Девушка из Берлина: Вдова военного преступника

Как только мы спустились по трапу, ожидающие нас внизу агенты ОСС сразу же начали сортировать новоприбывших согласно их спискам, указывая им на стоящие неподалёку грузовики. - Имя? - один из агентов поднял на нас глаза от своего списка. - Розенберг, Эмма и Германн. И наш сын, Эрнст. - Нет, нет, постойте, их не нужно. Они со мной. - Агент Фостер пометил что-то в листе коллеги и махнул нам следовать за ним до ожидающей его машины. Как только мы разместились на заднем сиденье, агент Фостер занял место рядом с водителем и назвал ему адрес. - Я отвезу вас в вашу новую квартиру, чтобы вы могли принять душ, переодеться и немного отдохнуть с дороги. Если хотите, конечно, я могу сначала отвезти вас к вашим родителям, - обратился ко мне через плечо американский агент. - Нет, пожалуй, вы правы. Нам лучше немного отдохнуть, - ответила я, обменявшись взглядом с Генрихом. Бинты и повязку с него сняли ещё несколько дней назад, и он почти свободно мог двигать рукой, но я всё же не хотела чересчур утомлять его после такого долгого перелёта. К тому же, малышу Эрни явно нужна была ванна; хоть мне и удалось сменить ему пелёнки на самолёте, с тёплой водой и мылом сравниться ничего не могло. Я осторожно поцеловала спящего сына в лоб, повернулась к окну и вскоре не могла оторвать глаз от разворачивающейся панорамы за окном. Несмотря на всю мою усталость и разницу во времени - в Берлине сейчас был вечер, в то время как здесь, на западном побережье, только занялся полдень - я не могла скрыть своего волнения при виде города, который мы отныне будем звать своим новым домом: Нью-Йорк. Мы приземлились где-то в Квинсе, как объяснил нам агент Фостер, но вскоре одноэтажные домики вдоль автомагистрали стали на глазах меняться в захватывающую дух картину прямо перед нашими глазами. Как только мы пересекли мост, мы оказались в самом сердце Манхэттена, города, который мы знали только из фильмов и запрещённых открыток, конфискованных РСХА. По мере того, как мы продвигались ближе к центру - опять-таки согласно нашему "гиду" из ОСС, потому как мы с Генрихом были полностью дезориентированы в новом городе - небоскрёбы становились всё выше и выше, и у меня вскоре начала болеть шея от того, что я всё выше задирала голову, чтобы их получше разглядеть. Я то и дело указывала на каждый из них агенту Фостеру, спрашивая, а не это ли был знаменитый Крайслер или же Эмпайр Стейт Билдинг; на это он только добродушно смеялся и объяснял, что мы пока ещё были в верхней части Манхэттена, и что отсюда их не было видно. - Вы их сразу же узнаете, как только увидите; они намного выше, чем все эти здания, - объяснил агент Фостер. - Они так высоки, что если вы стоите рядом, вам придётся перейти улицу, чтобы увидеть их целиком, с верхушкой. Гордость коренного нью-йоркца в его голосе невозможно было не заметить, и я невольно опустила глаза, вспоминая, с какой гордостью я всегда говорила о своём родном Берлине каждый раз, как оказывалась за границей. А ещё я вспомнила, как сияли глаза Эрнста каждый раз, как он с мечтательным выражением на лице вспоминал о своём родном Линце или Вене, которую он считал своим вторым домом. Но Вена и Линц хотя бы пережили войну; мой же родной город был почти полностью разрушен. Будто почувствовав мою внезапно нахлынувшую меланхолию, Генрих слегка коснулся моего плеча и указал налево от меня. - Смотри! Это ведь Центральный Парк, разве нет? Он повернулся к агенту Фостеру, ожидая подтверждения своей догадке. - О, да. И я более чем уверен, что и вам, и вашему малышу он очень понравится, потому как вы будете жить всего через дорогу от входа. - Правда? Американец улыбнулся и кивнул. - Да. Вы будете жить прямо здесь; этот район называется Верхним Ист Сайдом, естественно, потому что мы находимся в верхней восточной части парка, который является своеобразным центром Манхэттена, как вы должно быть знаете. Впрочем, даже если и нет, то у вас ещё вся жизнь впереди будет, чтобы исследовать город, и я искренне надеюсь, что он станет новым и гостеприимным домом для вас троих. Кстати, вот мы и прибыли. Ваше новое жилище. Вообще-то, раньше это был частный дом, но городские власти разделили его на четыре уровня с двумя квартирами на каждом этаже, так что у вас будут соседи. Они все очень успешные люди, да и район этот считается очень хорошим, так что думаю, вам здесь понравится. Да, чуть не забыл про ещё один сюрприз: ваши друзья Штерны, или Вогель - это их новое имя - будут вашими соседями по лестничной клетке. Мы подумали, вы обрадуетесь. А ваши родители живут всего в четырёх улицах отсюда, так что вы сможете навещать друга друга сколько душе угодно. Я не знала, как выразить всю свою благодарность, что я испытывала сейчас к агенту Фостеру. - Спасибо вам огромное, - сказала я от чистого сердца, когда он открыл дверь в наш новый дом и вручил ключи Генриху, который также горячо его поблагодарил и поспешил пожать ему руку. - Пожалуйста. И, поверьте, это меньшее, что мы могли для вас сделать после всего, что вы сделали для нас. Быстро показав нам саму квартиру с двумя просторными спальнями, одна из которых заранее была превращена в детскую заботливым агентом ОСС, американец пожелал нам доброго дня и оставил нас отдыхать. Когда мы остались одни, Генрих поставил чемодан на пол и улыбнулся. - Ну как? Нравится тебе? - Квартира просто чудо! - честно ответила я. - Я и не надеялась на подобное, если быть до конца откровенной. - Готова начать новую жизнь в новом городе? Хоть я и закивала с энтузиазмом, моя искусно изображённая счастливая маска спала, как только Генрих отправился в душ. Как я не пыталась прогнать его из своих мыслей, он всё равно всегда находил лазейку назад, как это было, ещё когда мы были вместе, в Германии. Эрнст... "Он, наверное, спит сейчас," думала я, глядя из окна, за тысячи километров от него. В Лондоне, куда его отправили сразу после ареста, сейчас была ночь. "А что, если ему потребуется что-нибудь, а его охранники не говорят по-немецки?" Постоянно спрашивала себя я. "А что, если они плохо с ним обращаются? Чем они его кормят? Кормят ли его вообще? Да и ест ли он? Может ведь и не ест, упрямится, протестует, как в самом начале его карьеры, когда австрийское правительство арестовало лидера тогда ещё нелегальных СС доктора Кальтенбруннера и приговорило его к шести месяцам работ в концентрационном лагере... устроил он им тогда лагерь: начал такую пропаганду, что самому министру Гёббельсу и не снилось, и вскоре заставил весь барак бастовать, объявив голодовку в протест против 'необоснованного ареста и приговора.' Официальным властям ничего не оставалось, как отпустить подстрекателя-австрийца, пока он весь лагерь на уши не поставил." Я улыбнулась, вспомнив, как Эрнст, смеясь от души, рассказывал мне эту историю, а затем снова загрустила, вспомнив, что он-то ни в какой не в Австрии сейчас был, а в Лондоне, запертый в тесную одиночку, находящуюся под постоянной охраной СОИ, и где не было никого, с кем можно было бы организовывать протесты. Да и о каких протестах могла вообще идти речь? Он же был военным преступником, эсэсовцем самого высокого ранга, которого союзникам удалось схватить живым и которого, согласно газетам, они считали чуть ли не главным архитектором Холокоста. Как ему из такого было выбраться живым? Я устало потёрла лоб и посмотрела на моего спящего сына, которого я держала на сгибе локтя. Хоть он у меня от него остался.