Девушка из Берлина: Вдова военного преступника

Берлин, 6 Июня 1944. D-Day - Сегодня наши союзные войска высадились в Нормандии. Второй, западный фронт наконец открыт. Поздравляю, коллеги! И выпьем за предстоящую и, хочется надеяться, скорую победу! Ингрид, агент американской контрразведки, чокнулась бокалом со своим "мужем," Рудольфом, а затем и с Генрихом и со мной. "Как они должно быть гордятся собой," подумала я, "после стольких лет работы под прикрытием на чужой земле они наконец-то могут отпраздновать высадку своих сил. А мы-то что празднуем?" Да, мы, безусловно, хотели победы над нацистским режимом, всеми его лидерами и конца всему тому кровопролитию, что они с собой принесли, только вот эта нацистская зараза так глубоко проела все до последнего слои общества в Германии, что ликвидация режима была возможна только с полным поражением всей нации. Как хирург ампутирует пациенту инфицированную гангреной ногу, чтобы спасти его жизнь, так и союзникам теперь придётся раскромсать всю страну на части, чтобы спасти её народ. - Что теперь с нами будет? - я и не заметила, как произнесла свою последнюю мысль вслух. - Ну, вам обоим бояться нечего. - Рудольф ободряюще мне улыбнулся. - Наше командование в Штатах прекрасно осведомлено о той огромной работе, что вы делаете для нас. Теперь всё, что от нашей ячейки требуется, так это остаться в живых, не расслабляться, не скомпрометировать себя в последнюю минуту, и ждать до окончательной победы союзных сил. - Думаю, долго нам ждать не придётся, - Ингрид также улыбнулась, что было весьма редким для неё явлением. - Вы же придёте сегодня на мой концерт, верно? - Ну конечно же. Ни за что бы такого не пропустили. - Генрих был как всегда сама любезность, хотя я прекрасно знала, что его мучила та же мысль, что и меня: что теперь будет с нами, немцами? *** Рабочий день в РСХА подходил к концу, когда я получила неожиданный звонок от адъютанта Вальтера Шелленберга; похоже, герр Оберфюрер изъявил желание поговорить со мной о чём-то с глазу на глаз. - Сейчас буду. - Я была весьма удивлена подобным приглашением, учитывая взаимную неприязнь между Эрнстом и шефом внешней разведки. Обычно Шелленберг никогда меня вот так к себе не вызывал, отчего я решила, что дело должно было быть действительно важным. Оберфюрер Шелленберг встретил меня в своей приёмной и пригласил меня следовать за ним. Меня ещё больше озадачило, когда он, беспечно болтая о чём-то подозрительно повседневном, сопроводил меня на первый этаж, а оттуда ещё ниже, в подвал, где располагалась гестаповская тюрьма. Я всю дорогу молчала, но когда он жестом попросил одного из эсесовцев открыть дверь в допросную камеру, наконец не выдержала. - Что всё это значит, герр Оберфюрер? Я что, арестована? Вальтер Шелленберг рассмеялся и слегка сощурил на меня глаза, галантно пододвигая мне стул. - А что, мне есть за что вас арестовывать? - Нет, поэтому я и не понимаю, что мы здесь делаем? Он занял стул напротив и переплёл пальцы, по-прежнему улыбаясь мне. - Мы здесь просто чтобы поговорить. Простите, что обстановка немного некомфортная, но это пожалуй единственное место во всём здании, в котором не установлена прослушка. А разговор, который нам предстоит, требует определённой... секретности. - Я слушаю. - Это становилось всё более и более интересным. - Аннализа, вы же знаете моё к вам отношение, не так ли? "К чему это он ведёт?" - Да, - осторожно ответила я, пытаясь понять, чего же он такого от меня хотел, а он определённо чего-то хотел. Сложность для меня в данном случае заключалась в том, что будучи самым профессиональным разведчиком во всём Рейхе, Шелленберга было невозможно переиграть в его собственной игре. Но он всё же довольно неплохо меня обучил в дни нашей совместной работы, и я была более чем готова применить его уроки на практике. - Лично я нашёл совершенно безвкусным, да ещё и абсолютно необоснованным, когда Мюллер и его агент Райнхарт начали пытаться накопать на вас всю эту несуществующую грязь. Но дело в том, что наш старый добрый "папа" Мюллер вопрос этот так и не оставил. Или, лучше сказать, он перевёл своё внимание на немного иной уровень. - Я думала, с той историей давно покончено, - честно заметила я. - Да как оказывается, нет. Вы же знаете, каков он, наш Мюллер. Он как борзая, которая если уж воткнула зубы в кость, то так просто уже не отпустит. Мы сидели друг напротив друга как два первоклассных игрока в шахматы, пытаясь просчитать следующий шаг соперника. Его преимущество надо мной заключалось в том, что я не знала самой цели этого разговора. Ведь не по старой дружбе он меня сюда привёл, вовсе нет. Как и всех людей в своей жизни, он хотел использовать меня в каких-то своих целях, и пока я не разгадала, в каких именно, следующего шага я сделать не могла. Однако, по ходу разговора я всё больше внимания пыталась сосредоточить на недавних событиях в протекторате, и возможной вовлечённости в них моего бывшего шефа. - Что вы имеете в виду, когда говорите, что он "перевёл своё внимание на иной уровень?" - Я решила пока ему подыграть и задала вопрос, который он хотел услышать. - Ну во-первых, он до сих пор уверен, что вся информация в деле Райнхарта, что он завёл на вас, была чистейшей правдой. Это был его первый излюбленный приём: лёгкое запугивание. - Рейхсфюрер Гиммлер обьявил то дело чистейшей воды чушью после вмешательства доктора Кальтенбруннера. - Знаю, знаю, наслышан, - шеф внешней разведки снова улыбнулся. - И я абсолютно согласен с ним в этом вопросе. Я читал то ваше дело - надеюсь, вы не против - и нашёл его слишком уж... притянутым за уши. Но вот что действительно заинтересовало Мюллера, так это почему доктор Кальтенбруннер пошёл с этим делом непосредственно к Рейхсфюреру Гиммлеру вместо того, чтобы всё с ним обсудить сначала. - Мюллер - его подчинённый. Доктор Кальтенбруннер не обязан ему отчитываться в своих действиях. - Да дело ведь не в том, кто тут кому отчитывается; просто когда кто-то решает расстрелять чьего-то непосредственного подчинённого, это вопрос простой вежливости хотя бы дать ему об этом знать лично. Понимаете меня? - Боюсь, что не совсем. К чему вы ведёте? - Да к тому, что Мюллер начал на вас обоих копать: на вас лично и на Обергруппенфюрера Кальтенбруннера. Второй излюбленный приём: открытое нападение. Вальтер Шелленберг с интересом наблюдал за моей реакцией, а я всё также не могла разгадать его мотивов. Он ненавидел Эрнста с таким же пылом, с каким Эрнст ненавидел его; да ему дела бы не было, если бы Мюллер действительно решил накопать на него какой-то грязи, а особенно если Шелленберг и вправду был вовлечён в то неудавшееся покушение. Так зачем ему всё это мне рассказывать? Он точно играл в какую-то игру, теперь я знала это наверняка. Только вот в какую? - Я думаю, что и фюрер, и Рейхсфюрер более чем удовлетворены работой Обергруппенфюрера Кальтенбруннера. Я нахожу это крайне маловероятным, что Мюллер может найти на него хоть что-то инкриминирующее. Доктор Кальтенбруннер попросту не делает ничего инкриминирующего. - А вот тут позвольте вас немного поправить: он "не делал" ничего инкриминирующего. Но вот в последнее время ваш шеф начал выражать крайне занятные идеи относительно некоторых направлений политики партии... В отношении вопроса "Финального Решения," например. Оберфюрер Шелленберг слегка склонил голову на сторону, ожидая моей реакции. Я пожала плечами. - Да, он предложил Рейхсфюреру остановить программу уничтожения. Но это ни для кого не секрет; он предложил ему это в открытую, а не проговорился случайно кому-то из друзей в подслушанном разговоре. И к тому же, у него были на то веские причины. - Любовница-еврейка? - Даже сейчас его игривое подмигивание и шутливый тон не могли скрыть невысказанное "а я всё про вас знаю." - Даже если такая и существует, то я о ней никогда не слышала, - ответила я таким же шутливым, небрежным тоном и очаровательно ему улыбнулась. - Причины, которые он изложил Рейхсфюреру, заключались в том, что мир никогда не простит Рейху истребление европейских евреев и военнопленных. А теперь, когда союзники высадились в Нормандии и быстро продвигаются к французской столице, самое время полностью ликвидировать, или хотя бы приостановить программу, чтобы сохранить хоть насколько-нибудь сносные отношения с западными державами, если дело до того дойдёт. Никто не согласится иметь дело со страной, которая повинна в уничтожении более пяти миллионов евреев. - И вы только что озвучили мою следующую мысль, Аннализа. Вот эта ваша последняя мысль, или вернее сказать, мысль Обергруппенфюрера Кальтенбруннера, и заставила Мюллера начать вынюхивать, как первоклассная ищейка. Вы конечно же в курсе последнего приказа фюрера, предписывающего лишить всех званий и заслуг любого офицера, подозреваемого в дефитизме и переговорах с врагом, не так ли? - Да, но я не понимаю... - Да чего же тут не понимать, дорогая моя? Мюллер считает, что доктор Кальтенбруннер уже имеет определённые контакты с врагом. Через вас. - Что? На сей раз мне даже не пришлось изображать удивление. Чего-чего, а это было явно надуманной ложью. Может, я и работала на контрразведку, но вести переговоры с союзниками было явно выше моего уровня, да и Эрнст никакой властью не обладал, чтобы они согласились его даже просто слушать. Шелленберг заметил моё искреннее изумление с лёгкой улыбкой. - А особенно после всей этой истории с предполагаемым американским эмигрантом, с которым вы встречались в Цюрихе. Ваш шеф объяснил Рейхсфюреру, что тот якобы желал начать работать на Гестапо, но между тем никакого дела на него заведено не было, да и сам он куда-то подозрительно исчез, вот Мюллер и решил, что американец был представителем кого-то из союзников, на которого Обергруппенфюрер Кальтенбруннер вышел с вашей помощью для начала переговоров. - Обергруппенфюрер Кальтенбруннер не в том положении, чтобы вести подобные переговоры. Он всего лишь шеф РСХА. - Именно. Шеф РСХА, которое по сути контролирует всю нацию. А ещё он президент международной полиции. Выше него только Гиммлер и сам фюрер, так что в положении он вести такие переговоры или нет, это вопрос весьма спорный. - И всё же он не обладает достаточной властью, чтобы говорить от лица всей нации. - Пока нет, но кто знает, что завтра случится? Может, он подготавливает себе благоприятную почву на будущее? - Шелленберг снова мило улыбнулся. - Это всё, конечно же, не мои идеи, а Мюллера. Я вас всего лишь предупреждаю. И будь я на вашем месте, я бы начал приглядываться к вашему шефу, и чем ближе, тем лучше. Обращайте внимание на новых людей, с которыми он входит в контакт, необычные телефонные разговоры, может даже какие-нибудь бумаги, если вам повезёт. - Вы что, предлагаете, чтобы я за ним следила? - Не следили, а... приглядывали, для его же блага. И докладывайте лично мне, если вдруг что-то заметите. Для вас это не должно составить труда в позиции его...секретаря. - Он нарочно едва не сказал "любовницы," но якобы поймал себя на осечке в последнюю секунду. Всё это было сделано с расчётом, естественно, только чтобы ещё раз показать мне, что он был прекрасно осведомлён о наших весьма неформальных отношениях. - Вы же знаете, что между мной и Рейхсфюрером Гиммлером весьма доверительные отношения, и кому как не мне будет прийти Обергруппенфюреру на помощь, если он вдруг попадёт в передел. Его последний излюбленный приём: хорошо разыгранная забота. Шеф внешней разведки рассмеялся чему-то своему. Я, кажется, даже угадала, чему: партия окончена, шах и мат, Аннализа. Ты так и не поняла, зачем он тебе только что всё это наговорил.