«10 ноября.
Освальд гоняется за каким-то тайным правительством, управляющим всем Готэмом, а еще за Эдвардом. Он хочет собрать в кучку всех монстров Индиан Хилла, я уверена: соберет. Он умеет. Айви везде его сопровождает, а я просто сижу в особняке. Мне нравится, что они так сдружились, особенно после того случая, когда я приехала обратно со встречи с шайкой и обнаружила несколько трупов. Они рассказали, что их предал его этот „Гейб“. Ну, как всегда.
Сейчас сижу и пишу это в поместье. Мы переехали сюда буквально часа два назад. На портрете Освальда один огромный зеленый знак вопроса. Я чуть не засмеялась.
Джервис рассказывает Шекспира мне каждый раз, когда я прихожу к нему. А еще целует каждый раз. Я смотрю в его глаза, и мне кажется, что меня они гипнотизируют. Спрашиваю себя, откуда в Аркхэме есть подводка, иначе не могу принять, что это его настоящие веки или просто тень. Я глажу его волосы иногда. Ему нравится, видно. Трогаю руки, они такие теплые. А он осторожно смотрит на меня и тоже трогает мои руки. Я даже не помню, как мы сошлись. Джервис милый, Джервис до ужаса красивый, Джервис может заставить тебя сделать все, что угодно.
А Айви здесь нравится. Она бегает по особняку от уголка к уголку, ставя туда свои растения.
12 ноября.
Освальд пропал. Начал выяснять что-то об этом, как он мне сказал, суде сов и пропал. Не знаю, что делать. Айви плачет рядом со мной и ест мороженое. Причитает, что не надо было все вот это делать.
13 ноября.
Освальд пришел. Весь в крови, но пришел. Живой. Сказал, что видел Эда, сидел с ним в соседних клетках. Я ему чуть ли не верю.
Интересно, как Освальд себя чувствовал, когда увидел живого Эдварда. Наверняка, ужасно. Наверняка, ему было отвратительно, но так хорошо увидеть его живого. Я знаю Освальда. В глубине он привязан к этому глупому идиоту. Он и самый глупый. Глупенький маленький Пингвиненок. Мой»
Каролина смотрит вверх и видит только белую белоту.
Они сидят в убежище с Селиной, Айви и Освальдом. Кара сжимает ноги в кресле, а они мечатся по комнате. Селина уходит, а Кара чувствует огромную проблему, движущуюся прямо на них.
— Армии монстров нет, да? — говорит Эдвард, внезапно появившейся в проходе. Каролина резко встает, встает рядом с братом, она выше Эда, и он этого чуть-чуть боится.
Он меняется в лице, смотрит на нее, закрывающую Освальда своим телом, пока комната горит красным. Он выглядит не очень-то удивленным, смотря как Освальд быстро хватает ее за запястье и они бегут, бегут.
Они опять прячутся. Там же, где и всегда. Каролина думает, что это конец. Она хватает руку Айви, когда та перебирает цветы, и таращится на нее.
— Айви, ты знаешь, где еще можно переночевать нам всем? — она глядит на Освальда, который попивает алкоголь чуть поодаль.
— Не-а, — она осторожно выдергивает руку из лап Каролины, — Только это.
Каролина вздыхает с таким усталым вздохом, когда приходит «шайка», что ей кажется, она сейчас задохнется.
Эд опять бросает на нее взгляд полной жалости, пока она хватает за руку Айви, а та вжимается в нее, как щеночек во время грозы.
Опять. Опять эта шарманка с Загадочником. Кара чуть шагает вперед и жалеет, что не взяла с собой тот пистолет, что сейчас лежит на тумбочке в ванной.
— Эдвард, — подает она голос, а Барбара шикает на нее, наставляя пистолет, и говорит что-то про смерть в мучениях, она даже не слушает.
— Пытки могут занять часы, дни, месяцы, — говорит Эдвард, а она видит, как он сам этого не хочет, видит, что будет страдать, если прямо сейчас убьет его.
— Выбираю второй вариант, Эд. Даже сказать это, — Освальд делает паузу, глядя в его глаза, и видит там себя, — смехотворное имя является сущей пыткой.
Она видит, как он загоняет себя в угол, и ничего не может поделать.
Каролина чувствует почему-то, что это сон. И тут Эдвард хватает Освальда, пока из нее выбивает весь воздух. Даже Табита теперь поворачивается к женщине.
— Будешь умирать долго и болезненно, — Она видит злость, но в тоже время похоть. Чуть ли не смеется даже.
— Эдвард, умоляю, — говорит она, выходя чуть на свет, а Айви держит ее руку, шепча что-то про смерть.
— Не влезай, с тобой я поговорю позже, — говорит он металлически, и ей почему-то сразу стало спокойно, когда она услышала визг чьих-то шин.
Фиш. Ну конечно. Кто же еще. Она приходит, как буря, как шторм. И Айви сразу же хватает Каролину и отодвигает в сторону.
— Прошу нас простить. Мы с Пингвиненком уходим, — молвит Фиш и оборачивается, а Каролина злится, злится, вспыхивает, как факел, и выпячивает свою тушу вперед, она хочет что-то сказать, но Айви закрывает ей рот рукой, пока Фиш не уйдет совсем. Уже после она шепчет ей об идиотии. Каролина не слышит, у нее в ушах барабаны. Она не знает, что делать, руки трясутся, Айви говорит ей — надо бежать. Бежать, или они — слабое место для Освальда. Пока шайка оправлялась от Муни, они осторожно вышли из здания, а Кара села за машину Барбары. Красивая, белая, чистая ласточка. Они украли ее, да. Плевать.
«14 ноября.
Я скрылась у себя в квартире, а машину Барбары выкинула в реку. Хорошо на душе стало. Знаю, глупо, но другого места не знаю. Квартира Эдварда была бы хорошим местом… Возможно, переберусь туда. Он все равно туда не вернется, там его прошлая личность, его тошнит от Того Его. Сейчас собрала все вещи, сижу. Плачу. Айви не хочет приходить, я высадила ее там, где она мне сказала. Она тоже плакала. Сказала, будет пока у Селины.
15 ноября
За мной приехала машина, а там был Освальд. Я так обрадовалась, что исцеловала все его лицо в машине. Он сказал, что Муни его простила, что они будут править Готэмом вместе, и вот я сейчас пишу это в нашем особняке. Не знаю, когда он стал нашим. Наверное, когда мы жили так как брат и сестра.
Он опять сидит и пьет, пока Бриджит и Фриз спорят о том, где, как и когда убить Стрэйнджа».
Каролина поджимает ноги в кресле, где она сидит, когда Освальд встает, разговаривая с доктором. Последнее время он такой страшный, думает она, ей это так нравится.
— То устройство, что ты применял, чтобы вылечить меня. Помнишь его? — она вжимается в кресло при его словах, уже предполагая, что будет. По ее спине пробежались мурашки, когда она увидела эту машину. Она вспоминает Освальда тогдашнего, в лечебнице. Как он стирался, забывался, не проявлял эмоций, был будто дурачком. Она чувствует холодный ветер откуда-то и ежится, кутаясь в свою белую ночную сорочку.
Она слышит крик, разрывающий комнату, и смех Освальда. Он внезапно бросает на нее взгляд, и она почему-то улыбается ему. Улыбается ему, пока он мучает другого человека.
«16 ноября.
Моя жизнь — ад. Фиш мертва, а я одна в этом проклятом особняке. Освальд у полиции, меня к нему не пускают. По нашему с Освальдом дому бродят головорезы Фиш, а я поджимаю ноги как можно выше. Если что — есть нож под подушкой и специально купленный мной пистолет. Нож мне подарил Освальд.
А еще только что узнала, что при перевозке Джервиса его похитила шайка. Я не знаю, что мне нужно делать, чувствую себя куклой, которой играют обстоятельства, как хотят»
Она сидит и пьет чай в гостиной. Стучит ногтем в черном лаке о красивую белую и всю в цветах кружку. Думает. Думает, что делать. Не понимает. Она слышала, что Освальда пошли менять на Джервиса. И что ей делать? Что? Два любимых мужчины, кого спасать?
Она подпрыгивает, когда звонит телефон. Кара боится брать трубку, но «глаза боятся, а руки делают».
— Ало? — говорит она, отодвигая антикварную кружку подальше. Слышит вздох, тихое сопение и голос, знакомый с самого детства:
— Кара, у меня мало времени, — он говорит это тихо; она выдыхает, наклоняясь над столом зачем-то, — Так что скажу сразу: он повезет меня на тот пирс, где застрелил прошлый раз, вы должны все туда придти. Все: обзвони Фриза, Бриджет и Айви.
Она не спрашивает, она кивает и тут же понимает, что он не увидел ее кивка.
— Поняла, — Кара хочет сказать: «Так рада, что ты жив», «Ах ты везучий сукин сын», «Будь осторожен, пожалуйста», но держится.
— Если что случится, — он выдыхает, и Кара слышит, как он поворачивается, смотря на Эдварда, — я тебя люблю, Кара.
Гудки. Она чувствует, как глаза наполняются слезами, но все еще пытается сохранить спокойствие, набирая номера всей команды.
Думает, что Освальд точно уж не убьет Эдварда. Он его любит. Любит, она уверена. А еще уверена, что Эдвард любит Освальда. Просто они — глупые мальчики.
Она сидит на пирсе в машине, чуть неподалеку от того самого места. Она дрожит, ей страшно от одной мысли, что что-то случилось, что-то пошло не так. Глаза еще красные от слез, да даже сейчас там наворачиваются новые сгустки соленой жидкости. Она ждет.
Кара видит, как подъезжают к пирсу, Айви держит женщину за руку и говорит, что все будет в порядке. Она слышит:
— Прощай, Освальд, — и щелчок пистолета. Позже еще один. Они выходят из машины, подходя осторожно, пока Эдвард стоит в смятении.
— Я вытащил пули, пока ты спал, — говорит измотанный Освальд, будто разочарованный. Тут ее осеняет. Это была проверка. Проверка для Эдварда. Как тогда, когда он же устроил похожую проверку самому Кобблпоту, но тот ее прошел. А Эдвард сейчас — нет. Ей становится тошно. Так обидно за Эда. Он же любит Освальда, она видит. По глазам, по движениям. Он принимал галлюциногены, в конце концов! Сразу после «убийства» своего лучшего друга! Как интересно! Зачем же ему их принимать — ответ лежит не то что на поверхности, он в воздухе витает, ты его вдыхаешь, когда смотришь на эту парочку.
— А потом вызвал их, — Кобблпот старшая показывается на свет, а Эд поворачивается к ней; Айви идет следом. Эд выглядит ужасно, ей даже жалко его.
— Эдвард, все могло закончиться по-другому, — говорит она, а Освальд опускает глаза. ЕЙ хочется сказать еще что-то, но она не может.
Эд дышит глубоко — воздух с вод заполняет легкие.
— Булавка, которой я вскрыл наручники… — У Кары наворачиваются слезы, она, наивная девочка, хочет, чтобы ее мальчики не ругались и не ссорились. «Ее». Это так приелось за то время, когда они дружили. Она смотрит на Эда, а он глаза не может оторвать от Освальда. Последний же застегивает пиджак.
— Из моего галстука, — он неотрывно смотрит на Эда. — Я подумал, что это должно быть личное.
Кара встает позади него, трогая за плечо так, чтобы он смог почувствовать поддержку.
— Ты заставил меня думать, что я выиграл, — он испуганно смотрит на Кобблпота, а Кара не желает смахнуть слезы. Кара не должна выглядеть так, будто мне жалко его. Он — змея, он плевал ядом на них. Кара кутается в пальто. Впивается ногтями в плечо Освальда.
— И все сложилось идеально.
Она пропускает несколько слов, потому что ей тошно. Тошно думать, что ее бывший лучший друг сейчас умрет. К горлу подступает ком, ей кажется, ее ударили чуть ниже живота. Она поправляет очки.
— Ты знал, что мы приедем сюда? — он сломлен, и на секунду она ловит на себе его взгляд.
—
Я знаю тебя, Эд, — и эти слова вбиваются в корку подсознания, она отвлекается на секунду, а просыпается:
— Почему ты меня просто не убил? — Эд ломается, складывается надвое. Она видит в его глазах какое-то особое извращенное восхищение. Он говорит это, а Кобблпоты слышат
«Почему ты все еще меня любишь?».
— Из-за тебя любовь сделала меня слабым, — сердце кольнуло чуть-чуть, она потопталась с ноги на ногу, стиснула зубы. Страшно было даже думать, что после
Эдварда сделают с ней.— Я хочу, чтобы ты постоянно напоминал мне, что подобные ошибки допускать нельзя.
Каролина смотрит на Освальда, думая, куда теперь он ее выбросит.
Эдвард как алюминиевая банка из-под газированного напитка, Освальд сжимает его с своих руках, делая все меньше и меньше.
Айви кинула взгляд на Фриза, тот же зарядил оружие.
— Эдвард, — только и успела сказать женщина, прежде чем холодная струя превратило «Шахматного убийцу» в ледышку.
Она вдохнула, а на выдохе отвернулась.
«20 ноября.
Освальд открывает клуб. Я просто помогаю. Не влезаю во все эти дела, не мельтешу перед глазами, вечером приношу чай; из головы не выходят те слова про любовь. Надеюсь, он не убьет меня во сне. Хорошая шутка. Всем смеяться.
Навещала Джервиса недавно. Он в больнице. Просидела там весь день, ожидая, когда проснется. Джим же ему там пол крови во всем организме выкачал. Как же ненавижу Гордона из-за этого. Джервис, кстати, проснулся. Рад был видеть меня. Сказал, что я здесь ему приятней всех. Мне это польстило, конечно. Поцеловала его. Не сдержалась.
Нарисовала некоторые эскизы для логотипа клуба и отдала Освальду. Сказала, что горжусь, а он так мило улыбнулся в ответ, говоря, что это наша общая заслуга. Я вот так не думаю. Только его.
Сейчас резко вспоминаю момент, когда застала момент, как Освальд смотрел на Эда: это было раздевание. Раздевание глазами, серьезно. Он впился и смотрел, пока я готовила им обед на кухне. Я сглотнула тогда так сильно, что боялась, что меня услышат.
А замороженный Эдвард в прихожей выглядит жутковато. Я иногда ночью спускаюсь к нему. Дурочка, да? Говорю даже. Говорю, чтобы он простил Его. Ага, Его, а кого же? Говорю, чтобы не злился. „Это же Освальд“. Бывает, слышу, как трескается лед там, за стеклом, скрипит что-то, и так страшно становиться, что он сейчас на меня упадет.
21 ноября.
Самого утра сижу в Джервиса в палате. Был разговор с Освальдом — куда это я постоянно ухожу. Сказала, что к Джервису. Он так глаза округлил, посмотрел на меня и говорит:
— А разве не тот ли это, что убить нас (нас, в смысле элиту, сливки общества, я туда не вхожу, Освальд себя имел в виду) всех пытался? Тогда, на вечере?
Я смеюсь, прикрывая рот ладонью, а он смотрит чуть ли не зло.
Да, говорю, он, люблю я его. А он открывает рот, отвечает что-то вроде „Ой, милая, так рад, я так рад, что ты нашла себе утешение“, обнимает меня, а мне так тепло, тепло, не представляешь. И думаю, что люблю его.
Айви заглядывает в палату на немного, принося какое-то растение. Говорит, оно помогает при лечении. Понятия не имею, как она узнала, где я сейчас, да и плевать. Она милая. Хорошо, что мы нашли такого человека, как Айви. Благодарю ее, но, наверное, как-то не так, и она смотрит сначала так с жалостью, а потом обнимает. Выгляжу уставшей, наверняка.
Джервис просыпается и сразу видит меня, а я вижу, как горят у него глаза.
— А вот и моя Алиса, — говорит он хрипло, улыбаясь; я смеюсь, вставая с кресла, где сидела до этого, приглаживаю юбку. — Принесла мне расти-булку? Иначе не выздоровею.
Я улыбаюсь, а в окно бьет ветер с дождем. Принесла, говорю. Киваю на столик рядом с кроватью, а там стоит мною испеченная булочка. Пекла вчера весь вечер. Он улыбается, а я будто расцветаю. Чувствую, как прям вот в венах ромашки раскрываются. И его улыбкой усталость снимает как рукой.
Мне кажется, жизнь потихоньку становится лучше
27 ноября.
Джервис сбежал при перевозке его из больницы в лечебницу.
Я знаю, где его искать»
Она говорила ему об этом месте, много раз и так красочно, что Тетч заинтересовался. Теперь он сбежал, и Каролина натягивает черное пальто и спешит, спешит к сырой земле и тихой, безжизненной усыпальнице.
Женщина приезжает туда в 15:48 и видит его. Он стоит там же, где она стояла недавно, плакала, рассказывала, как у них все хорошо, клала белые лилии и желала быть услышанной. Его волосы развиваются на ветру, а она вздыхает, чувствуя себя свободной.
— Так вот где ты провалилась, — она была около него в двух метрах, прежде чем услышала это. Кара улыбается болезненно.
— Нет, — говорит она гортанно, подходя ближе к нему, а позже загораживая его вид вовсе; в его глазах — солнце, — провалилась я вот
тут.
И целует. Горячо, хватая за пиджак, чувствуя его губы на своих губах не где-то там, на подкорке, не автоматом, а здесь, сейчас.
Она хватает его за руку и тащит в темную усыпальницу, там, где будут смотреть мертвые.
Джервис берет Каролину всю без остатка, выпивает, а она смеется, хватаясь ногами за его торс, руками впиваясь в волосы. Они будто опьянели друг другом; глаза не различают цвета, а посредине всего этого — он, светится, как звезда. В конце концов, все смешалось, как она и думала. В конце концов, он целует ее в макушку. В конце концов, она чувствует, как осуждающе-отвратительно смотрят на них мертвые.
«28 ноября.
Мне не стыдно. Я — командир своей ебучей жизни. Я распоряжаюсь ей, как хочу. И мне не стыдно. Не должно быть, ведь так? Как тут стыдится, когда так нравится. Сомнительное утверждение, знаю.
Зато я устроилась, наконец-то, на работу. Взяли обратно, да еще и конфеты подарили. Возможно, постарался и Освальд, но мне сказали, что я у них был лучший специалист, что так горевали, когда меня потеряли. А конфеты подарили вкусные. Съела их с Джервисом, пока сидели у камина, говоря о чем только можно. Он знает Лавкрафта, некоторое цитировал наизусть. Я просто лежала у него на ногах и смотрела наверх. В его глаза. Там отражалась я, а он так невзначай:
— У тебя красивые глаза, — и я смеюсь. Мои — грязь, его — жженый сахар»
***
— Ты же любишь его, да? До сих пор, — спрашивает Каролина таким отстраненным голосом в полной темноте, пока сидит на кровати Освальда и поглаживает его голову, — После всего, что вы сделали друг другу. Любишь, я знаю. Чувствую.
Освальд выдыхает; она чувствует его горечь ментально, она думает, нет, она уверенна, что он тоже спускается вниз по ночам и разговаривает с Ним. Она должны была хоть когда-то об этом с ним заговорить, вот и подошел случай. Каролина просто пришла в его спальню, потому что она не могла уснуть. Да и Освальд в последнее время тоже.
— Отвратительное чувство, знаешь ли. Будто раздавили, унизили. Хотя нет, хуже, — он говорит с такой злостью, с такой ненавистью, что Каролина стиснула зубы.
После молчания добавляет:
— Люблю, конечно, — Кара закусывает губу, убирая волосы, лезущие в глаза, — Не могу избавиться от этого чувства. Хочу, но не могу.
Она берет его лицо в свои ладони и, хотя ничего не видит, целует его в лоб. Не знает сама, зачем это говорит, но произносит:
— Прости, Освальд, — а слез уже не остается, так что сердцу остается болеть.
***
— Привет, мама. У нас все хорошо. Да, у нас. Освальд открывает клуб. Опять. Я ему помогаю. А еще мне кажется, я нашла рай. Не совсем, конечно, но нашла. Мне стало уютно. Как в тот раз, помнишь я тебе говорила? Про Эдварда и наши чаепития. Тогда было уютно, тогда тошнота не подлезала к горлу. Как и сейчас. Только теперь мои чаепития с Джервисом. Освальд умный, Освальд управится. Айви нам помогает. Это та девушка с рыжими волосами, помнишь? Она нам очень помогает с того момента, как Эдварда заморозили. Знаю, звучит смешно.
Ветер выбивает остальные слова.
— Мы любим тебя и очень скучаем.
Женщина осторожно кладет белые лилии на могилу. Эти слова, как и Каролину Нэст, ветер уносит далеко от кладбища.
Я знаю, что будешь. Я знаю, что будешь.
Я уверена, что ты все ещё будешь.
Будешь ли ты любить меня как прежде,
Когда моя красота померкнет?
