***
Мне исполнилось полных шестнадцать лет, когда все и началось. — Адан, Адан, вставай, просыпайся! — брат залетел в мою комнату с безумными глазами. — День рождения настал! У-ха-ха! Ура! И-и-ха-ха! Пойдём быстрее подарки получать. Мы с Эркином были двоюродными братьями, по какой-то случайности родившимися в один и тот же год, месяц и день. Говорят, это произошло из-за того, что наши матери были близнецами. Только день рождения Эркина стал праздником в семье, а мой обернулся в траурные одежды из-за смерти мамы. Отец пережил свою жену ровно на то время, которое ему понадобилось, чтобы напиться и застрелиться из арбалета, теперь гниющего над его саркофагом в семейном склепе. Меня на воспитание взяла семья Эркина, и тётушка неустанно молится за мою чёрную душу, отягощённую двойным убийством. Тётушка Лия была очень доброй и духовно щедрой женщиной, которая любила, воспитывала и желала мне самого лучшего и светлого будущего. Наверное, именно из-за переизбытка её заботы на моих коленках не сходили мозоли, вечно горела выпоротая задница и чудовищно хотелось жрать. — Да вставай же, засоня! Хватит дрыхнуть, — негодующий оклик Эркина выдернул меня из днерождественских воспоминаний. Я, не открывая глаз, медленно, на ощупь побрёл было в уборную, но оказался там намного быстрее, чем ожидалось, из-за вспомогательного пинка братишки. Пришлось взять себя в руки и в краткие сроки достичь состояния приемлемого бодрствования. Иначе мой погонщик мог бы позвать свою матушку на помощь. А волновать и расстраивать эту безупречную, во всех отношениях, даму мне совсем не хотелось. Кое-как умывшись и надев на своё тщедушное тело пышные — подобающие празднику, но чёрные — напоминающие о трауре одежды, я вернулся в комнату и был спешно утянут в столовую. Брат нёсся впереди, радостно подскакивая, отчего его длинные рыжие кудри взмывали ввысь и падали золотым дождём на широкие плечи. После каждого прыжка Эркин оборачивался, то тыкая меня в грудь, то хлопая по голове. Он напоминал огромного мастиффа, который сходит с ума от радости при виде хозяина или сахарной косточки.***
В обеденной все домочадцы были в сборе. Барон Рихард Дэ Олий, отец Эркина и по совместительству — мой дядя сидел во главе стола и читал утренние новости. Он не поднял головы, когда мы подошли и застыли в поклоне перед ним. Это была абсолютно нормальная и привычная ситуация, дядя любит начинать новое дело, только завершив старое. Поэтому ещё минут десять после нашего прихода он дочитывал какую-то статью, затем медленно сложил газету, передал в руки слуге и поприветствовал нас еле заметным кивком. Мы слаженно выдохнули, шаркнули ножкой и заняли свои места, согласно уложению о рассадке за столом. Трапеза сегодня была действительно праздничная: пышные оладьи с персиковым вареньем, омлет с хрустящим беконом, творожник с изюмом, взбитые сливки, маслянистые пончики, фруктовое ассорти, рулетики из ветчины. И маленькая тарелочка овсянки передо мной. Моей обожаемой ежедневной овсянки. Каждое утро я восторгался видом красиво поданных и украшенных блюд, вдыхал ароматы шедевров нашего повара и глотал овсянку, не пережёвывая, дабы её постный вкус не помешал наслаждаться живописной картиной общего стола. По мнению моей высокоуважаемой тётушки и из-за полной зависимости благополучия городского врача от милостивого отношения баронского семейства, мой организм был признан излишне слабым. По словам лекаря, мой желудок был не способен переваривать тяжёлую и жирную пищу, а потому была создана и тщательно соблюдалась чётко выверенная диета персонально для меня. Овсянка на завтрак, куриный бульон с ложкой разваренного пшена на обед и три листика салата приправленные каплей масла на ужин. Завтрак проходил в абсолютном молчании, неуместные разговоры о суетном не должны были нарушать сложные процессы пищеварения у всех присутствующих. Дядя забрасывал еду в рот, как истопник закидывает уголь в топку. Он не наслаждался яствами, так как в детстве трижды переболел лихоманкой, которая выжгла ему все вкусовые рецепторы. Дядя ел, дабы поддерживать силу в своём тренированном ежедневными фехтовальными спаррингами теле. Тётя Лия в кругу семьи всегда использовала для еды только маленькие кофейные ложечки и блюдца вместо нормальной посуды. Она утверждала, будто приём пищи крохотными порциями позволяет прочувствовать вкус еды наиболее полно, да и насыщение приходит быстрее, что очень важно для леди, желающей быть стройной и подтянутой. Тётя клала пищу на язычок, затем замирала на мгновение и, закатив глаза, еле слышно стонала от восторга. И так раз двести. Потому что ложечка была очень маленькая, еда была очень вкусная, а тётя никак не могла похудеть до рекомендуемого светскими журналами размера. Думаю, что попробуй она сесть на мою диету, так мигом бы влезла в шедевральные платья от королевского портного, на которые была готова любоваться часами, листая очередной модный каталог. Эркин просто ел. Он не любил все эти семейные застолья, так как его подвижной натуре всегда претили тишина и спокойствие. Он ел быстро, много и часто. В его комнате усилиями слуг всегда была наполнена чаша сладостями и фруктами. Поэтому я любил зайти к брату в комнату под предлогом помощи с самостоятельным заданием. Пока Эркин списывал моё решение, я, будто глубоко задумавшись и забывшись, отрывал сочную виноградинку и отправлял в рот. Правда, если в комнате находился гувернёр, то приходилось выдумывать причину уйти побыстрее, так как пожирание сочного яблока братом вызывало у меня головную боль и лёгкое подташнивание. Кроме членов семьи Дэ Олий за столом находились вечные спутники, без которых дворянство потеряло бы свою помпезность: секретарь барона, камеристка баронессы и наши гувернёры. Они были незаметны, тихи, но блюда на их стороне стола пустели первыми. Завтрак обычно заканчивался тогда, когда дядя откладывал вилку и снова утыкался в любимую газету. Наступало время, когда общение друг с другом было дозволено правилами этого дома. — С днём рождения, мальчики! — тётя радостно подняла бокал с яблочным соком. — Поверьте мне, мои дорогие, этот день станет для вас особенным в вашей жизни. Но о сюрпризах потом, а то будет не очень интересно. Давайте откроем подарки! Эркин стрелой метнулся к подоконнику, на котором стояли две большие коробки, обёрнутые ярким ситцем и обвязанные шелковыми лентами. — Какая моя? — разворачивая попеременно обе, вскрикнул он. — А, нашёл! Эта! Где она? Я неторопливо приблизился к брату и увидел в его руках выездковый стек. Он уже давно мечтал о собственном, единоличном коне. Дядя не давал никаких обещаний, но год назад нанял для Эркина инструктора по конкуру, а недалеко от дома разбили тренировочное поле. — Ну, хороший мой, неужели ты ожидал, что мы приведём этого красавца в столовую? Иди переоденься, твой тренер уже ждёт у конюшни, — тётя довольно щурилась, любуясь на сына. Он подлетел к матери, обнял, поднял, чмокнул; прижался к плечу отца, получив в ответ одобрительное похлопывание по голове, и исчез в известном направлении. В коробке, предназначенной для меня лежал молитвенник. — Я помыслила, что негоже молодому человеку, думающему о спасении своей души пользоваться чужими молитвенниками. Ты уже вырос, и мне понятно твоё желание иметь что-то только своё, личное, — баронесса милостиво протянула руку для поцелуя. — Я даже написала на первой странице твоё имя. Посмотри! — Спасибо, тётя. Спасибо, господин барон. Я очень благодарен вам за заботу как о моём теле, так и о моей душе, — я поцеловал протянутую руку, поклонился дяде и ушёл к себе, прижимая к груди свой личный молитвенник.