A Case Of You

Впервые Никлаус видит ее в Сиракузах, по пути в Мессину, в году 1189 от Рождества Христова. Среди чернооких, черноволосых итальянок и евреек ее волосы выделяются, светясь в ярком южном солнце всеми бликами золота: она не из этих мест, это ясно как божий день. Элайджа сжимает его руку крепко, когда Клаус делает шаг вперед, желая подойти к разноцветной процессии королевы Агнессы, которая направляется в Святую землю к своему мужу, Филиппу. Ее придворные дамы одеты не по погоде и не согласно случаю, сплошь шелка да жемчуг в волосах, и лишь она обряжена в практически мужской костюм для верховой езды, а волосы заплетены в косу. Никлаус ходит по земле уже достаточно долго, чтобы не верить в любовь с первого взгляда, но не может никак объяснить то чувство горького, обжигающего томления, что разливается в его груди, когда девушка встречается с ним взглядом и, явно возмущенная таким настырным вниманием со стороны незнакомца, поспешно отворачивается. — Нам пора, Никлаус, — твердо шепчет Элайджа. — Корабль отплывает. И несмотря на то, что Клаус хочет послать и короля, и брата к самому черту, ему вдруг становится страшно от того, как сильно колотится сердце и кипит кровь при виде изящного изгиба белоснежной шеи, и он кивает, сжимая зубы так крепко, что Элайджа лишь невольно пожимает плечами, прекрасно зная, насколько тяжело его брату отказываться от своих сиюминутных желаний. * * * При дворе Генриха II, где властвует его нестареющая и прекрасная фаворитка Диана де Пуатье, царит вечное веселье, а балы продолжаются даже, когда в Париж приходит чума. Ребекке нравится здесь, она окружена вниманием многочисленных кавалеров и блистает не хуже тех бриллиантов, что королева Екатерина привезла из Италии в качестве своего приданного. Клаусу, конечно же, не нравится, ни могущественный Франуса Лотарингский, ни маршал Бриссак, ни, тем более, кардинал дю Белле, но его легкомысленная сестрица и слышать ничего не хочет, продолжая обряжаться в роскошные наряды и плясать до утра, будто именно так и ищут настоящую любовь. Для Элайджи все сводится к бесконечным беседам с Брантомом и другими великими умами, Кол не пропускает ни одной юбки, показывая удивительную схожесть с Ребеккой, а Никлаусу остается лишь с усмешкой наблюдать, как его семья старается влиться в общество, которое очень скоро им придется покинуть. Его внимание привлекает звонкий смех, и он лениво поворачивает голову в сторону фрейлин юной шотландской королевы, которая была отправлена в детскую еще в самом начале вечера. В полутьме зала блеснуло золото волос, и, на какое-то мгновение, Клаус вновь ощущает раскаленный воздух порта в Сиракузах. Ошибки быть не может, ведь когда их взгляды встречаются, девушка точно так же быстро отворачивается, позволяя ему лицезреть изгиб ее белой шеи. Каролина де Бриссак, так ее зовут. Племянница маршала Франции лишь недавно прибыла ко двору, чтобы стать фрейлиной Марии Стюарт, как поведала ему лукаво улыбающаяся Ребекка, и Никлаус ощущает внезапный приступ раздражения из-за того, что сестра смогла так легко прочитать его мысли. Что бы ни говорили в последующем историки, французский двор был не так уж распущен, но Клаус не стесняется применять внушение, когда ему это выгодно. Каролина оказывается редкой упрямицей, и глаза у нее сияют словно сапфиры, когда она, раз за разом сбегает от Никлауса, заставляющего ее покинуть шумный бал и уйти с ним в какой-то из многочисленных коридоров замка. Никлаусу нравится эта игра, и за ней он готов гнаться столько, сколько потребуется, но чума добирается до берегов Луары, и в один день юная Каролина слегает с тяжёлой горячкой, чтобы не проснуться уже на следующий день. Сердце Клауса покрыто слишком толстой браней, чтобы смерть юной девушки, с которой неведомые силы сталкивали его уже второй раз за последние триста лет, принесла ощутимую боль. И хоть он до сих пор помнит каждую ее колкую фразу, каждый взгляд, и какова была на ощупь нежная кожа ее запястий, Майклсонам вскоре приходится покинуть Францию, и свою память о Каролине де Бриссак Никлаус оставляет по ту сторону Ла-Манша. * * * Кабаре «Мирмильто» как всегда терпко пахнет абсентом, опиумом и тяжелым женским парфюмом, и Никлаус ловко маневрирует между столиками, разводя густые ароматы руками. Европа уже чувствует дыхание войны, но все еще не хочет верить в конец Прекрасной эпохи, и Клаус с удовольствием подчиняется атмосфере всеобщего лихорадочного веселья, находя забавным то, как смертные стремятся полнее ощутить дыхание жизни. Жанна Авриль и Ла Гулю неотделимы от Лотрека, который комично размахивает висящими в воздухе ногами: стул слишком велик для его маленького роста. Несмотря на все несчастья, свалившиеся на плечи графа Тулузского, он не теряет бодрое присутствие духа и чувство здоровой самоиронии, поэтому когда Клаус с улыбкой подсаживается к ним, Лотрек шутит, что теперь прекрасные дамы и не взглянут на него. Клаусу нравится Анри, нравится его неуемная жажда любви и познания жизни, нравится то, как как смело он орудует карандашом и пастелью, когда рисует многочисленных проституток и танцовщиц канкана, нравится, как ему начхать на свой титул и на положение семьи, которая страдает не только от его уродства, но и от жизни, которую ведет наследник богатого рода. — А вот и она, — будто облегченно выдыхает Лотрек, глядя куда-то на вход, но Клаус едва слышит его слова, он слишком занят тем, как ловкие и длинные пальцы Жанны скользят по его колену, когда она наклоняется к нему гораздо ближе, чем позволяет приличия, интересуясь, не хочет ли он, Клаус Майклсон, нарисовать ее портрет. — Ради бога Клаус, веди себя прилично, — восклицает Анри, и Майклсон удивленно вскидывает брови, оборачиваясь… И на этот раз ощущает не только раскаленный воздух Сиракуз, но и свежий аромат туманов Луары. Судьба будто смеется над ним, потому что волосы Каролины все так же отливают золотом, а глаза похожи на сапфиры, только смотрит она на него не оскорбленно, а почти испуганно, и Клаус, несмотря на то, что он бессмертен и его вряд ли чем-то можно удивить, вскакивает из-за стола, отчего бокалы тихонько звякают. — Моя кузина Кэрри, — представляет ее Анри, с явным обожанием глядя на девушку, которая сильнее сжимает его руку. — Не самое удачно место для встречи с кузиной, — хмыкает Ла Гулю, и это чистая правда, ведь «Мармильто» почти что бордель. Кэрри неловко улыбается, пытаясь сдержать смех, а Клаус внезапно чувствует непонятный приступ злости, потому что, черт возьми, это и правда не место для Каролины, Кэрри или как теперь ее зовут, и он бы предпочел сию же секунду увезти ее отсюда. — Я обещал показать ей Париж, — весело отзывается Лотрек, и тут же вручает кузине рюмку абсента. — И это он и есть. Кэрри в Париже проездом, через три недели она должна вернуться к родным в Англию, но Клаусу все равно, потому что в этот раз ему не приходится заставлять ее нарушать приличия: Анри с удовольствием отправляется с ними на прогулки, а потом отстает на двадцать-тридцать шагов, позволяя остаться наедине. Они разговаривают обо всем и ни о чем, и хоть Клаусу нестерпимо хочется коснуться ее губ, Кэрри много смеется и спрашивает его о жизни, творчестве, путешествиях, рассказывает о своей семье, о желании посмотреть мир — и это успокаивает. — Жаль, что женщины в наше время имеют так мало свободы, — вздыхает она, оборачиваясь на своего кузена, который старательно делает вид, что рассматривает стрельчатые арки Нотр-Дама. — Иногда мне кажется, что я живу в клетке, из которой не выбраться. Приходиться говорить не то, что думаешь, делать не то, что хочешь и…. — Кэрри осекается, прикусывая губу. — Простите, я сказала лишнего. — Хотели бы вы дожить до того времени, когда женщины будут столь же свободны, как и мужчины? — серьезно спрашивает Клаус, потому что он готов. Нет, это не любовь, это страшное, параноидальное желание обладать, узнать, почему судьба их сталкивает, почувствовать сильнее и ярче, как его мертвое и холодное сердце оживает и начинает биться, разгоняя застывшую кровь по венам. — Вы смеетесь над мной, — как-то печально улыбается Кэрри, и это лучшее свидетельство того, насколько глубока ее душа и огромно сердце. Три недели пролетают слишком быстро, и Клаус едва ли себя узнает, потому что все его мысли занимает не семья, не Майкл и не проклятие гибрида, а то, где Кэрри, что делает Кэрри, когда он сможет ее поцеловать. Это чистое безумие, он превородный, который всегда получает то, что хочет, но тем удивительнее осознать, что он готов дать ей свободу, если она того попросит. К счастью или к несчастью, Кэрри не просит. В последний день ее голубые глаза выглядят тусклыми и почти серыми, а тонкие пальцы дрожат на холодном осеннем ветру. — Время прошло слишком быстро, — тихо выговаривает она. — Это не конец, — твердо отрезает Клаус, сильно сжимая ее тонкие запястья в своих руках. И если бы он решился открыть свое сердце, побороть страх перед слабостью, то все, может быть, сложилось по- другому, но тем же вечером в дверь его особняка на бульваре Капуцинок звонят. На пороге он находит резную шкатулку, а внутри сердце и записку от Майкла, который подробно расписывает, в какой части Булонского леса Клаус может найти бездыханное тело Кэрри. * * * Годы поисков ни к чему не приводят и со временем ему начинает казаться, что это был всего лишь сон. Он ищет ее лицо среди молоденьких богатых наследниц, уличных торговок, танцовщиц и певиц, медсестер и суфражисток, актрис и просто прохожих. Клаус ищет по всему миру, но, видимо, Судьба решает, что с него хватит шансов. Элайджа, Ребекка и Кол смотрят сквозь пальцы на это безумие, позволяя ему пропадать и появляться тогда, когда он считает нужным. И в какой-то момент израненное сердце брошенного мальчишки устает саднить в груди, и Клаус в очередной раз осознает, что любовь — это всего лишь слабость. Мистик Фоллс, этот провинциальный и захудалый городишко, вызывает в нем лишь скуку. Цель ясна, а проклятие тяготит его так долго, что Клаус понимает: он не может и дальше держать волка внутри. Ощущение смутного предвкушения не покидает его ни на минуту, солнце будто светит ярче, и воздух пахнет каким-то специями, а небо кажется выше и цвета сапфира. Клаус не сразу понимает, что происходит, но как и в прошлый раз его привлекает голос, отблеск золота волос, а сапфировые глаза обдают его невыразимым холодом. Ненавистью. — Кэролайн, — зовет ее неблагодарный щенок, которому он только что подарил уникальный дар, и когда девушка кидается к нему, сжимая пальцами напряженные плечи, Клаус думает, что, на этот раз, он не повторит прошлых ошибок. Кэролайн его ненавидит, Кэролайн его презирает, Кэролайн сбегает, а потом приходит просить помощи, и все, что может Клаус — улыбаться, потому что на этот раз у них есть все время этого мира, а тайн больше нет. — Попалась, — шепчет он в темноту кабинета, чувствуя приятную горечь бурбона на губах и теплоту в сердце. Кэролайн умирает от яда, но черта с два Клаус допустит это. В конце концов, быть с ней — это его судьба.