Michal Jackson — Little Susie*
Кисок стоит на паперти древней церкви перед величественной дверью с коваными украшениями, причудливые завитки и бронзовые фигурки переплетаясь друг с другом образуют замысловатые картины, описывающие семь грехов. Что за ней? Что его ждёт внутри? Тысяча вопросов и ни одного ответа.
Он отворяет дверь, та с необъяснимой лёгкостью поддаётся. Полоса тёплого света разрезает темноту. За неплотно прикрытой дверью слышится мягкое, приятное, успокаивающее пение. Нежный женский голос врывается в сознание, а грустная мелодия заставляет поежиться.
Somebody killed little Susie
The girl with the tune
Who sings in the daytime at noon.
Саймон готов поспорить, что остался незамеченным. Он входит, сразу же скрываясь за одной из многочисленных колонн. Кисок стоит в полной темноте, лишь золотой свет тонких свечей над алтарём освещают центр необъятного зала. Голос девушки вздрагивает, кажется, что песня льётся из глубины её души, а горячие слёзы пеленой закрывают взор.
She was there screaming
Beating her voice in her doom
But nobody came to her soon…
Саймон не может поверить своим глазам. В центре зала, под самым куполом, стоит прекраснейшая из невест: пышное кружевное платье в лучах тысячи свечей, осиная, хрупкая талия, ангельское лицо, скрытое от завистливых взглядов тонким, совершенно невесомым тюлем, длинная фата, лёгкие ленты, тёмные шёлковые волосы ниже плеч, блестящая жемчужная заколка в незатейливой, но аккуратной причёске, белые розы с острыми шипами в хрупких руках, тонкие порезы на бледных запястьях.
A fall down the stairs
Her dress torn
Oh the blood in her hair…
A mystery so sullen in air
На резных дубовых скамьях сидят прихожане, склонив головы в немом поклоне, они внемлют словам грустной песни, сопровождаемой неровной, порой сбивающейся и прерывающейся, игрой неизвестного пианиста, руки которого заметно дрожат и не слушаются. Саймон не может рассмотреть лица прихожан. Их немного, они сидят спинами к нему, и кажутся застывшими статуями, такими же, как мраморные святые в нишах высоких нефов. Такие же покорные Господу, онемевшие, неживые.
She lie there so tenderly
Fashioned so slenderly
Lift her with care,
Oh the blood in her hair…
Под самым куполом, между стройными скамьями, на мраморном холодном полу, на коленях сидит Сонхва, его руки связаны толстой, грубой бечёвкой, искусным узлом сковывая любые попытки сбежать. Красивые тощие запястья окрасились тёмными разводами синяков, а длинные, некогда ловкие, пальцы застыли, неподвижно болезненно согнувшись. Голова высоко поднята, а взгляд устремлён на мучителя, совершенно без страха и повиновения. Кисок не видит лица, но точно знает, что даже проигрывая, Сонхва до самого конца ни за что не сдастся. Кисок знает, что младший никогда не сломается.
— Грей, — Кисок зовёт, зовёт непривычным, чужим именем, боясь поверить в то, что всё происходит на самом деле.
Сонхва долго не отвечает и напрягается еще сильнее, потому что вот сейчас развернуться и посмотреть на Саймона страшно до смерти - во всех смыслах. Он сразу же узнаёт голос старшего, он бы узнал его из тысячи.
Кисок весь сжимается от чужого молчания, уже собирается открыть рот и крикнуть с новой силой, ещё сильнее, привлекая внимание, но Грей находит в себе силы и поворачивается в пол-оборота, настолько, насколько позволяют путы.
Саймон выходит из тени колоны, медленными, размеренными шагами проходит сквозь ровные ряды скамей, замирает за спиной Грея всего в паре шагов, боясь их сделать. Он не понимает, каким чудом его лицо сохраняет абсолютную, и даже пугающую, безмятежность. Но всё тело сковывает страх и нет сил сделать ещё одно малейшее движение.
— Если я умру, передай моим родителям, что я их очень люблю, — Сонхва улыбается как-то криво, совсем непривычно и отводит взгляд.
— Ты сейчас приглашаешь меня на свои похороны? — Кисок закрывает глаза, стараясь отогнать реальность, как очередной кошмар.
— Похоже на то, — почти шепчет Грей, — Знаешь, для полного счастья мне хочется выжить.
Девушка невесомо спрыгивает с третьей ступени амвона**, звук удара невысоких каблучков об мраморную ступень звонко разносится по всей церкви. Сейчас девушка больше похожа на приведение, завораживающе красивая, нарядная и невероятно бледная, как фарфоровая кукла, но при этом подвижная, ловкая и такая же хитрая, как прозрачный и невесомый призрак.
— А вот и главный свидетель нашего торжества, — в пугающем призраке Кисок наконец узнаёт Чжиын. Неудивительно, что Сонхва так легко попал в западню, когда его предали. Чжиын подходит к высокой кафедре, за которой склонившись над библией сидит священник, кладёт на священное писание свой прекрасный букет и кончиками тонких пальцев приподнимает за подбородок голову служителя богу. Священник мёртв, его губы успели посинеть, а глаза затуманены белой плёнкой. На его лбу аккуратной рукой выведено красное «ПОХОТЬ».
— Вот священник, — Чжиын улыбается мёртвому человеку.
— Вот жених, — девушка подходит ближе, целует невесомо в лоб Сонхву. Кисок замечает Colt M1911a1, блестящий своей леденящей сталью в правой руке девушки. Стрельба из «кольта» — занятие не для дилетанта. Здесь используется мощный патрон, по этим причинам требуется потратить очень много времени и патронов, чтобы научиться сносно стрелять. Кисок ясно осознаёт, что перед ним не совсем обычная девушка.
— Невеста, — девушка снова поднимается на полукруглое возвышение, не поворачиваясь спиной ни на секунду, держа в своих хрупких руках всех, кто находится сейчас под сводами старинной церкви.
— Свидетели, — девушка поднимает руку с пистолетом, переводя с головы на голову каждого из прихожан. Кисок было забыл, что тут есть кто-то ещё, на скамьях сидят, скованные ужасом и не менее крепкими верёвками, люди, со страхом смотрящие на передвигающееся по их головам оружие.
— Наш почётный гость, — Джиын направляет дуло пистолета на голову Саймона, — Я тут все подсчитала — и как ни верти, хоть сверху вниз, хоть слева направо, все равно выходит, что должен остаться либо ты, либо я.
— Ты не должна этого делать, — еле слышно шепчет Грей, в его голосе сейчас столько боли, что сердце непроизвольно сжимается, — Ты не монстр, я знаю.
— Когда я была ребенком, я боялась приведений. Тени казались чудовищными монстрами, и было очень страшно. Но теперь я боюсь людей. Теперь боюсь, что кто-то прячется в тени. Тогда я научилась сражаться, научилась давать отпор всему ужасному, что происходит вокруг, границы расширились - я больше не заточена в той маленькой тёмной комнате из детства. Но стоит ли останавливать монстра, если неминуемо станешь монстром сам?
— Ты стала монстром. Ты стала тем, кого боишься, — Кисок смотрит прямо в глаза, игнорируя наведённый на него пистолет. Страх уступает адреналину. Он всё так же не может пошевелиться, но мысли и разум чисты.
— Ты прав. Может быть сейчас я монстр, о котором ты говоришь, но рождена я человеком, жила как человек, и умереть хочу, как человек. Как думаешь, что лучше, жить монстром или умереть человеком?
Джиын не ждёт ответа, поворачивается к Сонхве, смотрит на него с укором, старается поймать его взгляд. Грей отворачивается. Джиын смеётся, звонкий, почти детский смех разливается звоном миллиона колокольчиков, отражаясь от стен купола, проникает в сознание, пугает.
— Тебе не надоело врать? Скрывать свою истинную сущность? — Грей молчит. Девушка присаживается рядом с Сонхвой, обхватывает руками собственное личико, немного наклоняет голову, длинные пряди тёмных волос сбиваются на одну сторону, а в глубине чёрных глазах играют отблески свечей.
— Эй, друг, нам надо бы поговорить. У нас так много общего, — Чжиын поднимается, ловко подходит к Кисоку, но не приближается, опасается, — Как думаешь, ваши отношения будут продвигаться? Как ты думаешь, сколько он тебе врал? Ты ведь даже не знаешь его настоящего, не так ли? Он сам не знает себя, вечно обманывается и живёт в своём придуманном мире.
Саймон понимает, чего добивается Чжиын, криво улыбается, молчит, всё так же смотрит в глаза, выжидает.
— Ты умрёшь от желания убить меня, — Чжиын, поворачивается к детективам спиной, стоит неподвижно, выжидает. Кисок достаёт припрятанный пистолет, уже наставляет его на девушку, но спокойный голос продолжает, — Так убей. Убей меня.
— Ты больше не сможешь никого убить. Больше никто не пострадает, — Кисок уверен.
— Ох, ты ошибаешься, бедный друг, — Чжиын поворачивается, совершенно не пугаясь пистолета, бесстрашно направляет пистолет на Кисока, дуло к дулу, словно давно ждала этого единственного момента, — Осталась всего одна жертва. Зависть. Или ты убьёшь меня, потому что я завидую. Я завидую потому, что у тебя есть всё то, чего нет у меня. Или я убиваю его, — девушка указывает на Сонхву, — и себя.
— Нет, — Кисок понимает, что не может выстрелить, понимает, что его мир делится на чёрное и белое, понимает, что его мир должен разрушиться.
— Так легко уйти нельзя, нечестно получается. Надо доигрывать до конца, понимаешь?
Сонхва закрывает глаза. В эту секунду под сводами раздаётся выстрел. Кисок стреляет. Нелепый и уродливый «глок» стреляет быстрее. Всегда сверх быстр, никогда не даёт сбой. Идеальное орудие убийства. Чжиын не успевает. Чжиын не расстраивается. Белое платье окрашивается в красный чуть ниже сердца. Девушка медленно падает, в руке так и не успевший выстрелить кольт. Она всё ещё жива, последние секунды своего короткого, бессмысленного существования. Тихо допевает свою прощальную песню, а из глаз скатываются невыплаканные слёзы.
It was all for Godʼs sake
For her singing the tune
For someone to feel her despair.
Перед тем как закрыть глаза, Чжиын улыбается. Чистая и светлая улыбка украшает правильные черты лица. Кисок не может поверить, что выстрелил. «Но стоит ли останавливать монстра, если неминуемо станешь монстром сам?» — проносится в его голове слова девушки. Он боится. Он боится себя.
Саймон разрезает прочные верёвки на запястьях Сонхвы дрожащими руками. Младший не боится его, не сбегает, обнимает, пытается успокоить, что-то говорит, но Кисок не слушает. Саймон чувствует, как его мир рушится, хочет всеми силами оттолкнуть Сонхву, что бы тот не пострадал из-за него, но не может.
— Мне просто нужен кто-то, чтобы вернуть мой разрушенный разум, пока он не рассыпался на кусочки.
— Мне просто нужен ты.
«Где бы ни был один из нас — другой всегда рядом.»
Эрнест Хемингуэй
* Это была реальная история про девочку, которую убили. Её годы жизни 1884-1892. Майкл Джексон ее где-то прочел и в 1995 написал песню. Песня о безразличии, о том, к чему оно приводит, о хрупкости и значимости каждой человеческой жизни. Всю главу Джиын поёт именно эту песню, ассоциируя себя с Сьюзи.
**Амво́н — специальное сооружение в христианском храме, предназначенное для чтения Священного Писания, пения или возглашения некоторых богослужебных текстов, произнесения проповедей.
