Письмо

Дорогой Луи. Так же начинают письма? Но обычно так пишут тем, кто не особо дорог, это же банальная вежливость. А ты мне дорог, Лу. Ты дороже всего на свете, все еще. Прости, у меня нет больше бумаги, так что я не буду ничего исправлять. Я знаю, ты не хочешь меня видеть, знаю, что ты счастлив и я испорчу тебе настроение этим письмом, но после того, как ты ушел, у меня появилось слишком много свободного времени, чтобы не думать о том, как взросление испортило наши жизни. Всего несколько лет назад мы были молоды, мы были счастливы. Я писал книги, ты сочинял музыку на пару с Лиам, Зейн рисовал, а Найл... Найл просто любил жизнь. Мы все любили жизнь. Мы просто жили моментом, не зная, что ждет нас в будущем, но теперь мы знаем, что нас ждало. Мне бы хотелось отыскать машину времени и отправиться назад, в какой-то из дней, когда мы все вместе смотрели фильм на твоем старом диване, или когда бегали по полю за домом Найла, или ездили в город, или когда дурачились, или когда катались по улицам нашего городка, или когда пели в переходах. Отправиться туда, чтобы вновь увидеть твою улыбку, блеск в твоих глазах. Чтобы посмотреть на нас, когда мы еще были счастливы. Друзья навеки, помнишь? Кто знал, что случится с нами через пару лет. Если бы ты знал, ты бы попытался исправить? Зейн так любил рисовать. Я помню, как он рисовал нас, потому что рисовал только то, что его вдохновляло. Его картины так и сквозили нашей любовью, Лу. Если бы ты знал, что Зейн сгорит в пожаре, защищая все свои картины, ты бы позволил ему рисовать? Лиам так любил Зейна. Влюбленнее нас могли быть только они. Я помню, да и ты, я думаю, помнишь, как Зейн учил Лиама рисовать, а Лиам пытался заставить Зейна заняться спортом. Как они спали друг на друге, когда не хватало терпения досмотреть фильм до конца, как чертовски часто спорили, когда один держал дверь перед другим. Они были счастливы, Лу. Если бы ты знал, что Лиам покончит с собой через неделю после смерти Зейна, ты бы позволил им любить друг друга? Найл так любил жизнь. Так улыбался, так часто искал в сером какие-то цвета. Он был оптимист во всей своей красе, а его улыбка, вероятно, освещала дорогу. В нашей компании лишь он был одинок, но он был влюблен. Ему так не везло в этом деле, но это и не было страшно. В конце концов, он влюбился в девушку, какая разница, как долго он ее искал? К сожалению, уже тогда мы знали, что ей Найл не был нужен. К сожалению. Но если бы ты знал, что Найл поедет за ней хоть на край света, а потом она его бросит, ты бы поставил ему ультиматум? Заставил бы выбирать между нами и ней, если бы знал, что он выберет ее? Нас осталось двое, Луи, и мы были уже не так счастливы, но "мы" еще были. Ты помнишь это? Ты помнишь, как мы сначала прятались от родителей и ребят? Помнишь, как целовались в школьной раздевалке, думая, что нас никто не видит? Помнишь, как кричали о своей любви с крыш? Помнишь, как обещали вечное навсегда? А я помню. Я помню, как ты отращивал волосы вместе со мной, когда я стеснялся. Я помню наши бесконечные "Я люблю тебя". Я люблю тебя. Я помню, как ты держал меня за руку, отказываясь отпускать. Я боюсь вспоминать, что ты отпустил меня первым. Если бы ты знал, что в конце концов разобьешь мне сердце, ты бы давал мне столько ложных надежд? Если бы ты знал, что все это приведет к катастрофе, ты бы поцеловал меня тогда на ночь? Если бы ты знал, что сломаешь меня, ты бы пришел тогда домой вместе с ней? Но ты не мог ничего этого знать, так ведь? И нет машины времени, чтобы вернуться в прошлое и не дать нам совершить таких ошибок. Да и если бы она была, какой момент надо было поменять? В какой момент все из счастья покатилось вниз? Этого никто из нас не знает. Знаешь, если бы я знал, что Найл уедет, я бы уговаривал вас передумать насчет ультиматума чуть настойчивее. Если бы я знал, что Зейн сгорит, я бы растоптал все его сигареты, ища их гораздо тщательнее, и просил бы работать не в подвале, а хотя бы в квартире. Если бы я знал, что Лиам покончит с собой, я бы заходил к нему домой чаще, чтобы успеть его вытащить. Если бы я знал, что ты меня бросишь, я бы постарался любить тебя меньше или заставить тебя влюбиться в меня снова. Если бы я знал, чем это закончится... Если бы я знал, что однажды никого из вас не будет рядом... Если бы я знал, что однажды ты не будешь моим, я бы не дал ничему случиться. Но я не знал. Какой раз Луи читает эти строки, захлебываясь слезами? Сотый? Тысячный? Какой раз он спрашивает себя, что он сделал не так? Какой раз он медленно убивает себя чтением последних слов, которые Гарри адресовал именно ему? Какой раз он даже не замечает за криками в своей голове, как сзади к нему подходит друг, мягко вынимает затертую за два года бумагу, кладет на стол и садится перед Томлинсоном на колени, поглаживая трясущуюся руку пальцами. — Лу, хватит. Зачем ты опять прочитал его? — успокаивающим тоном, без тени обиды или злости, шепчет Зейн. Живой и невредимый Зейн, которого Гарри считает мертвым уже два года. — Прошу тебя, скажи хоть слово. Ну же. Ты молчишь целый день, это пугает. Луи мотает головой из стороны в сторону, всхлипывая. Его руки трясутся, а глаза закрыты, потому что он не хочет смотреть на Зейна и видеть на его лице разочарование. Это произошло снова. Томлинсона вытаскивали два месяца, он казался нормальным, но не сдержался. Вспомнил, прочитал. Это же называется рецидив, да? А у любви бывают рецидивы? — Пожалуйста, Лу. Давай я позову Найла? С ним ты всегда лучше разговаривал. Или Лиама, в конце концов, вы с ним лучшие друзья, — предлагает Зейн, чувствуя в груди отчаяние. Он хочет, чтобы Луи сказал хоть что-нибудь, даже если знает, что за слова это будут. Томлинсон всегда спрашивает одно и то же, когда читает письмо Гарри. Всегда. — Зи, почему я не заметил? — всхлипывает Луи сдавленным голосом. Лиам, стоящий в дверях, наизусть знает слова, которые Томлинсон скажет следующими. — Почему я не знал, что он сходит с ума? — Ты не мог знать, — в миллионный раз отвечает ему Зейн, стараясь ободряюще улыбнуться. Лиам кивает ему, мол, ты делаешь все правильно. Найл, который слышит все с кухни, лишь кусает пальцы и думает, что не может ничем помочь своему другу, чья любовь обвиняет его в расставании. Никто из них не знает, какого это — когда любимый человек искренне верит, что ты его бросил. Зато знают, какого знать, что тебя считают мертвым. Это страшно. И больно. — Если бы я только знал... если бы я только знал, что однажды он поверит в то, что напишет... — шепчет Томлинсон, закрывая лицо ладонями. Он на полном серьезе говорит словами Гарри из его письма. — Я бы не дал ему писать книги, не дал бы! — Это не твоя вина, — подает голос стоящий у входа Лиам и обнимает Луи со спины. — Ты не виноват в случившемся. Никто из нас не виноват. И Гарри не виноват. Но это поможет ему, слышишь? Его вылечат. Он уже два года там, и ничего не помогает! — хочет крикнуть Луи, но вместо этого лишь всхлипывает снова, сжимаясь в комочек. Наверное, каждый раз, когда он достает последнее письмо Гарри, которое он написал в психбольнице по просьбе психолога, он думает, что ему полегчает. Но легче не становится. Это не его вина, что он не знал. Но это его вина, что он не заметил.