Парень пытался спастись, но далеко убежать не мог, как и позвонить: обеими руками он зажимал рану, и отпускать её было нельзя, иначе из него повалились бы внутренности, как монеты из копилки. Наверное, нет ничего более мерзкого и ужасающего, чем вид собственных вываливающихся кишок. Хромая из-за «царапины» на ноге, я всё же настиг раненого; тот уже терял сознание, поэтому догнать его большой трудности не составило. Я видел надежду в его глазах, желание бороться. И я хотел бы сказать ему, и я сказал бы ему, но он уже был мёртв: От смерти не убежишь, дружок. Далеко не убежишь.