Пересечения

      В ускользающем сне я вижу свою смерть. Война… страшная вещь, не так ли? А из тыла госпиталя еще страшнее. *Вход. *Введите имя.       В момент открытия глаз я осознаю, что под руками росла клумба с пахучими цветами, не самыми мягкими на ощупь, но нехрупкими и весьма охотно держащими мое тело. Но это не было похоже на заточение по желанию врага. И эти цветы поймали пару слез, скатившихся с моих щек, но это была лишь вода — всегда хорошо получалось контролировать эмоции. И я лениво перевела взгляд с руки, которую подняла, чтобы пустить себе тень в глаза и привыкнуть, на непонятное окружение. Первой мыслью пришло предположение, что я замурована. Ну, очень неумело, поскольку о том, что я умею ходить по стенам, очень удачно для меня забыли и оставили мне источник света в виде огромной дырени в потолке. Хотя с такой высоты она казалась маленькой щелочкой. Приподнявшись, я разогнала чакру по каналам, даря себе бодрость трех чашек кофе.       Желтые цветы зашелестели, и тогда я поняла, что во тьме угла прячется еще один выход. Странно.       И мне стало интересно. Недавняя кончина отбила обычно аккуратной мне весь инстинкт самосохранения, и я, сделав водяного клона, пошла смотреть на поддувающий проем самостоятельно, оглядываясь на взбирающуюся копию, которую у самого потолка встретило препятствие в виде барьера. Напряжение было небольшим, но и его хватило, чтобы шибануть девушку и чтобы та разлетелась на тысячу капель, которые переливающимся дождем оросили цветы. Ну, ладно. Это было ожидаемо. Похоже, остался только сложный путь.       Я, решив не тратиться на еще одного клона, поскольку создание воды из ничего требовало больших ресурсов, чем взятие готовой из, к примеру, водоема, вошла в резной проем и огляделась, держа наготове метательное железо. Много камней и разрухи, словно тут кто-то мог драться… но этот кто-то вряд ли был подобен мне: разрушения по большей части были естественными, остальная часть была в мелких, но глубоких царапинах. В темноте трудно было сказать.       Что-то в середине, что я сначала не приняла за живой субъект, двинулось, вынуждая сосредоточиться на себе.       — Привет! Я Флауи, цветочек Флауи! Невежливо заставлять представляться первым, ты знаешь? — дружелюбно пропищало растение. Я медленно стала подходить ближе, чтобы рассмотреть существо, вызывающее холодную тревогу и покалывание в пальцах — желание придушить врага прежде, чем он успеет напасть. От цветка пахло так же приторно сладко, как и с той клумбы, на которую я вряд ли упала, но на которую меня положили.       Перебивая его, я звенящим от вложенной чакры голосом, тихим, но разнесшимся на многие метры, произнесла:       — Меня зовут Мия. И от тебя мне нужна не дружелюбность. Лишь информация, — холодным потоком поплыли мои слова, почти лишенные интонаций и эмоций. — Где я?       Цветок сконфужено захлопал маленькими глазками и неискренне засмеялся:       — Ты в подземелье. Ты наверняка очень шокирован, верно, человек? Но не беспокойся, я расскажу тебе, как обстоят дела. Смотри.       И что-то важное вырвали из моего тела. Бледно-зеленое символистическое сердце парило прямо перед моим носом, я мгновенным движением аккуратно захватила руками его обратно.       — Нет-нет! Не прячь его. Это твоя душа. Сейчас она очень слаба, но… что? — цветок напряженно всмотрелся куда-то над моей головой, не веря своим глазам.       Я же осознавала, что именно было не так. Это сердце представляло собой важную и добрую часть моей чакры. Причем только ин ее составляющей, которая значила духовную половину. Телесная осталась на месте и теперь распирала меня, переполняя необычным чувством силы, сопряженной с напряжением мышц. Эти изменения не нравились мне; это мягкое подобие настоящего мышечного органа вернулось ко мне силой мысли в грудную клетку, и я вновь смешала ее с ян. Но теперь это свечение концентрировалось у меня в животе, все еще виднеясь даже под зеленым жилетом среднего звена армии. Оно продолжало освещать пещеру, невзирая на мое желание. Вот только теперь на иллюзорном — хотя я попыталась сбросить эту самую иллюзию, да не вышло — поле боя было не сердце, а я сама.       — Твой УР… — пробормотало растение, возвращая себе больше моего внимания, хотя я и не сильно отвлекалась от него раньше даже на ландшафт, освещенный кое-где слабым светом, похожим на лунный, — враг, как никак. — И твоя душа?..       — Что не так? — властно нахмурилась, складывая руки на груди. Это растение явно заволновалось, и я наконец поняла, что именно все это время ощущала. Его самообладание начинало трескаться, как яичная скорлупа, и наружу пробилась она.       Жажда крови. Опытные шиноби умеют сводить ее на нет. И пусть этого цветка можно было назвать опытным, он не был достаточно сильным, чтобы подарить себе уверенность в полном контроле.       — Хах, в любом случае, — обратился он ко мне с улыбкой, — как насчет стать еще сильнее? Увеличить свой УР? Что такое УР? Уровень Радости, конечно! — цветочек засветился, его желтые лепестки символически поддерживали эту актерскую игру, словно взаправду даря солнечное тепло.       На это представление я лишь подняла брови, не двигаясь, что дало ему сигнал к продолжению.       — Возьми эти таблетки радости! Они помогут тебе, — цветок радостно выбросил в воздух нечто очень мелкое и больше походящее на семена, нежели на таблетки в привычном смысле слова. Только выглядели эти семена острыми. Одним движением я выпустила из рук нужное количество сюрикенов и метко прибила нежеланные объекты к стене. Они тут же раскололись и исчезли, оставляя мое оружие глубоко посаженным в твердую породу.       — Не советую больше это делать. А то я решу, что ты угрожаешь моей жизни, и тебя необходимо ликвидировать, — спокойно произнесла я, меланхолично наблюдая за искривившимся лицом цветка.       — Так ты поняла… — ужасная гримаса завершила концерт, — что здесь происходит! Да! В этом мире убей или будь убит! — с этими словами я испытала некоторое облегчение — он больше не бомбил меня ментальными атаками фальшивого альтруизма.       Его смех еще отражался от стен темного помещения, когда я вонзила, к его счастью, лишь предупреждающе, пару острых снарядов прямо в землю перед ним. Появившаяся над существом полоса немного откатила зеленым влево, а растение зашипело.       Растение. О, я попала в корни.       Существо со злобой и какой-то обидой посмотрело на меня и ушло под землю в тот же миг, как в это место полетел… огненный шар.       Ниндзя? Я тут не одна?       Напряженно, даже бы против своего желания, я всмотрелась в еще один проем, где стояла слабо освещенная… силуэт, похожий на женщину.       — Успокойся, дитя, убери оружие, я не причиню вреда. Теперь ты в безопасности.       И, с каким-то необычайным для себя шоком, — я поверила.       Мои руки — пусты, я безоружна.

***

      Ториэль с мягкостью окунула меня в ложную атмосферу семьи и уюта. Сердце, незнающее подобного долгие приютские годы, сжималось и разжималось, болезненно пульсируя то в груди, то в висках. Я рассматривала ее пустым взглядом человека, почти разучившегося плакать, и сожалела о чем-то далеком и уже потерявшем четкость. Приютские должны были держаться вместе, чтобы выжить, но на деле лишь толкались себе локтями, в надежде найти уютное место под солнцем. Мы вырастали лицемерными одиночками.       Все это — идеальное послесмертие, о котором и мечтать нельзя было кому-то вроде меня.       Она приготовила мне пирог, и недоумевала, почему я не желаю пойти спать в выделенную комнату, а хочу остаться с ней и поговорить. Или помолчать. Так тоже можно.       Нельзя же было сказать, что наемный убийца во мне не сможет доверять кому-то, кроме первой своей учебной команды, безжалостно утерянной на затворках детства в кровавых мясорубках гражданских столкновений. И поэтому я с пустотой смотрела за ее лицом, жестами, пытаясь найти хоть каплю агрессии как повод прирезать. Не получалось. Она была настолько доброй и незлобной, что любое движение и слово несли лишь заботу. Заботу обо мне. Я отпила чай, на языке чувствуя горечь. Тяжело представить, что случится, если я попробую отплатить ей тем же.       Шиноби умеют спать всегда и везде, в любых позах и при этом очень чутко. Я открыла глаза и почти метнула нож, что был оставлен в тарелке с пирогом, когда она разглядывала мое спящее лицо. По этой причине я больше не хотела засыпать. Ториэль не поняла, что за взмах рукой я проделала под одеялом, и списала все на страх.       — Прости, дитя, я напугала тебя.       — Больше не делай так.       Но спать я не хотела не только по этой причине. Сны. Не мои, обычные, с реками крови и мертвыми друзьями, а извне — темные и подавляющие на совсем другом уровне. Они шептали: ты похожа на меня. А я рисовала защитные печати на стены.       Мне было не чуждо понимание всего того, о чем Ториэль поведала мне за кружкой чая: что и почему она делала это. Но я находила жертву себе во вред весьма бесполезной, и несколько даже отвратительной, если бы ей самой пришлось признать, как она себя чувствует. Ну вот кто оценит этот ее альтруизм?       Честно говоря, я не ценила. Просто пользовалась, пока давали. И смотрела, как она не понимает, что совершенно не получает отдачи.       Зеркало около моей комнаты отразило страх, весь тот ужас, что я пережила, стараясь дать товарищам по ремеслу отвести как можно больше пациентов из-под атак. Поддерживая свой самый сильный барьер, я видела как каменная глыба летела прямо на меня. Война. Тонкие губы изогнулись: под банданой, которой я всегда покрывала голову, чтобы удобнее было двигаться, и заодно показывала принадлежность к одной из территорий наемных убийц, мои волосы поседели. Я убрала протектор с надписью «шиноби» глубоко в свою сумку. Голубые глаза, казалось, потеряли блики.       Это был лишь долг. После смерти я наконец свободна… В пределах руин.       В шкафу много полосатых свитеров разных цветов, но они все мне малы. Хотя я не слишком горевала: в подпространственных карманах моих татуировок были не только огромные залежи оружия, но и запасная одежда. А где-то даже сухпаек валялся. Головы с последних миссий, удачно, успела отдать под отчет. Ториэль любезно согласилась постирать мои запылившиеся черные свободные штаны и старую водолазку буро-голубого цвета. Жилет в этом не нуждался, как и сумки, забитые взрывпечатями, на случай, если бы собственноручно пришлось уничтожать развернутый в поле госпиталь. Мне запоздало осталось надеяться, что если она вдруг увидит чью-нибудь кровь, оставшуюся в воде, то не спохватиться, мол, не стоило меня оставлять, — опасна. Хотя это — чистая правда. Ей стоило убить убийцу.       Спустя неделю чаепитий мне наскучило: тело требовало разминки и действий, забытых километров преодоления. И Ториэль позволила мне обследовать тесные руины. Я сделала это. Вдоль и поперек. Ощупала все стены и потолок, заложила в пол сигнальные контуры — тот цветок мне очень не понравился. Хотя, отдать должное, именно со встречи с ним у меня появилась развлечение для разгона скуки долгими днями, которых тут не было за неимением солнца. Инвентарь, в котором были перечислены вещи, что я хранила в печатях. И полная полоса, похоже, выносливости или здоровья, которая изменялась, когда я пробовала себя ранить. Затем восстановилась, когда я лечила рану медчакрой. Чутье подсказывало, что будет, когда эта полоса достигнет своего конца. Проходить точку невозврата вновь, и теперь точно по-настоящему, не хотелось.       Монстры регулярно нападали с неясными намерениями, но никогда не выглядели так, будто действительно хотели вредить, вопреки предупреждению: «Убей или будь убита». Это не было похоже на мой мир, где столкновение с шиноби другой страны почти с восьмидесятьюпроцентной вероятностью значило бой, а в нем семьдесят — смерть и тридцать — увечья. Вот там действительно милосердие ничего не значило: либо ты добиваешь врага и, может быть, срубаешь бабло с его головы, либо существует вероятность, что он оклемается и решит устроить на тебя охоту, движимый местью. А если твоя над ним победа составила впечатление чистого везенья, то вероятность того, что глупый враг решит «поставить на место», повышается. Умных врагов было немного. Обычно они давно занимали высокие посты в правительстве. Благо, глупые первыми шли в расход.       Мир грубой силы.       Здесь это испарилось, оставляя меня в пустоте собственных суждений. Я была выбита из колеи.       Обычно я угрожала, напуганная сама, не противником, но своими этическими ошибками, неточной моралью, что, мягко говоря, отличалась здесь, или стратегически отступала с поля боя, на которое вытягивало меня саму, вместо души, как в самый первый раз.       Побег всегда был эффективен.       Я допускала вероятность, что могла ошибаться насчет монстров, хотя целую расу явно нельзя оценивать только по некоторым представителям. Множество факторов в виде социализации в обществе, воспитания, пола и возраста, исторического и личного опыта. Так же, как с людьми. Но даже окажись они субъективно для меня плохими? Их слишком мало, по крайней мере, в руинах. Истреблять целую расу не входило в мои планы. К тому же… не то, что я привязалась к Ториэль, но мне казалось, что было бы глупо потерять такой ресурс — она со скуки вполне может проводить перекличку монстров. Не досчитается хотя бы одного и вполне может запаниковать.       Чтобы увидеть далекий кусок неба, пришлось вернуться в начало моего здесь пребывания. Барьер пропускал все: от пыли и порывов ветра, до, по рассказам Ториэль, людей. Но не выпускал ничего. Даже намеренный выдох углекислого газа из легких вызывал искорки электричества в воздухе. Я не знала, где находится ядро или грани барьера, чтобы попытаться его снять или хотя бы эффективно разрушить.       Хм. *Ошибка.       И снова. *Ошибка.       Понятия не имела, что это такое, но хранительница руин — я спросила — не видела этого света. Казалось, должен быть в этой звезде какой-либо смысл, но единственное, что она делала — исправно выдавала текст с ошибками. Текст этот продолжал преследовать вплоть до выхода из локации, либо пока я не сбрасывала иллюзию остановкой циркуляции чакры, которую здесь в народе называли душой. Другой вопрос, кто создал эти точки и автоматические галлюцинации, привязанные к месту. Иных свойств я не выявила. Разве что рядом было тепло и спокойно. Странное чувство, давно забытое.       Ториэль каждый день ставила пироги в духовку и глупо шутила, настолько, что буквально допекла меня этим. Но спрятаться от нее в собственной комнате, когда было особенно нужно, не составляло трудностей, потому я стойко игнорировала ее попытки войти в мою зону личного пространства.       Эта женщина была на полторы головы выше меня, из-за чего с легкостью могла погладить по лишенным пигмента недлинным волосам, чем вызывала нестерпимое желание разорвать дистанцию и кинуть пару кунаев. Особенно, когда подходила сзади. Но столкновение с ней мне не было выгодно, и я в своем репертуаре спокойно игнорировала ее заботу, чем, пожалуй, лично для себя больше отплачивала ей, нежели делала это из привычки и воспитания. То, как я бы на самом деле оттолкнула, она не пережила бы.       Из воспитания я бы ее убила.       Очередной кульбит. Я знала, что цветок здесь и он наблюдает за мной. Признаться, даже в теории не было ясно, как он умудряется перемещаться под землей. Особенно после того, как я поставила перегородки, плоскостью закрывающие входы под землей, в нескольких локациях ради эксперимента. Но тот все равно умудрялся пролезать. Пятнадцать подходов одной и той же связки ударов — в шею несуществующего противника, в нос, и, особенно сильный, дробящий кости, в колени.       — Как долго ты собираешься сидеть здесь, идиотка?       Сначала я не ответила. Но он не ушел, кажется, готовый ждать очень и очень долго, следя за моими движениями, свято уверенный, что я услышала.       — Ты что, корни подлатал? — я стрельнула в него холодный взгляд светло-голубых глаз, но его, в потемках, не проняло. Остановка. Слегка ускоренный ритм сердцебиения быстро вернулся в норму.       Поняв смысл, он лишь сильнее озлобился, искривив лицо в жуткую гримасу. В темноте его зрачки, висящие в бездне глаз, засветились потусторонним светом. Внезапно все прекратилось. На его лице нашлось то самое выражение безобидного ребенка, которому мне посчастливилось не довериться с первого взгляда.       — Ты думаешь, если попала к этой заботливой старой дуре, то весь мир будет так же дружелюбен к тебе? — он звонко засмеялся. — Ты ошибаешься!!! — он менял маски очень часто и качественно, пугая больше, пожалуй, не лицом, а своей нестабильностью. Растение замолчало, давая проанализировать ситуацию, не спеша нападать, но удерживая искаженную свою ипостась.       Теплые, сухие руины сейчас не хранили эхо. Почва ровно стояла под ногами, за многие метры ничего не двигалось под землей и ничто не ходило по ней — при нужной концентрации моей плохо развитой стихии земли, можно было создать себе некое подобие сенсорики. Стены покрывала красивая вязь трещин по камням, которые когда-то были домами. Многие сотни лет назад. Свет тут витал мелкой, невесомо прозрачной пылью природной чакры, которую Ториэль называла Магией.       — И как эта информация должна заставить меня выйти отсюда? Где доказательства, что там вообще что-то есть? — промокнув слегка взмокший с нагрузок лоб краешком полотенца, я бесцеремонно подошла к Флауи слишком близко, тем самым заставляя напрячься. Правильно, цветок, ты должен бояться меня. — И, самое главное, для чего это нужно тебе?       После последнего, вполне логичного вопроса, его прорвало; казалось, он даже испытывал отчаяние:       — Ничего не происходит слишком долгое время. Я хочу сбросить это, но не могу. Я хочу сбросить тебя, но не могу. Ты раздражаешь лишь одним своим существованием, — Флауи зашипел, а я поджала губы, внимательно его слушая, но в сущности ничего не понимая. — Там, на поверхности, за этим чертовым барьером, остались твоя семья и прочая чушь, но вместо того, чтобы показать, что твоя решимость сильна и ты достойна этих сил, ты сидишь здесь на своей человеческой заднице, и сидишь на ней ровно!       — Тебе все еще стоит заткнуться, — и под «все еще» я имела в виду первую встречу, когда сказала «больше так не делать». Я показательно завертела кунай вокруг указательного пальца. Даже Ториэль назвала его существом, незаслуживающим доверия. А это все-таки показатель — далеко не единожды она зачитывалась книгой в моем присутствии настолько, что рисковала… Гражданские, в целом, не любили приближаться к шиноби. Поэтому я толком не уверена, какой образец поведения для нее был бы верен. Но, наверное, она должна была бояться. Я скривилась от этих мыслей, оценочно проводя взором по желтому цветку. В нем не чувствовалось, в отличие от жажды умертвить стоящую перед ним меня на месте, ни капли энергии. Хотя потенциально она должна быть у всех живых существ. Спустя секунды показательно выжидающего повиновения с его стороны, мне пришлось продолжить: — Я понимаю, твой скудный цветочный разум не способен представить альтернативные версии моих желаний, но сам факт того, что ты считаешь, что прав, просто отвратителен.       Ранил ли он меня этими словами? Скорее нет, чем да. Но было что-то неуловимое, важное мне… в его слова хотелось верить. Мол, да, у меня есть что-то: ждущая с войны семья, сокомандники, которым можно доверить спину. Но этого на самом деле нет.       Решимости нет. Я застряла здесь и даже не против этого.       Он неглупый, четко это осознаю, но мыслит в пределах сухой рациональности либо предыдущих схем и стереотипов. Тут же были люди до меня?       — Что?.. Ты не хочешь выбраться на поверхность? — на лице его, неясном, и, возможно, тоже иллюзорном, отразилось непонимание, неожиданно искреннее, потом сомнение, которому уже не хотелось доверять. — Я мог бы помочь тебе, — и вот гадай теперь, что он думает на самом деле. Лжет же ведь.       — Наивен, как мальчишка, — я усмехнулась, хихикнув. — Судя по тому, как атаковал ты, слабенько, здешние монстры чертовы ангелы воплоти, — цветок, расширил глаза и раздраконился не на шутку, но быстро, в принудительном порядке, успокоился, когда я почти начала отрезать его стебель у самой земли, держа крепкой хваткой. Он вряд ли заметил, как успел попасть в такое положение. — Думаешь, люди загнали монстров сюда и на этом остановились? Они додумались убивать друг друга. Воевать за ресурсы, за власть. Это оказалось нормальным и естественным: наши потребности постоянно росли. Хорошее прикрытие культуре насилия, которой мы все пропитаны насквозь. И я такая же. Мне не нужно на поверхность. Я тут царь и бог, в отличие от того филиала ада, в котором жила раньше. Теперь же именно мне решать: убить или не добивать, чтобы помучался. Понимаешь?       И он будто бы понимал.       — И… и неужели тебе не хочется убить больше монстров?.. Там, за пределами руин, еще много… Я-я… — он посмотрел на меня с какой-то безумной надеждой, смысл которой был далеко за пределами моего понимания. Он все еще хотел манипулировать мной.       — Хм, — мои губы растянулись в легкой улыбке. — Да, как насчет начать с тебя? — и лишь легкое давление на психику, вызывающее видения. Этого достаточно, да и большего не было в арсенале.       Он выглядел так, будто сейчас заплачет, но то ли цветы не умели плакать, то ли он разучился. Ему не стало лучше, когда я спокойно отпустила его и ушла, собственноручно развеяв погружение, замедлившее его реакции.       — Я не хочу умирать.       Но он уже.       Уже совершенно пуст.