Ласточка

      В последнее время я всё чаще задумываюсь, не совершили ли мы с Джимом ошибку, решившись связать свои судьбы? Мы были ещё совсем детьми, наивными, верящими в единственную и вечную любовь, а жизнь оказалась гораздо сложнее. Я до сих пор не уверена, что это любовь, а не влюблённость.       Если посмотреть со стороны, то мы с Джимом — прекрасная семейная пара. Мы счастливы вместе, несмотря на войну с Волдемортом, мы любим друг друга, у нас будет ребёнок, мы просто хорошо смотримся вместе, наконец! Но я боюсь за своего будущего ребёнка, боюсь за Джима и за саму себя, мы постоянно ругаемся, потому что я не считаю защиту нашего дома достаточной… Впрочем, мы ругаемся не только поэтому.       У меня очень много свободного времени, и я вспоминаю школьные годы, размышляя о том, что могло бы быть. Я вспоминаю Северуса — мне кажется, он с тех пор так и не повзрослел, мой милый наивный рыцарь, — и понимаю, что вела себя с ним отвратительно, но уже ничего нельзя изменить. Интересно, как сложилась бы наша жизнь, если бы я поняла всё немного раньше?       Самое страшное для меня — мысль о том, что это я сама толкнула Северуса в толпу Пожирателей. Может быть, если бы я смогла уговорить его, если бы была настойчивей, он остался бы на свободе, а теперь носит мерзкое рабское клеймо — Джим рассказывал, как этот их Лорд «наградил» своих ближайших сторонников. Правда, я так и не поняла, почему бы аврорам не проверить всех на наличие метки, но Джим и его друзья от меня отмахиваются, а профессор Дамблдор начинает говорить что-то о всеобщем благе и добре… Какое может быть добро, когда в стране война?!       Меня сводит с ума бездеятельность и бесполезное времяпровождение, но я ничего не могу с этим сделать. Мне кажется, что случится что-то ужасное, но я не желаю даже предполагать, что. Жизнь в постоянном напряжении отвратительна.       Я считаю дни до появления моего сына на свет. Я уверена, что будет мальчик, и мне хочется назвать его Джерри, в честь моего деда. Джим настаивает на Гарри, но ему меня не переспорить, малыш будет зваться Джерри, и точка! Хотя, пожалуй, имя — не самое важное сегодня.       Джим слишком редко рассказывает мне о том, что происходит в большом мире, и хотя я читаю газеты, я слишком многого не знаю. От этого становится ещё страшнее.       Недавно приходил профессор Дамблдор, он предупреждал Джеймса о том, что произнесено какое-то пророчество, которое может касаться нашего сына. Я проплакала почти всю следующую ночь, но Джим этого, кажется, даже не заметил. Надеюсь, Сириусу с Люпином удастся уговорить этого оленя хотя бы на Фиделиус, я не хочу, чтобы что-то с нами случилось!       Время тянется, как резина. Мне рожать уже через месяц, где-то в конце июля, а Джеймс всё ещё ничего не сделал, чтобы укрепить защиту, — он постоянно пропадает в аврорате, а я сижу одна в доме и схожу с ума от страха. Господи, хоть бы всё это наконец закончилось!       Вчера приходил Северус, и я полчаса прорыдала у него на груди. Наверное, он считает меня истеричкой, но мне уже плевать — в одиночестве на меня накатывает дикий ужас и я чувствую, что медленно схожу с ума.       Северус дал мне какое-то зелье, которое нужно использовать тогда, когда уже совсем нет шансов, он сказал, что это может спасти мне жизнь. Я до самого прихода Джима просидела, вцепившись в руку друга и отказываясь её отпускать, потому что снова оставаться в одиночестве в этом огромном доме — выше моих сил. Мы снова поругались…       У нас действительно родился сын, Джим настоял и его назвали Гарри. Мне уже всё равно, страх преследует меня повсюду. Мы поселились в Годриковой Впадине. Я закатила мужу истерику, и он всё же установил на дом Фиделиус, но в последний момент сделал Хранителем тайны Петтигрю. Я не доверяю ему, и от этого становится ещё хуже.       Мы ругаемся с Джеймсом теперь уже каждый день, Сириус практически поселился в нашем доме, я боюсь оставаться одна даже ненадолго, мне страшно, так страшно, как не было никогда в жизни, и я постоянно плачу. Хоть бы уже наконец на нас напали, только бы прекратилось это тягостное ожидание беды и чувство нависшей над домом угрозы…       Джим уже больше не смеётся. У него круги под глазами, он осунулся и почти не спит. Кажется, до него начало доходить, что всё происходящее серьёзно. Я тоже не высыпаюсь — Гарри кричит по ночам, и мне приходится его укачивать, а Джим либо помогает мне, либо сидит за столом и разбирает какие-то свои аврорские бумажки. Мне всё ещё очень плохо, но я уже почти не плачу, потому что у меня попросту не осталось слёз. Северус не приходит, Джеймс ему не доверяет, но я пишу ему очень часто, и его письма, пожалуй, — единственная после сына вещь, не дающая мне скатиться в пучину отчаяния.       Вчера приходил Дамблдор и выпросил у Джима мантию-невидимку. Я пыталась убедить его не отдавать её, но всё было тщетно. Джим слишком наивен — он слепо доверяет директору, забывая, что все мы люди.       А война всё ещё не кончается. Террор Того-Кого-Нельзя-Называть нарастает, уже гибнут и некоторые чистокровные маги… Сириус рассказал мне, что его брат, Регулус, оказывается, тоже погиб из-за этой дурацкой войны. Я раньше и не знала об этом. Что будет дальше, если даже чистота крови уже не может защитить? Мне снова хочется плакать от страха, но я стараюсь держаться, чтобы не пугать Гарри. Не знаю, понимает ли он, что происходит, но пусть лучше у него будут счастливые воспоминания о родителях, чем ужасные о войне.       Сегодня Хэллоуин. Страшный праздник, но я смеюсь и улыбаюсь, потому что рядом со мной сын. Джим пускает пузыри из волшебной палочки, а Гарри ловит их и смеётся… Кажется, у нас всё хорошо. Я беру своего сына на руки — он так похож на Джима, только глаза зелёные, — и несу его наверх, пора спать. Джим всё ещё в гостиной, он всегда засиживается допоздна, да и Сириуса нужно кому-то встретить, он придёт примерно в половине двенадцатого… — Лили, хватай Гарри и беги! Это он! — я роняю плюшевого зайца, которого хотела дать Гарри. Руки не слушаются, ноги точно задеревенели, я не могу сделать шаг, только медленно поворачиваюсь к двери, готовясь защищать своего ребёнка до последнего вздоха.       Снизу слышится шелестящий смех и то самое роковое «Авада Кедавра», а затем стук падающего тела. У меня что-то щёлкает в голове, и я хватаюсь за пузырёк с зельем Северуса, который всегда таскаю в кармане платья. Непослушными пальцами выдёргиваю пробку и бросаюсь к сыну, чтобы напоить его. Только последний глоток оставляю себе, — жизнь моего мальчика мне гораздо дороже собственной.       Я пытаюсь закрыть дверь и чем-то её заложить, но рука дрожит и палочка отказывается выписывать правильное движение, а губы вместо заклятья самовольно шепчут молитву… Я отбрасываю бесполезную деревяшку в сторону и встаю перед кроваткой Гарри, — как бы там ни было, но за него я отдам жизнь.       Тёмный Лорд поднимается по ступеням медленно, и мне кажется, что я слышу, как скрипит лестница под его шагами. Моя баррикада ему на один взмах палочкой, он входит в комнату… Я готовлюсь с гриффиндорской отвагой принять смерть. — Отойди, глупая девчонка… Ты не сможешь мне помешать! Мне нужен только ребёнок, отойди, и я сохраню тебе жизнь… Прочь! — он шипит, как самая настоящая змея, да и лицо его, скорее, напоминает змеиную морду, но я ни за что не оставлю своего сына. — Нет. Лучше убей меня, но не трогай моего ребёнка! Он ничего тебе не сделал, убей меня вместо него! — ему наверняка плевать, но я не могу не попытаться. Я должна сделать хоть что-то, пусть мне так не хочется умирать…       Глаза жгут злые слёзы, а в голове мысли толкутся, наслаиваясь одна на другую и путаясь. Мне всё ещё страшно, но я спрячу свой страх как можно дальше, чтобы… — Авада Кедавра.       Ну вот и всё…

***

      Я с воплем подскакиваю на постели и пытаюсь понять, кто я и где нахожусь. В первую минуту мысли путаются, но затем мне наконец удается освободить сознание от только что приснившегося кошмара. Я — Лили Эванс, мне десять лет и я живу в Лондоне с мамой, отцом и сестричкой Туни… Нет, нет, я Лили Эванс, но я живу в Годриковой Впадине, с мужем и сыном, мне двадцать один год и я… Ведьма. Звучит как признание в клубе анонимных алкоголиков.       В этот момент мои размышления прерывает открывшаяся с громким стуком дверь. — Лили, милая, что случилось?! Ты так страшно кричала, с тобой всё в порядке? — мама тут же бросается меня осматривать и ощупывать, а я чувствую, что сейчас разревусь. В той, другой, жизни мои родители погибли, разбившись на машине, а Туни отказалась со мной общаться.... Как же хорошо снова понять, что о тебе заботятся, что ты кому-то нужна, что все проблемы (ну, или хотя бы большинство из них) можно разделить с родным человеком! — Милая, ну что ты, ну же, не плачь, — мама обнимает меня и гладит по голове, а отец садится рядом и берёт за руку. — Тебе что, кошмар приснился? Расскажи нам, тебе будет легче. — Да… Мам, ничего страшного, это была просто змея, правда, очень большая. Наверное, мне не стоило на ночь читать про анаконду, правда? — как бы ни хотелось, но я не могу сказать им правду. Всё же этот сон слишком реалистичен, чтобы быть просто сном. Сны забываются, а я помню каждую деталь своей прошлой жизни, а главное — заклинания, трансфигурацию, нумерологию, рунную магию… Так ведь не бывает, чтобы человек знал что-то, чему его не учили, правда? — Конечно, дочь, это была не лучшая идея, но я думаю, ты запомнишь этот урок и больше не будешь читать на ночь подобные книги, — отец треплет меня по волосам и улыбается. Да, я помню его привычку во всём искать что-то поучительное. В детстве она меня ужасно раздражала, но сейчас… На глаза опять наворачиваются слёзы. — Да, папа, ты прав. Я не буду больше так делать и запомню, что ты сказал. — Вот и молодец, а теперь давай-ка спать. Хорошо, что Туни сегодня ночует у Мэдиссон, иначе ты бы и её разбудила, — отец смеётся, сводя всё к шутке, и мы с мамой тоже улыбаемся. — Да, а ещё хорошо, что завтра не нужно в школу, иначе я бы не поднялась с утра. — Разумеется, но всё же постарайся заснуть. Хочешь, я принесу тебе тёплого молока с мёдом? — мама обеспокоенно смотрит на меня, пытаясь, видно, понять, смогу ли я уснуть. — Нет, мам, не нужно, я и так засну. Это был всего лишь кошмар, и сейчас мне уже совсем не страшно, — да, мне не страшно, потому что я дома, я рядом с вами и я смогу изменить свою судьбу. А может быть, и вашу тоже, только пока вам об этом не стоит знать. — Ну ладно, но если что — ты можешь прийти к нам, мы… — Всё хорошо, правда. Я усну. Спокойной ночи, мам, пап… — я вас очень люблю.       Я гашу настольную лампу и укладываюсь в кровать. Быть маленькой довольно непривычно, но, думаю, это пройдёт со временем... Удивления почти нет, даже страх постепенно гаснет, и, наверное, это защитная реакция разума, чтобы не сойти с ума из-за несоответствия двух реальностей. Родители выходят, оставив дверь приоткрытой, и у меня снова щиплет в носу — до чего же я люблю их, и как давно не видела... С трудом удаётся собраться и не расплакаться — не хочу, чтобы они услышали и вновь пришлось объяснять, отчего я рыдаю посреди ночи.       Надеюсь, нет, уверена! В этот раз всё в моей жизни сложится лучше. Я приложу для этого все усилия и начну уже с завтрашнего дня. Теперь всё будет по-другому.